«Мельком бегают девчатки…»

Слово о моем отце.

Об авторе. Матушка Марина Захарчук живет в селе Новенькое Ивнянского района Белгородской области, где служит в Михаило-Архангельском храме ее супруг, протоиерей Лука, они воспитали пятерых детей. А еще матушка пишет глубокие и поэтичные рассказы, воспоминания…

День матери давно и широко празднуется по всей стране. А многие ли слышали про День отца? Увы, пока этот праздник у нас не прижился. Вот и мне пришлось «сходить» в интернет, чтобы узнать: ему, оказывается, определено третье воскресенье первого летнего месяца. Но зато впереди у нас 23 февраля, день защитника Отечества. День мужчин… И, значит, день наших отцов тоже.

Так уж получилось, что вскоре после моего рождения мама вышла на работу. А отец, наоборот, работу на время оставил, чтобы нянчиться с малышом. Мне не узнать уже, почему было принято такое необычное решение (ведь в те годы декретные деньги полагались исключительно матери, да и то - всего на два месяца). Не узнать мне и многого другого из семейных преданий, а так хотелось бы. Но - увы! - слишком поздно просыпается в нас интерес к жизни предков, как правило, тогда, когда они уже ушли в мир иной.

История женитьбы моих родителей удивительна. Мама, прошедшая фронт в Великую Отечественную, работала учительницей в мужской школе (девочки и мальчики тогда учились раздельно). И вот однажды один из её учеников в выпускном классе вместо сочинения по литературе положил ей на стол объяснение в любви. Учительница недрогнувшей рукой исправила красными чернилами ошибки и вывела жирную единицу. Но мой отец - а это был он, Геннадий Иванович Иванов, - не отступился, а засел за учебники с правилами орфографии, успешно сдал выпускные, а затем и вступительные экзамены в институт и через четыре года вышел оттуда учителем русского языка, литературы и истории. Вскоре они поженились.

Отец матушки Марины Захарчук Геннадий Иванович Иванов.

Меня счастливые родители привезли из Гурзуфа. Наверное, поэтому и назвали Мариной, что означает - морская. В младенчестве мой характер напоминал бурное море. Случалось, отец носил меня на руках всю ночь напролёт, а утром, уложив заснувшее дитя в кроватку, стирал пелёнки и разогревал молочные смеси, принесённые с детской молочной кухни моей сестрой.

Когда я слегка подросла, меня попытались отдать в ясли. Но там я в первый же день заболела, и больше казённый дом меня не увидел. Каждое утро, по пути на работу, отец относил меня к своей матери - моей бабушке Тамаре, а вечером забирал обратно. Как протекали мои дни у бабушки, я не помню. Но мне это точно не нравилось. Потому что из этого периода жизни у меня в голове осталась одна-единственная песенка, которую сочинила и пела мне бабушка: «Ах ты, папа дорогой, ты хороший, милый мой, приходи скорей к Марине, забери её домой». И папа приходил! Сажал меня к себе на плечи, и мы скакали через пол-Курска с лихими песнями. Вернее, скакал папа, а я с высоты птичьего полёта - отец был высокого роста - управляла «конём», не давая ему умолкнуть. «Ещё, ещё!» - кричала я, и мой «конь» громко, не стесняясь прохожих, распевал: «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ!»

Став немного постарше, я упросила не водить меня к бабушке Тамаре. Теперь днём я оставалась дома - реже одна, чаще - с другой своей бабушкой (она, как и мама, работала учительницей) или с сестрой. Но папу всегда ждала с прежним нетерпением. Вернувшись с работы, папа читал мне книжки - сказки Киплинга, рассказы Бориса Житкова, стихи Маршака, Бёрнса и Евтушенко. Многие из них я до сих пор помню наизусть. В нашем доме было много хороших книг, ведь отец работал в книжном отделе Облпотребсоюза и имел возможность первым покупать дефицитную тогда литературу. Иногда я, выложив книги с одной из полок этажерки («этой жерки», как я называла её), устраивала себе там гнёздышко. Иногда - рисовала прямо на книжных страницах, за что бывала бита сестрой. Но отец мне всегда и всё разрешал.

Недалеко от нашего дома в Курске протекала речка Тускарь. Одну меня туда не пускали никогда. Но мы часто ходили купаться всей семьёй или же - вдвоём с папой. Он учил меня плавать и нырять с открытыми глазами. До сих пор помню мой первый надувной круг - да, кажется, он и был единственным, так как уже в 4 года я научилась плавать. Жёлтая черепашка с вытянутой шеей. Однажды я переплыла на ней речку. Конечно, не одна. Папа плыл рядом, всё время разговаривая со мной. В одной, высоко поднятой, руке он держал нашу одежду, чтобы с противоположного берега сразу отправиться домой.

Там же, на берегу Тускари, я сочинила своё первое стихотворение. Кажется, уже наступила осень (мы всегда ходили купаться чуть не до заморозков), во всяком случае, день был прохладный и ветреный. Чтобы я после купания не простудилась, отец устроил соревнования: я бегала от него до какого-то прибрежного куста и обратно, а он засекал время по секундомеру. После очередной пробежки я завопила: «Папа, я стих сочинила! Мельком бегают девчатки, только пятки-оторватки!» И пояснила: «Бегают так быстро, что пятки мелькают в воздухе, и кажется, будто они оторвались». Отец был чрезвычайно рад этому моему опусу. Когда мы, гуляя по Курску, встречали кого-то из его друзей, он первым делом сообщал: «Моя доча стих сочинила!» - и просил меня повторить двустишие. В следующий раз он так же бурно проявлял свою радость за дочь, когда я, встретив его на центральной улице Курска (родители тогда уже давно жили врозь), сообщила, что принята в Ленинградский государственный университет. Поискав глазами, отец увидел на другой стороне улицы приятеля и закричал что есть мочи: «Игорь! Моя доча поступила в университет!»

Жили мы вчетвером в одной комнате: родители, я и моя старшая сестра, приходившаяся отцу падчерицей. В большом двухэтажном доме, построенном ещё до революции моим прадедом для семьи с девятью детьми. Эти выросшие дети разделили дом на части, устроили отдельные входы и завели собственные семьи. Моей бабушке достались две комнаты: большая (наша) и крохотная, бывшая прежде кухней, - в ней она и жила. Когда мне было 5 лет, мама решила поехать в Сибирь, чтобы заработать деньги на покупку кооперативной квартиры. Она уехала в Братск, работала там 3 года учителем, а отец остался в Курске. Через какое-то время бабушка - мамина мама - отвезла в Братск и меня. Но через год за мной приехала сестра: мне исполнилось 7 лет, и отец настоял, чтобы я пошла в Курске в престижную «английскую» школу. Весь первый класс я жила у бабушки Тамары, которая отличалась жёсткостью характера, строго следила за моей учёбой и наказывала не только за тройки, но даже за четвёрки, а я писала маме жалобные письма, умоляя вернуться.

Папа тогда работал директором сельской школы и каждый день, ранним утром, отправлялся на электричке на работу. Однажды - это было воскресенье - он взял меня с собой. В тот зимний день старшеклассники его школы сдавали зачёт по стрельбе из винтовки. Дали и мне выстрелить пару раз. И неожиданно для всех я попала точно в десятку. С тех пор мы с папой часто ходили в тир, но стрелять я любила только по мишеням.

Матушка Марина Захарчук у памятника писателю Евгению Носову в Курске.

Отец был знаком с очень многими интересными людьми. Часто по выходным он брал меня с собой в мастерские художников, в гримёрные актёров, в кабинеты писателей. Одним из его друзей был Евгений Иванович Носов, который поселился в новом доме бок о бок с моей школой. И вот однажды папа, забрав меня из школы, завернул в этот дом. Для отца тогда уже известный писатель (книги Носова «Красное вино Победы», «Усвятские шлемоносцы» давно стали классикой) был просто Женей, другом, с которым можно посидеть за кружкой пива, обсуждая новинки родной литературы. А для меня… Вот уж действительно - «если бы юность умела, если бы старость могла»!

Сейчас кажется, что я отдала бы кусочек жизни, чтобы вернуться в то время, когда я имела возможность сидеть между отцом и писателем, ставшим нашей классикой, и задавать ему любые вопросы. Имела возможность - но не воспользовалась ею, хотя бывала в квартире Евгения Ивановича, пила чай на его кухне, но не прислушивалась к разговорам взрослых - меня тогда гораздо больше интересовали ряды книг на безконечных книжных полках. И ещё, конечно, смущало то, что писатель читает мои школьные сочинения, которые принес ему отец. Именно по совету Носова папа отвел меня в редакцию курской молодежной газеты, и это стало началом моего творческого пути. Сегодня недалеко от «дома Носова» живет моя дочь, и каждый раз, приезжая в Курск, я прохожу мимо дома и памятника писателю, поставленного тут несколько лет назад. На нем Носов сидит в ветровке и кедах, а рядом примостились птицы… «Покормите птиц» - так назывался один из его последних рассказов. И этот завет куряне хранят свято, каждой осенью развешивая в соседнем парке многочисленные кормушки. Мастерит кормушки и мой маленький внук, которому я читаю рассказы Носова. А я, по пути с автобуса к дочери, останавливаюсь с тяжёлыми сумками с деревенскими гостинцами отдохнуть у памятника, присаживаюсь на скамейку и мысленно говорю Писателю то, что стеснялась сказать в юности.

…Конечно, в том, что я стала журналистом, была огромная заслуга не только отца, но и мамы, которая учила меня писать сочинения и была первым критиком моих стихов и статей.

Мама недолго прожила в Братске, в котором у нее осталось много друзей-учителей и любимых учеников. Она приехала в Курск на каникулы, когда я закончила первый класс, да так и осталась, не желая больше разлучаться со мной. А отец продолжал жить у своей матери. Почему это произошло - не знаю. При мне мои родители никогда не ссорились, не выясняли отношений. Они даже не оформили развод - просто до конца жизни жили врозь. Слава Богу, моя мудрая мама никогда не запрещала мне видеться с отцом, запрет касался лишь его новой семьи, в которой у него появились ещё две дочери. Но и этот запрет я пару раз нарушила, не находя сил отказать отцу, который очень хотел, чтобы его дети дружили. Кстати, бабушка Тамара, которая изначально была против «неравного брака» (ведь моя мама была старше отца на 10 лет, да и дочь у неё была от первого, фронтового брака), так до конца жизни и не признала новую жену сына, хотя позволяла девочкам иногда приходить в свой дом.

Не знаю, мечтал ли мой отец, как почти все мужчины, о сыне, но Господь послал ему трёх дочерей, и даже падчерица была девочкой. Как же рад был он, когда у меня один за другим появились два сына, потом дочь и снова сын!

Отец часто приезжал к нам в деревню, жил по несколько дней, нянчился с малышами и, по старой памяти, даже стирал пелёнки. Тут уж я воочию убедилась, что давние наши соседи, рассказывавшие мне, как заботился обо мне отец, ничего не преувеличивали в своих рассказах. Он и моим детям посвящал себя столь же самозабвенно, носился и играл с ними, можно сказать, до потери пульса: ведь у него был врождённый порок сердца, который в те годы ещё не умели оперировать.

Однажды он приехал с утра, когда наши старшие мальчишки были в школе. Забрав младших Люду и Бориса, затеял на улице игру в «пряталки»: он прятал Людину куколку, а малыши её искали. В последний раз спрятал так надёжно, что куклёнок никак не находился. Так и уехал «Крокодил Гена», как он себя называл, наказав: приеду, когда найдёте куколку.

А вскоре я повезла двоих своих детей - самого старшего и самого младшего - в Москву. Я всегда брала с собой только двоих, по очереди, чтобы иметь возможность обоих держать за руки. На перроне в Москве меня встретила взволнованная подруга: «Тебе надо возвращаться, твой отец умер». На обратном пути у двухлетнего Бориса поднялась температура. Ангина. А с поезда - сразу на похороны. Сама пропела чин погребения у гроба отца. На кладбище не хотела выносить ребёнка из машины под промозглый ноябрьский дождь. Но он просился проститься с дедом…

Минули годы. Борис уже закончил школу и учился в институте, когда нам зачем-то понадобились кирпичи. Стали разбирать аккуратную кучку, оставшуюся от давней стройки. И нашли… маленькую куколку, ту самую, спрятанную «Крокодилом Геной» много лет назад. И Борис отчётливо вспомнил и описал тот день, когда они с дедом играли в «пряталки». Вспомнил и день похорон - всё, до мельчайших деталей. А ещё говорят, что дети помнят себя лет с трёх-четырёх. Всё же бывают исключения, и основаны они на горячей любви близких людей.

Через несколько лет после смерти отца мне приснился сон: папа снова гостит у нас, играет с детьми, среди которых - маленький мальчик лет четырёх-пяти. Внезапно отец, схватив малыша, садится в нашу машину и включает мотор. Испугавшись - ведь отец не умел водить машину, - я догоняю уже выкатившийся со двора автомобиль и выхватываю из него малыша. Проснувшись, я недоумевала: малышей у нас тогда уже не было, все дети ходили в школу. Рассказала сон мужу, но он посоветовал забыть.

А потом у нас родился ещё один сын. Когда ему было 5 лет, врачи определили у него редкий порок сердца, который угрожал жизни. Так вот кого хотел забрать мой отец! К счастью, медицина не стоит на месте. Ребёнка прооперировали вовремя. А сны, хотя и очень редко, бывают вещими. Хотя чаще - просто напоминают о днях минувших.

Устав после долгого трудового дня, я закрываю глаза - и снова скачу верхом на папе лихим кавалеристом, и снова сижу с ним на трибуне стадиона, по полю которого бегают взрослые дяди и почему-то никак не могут забить мяч в ворота; и снова мы с папой плывём по огромной реке, а потом по траве мельком бегают девчатки. Только пятки-оторватки.