На ранней Литургии

Случай из жизни.

Об авторе. Андрей Артурович Долинский родился в 1957 году. 15 лет работал экстренным хирургом в различных клиниках Санкт-Петербурга. С начала 2000-х годов - в одном из подразделений Красного Креста в Бельгии. Сейчас на пенсии, живет в Бельгии, попеременно бывает в Петербурге и Москве. Прихожанин кафедрального собора Русской Православной Церкви (МП) в честь Святителя Николая Чудотворца в Брюсселе.

Алтарник Андрей Долинский во время Богослужения.

Так уж получилось, что по субботам у меня были суточные дежурства по экстренной хирургии в больнице, а путь домой воскресным утром лежал ровно мимо храма Илии Пророка, что на Ржевке в Санкт-Петербурге находится. Как же тут проедешь мимо? Никак не проедешь. Восприняв все сложившиеся обстоятельства как очевидную милость Божию, ничтоже сумняшеся, договорился с коллегой, что он будет менять меня немного пораньше. Так я смог успевать к ранней Литургии.

События эти начались прямо от операционной, где, как правило, приходилось проводить большую часть рабочего времени. Утрудившись за сутки, устав и физически, и нервно, к утру обычно находишься на пике второго дыхания. Я уже не говорю о некоторой эйфории от безсонно проведенной ночи. К этому не вполне обыденному состоянию присоединились те чувства ожидания церковной службы, с которыми наверняка знаком и мой читатель.

Покинув стены больницы, я выехал на пустынную трассу: метель, мелькали редкие мигающие фонари, тускло бросая свет на крохотные фрагменты дороги, на хаотично разнообразные одноэтажные строения с залитыми темнотой окнами, что придавало домам совершенно мертвый вид. Урчал сыто мотор автомобиля, совсем рядышком бежала полная луна, освещая безчисленные стаи порывистых облаков, завораживающих своей стремительной изменчивостью. В салоне тепло, уютно, в душе легкость парящей птицы. Ну вот и храм темной громадой. Припарковался, сходу смяв сугроб свежего снега.

Войдя внутрь, погрузился в звенящую тишину. Лишь слабо потрескивают свечи. Темно, возглас священника, начало часов. Храм большой, а прихожан едва ли наберется с десяток - ясно, ведь Литургия ранняя. Из свечниц только матушка Ираида, старенькая, сморщенная как желтое яблочко карлица. Монашка, в полном монашеском облачении, нелюбимая всеми за грубость и желание все время настоять на своем, всем всё указывать, всех поучать, скандальная, грубая и крикливая. Я поморщился, предвидя дальнейшие смущения. Стоит она за «ящиком» на табуретке, и только клобук ее да саму голову чуток видно, и ручки маленькие суетливо что-то там перебирают. Вздохнул: надо свечи купить да записочки подать, а деньги только крупные, да и тех чуть-чуть. Знаю, сейчас откажет, и останусь я без свечей, а близкие без поминовения. Но делать нечего - подхожу и сразу натыкаюсь на колючий взгляд.

Робко протягиваю купюру, собрав в себе все, что есть от смирения. Не-а, не получается, глаза у карлицы злющие-презлющие, и как каркнет - нет, мол, сдачи! Промолчал, а у самого такое желание что-то до того резкое сказать…Удержался, сглотнул и поплелся часы слушать. А внутри всё злоба на старуху распаляется. Мол, кто она, а кто я? Может, я тут… Ну, в общем, поплыл. Видно, наверное, со стороны. И вот, тихонько так ко мне работница храма подходит и говорит ласковым шепотом: «Обидела вас матушка Ираида, а вы не тушуйтесь, тоже прикрикните на нее. Идите, идите еще раз». «Ну, нет уж, - думаю, - пойду, так такой скандал учиню». А сам смотрю - ногами уже перебираю, и у «ящика» опять оказался.

Ну и состояние, в общем нереальное, которое всегда на ранней Литургии охватывает, усилилось, обострилось. В храме еще полумрак, за окном метель резвится. Икона Божьей Матери в темных тонах огромная старинного письма над нами. Да и кто его знает: может, все-таки безсонная ночь на дежурстве что-то добавила, может, всё вместе как-то сложилось. Но только я - уж совсем не я, а кто - понять не могу. Рот сам открылся, и как гаркну, мол, неча дурака валять, давай свечки, старая!

Смотрю - старица моя улыбнулась… Или не улыбнулась? А как бы это объяснить? Ну, в общем, вспыхнула она огнем неожиданно, и стоит передо мной уже совсем не человек, а силища горняя, перед которой и сомнений нет, что мертвец я. По сравнению с ней нет во мне ни капли жизни. А огонь этот ко мне тянется; и страх, и трепет во мне разжигает, и палит, и попаляет меня всего. Господи, да что же во мне останется, все же сгорит?!

И как завыл я к Богу! Молитва ли то была или что иное - не знаю. Только смилостивился Господь, отступил гнев от моего сердца, оставив мне лишь тлен, которым, собственно, я и являюсь. И сомнений не было в Его посещении, так как увидел себя прахом и пеплом, и раскаянье посетило, что так дерзко посмел помыслить о ближнем. А матушка тоже будто притухла, но огонек с этого дня все время от нее исходящий видел, и страх и благоговение рядом с ней всегда ощущал. А свечки тогда дала и записку приняла, и сдача нашлась.

Вот такая история со мной приключилась. Позже наткнулся на слова святителя Игнатия (Брянчанинова): «Видел я врагов своих как ангелов светлых». И так понятен он для меня и близок стал! По моему разумению, так видеть всех людей - это и есть, наверное, правильное устроение. Досадно, что не можем мы удержать посылаемое от Бога чудо во всю жизнь свою. Но польза от такого - даже мимолетного - видения очевидна: с тех пор, как произошло оно со мной, если имею на кого раздражение или даже злобу зарождающуюся, то перед глазами сердечными тут же появляется матушка Ираида, пылающая в огне. Вот тут мое безобразие как бы само собой и заканчивается, и исчезает, а покаянное чувство как бы само собой и появляется. Очень нахожу это полезным.

А Литургию ту я отстоял и к Причастию подошел. Слава Тебе, Боже, Тебе же честь и поклонение и благодарение на всякий день! Аминь!

Андрей Долинский.