Для меня иконопись высшее искусство

Интервью с художником и иконописцем Филиппом Москвитиным.

Филипп Москвитин у своей картины «Герои и святые 1612 года».

Картины художника Филиппа Александровича Москвитина хорошо известны по всей стране. Хотя порой его самого знают чуть меньше. Например, в самарской церкви в честь святых Бориса и Глеба есть фреска «Чудесное явление князей Бориса и Глеба», бывшее чухонцу Пелгусию перед Невской битвой. И мало кто знает, что сюжет этой замечательной картины вышел из-под кисти Филиппа Александровича. И таких случаев немало. Москвитина эта «неизвестная известность» скорее радует, чем огорчает. Да и обращать на такое внимание не всегда у него есть время. Просто у Москвитина очень счастливая художническая судьба.

Он член-корреспондент Российской Академии Художеств. И вот только сейчас одновременно проходят сразу две масштабные выставки его картин! В художественном музее Белгорода (по инициативе Белгородской епархии) открылась выставка «Святейший Патриарх Тихон и его время». А в центре Москвы в помещении Синодального отдела Русской Церкви по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными органами (г. Москва, ул. Б. Серпуховская, д. 24, там же находится церковь Вознесения Господня за Серпуховскими воротами) уже больше года проходит выставка его картин патриотической тематики. А сколько его икон и фресок украшают храмы!

Давно слежу за творчеством Филиппа Александровича, не раз публиковали мы его работы на обложках журнала «Лампада». Но вот выдалась счастливая возможность еще раз встретиться с художником и поговорить о его творчестве. Причем встретились мы на его выставке в Синодальном отделе по связям с Вооруженными Силами. Так что задавать художнику вопросы к интервью пришлось в окружении его картин, как перед лицом великих святых и полководцев России, кому и посвятил он свое вдохновение.

Эту картину знают все

- Все работы на выставке вряд ли и перечислю. Назову наиболее известные, - начинает разговор Филипп Москвитин. - Это - уже упомянутое полотно «Чудесное явление князей Бориса и Глеба». Иконы святых воителей Александра Невского, Феодора Ушакова. Портреты полководцев Суворова, Жукова, Рокоссовского… Портрет Богдана Хмельницкого есть. Так что представлена целая плеяда наших героев-победителей, от святого князя Владимира до маршала Жукова. И вот еще триптих очень известен, особенно своей центральной частью. Весь триптих называется «Герои и святые 1612 года». А центральная картина «Гражданин Кузьма Минин и Князь Димитрий Пожарский».

- Известная работа. Мы ставили ее на обложку журнала.

- Да, в День народного единства, 4 ноября, в метро захожу, и картина там на всех экранах. По телевизору ее показывают, но не всегда сообщают имя автора, к сожалению.

- Это же высший пилотаж, картина стала народной!

- Мне и Владимир Крупин, писатель, про эту картину сказал, она уже стала хрестоматийная, ее знают все. Но триптих из трех картин состоит. Две другие работы знают меньше. Вот Патриарх Гермоген, его заточили поляки, голодом заморили. Он список Казанской иконы Божией Матери ополчению передал. В день празднования Казанской иконы начали Кремль освобождать от захватчиков. И у зрителя складывается правильное понимание, что освобождение Москвы было связано с великой русской святыней. А икону Божией Матери в Казани как раз будущий Патриарх Гермоген и обретал…

Еще я побывал в Ростовском Борисоглебском монастыре. Видел длинные вериги преподобного Иринарха Затворника, паломники надевают их на себя. Там еще кованый крест на цепях… Когда ополчение Минина и Пожарского проходило через монастырь, Иринарх Затворник вышел к ним и благословил русских ратников.

Начал триптих в 2007-м, писал почти два года. Не знал, конечно, что картина станет такой популярной. Но все же предполагал такое, меня эта работа по-особому вдохновила. Когда Васнецов ехал в Киев расписывать собор, в дороге он спрашивал у крестьян, кого они почитают больше всего из героев русской истории, из старины глубокой. И все говорили - Илью Муромца. А художник-то знал, что изображений Ильи Муромца почти нет, ни картин нет, ни икон. И художник потом 17 лет посвятил написанию картины «Три богатыря». Зато теперь дети сидят в зале, разинув рты от удивления, и впитывают эти могучие образы былинные… Образ русского богатыря Васнецов сложил, и этот образ теперь даже и в мультфильмы перекочевал из его известной картины. Вот и я посмотрел, что не так уж много изображений Минина и Пожарского. И решил создать такие вот образы русских защитников, которые стали бы подлинно народными.

- Где ваш триптих постоянно «прописан»?

- Он уже год находится здесь, на выставке в Синодальном отделе. С декабря прошлого года здесь проходит безсрочная выставка моих картин. Эти картины поддерживают военное духовенство и наших воинов в тяжелое время, вдохновляют их на молитвенные и на ратные подвиги.

Потомственный иконописец

- Вы учились у Ильи Глазунова?

- Российской Академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова было всего два года, когда я в нее поступил в 1992 году. Передо мной была только пара курсов. Принимал меня лично Илья Сергеевич, смотрел мои работы. Я принес написанные иконы - Божией Матери Донской и Знамение, святого Георгия Победоносца. Ему очень понравилось, что кроме живописи занимаюсь иконой, причем каноничной. И он мои работы часто выставлял. В 18 лет я поступил в Глазуновскую академию. Студенты свободно приходили в мастерскую профессора. У него были помощники, ассистенты, но каждую субботу он с нами встречался лично. А за соседней шторой в этой же мастерской занимались художники, ставшие потом известными, Павел Рыженко, Иван Кузнецов.

Я родом из Иркутска, из семьи художника. Отец и дед художники, а по маминой линии предки - иконописцы. В музеях Иркутска более двадцати работ маминых предков Старцевых, иконописцев. Я, наверное, сегодня один такой потомственный иконописец, у кого в роду сразу несколько поколений предков занималось иконописью. И это очень помогает, чувствую духовную поддержку предков-иконописцев. Мама - музыкант, после революции ее предки в основном стали преподавателями. Отец писал и портреты, и пейзажи, у него много картин, посвященных коренным народам Сибири, очень много его работ в музеях по всей стране. Поэтому я не только ученик Ильи Глазунова, хотя очень дорожу его уроками и его вниманием, я и ученик своего отца Александра Москвитина.

Илья Сергеевич был патриотом, занимался просветительской деятельностью, в свою академию набирал тех, кто хочет в живописи развивать русскую тему - писать князей, богатырей, русских святых, почему я и выбрал Глазуновскую Академию. У нас даже священник преподавал, что по тем временам было редкостью. Протоиерей Владислав Цыпин вёл Священную историю Ветхого и Нового Заветов, историю Церкви. Все это потом помогло мне стать церковно-историческим живописцем.

А отец передал мне любовь к Сибири, к коренным народам этого огромного края. Когда мы приехали в США с родителями, открыли там журнал National Geographic, и сразу увидели фото: впереди колонны идут мои родители. Была акция в защиту Байкала от загрязнения. В том же строю шел писатель Валентин Распутин, наш земляк. В детстве со мной водилась, как дети говорят, родственница Валентина Григорьевича Распутина.

То есть в Иркутске была среда, которая меня формировала. И уже потом я пришел к Илье Сергеевичу. Два эти направления - сибирское и более широкое русское - во мне как-то сошлись, например, в картинах, посвященных миссионерам Сибири. У меня даже есть отдельная выставка «Русские апостолы».

- Вы сибиряк, а фамилия московская.

- Фамилия Москвитин давалась тем, кто приехал из Московии. Думаю, мои предки были теми казаками, которые всё дальше продвигались в Сибирь. Был такой казак Иван Москвитин, он дошел до Тихого океана, он считается основателем Тихоокеанского флота. Сейчас вышли монеты «Казаки России», целая серия. И на одну из монет взяли образ Ивана Москвитина с моей картины «Портрет Ивана Москвитина». Есть город Нижнеудинск, а был еще Верхнеудинск. Сейчас это столица Бурятии Улан-Удэ. Этот город казаки Москвитины основали.

- Живую связь с Сибирью сегодня ощущаете?

- До 11 лет в Сибири жил. Ходил в школу искусств, в которой учился пианист-виртуоз Денис Мацуев. На одном этаже он играл на рояле, а я на другом учился писать картины. Потом пути Господни привели в Москву.

Мои земляки считают Байкал сердцем Сибири. Люди едут туда как за благодатью. Не все воцерковлены, не все могли в советские годы ходить в храмы. И вот в те времена они черпали силы и словно бы благодать прямо из природы. Там, на Байкале, действительно колоссальную энергию получаешь. Просто чистую воду из озера выпьешь, и уже чувствуешь, как силы в тебя вливаются. Как будто в купель на Крещение окунулся.

- Это и сейчас так? Ничего там пока что не испортили различные производства?

- Байкал - наша святыня, и сибиряки постоянно на ее страже. Если кто-то начинает качать воду сверх меры или загрязнять озеро, люди сразу поднимаются. Вот китайцы качали байкальскую воду, сейчас прекратили.

- Вы себя москвичом считаете?

- С подросткового возраста жил в Замоскворечье. Родителям говорю: где должны жить Москвитины? Конечно, в Москве. Мы ведь вначале из Сибири переехали в Петербург. А потом уже только подались в Москву. Учился в школе в Замоскворечье. Да, давно уже москвич. Но себя не отделяю ни от Байкала, ни от Камчатки. Ни даже от Украины, где много родни. Часто бывал в Киеве… Считал и считаю, что мы должны быть вместе с Украиной, и вновь будем одной страной.

Еще и не жил в Москве, а уже из Сибири летал в столицу - учился в Суриковской школе. Есть у нас такая школа, и правила там такие: как бы ни жил ты далеко от Москвы - на Камчатке, в Иркутске - садишься в самолет, прилетаешь в столицу и учишься живописи. Суриковская школа возле Третьяковской галереи, и ты не идешь в художественное училище, а прямо тут же и математику, физику, и русский язык сдаешь, а на другом этаже рисуешь, школа с общежитием. А на каникулы на самолете летел домой. Десять мест на всю страну давали, дети со всей России сюда на учебу прилетали.

- Ваш духовный путь начался в Иркутске?

- В пять лет меня привели в студию известного иркутского художника Шелтунова, он давал детям достаточно простые задания - рисовать спичечный коробок, что-то еще… А я приносил ему сложные композиции, где были богатыри, побоища… Эпичность в живописи была заложена в меня с самого начала. Родители водили в студию, занимались моим образованием. Телевизор мы почти не смотрели, если только фильмы, как «Шерлок Холмс», «Три мушкетера», то, что интересно всей семье посмотреть. А вот в кино меня отец водил часто, и в основном на героические картины. Моя бабушка жила во Пскове, я приезжал туда и с детства проникался духом Изборска, Печор, Михайловского… А в Киеве тетя живет родная, и я там много святынь обошел. Для меня Киев тоже родной город, считаю его древним русским городом. И София Киевская до сих пор меня вдохновляет. Сейчас вот пишу Ярослава Мудрого в алтаре на фреске московского храма. Его в святцы включили в 2000-м году, а он уже давно написан в Софии Киевской, правда, без нимба.

Имя Суворова в русском народе свято

- У вас портрет Суворова на выставке. Вы «за» его прославление?

- Достаточно открыть его тексты, и там сразу первое, как заповедь: «Молись Богу, от Него победа». Он наставлял солдат все делать, помолясь. Перед штурмом Измаила он в шатре, в походной церкви молился, и пока не кончилась обедница, не начинал боя. Уже разрывались турецкие ядра, а он говорил: «Сейчас вот к кресту приложимся и пойдем в бой». Полководец полагался на волю Божию. А ведь святой - не тот, у кого нет грехов, и святые порой ошибались, потом каялись, исправляли ошибки. Главное - всецелая преданность Богу. Имя Суворова в русском народе свято. Даже само надгробие Суворова о многом говорит. В Александро-Невской Лавре похоронены многие сановники, и на их могилах написано: такой-то сановник, генерал такой-то, награжден тем-то. А Суворов еще при своей жизни к Державину обратился: что написать на надгробии? Тот ответил, напишите просто: здесь лежит Суворов, всё! На его надгробии еще и меч богатырский. Так что он наследник святых Ильи Муромца, Александра Невского, в этом ряду.

По велению сердца

- Вы картины и иконы пишете по заказу или по велению сердца?

- Давайте так объясню. Вот 90-е годы, вы помните, ваучеры, надписи на заборах «Лаки Страйк» и прочая, «новые русские» в малиновых пиджаках… Ну кому нужна была тогда картина о том, как Император Петр I переносит мощи Александра Невского в Санкт-Петербург? А я приходил к наместнику Александро-Невской Лавры Владыке Назарию и говорил, что моя тяга - быть церковно-историческим живописцем. И он уже мне тогда какие-то подбирал заказы, темы предлагал. Это был и заказ, и веление сердца, сразу. Я не «заказной» художник. И вообще это слово не стал бы употреблять.

Когда я писал пейзаж в Петербурге, ко мне подошел один преподаватель, профессор Репинского института, и говорит: очень красивые работы. И посоветовал: старайтесь, чтобы все ваши картины не разобрали, собирайте их для выставки. Спрашиваю: почему? Он говорит: современный художник - тот, кто сейчас же может свои работы представить на выставке. Для этого картины должны быть под рукой, в его мастерской. А если его пригласят в выставочный зал, а он все свои картины давно продал заказчикам, с чем он придет к публике? В старину правильно говорили: художник икону или картину не продал, а выменял на деньги. У нас так зачастую бывает, художник украсил собор, написал много икон, портретов, а дома у него остались автопортрет и пара юношеских пейзажей. А я стараюсь так: вот у меня приобрели икону или портрет кто-то заказал, или выменяли на деньги пейзаж, на эти средства можно прожить сколько-то дней, чтобы написать новую работу и, может быть, еще что-то написать с натуры, что, может быть, тоже приобретут. К примеру, в Крым еду. За одну поездку пишу 5-7 пейзажей, из них 2-3 покупают, остальные остаются мне. Так и собрал выставку крымских картин.

Пишу портреты тех, чьи души в раю

- Кем вы себя в первую очередь считаете: иконописцем, художником?

- Преподобный Андрей Рублев - великий иконописец, это всем известно, но он в первую очередь художник. И в летописях Дионисия называли «живописец пресловущий», то есть премудрый, преславный живописец.

У Бога все живы, и я в таком вот ключе работаю. Не пишу мертвых, пишу живых. Пишу тех людей, чьи души в раю, как Суворов, Богдан Хмельницкий. И не считаю, что это иные какие-то люди, чем, скажем, святой Александр Невский. Минина и Пожарского когда-нибудь прославят. Святейший Патриарх Алексий II мне сказал, что Сусанина со временем причислят к лику святых. Нам не надо торопиться, а Богу всё ясно, как день.

Но есть люди, которые сурово так говорят: всё должно быть строго по канонам. И вот пишут, например, Святителя Иннокентия (Вениаминова), а лицо как у греческого святого - загорелое, узкое, с короткой стрижкой и огромная бородища, как у Максима Грека. И всё вроде бы правильно на доске, по канонам. Только это не он. А можно написать как бы и портрет, но с нимбом, с надписанием, но чуть подглядывая к Васнецову, то есть в монументальную живопись. Васнецов ведь пришел к написанию Спасителя таким, как на Синайском Спасе VI века. Из этого древнего изображения и вышла икона. Нельзя забывать, что икона вышла из портрета, и Васнецов иконе вернул некую портретность. Но это удавалось ему не во всех работах, некоторые у него получились в стиле модерн, а некоторые подошли очень близко к церковному звучанию. И есть созданные им образы, которые пошли в народ. И я считаю, что если несколько твоих картин звучат, то твоя жизнь уже не зря проходит. Если, допустим, мои картины Царственных Мучеников звучат, портрет Владыки Иоанна людям известен, образы Патриарха Тихона и Минин с Пожарским звучат, я уже счастлив, что это сделал.

Может ли священник сказать проповедь на церковнославянском языке? Нет. Он говорит на русском, хотя Евангелие читает на церковнославянском. Когда пишу икону, делаю список с Дионисия, Рублева и пытаюсь к ним приблизиться. А когда меня просят новомучеников написать, я как художник должен решить эту задачу в ключе канонов, в каноническом звучании, и для меня это как молитву написать на церковнославянском языке, это сложнейшая задача. Быть может, самая сложная.

Для меня иконопись - высшее искусство, не ремесло, не средство для наполнения храмов изображениями святых. Я к иконе по-другому отношусь. У меня пятьсот икон написано, а картин заметно меньше. Вот я посчитал, у меня около трехсот полотен. Причем из них много пейзажей. А получается, портретная галерея - сто святых и великих людей России, а икон гораздо больше.

Урок созерцания

- В Японии есть особые «уроки созерцания». Человек должен уметь неспешно всматриваться в прекрасное. Не мелькать должна картинка перед глазами, как у нас сейчас всё мелькает в жизни, клиповое сознание. Сплошные какие-то пятна… А нужно так. Вот водопад течет, надо сидеть и смотреть, как он играет струями, как солнце переливается в этих водных струях. Хотя бы час вот так посидеть. И так же надо икону или картину учиться правильно и неспешно созерцать. Вот привозили, допустим, в музей картину Айвазовского. Люди ставили кресла рядами и сидели, подолгу смотрели на картину Айвазовского, она и была рассчитана на созерцание, а не так, что зритель мимо пройдет и на полсекунды на нее обернется. В Советском Союзе многие вешали в домах репродукции известных и всеми любимых картин. «Утро в сосновом лесу» Шишкина, «Московский дворик» Поленова. Те же «Богатыри»… Это и были своего рода уроки созерцания. Так в душу постепенно входит красота.

Есть такое слово древнее, «эйкон». Оно переводится - образ. Человек создан по образу и подобию Божию, то есть по-гречески человек - икона Бога. Если мы пишем портрет, мы изображаем этот образ, то есть, по сути, пишем икону. А можно писать икону с холодным сердцем, как плакат, всё перевел, всё раскрасил, всё ровно, вызолочено, и стоишь, смотришь, а зачем это всё? Вот человек не вложил в эту работу сердце. А может быть, даже и не знает, что нужно это делать, он думает - я же делаю всё по правилам. Он как будто на машине едет по правилам дорожного движения. Он как бы всё соблюдает, вроде и не придерешься даже… Но не трогают душу такие «иконы». Из многих моих икон лишь несколько настоящие. И это уже немало, и я счастлив, что они получились.

- Если бы вам предложили, чтобы созерцать какую-то вашу работу, кресло вот поставить для зрителей, какую бы свою работу для этого предложили?

- Вы вот публиковали в «Лампаде» мою икону, список, реконструкцию Звенигородского Спаса. Не считаю, что она моя, потому что взял за образец золотой век русской иконописи.

Церковно-исторический живописец

- Когда вы почувствовали призвание к исторической живописи?

- Искусство нельзя категорично расставить по полкам, можно ведь сказать о нашем Пластове - соцреалист, а есть у него что-то и от Ван Гога? Есть. А Ван Гог любил японское искусство...

В 1991-м году написал картину «Ссылка Протопопа Аввакума в Сибирь», мне было 17 лет. Это первая моя церковно-историческая картина. Сейчас мне 48. Вот сколько лет уже занимаюсь церковно-исторической живописью. Да, не просто исторической… Исторической живописью многие занимаются. И те, кто пишет бравых «гусаров в лосинах», это всё считается исторической живописью. А вот именно церковно-исторической живописью занимаются немногие.

- Сейчас над чем работаете?

- Расписываю алтарь московского храма Святителя Николая в Пыжах. И там ряд образов киевских святых. Древний пласт копаю - Ярослав Мудрый, его супруга Анна Новгородская, их вместе еще никто не рисовал.

- На какого художника стараетесь равняться?

- Мне всегда был дорог Василий Суриков. Он из Красноярска, из Сибири, как и он, я тоже из Сибири. Учился в школе имени Сурикова. И мне важно, что у него почти в каждой картине, заметьте это, присутствует икона. Ермак под стягом со Спасом Нерукотворным покоряет Сибирь… Сосланный Меньшиков сидит в Березове, и там в низкой избушке горит лампада перед иконами Спасителя и Богородицы. А боярыня Морозова, куда, к кому она обращается взором через толпу? Там икона Богородицы на другом конце. Многие герои его полотен ведут свой диалог с Богом.

Записал Антон Жоголев.

Икона Христа Спасителя.

Филипп Москвитин. Автопортрет.

Арест Патриарха Тихона (фрагмент).

Икона Николая Чудотворца.

Парад Победы 1945 года.

Святитель Иннокентий - Апостол Сибири.