‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«За всё благодарите…»

Капельки вечности.

Капельки вечности.

В одном из последних разговоров с отцом он посоветовал мне, вернее, даже попросил написать о благодарности. «Ты уже созрел для этого», - пояснил он. Повод был бытовой, довольно-таки заурядный. Наша с ним молодая родственница, которую он, конечно же, искренне любил и в чем-то даже заменил ей отца, она выкинула-таки очередной фортель. Нанесла ему рану, которую и могут нанести только близкие люди (от чужих-то мы вон как защищены - кулаками, характером, дверями, должностями, да чем угодно, а ты попробуй вот от своих оборонись!). Я ничего ему не сказал тогда. Но вот уже прошли годы, и только теперь попытаюсь это отцовское благословение хоть как-то исполнить.

Не беру сейчас сугубо духовную сторону вопроса. Были в моей жизни старцы и старицы. Люди духоносные, блаженные, которые и вымаливали меня, и упасть не давали. А когда все же падал - вытаскивали из всяких трясин своей молитвой. Сейчас - не о них. А о людях обычных, которые, тем не менее, оставили след в моей судьбе. Или не оставили. Это, вообще говоря, совершенно не важно, если вдруг появилось чувство благодарности им. В малом и в большом (не скажу великом).

Чувство благодарности появляется в нас далеко не сразу. Оно сродни религиозному чувству, связано с ним. Само оно может и не прорасти - его надо взращивать в себе, удобрять такими простыми словами, как благодарю, спасибо. И крепнет оно только вместе с верой. Думаю, у людей неверующих и благодарность другая. Ситуативная, что ли (ты - мне, я - тебе). Потому и так не хотят они, даже опасаются «быть кому-то должным».

- Я ничего никому не должен! - говорят они с гордостью… и не поперхнутся от сказанной ими глупости!.. И не моргнут глазом от такой куриной слепоты. Просто сам настрой на благодарность у них почти что отсутствует, и они не хотят лишний раз испытывать дискомфорт. Уж лучше для них заплатить, лучше отблагодарить (то есть «отдать дань» вместо благодарности, чтобы не мучила, не зудела). Или внушают себе: «благодарить мне их не за что, это ведь их работа». Словно качественно сделанная работа или какая-то платная услуга, которая пришлась ко двору, не стоят благодарности. Но это уловка, чтобы не зудело у тех, кто не умеет благодарить. Кто-то удачно сказал, что самые несчастные люди - атеисты. Им хочется благодарить, а благодарить некого. Ведь на кого бы ни было направлено это самое изысканное из человеческих чувств, потому что оно самое «нематериальное», благодарность, - оно все равно в конечном итоге устремляется к Богу.

В раннем возрасте мы не испытываем благодарности. Мы купаемся в милости и не осознаем того. Считаем, что не мы, а весь мир нам «должен». И откусываем от общего пирога, не задумываясь. Как свое, хватаем, надкусываем всё, что плохо лежит. И что лежит хорошо тоже. А вот когда тебе пару раз дадут по губам… Когда понимаешь, что мог бы от пирога и не откусить… И далеко ведь не всем от того пирога хоть сколько-то перепадает.

Зимой я лежал в больнице. Неделя на казенной простыне для меня - очень много. Но зато от боли и тоски я стал… благодарить! Просто лежал на койке ночами, под стоны, под храп соседей, таких же, как я, больничных страдальцев, и вспоминал тех, кому в этой жизни хоть немного «должен». Ведь о большинстве из них я не молюсь, как-то вот руки не доходят, а может, просто холодеет душа. И вот решил на больничной койке о них всех разом помолиться. Болезнь обостряет духовное восприятие. И я стал вспоминать, вспоминать… Удивительное дело, таких людей оказалось не много. Их можно пересчитать по пальцам если не одной, то двух уж точно ладоней.

Легкая тень (пока еще тень только!) благодарности связана у меня с женщиной, которую я даже не знаю - забыл! - по имени. У нас на факультете журналистики в Ленинградском университете она преподавала на кафедре стилистики. Приятная, довольно молодая. Внешне ничем особо не примечательная. Мне тогда было 17 лет. Я был брошен в чужой и холодный мир. И по сравнению с теплом родительского дома разило таким леденящим душу контрастом… Поступал на факультет сложно. Не добрал полбалла и больше месяца провел в Питере на птичьих правах. То ли зачислят, то ли возвращаться домой… Зачислили. Но мест в общежитии уже не осталось, ведь поселяли меня только в конце сентября. И - засунули в такой омут, куда никто не хотел идти, где ни учиться толком, ни отдыхать возможности не было. Даже и для здоровья было опасно такое соседство. И всем было наплевать на сутулого худющего первокурсника, который должен быть счастлив хотя бы от того уже только, что его все же приняли на факультет, да так оно и было. И лишь одна эта женщина с кафедры стилистики заметила мою беду. И пыталась хоть что-то сделать. Кого-то просила за меня. Ее авторитета не хватило. И я целый учебный год так и провел в невыносимых условиях (есть поговорка студенческая: «такое возможно только на первом курсе»). Домой приехал взвинченный, с появившимися дурными привычками. А на втором курсе ситуация как-то рассосалась. Мы благодарны не столько за результат, сколько за отношение. По крайней мере, так у меня. А ведь я даже не учился у нее!.. Не помогла. Ну и что? Я ей все равно благодарен. Так мне была на питерской холодной чужбине в диковинку хоть чья-то мимолетная забота. Хоть просто сочувствие.

Вторая встреча с благодарностью была на третьем курсе уже. Тогда я из середнячка провинциального выбился «в люди» довольно быстро. И уже мог сдать любой экзамен, независимо от сложности предмета, если он только был на родном языке. Но тот госэкзамен был как раз по английскому. С этим оказалось сложнее. Вы уже знаете, что в Питере мне было не до учебы вначале. А иностранный язык требует усидчивости, внимания. Ну и еще мотивации. А у меня ни того, ни другого, ни третьего. Помню, как на журналистской практике в Барнауле, в общежитии шинного завода в мою комнатушку забредали стайками бывшие уголовники, у каждого из которых по две, а то и по три «ходки» за плечами, и с уважением говорили, застав меня за чтением английской книги: «Шпрехаешь, студент? Ну, шпрехай, шпрехай…» И удалялись, стараясь при мне громко не выражаться. Но «шпрехать» я толком так и не научился. Это была ахиллесова пята. Учительница в школе научила только одному: «Good afternoon, Тамара Михайловна», а дальше этого дело не пошло. Даже и репетиторы не очень-то помогли. «Неуд» мне светил и, стало быть, отчисление. Елена Германовна Савельева (хоть имя помню, и то уже хорошо!), молодая симпатичная преподавательница, беззаветно благоговевшая перед всем западным, иностранным, и в этом бывшая типичной петербурженкой той поры, но и вместе с тем добрая и обаятельная, округлила свои красивые глаза - аттестовать такого студента явно не следовало. Но ведь и жалко же парня… Пошла мой вопрос решать. Был момент, когда вновь моя судьба оказалась на ребре. Совещались они за закрытыми дверями, но потом мне рассказали в лицах, что да как там было. Журналисты ведь народ особый!

- В чем проблема? - нарочито строго спросил декан.

- Совершеннейший аут… Кроме двойки, никаких шансов.

- Куда же вы смотрели?

- Сама не пойму (Елена Германовна). Виновата. Простите.

- А парень как, ничего? - спрашивает декан. - Ведь домой отправлять его придется.

- Да хороший (все хором). Хороший!

Зовут куратора группы.

- Жоголева будем отчислять!?! - спрашивает декан с интонацией не то вопросительной, не то утвердительной.

- Вообще-то он настоящим журналистом станет. Я, можно сказать, гарантирую…

- А я… я его на практике навещал (в том же Барнауле)… Его там разве что только на руках по редакции не носили… Если уж мы таких парней, таких будущих «золотых перьев» начнем отчислять… из-за этого… буржуазного пережитка…кто тогда писать правду будет? (Владимир Осинский, кафедра ТВ и радио). Про правду он сказал как-то скомканно, скороговоркой, так, что можно было услышать и про газету «Правду», главную газету в ту пору. Кто, мол, тогда в газету «Правда» писать будет. А кто-то услышал другое.

- Быть по сему. Ставьте, уж ладно, тройку. Не станем парню судьбу ломать.

…Всем вам поклон, дорогие мои старшаки-журналисты!.. Не поверите, пишу это и плачу. Я ведь и правда не самым плохим журналистом стал. Благодаря вам!.. А английский вот так и не выучил.

Пропала из-за тройки стипендия вот только, в первый и единственный раз за мою учебу. А это было в ту пору существенно. Как жить, на что питаться? Деда Коля мой, сын купца первой гильдии, покряхтел-поохал, да и пошел продавать цветы на вшивый рынок. «Ничего, справимся. Лишь бы учился наш внучок».

Через год были военные сборы. В армейской части под Выборгом всё по-взрослому, поставили меня в караул. Всю ночь расхаживал там взад-вперед с заряженным автоматом наперевес и, чтобы не заснуть, сочинял в уме безконечное письмо любимой девушке. Не спал, а это хотя и с перерывами, но целые сутки. И когда сменился мой караул, надо было разрядить автомат. У специальной бетонной стены, истыканной шальными выстрелами, совершал я по команде давно доведенные до автоматизма движения. Но… что-то спуталось от недосыпания. И стал делать все те же привычные движения, но в обратном порядке. Еще бы только одно движение рукой, и на бетонной стене появилась бы еще одна выщерблина от случайной пули. Пришлось бы писать объяснительную, командиру нашему от начальства досталось бы на орехи, и прочая кутерьма. И на экзамене могли припомнить.

- Антон! - вдруг шепчет мне из-за спины наш староста курса, мариман Андрей Клименков. Грузный был. И с морским, вразвалочку, характером. - Антон!.. Ну-ка тормозни!

Оборачиваюсь удивленно. Руки мои чуть ослабевают в хватке, и Андрей в то же самое мгновенье ловко выхватывает у меня из рук автомат, выдергивает спусковой крючок из-под моего судорожно сжатого указательного пальца.

- Ты бы пальнул сейчас сдуру!.. Соображать надо!

Вдруг понимаю всю его правоту. Холодный пот течет между лопаток.

- Спасибо тебе, Андрей.

- Да не за что.

Избавил меня от позора.

Я был в Курске, она еще доучивалась в Питере. Меня не любила, зато любил я «за двоих». В общем, подзатянувшаяся история «первой любви». И мне ее не за что благодарить, если бы не одно как бы случайное обстоятельство. Бывает во сне: нагромоздятся события, выстроятся в причудливые взаимосвязи, сцепятся в длинный ряд с одной лишь целью - привести напичканный густыми событиями сон к финалу… выстрелу пушки или выбрасыванию тебя за борт корабля… А на самом деле просто от сквозняка хлопнула форточка. Или сверху на тебя, спящего, покапал дождь… Так и тут - все то нагромождение трагической безсмыслицы привело к одной точке, за которую и благодарен.

Лето 1988-го, самый канун Крещения Руси. Звоню ей.

- Ты обещала приехать! Я ждал…

- Обещала? Разве обещала?.. Да, может, и обещала, но не смогла. Сессия. В другой раз. А знаешь, да, давай встретимся! В Москве! На середине пути. Тебе до Москвы из Курска столько же, сколько мне из Питера. Встретимся там, и… давай вместе крестимся! Давно пора.

- Давай! - с ней я готов на что угодно. А креститься… давно хотел. Но не отчетливо. Как бы это само собой выходило, что надо. Но то и дело откладывалось на потом. Хотя был уже верующим.

И вдруг она сама предложила. Привести к крещению такое вот парадоксальное существо, каким я был в ту пору, - это еще суметь надо. Это чего-то да стоило ей, должно быть.

Всё вдруг пошло как по маслу. Было благословение Божие на этот шаг. Приехал в Москву. С Курского побежал на Ленинградский вокзал. Она тоже приехала, заспанная, как бы сама чуть-чуть удивленная тому, как здесь оказалась. Рассказала, что есть такой город Александров, там крестят с соблюдением всех канонов и правил (там ее подруга крестилась недавно). Мне было все равно - в Александров так в Александров, лишь бы с ней. И мы из Москвы златоглавой, в которой и тогда было чуть ли не сорок сороков Православных церквей, помчались на электричке в бывшую Александровскую Слободу. В старинный Свято-Троицкий храм, где когда-то Иван Грозный молился вместе со своими опричниками… Словно бы Ангел вел нас обоих к крещенской купели.

Мы крестились на следующий день, в воскресенье, 12 июня. В этот же самый день рядом с Александровом, в Троице-Сергиевой Лавре, проходил Поместный Собор. Он был посвящен Тысячелетию Крещения Руси, на нем были прославлены новые святые… Игнатий Брянчанинов, Андрей Рублев, Ксения Петербургская, Амвросий Оптинский, Максим Грек... Мы попали в такую волну могучую, светоносную, которая понесла нас к иным совсем берегам. О которых и не мечтали даже. До сих пор в той высокой волне барахтаюсь, но все равно ведь плыву.

Вскоре мы окончательно расстались. Но дело уже было сделано. Моя любовь неудачная началась на комсомольском собрании, а закончилась в крещенской купели. Она помогла мне сделать то, на что сам я, даже не знаю, решился ли бы когда-нибудь. Редко за нее молюсь, только на Натальин день. Но мне все же стоит поблагодарить и ее, ту, которая сделала меня на несколько лет несчастным. И на всю жизнь - а вдруг и на всю даже вечность? - помогла стать счастливым.

Апрель 1991-го. Начинающий олигарх Сергей Федоров встретил меня в Доме Печати (рука чуть не написала - Печали, что немудрено). Давно искал случая поговорить. За ним уже носился шлейф из желающих у (на) него работать. Тогда ему всё удавалось. А у меня всё валилось из рук.

- Давай, Антон, решай. Можем с тобой журнал литературный открыть. Ты будешь редактором. А можешь начать Православную газету. Что выбираешь?

От таких вопросов всегда кружится голова. И палуба пляшет под твоими подкошенными ногами. Потому что такие вопросы задают один раз, много два раза в жизни. Спугнешь удачу, и больше не вернется. К другим улетит.

- Конечно, церковную газету.

Важных решений не бывает без жертвы. И мне пришлось на удивление легко, наверное, с Божьей помощью, ради служения отказаться от мечты всей своей горделивой юности - литературного журнала. А ведь когда-то даже навострял лыжи в Саратов, лишь бы оказаться поближе к тамошнему «толстому» журналу «Волга»! А тут удача сама шла в руки… Это чтобы вы поняли, каково мне было тогда выбирать.

Но ни разу не пожалел я о том, что выбрал.

Хотя и выбрал тогда я крест.

Пятнадцать лет редактировал нашу с вами газету «Благовест», находясь в Корпорации «Федоров», о которой сейчас порядком уже подзабыли. Были там разные времена. Иногда относительно хорошие, иногда весьма сложные. Но в светской организации делать на всю страну церковную газету, хоть и по благословению Священноначалия, все равно всегда это было весьма тяжело. И я бы даже сказал, за гранью возможного. Но Господь, когда надо, расширяет всякие там грани. И я как-то справился. Это сейчас редакцию ограждают со всех сторон церковные стены. А тогда… Уже больше десяти лет назад наши с Федоровым пути разошлись. Газета перешла под надежную сень Святителя Алексия. Но мы с ним не забыли день, когда решилась моя судьба. И оба мы знаем, что это дорогого стоит.

Мой школьный друг Николай недавно звонил мне. Благодарил! Оказывается, и мне кто-то вот за что-то там благодарен.

- Если бы не ты… - с дрожью в голосе говорил мне в трубку. - Если б не ты… Меня бы, наверное, грохнули в девяностые. А ты привел меня в храм, увел к себе из опасного бизнеса (в ту пору всякий бизнес был несколько опасен). Открыл для меня целый мир Православия!..

Сейчас он успешный Православный предприниматель в Тольятти. Его там знают и любят. На 50-летие к нему съехались священники со многих тольяттинских приходов. А тогда… тогда я и правда помог ему встать на новые рельсы. Но мы ведь говорим о моей благодарности. А о благодарности мне поговорим как-нибудь в другой раз.

Когда мою будущую жену обидели, оскорбили, когда она, нет, не попросила о помощи, но просто я почувствовал, что мне нужно срочно вмешаться, то недолго раздумывал. Готов был драться с кем угодно и когда угодно. Но для начала все же заехал к другу. Объяснил, что и как. Нас ведь могут встретить по-разному, например ножичком, и всё такое. И Николай недолго раздумывал! Поехал со мной. Была ночь. Я с трудом нашел дом покосившийся на окраине, нужную квартиру. Налег на дверь. Сказал другу: «Жди!.. Если чего услышишь, ввязывайся и - бей». Он кивнул. Я шагнул в неизвестность.

…Не буду рассказывать, как и о чем говорил за той дверью. Там взвесили мою ярость. Попятились. Я вышел от них победителем. А за дверью маялся от неизвестности готовый ко всему Николай. Не каждый даже и за друга пойдет на такое.

Можно здесь вспомнить Владимира Осипова, нашего замечательного поэта, который подтолкнул меня к вступлению в Союз писателей. И протоиерея Олега Китова (в монашестве Георгия), который в самые трудные для меня дни был рядом и с грубоватой мужицкой прямотой («руки помнят!..») бился за меня и за газету, когда я под натиском осатанелой злобы ослабевал душой и телом в тревогах. Не стоит забывать и о матушке Ольге Соколовой-Мальцевой, которая познакомила меня с моей будущей женой (мы были с ней шапочно знакомы еще в ранней юности, потом знакомство затерлось, хотя впечатление и осталось у нас обоих).

Ну и всё… Больше и вспомнить некого.

Да, вот еще одно! Не так и давно я летел в далекий край на очень важную встречу. Не только для меня важную, но и для всей редакции. В нужный час должен быть за тридевять земель в нужном месте. Рейс с пересадкой во Внуково. Огромный аэропорт. До вылета из Москвы еще несколько часов. Бродил по залу, читал, глазел по сторонам. Что-то случилось со мной, какие-то навьи чары обрушились в последний день поста. Расслабился в дороге! И сам не заметил, как оказался в плену у собственных иллюзий.

Как все равно что профессор Плейшнер в Женеве! (Штирлиц знал, что ни Плейшнер, ни пастор Шлаг не подведут его под монастырь, потому что монастырей в Советском Союзе в ту пору почти не осталось). Мой самолет уже улетел. А я все ждал не своего рейса. Другого. Хоть и в тот же город, но другой авиакомпании. Не заметил, что есть различия. И так вот глупо попался. Мышеловка захлопнулась на пункте регистрации. «Ваш самолет давно улетел…» Стал проситься на этот рейс. Меня направили за билетом. Стремглав помчался с сумкой в другой конец зала. Но билеты на рейс уже не продавали. Посадка окончена. И винить, главное, некого. Кроме себя самого. А себя-то винить кому ж охота? И что скажут сотрудники, когда вернусь с пустыми руками - и с позором?

Бегал между стоек регистрации, натыкался то и дело на холодные, отчужденные взгляды. Сколько я перевидал в те минуты мертвых, потухших глаз!.. Никто и вникнуть не захотел. «Смотреть надо было», «ничего, завтра к вечеру улетите». Но мне нельзя «завтра к вечеру»! Никак нельзя… Потом еще где-то на стойке регистрации оставил свой паспорт. Прошиб холодный пот. Что же будет? И домой-то без паспорта не улетишь. Это какой-то провал…

«Это провал», - подумал Штирлиц, заказывая в буфете рейхсканцелярии русскую водку и блины с икрой. В рейхсканцелярском буфете все знали, что Штирлиц заговляется перед Великим постом, и потому готовили ему отдельно. А за соседним столиком Мюллер, похохатывая, уплетал за обе щеки уральские пельмени.

- Нужно знать оружие врага! Ведь так, товарищ Исаев? - подмигивая, шутил он.

… пока не наткнулся взглядом на живые глаза. Девушка в аэропортовской униформе сразу каким-то чутьем доброты поняла, что со мной сейчас происходит. Она не видела меня другим. И никогда не увидит. А только красным и мокрым от пота, потерянным, жалким. Для нее не был я ни редактором, ни журналистом. Никем. А был отставшим от рейса пассажиром. Каких тут бегают сотни. Махнула куда-то рукой, показала мне на «бюро находок». Помчался за паспортом. Его уже отыскали. Вернулся к ней, как к последней надежде. Протянул просроченные билеты. «Наташа, да чего ты с ним возишься, все равно уже не успеет, завтра как миленький улетит». - «Все-таки попробую помочь», - ответила она. А дело было вот в чем. Из другого московского аэропорта (кажется, Домодедово) через два часа всего отлетал самолет в нужном мне направлении. Если срочно здесь оформить билеты, вызвать такси, то какой-то шанс попасть на тот рейс все-таки появлялся.

- Рискуем? - спросила она.

- Конечно, рискуем.

«Кто не рискует, тот не пьет шампанского», - процедил на чистом русском Штирлиц, занося бутылку «Советского шампанского» над головой несчастного Холтофа.

И завертелось веретено из документов, последних самых денег, вопросов-ответов, звонков в такси, звонков из такси и прочая… прочая… У нее оказался знакомый таксист (забыл, к своему стыду, его имя. Но сдается мне, зовут его Миша). Он не сразу, а все-таки согласился. Не устоял перед просьбой своей знакомой Натальи. Для него ведь тоже был риск неслабый. Мчаться через всю Москву со скоростью звука.

Другие таксисты на такое не соглашались.

Рубашку мою можно было выжимать, как парус в шторм. Лицо было до того несчастное, что Наталья принялась меня утешать. «Меня, меня! - который сам то и дело давно уже всех подряд утешает…)

- Да не волнуйтесь вы так. Не на свадьбу же опаздываете.

Я вдруг чуточку успокоился. Перевел дух. И правда ведь - не на свадьбу. Полез в сумку.

- Вот, возьмите на память… - она улыбнулась, когда протянул ей журнал «Лампада». Случайно выхваченный из сумки выпуск. С Блаженной Ксенией на обложке. В самую точку попал!

- Я ничем не смогу вас отблагодарить… Она это сделает! - сказал ей на прощанье, ткнув перстом на обложку с ликом Святой. И помчался навстречу таксисту. Нельзя было даже и на любезности терять ни минуты.

Потом была ночная гонка. Мы мчались по Москве, распугивая гаишников (сильно привирая, пишу я, просто не находя нужные сравнения), обгоняя ветер… Изумленные светофоры пятились и давали нужный нам сигнал.

Миша (кажется, все-таки его звали Миша) оказался азартным приятным парнем, и ему тоже хотелось поставить мировой рекорд. А может, он всего лишь хотел угодить Наташе. Ну и я надбавил ему немного к установленному тарифу.

Мы успели! Слышите, Наташа? Таксист Миша об этом вам доложил? И вы, наверное, улыбнулись, прижав к щеке журнал с Блаженной Ксенией на обложке. Мы успели!.. И всё, что за этим последовало, было благодаря исключительно вам. «Когда буду во Внуково….» Сколько раз я потом повторял эту совершенно безсмысленную фразу. Ведь за добро отблагодарить нельзя. Надо просто уметь быть благодарным.

Думаю, та лучезарная Наташа уже успешно вышла замуж (может быть, даже за того самого Мишу). Ксения Блаженная своих не бросает.

Иногда - вот не поверите! - молюсь за нее. Стройную симпатичную молодую женщину на стойке регистрации во Внуково. Вы узнаете ее по живым глазам, если только приглядитесь чуть повнимательнее.

Отец Иоанн Букоткин в Петропавловской церкви в последние свои годы ни одной проповеди не завершал без слов: «Зло мы помним долго, а добро мы забываем быстро!» Такой же точно и я. Зло помню дольше добра. Но ведь и добро тоже не совсем мной забыто!

И ты, отец мой, прости, что так слабо и так неубедительно рассказал об этом загадочном чувстве - о благодарности. Которое только и делает нас людьми. Потому что жить и при этом не благодарить Бога - почти что немыслимо, невозможно. Это значит то и дело тянуть на себя одеяло. Приписывать себе то, что Он дает нам из милости. Это неблагодарно. Кого же еще нам благодарить за каждый прожитый день? За каждый заработанный рубль? За каждую улыбку? Только давайте не так благодарить, как это делал надзвездный поручик Лермонтов в своей прощальной «Благодарности», состоящей из изощренных упреков Всевышнему:

За все, за все Тебя благодарю я;
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,

За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне,

За все, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне

Недолго я еще благодарил.

Как и всякая искренняя молитва, эта «черная молитва» Лермонтова тоже была услышана. И вскоре исполнена. Мы с вами попроще будем, чем наш великий надзвездный поэт. У него свои особые счеты с Небом, ибо не нам он чета. А мы - давайте учиться благодарить. И будем этому учиться не у Лермонтова, а у святого Иоанна Кронштадтского. В 1862 году 33-летний отец Иоанн Кронштадтский записал в своем дневнике такую благодарственную молитву ко Господу:

Благодарю Тебя, Владыко, яко от небытия в бытие меня привел еси, подъял мя еси, воспитал мя еси, возрастил мя еси; благодарю Тебя, яко питал и поил еси меня; яко воздух ко отдыханию давал еси мне. Благодарю Тебя, что Ты добрых и благочестивых родителей мне даровал, в нихже образовал еси и чрез нихже на свет сей извел еси мя; благодарю Тебя, яко добрых, попечительных и умных начальников и наставников посылал еси мне; благодарю Тебя, яко от болезней, нужд и бед спасал еси мя; благодарю Тя, яко не по грехам моим воздал еси мне (ср. Пс. 102, 10); благодарю Тебя, яко от смерти спасал еси мя и даже до дней сих доспети сподобил еси; [благодарю Тя, яко сана Священства сподобил еси мя, сего равноангельскаго на земли служения и предстояния с Херувимами у страшнаго Престола Твоего сподобил мя еси; благодарю Тя за вседействующую во мне благодать Твою, еюже служу Тебе благоугодно со благоговением и страхом]; благодарю Тебя за избавление меня от тьмочисленных козней вражиих и от озлобления лукавых человеков; благодарю Тебя, яко часто лютые скорби мои в великую радость претворял еси; благодарю Тебя, яко мене, грешника величайшего, не презирал еси, но покаяние мое милостивно принимал еси. Благодарю Тебя, яко источниками духовной мудрости щедро обогатил мя еси и книги мои умножил еси; [благодарю Тебя, яко в проповедничестве помогал еси мне и даровал еси мне нечистыми устами моими возвещать людем Твоим истину Евангелия Твоего]. О всем буди Тебе благодарение, Спасителю мой Предобрый и Прещедрый и Долготерпеливый.

Хотите увидеть счастливого и в достатке живущего человека? Ищите его среди благодарящих. Хотите сами поправить свои дела? Положите закладку, но не на эту, печальную, лермонтовскую, а из обычного молитвослова благодарственную молитву Богу. И произносите ее почаще да от души. Станете благодарить - и сразу найдется, за что благодарить. Это закон духовной «механики».

Мы с давних пор в просторечии связываем определенные качества с миром природы. Труслив как заяц, злой как собака, хитрый как лиса… Из этого ряда и неблагодарная свинья, но звучит это как-то уж очень избыточно-грубо. Но никаких более мягких сравнений в нашем языке для неблагодарности так и не нашлось. Как вы думаете, почему?..

«За всё благодарите…» (1 Сол. 5, 18) - да это ведь и в Писании сказано. Так просто! Благодарите! И остальное всё приложится вам. Благодарность расширяет душу, и только в такую душу может войти Господь. Интересно, что самая богатая страна мира, Америка, шире всех и усерднее всех в мире проводит в национальном масштабе праздник - День Благодарения. Корни этого религиозного и государственного праздника уходят в первую зиму английских колонистов, едва не погибших в 1620 году от голода и холода на территории нынешнего штата Массачусетс. Они выжили, потому что их поддержали местные индейцы, а еще потому, что Бог послал им первый весьма обильный урожай. Это и дало им возможность на веки вечные закрепиться на континенте. И теперь каждый год в конце ноября вся Америка в специальный день благодарит Бога за все то хорошее, что Он им дает. А не в этом ли благодарении кроется и причина земных преуспеяний американцев? Давайте учиться у других хорошему, не плохому. Может, и у нас тогда что-то хорошее начнут перенимать. С благодарностью! Ведь у нас никак не меньше (если не сказать - больше) исторических причин возблагодарить Господа! Благие начатки такого всеобщего благодарения есть и у нас. Праздник 9 Мая, День Победы, становится таким вот особым русским Днем благодарения. А 4 ноября, День народного единства, сравнительно новый праздник, несет в себе благодарность за то, что Россия не погибла в огне первой Смуты. Но пока еще тема благодарения в этих праздниках только наметилась, еще не получила должного религиозного освящения. Хотя дело к этому, несомненно, идет. А уже Безсмертный полк стал чем-то совсем уникальным, сугубо отечественным, нашим национальным днем почитания предков и примирения с собственной историей. А значит, и благодарностью Богу! И это и знаменательно, и, можно сказать, живительно для нас.

Благодарность такое чувство, о котором нелегко говорить. Его надо испытывать. В нем надо купаться. И чем больше мы благодарны, тем больше нас милует Господь. И Он ведь хочет услышать «спасибо» в ответ на Свою заботу. Об этом - скорбные слова Христа: «не десять ли очистились? где же девять?» (Лк. 17, 17), - когда Он исцелил десять прокаженных, но только один из них, да к тому же иноплеменник, вернулся, чтобы поблагодарить Исцелившего.

…А родственница молодая, неблагодарная, ставшая виной тому нашему с отцом давнему разговору, она все же примирилась с ним в уже иных измерениях. Я видел, как она тихонько плакала не напоказ в уголке храма «Умиления», где лежал мой отец в гробу в ночь перед погребением. Значит, и ее посетила великая гостья Благодарность. К кому она заглядывает хоть изредка, тому простится и то, чего другим не прощают.

Антон Жоголев.

30 апреля 2019 года, вторник Светлой седмицы.

159
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
7
2 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru