О сталинистах в церковной ограде.

Начало см.

Сталин и голуби, или Как это делается?

Приведу почти полностью один весьма талантливый литературный текст. Его автор — давний автор газеты «Благовест» Владимир Иванович Мельник. Главка эта вошла в его замечательный сборник «Зарубки на память». Владимир Иванович — столичный профессор, доктор филологических наук, член Союза писателей России, автор многих академических книжек. По своей высокой образованности, глубокой вере и человеческой мудрости он вполне вправе претендовать на большой — и заслуженный! — нравственный авторитет среди верующих людей. И тем не менее, вот это...

«Я родился еще при Сталине. Прожил при нем всего полгода. Мое первое и самое сильное впечатление о Сталине: владивостокские голуби на трамвайной остановке, которая называлась тогда «Гайдамак». Когда мне было уже лет десять, я стал захаживать подальше от дома и однажды забрел на Гайдамак, где увидел необычайное зрелище: на крышах окружающих двух-трехэтажных деревянных домов сидело несметное количество голубей. Их были тысячи. Я думал, что во всем городе нет столько голубей, а они собрались здесь в одном месте. Было часов двенадцать дня. Вдруг произошло какое-то движение — и все эти тучи голубей одновременно бросились с крыш домов — куда?

Только теперь я заметил, что среди трехэтажек каким-то образом уцелел частный махонький домик, больше похожий на большую будку. Именно в крохотный дворик этого домика стали разом планировать птицы. Они сразу заполнили собою весь двор, расселись на оголенных ветках деревьев, закрыли собою крышу, всю поверхность двора и все прилегающие территории. Все они старались пробраться поближе к дворику. В воздухе стоял сплошной голубиный гомон.

Я подошел поближе и увидел, что над голубиной массой во дворе возвышается какой-то дедок в валенках и зимней шапке, несмотря на летнее время. На его голове, на плечах, руках, на огромном алюминиевом тазу, который он держал в руках, толкая друг друга и постоянно меняясь, толклись голуби. Дедушка доставал из таза рукой размоченный хлеб и широко бросал вокруг себя. И я сразу полюбил и голубей, и дедушку.

Позже я узнал, что каждый день он ходит по окружающим точкам общепита и мешками уносит на плечах остатки хлеба, который ему с удовольствием отдавали работники столовых.

Я решился подойти к дедуле. Глаза его излучали необычную доброту, а пахло от него каким-то кислым запахом: голубиным пометом и кислым хлебом. Он сам предложил мне взять голубей «на развод». Я не смел поверить своему счастью. «Выбирай», — сказал дедушка, показывая рукой на свое дремлющее стадо. Тех, которых я выбрал, он просто взял в руки — с веток, с земли: они его совершенно не боялись. Я посадил пару голубей за пазуху, под рубашку. Потом он сказал: «Я тебе еще чисто беленьких дам, молоденьких, пошли со мной». И он повел меня в свой пропахший голубями домишко.

Дом его был абсолютно пуст. На веранде до потолка стояли только клетки, в которых сидели голуби. Это собственно и были дедушкины голуби: красивые, но не породистые. Но сначала дедушка провел меня в комнату. Она тоже была почти совершенно пуста. Единственное, что я заметил — не мог не заметить! — в маленькой комнатенке от пола до потолка всю переднюю стенку занимал огромный портрет Сталина. Сталин был хрестоматийный: в военной шинели и фуражке. У него были густые усы, и он спокойно и зорко глядел куда-то вдаль, за пределы маленькой комнатки.

Этот портрет почему-то поразил меня еще больше, чем голуби: я не мог и подумать, что огромные плакатные портреты, которые носят только на парадах 7 ноября и 1 мая перед городской трибуной, могут находиться дома, прямо у постели. С тех пор эти два поразившие меня впечатления: голуби и Сталин — всегда связаны для меня в одно целое».

Правда, красиво?! Ничем не хуже историй из жизни (считай, советского «жития») Ильича. «Ленин и печник», «Общество чистых тарелок» — помню это с детства. Сентиментально, искренне, трогательно. Светлый такой образ — мальчик, старик и белые голубки, усевшиеся возле портрета Генералиссимуса. И никакой при этом «морали»! Автор текста слишком опытен и умен, чтобы пуститься здесь в морализаторство. Как ни кощунственно звучит само это словосочетание — «православный сталинист», почему и всегда беру его в кавычки, но как здесь обойтись без него? (хотя я уже слышал нечто и похуже — о «православных атеистах»).

Кстати, главный герой этого легкого, как голубиное крылышко, воспоминаньица детства, — сам Иосиф Виссарионович тоже не был чужд сентиментальности. Которую, впрочем, также направлял отнюдь не всегда на людей. Во время Парада Победы в 1945 году Сталин приказал нести на своей шинели раненого армейского пса Джульбарса.

Чем не главка для будущего «жития»: Сталин и пёс... Думаю, желающие написать об этом вскоре найдутся.

Как нашлись же вот желающие совершенно безцеремонно приписать Сталину якобы найденную на его столе в 1949 году (то есть при его жизни еще! — попробуйте-ка порыться в его бумагах!) не подписанные талантливые, но совершенно фальшивые строки поэтического «завещания»*. В которых чудовищные злодеяния Сталина будто бы получают уже и Небесную санкцию. Стихи начинаются патетически, но все же с признанием неких преступлений Сталина:

Поговорим о вечности с тобою:
Конечно, я во многом виноват!
Но КТО-ТО правил и моей судьбою,
Я ощущал ТОТ вездесущий взгляд...

А в конце, когда читатель уже усыплен чеканными, профессионально выписанными строками, дается ему — индульгенция Свыше на любые преступления! О чем так мечтают все «православные сталинисты». К сожалению, в качестве главной причины «индульгенции» здесь, как и во многих апологетических текстах, выступает Победа 1945 года.

И лишь потом, весною в 45-м,
Он прошептал мне тихо на ушко:
«Ты был Моим послушником, солдатом,
И твой покой уже недалеко!»

...Врать не надо только, товарищи-апологеты. И свои слезливые тексты, имеющие отношение к чему угодно — к детству, к голубям, к личным каким-то комплексам неполноценности, но отнюдь не к Сталину, не используйте для умиления этим грозным «бичом Божиим». Бич ведь даже и в Божьих руках — бичом и остается. А вы все каких-то белых голубей подсунуть нам норовите... Побойтесь Бога! Голуби не рифмуются с ГУЛАГом и раскрестьяниванием.

Протопресвитер Александр Шмеман в своем замечательном «Дневнике» (М., изд. «Русский путь», 2007 г.) в 1975 году написал: «Поразительное, какое-то «фрейдистское» стремление к «сильному», отдаться сильному мужику. Культ на Западе всех этих Мао, Кастро, а до этого — Сталина необъясним без этой патологии».

Не только на Западе эта патология, к сожалению, имеет место. Хотя у нас она все-таки исторически обусловлена.

…И все же главное как-то ускользает, не улавливается. И из всего, что я тут понаписал, «лепится» образ этакого строгого всевластного мудреца, чем-то напоминающего языческих императоров древности. И все выпады «против» — легко оборачиваются «за».

Да, мол, согнул Россию в дугу страшной коллективизацией — но ведь и победил фашистскую чуму! При нем рассылались «на места» расстрельные разнарядки — на область, на город, на край... Но ведь «к стенке» ставили и так называемую «ленинскую гвардию». Всех этих картавых да кровавых палачей, устроивших стране кровавую вакханалию в первые десятилетия революции... И эти противоположности можно листать до безконечности.

Его свирепое обаяние, которое при желании можно счесть харизмой, его неограниченная власть — все это стало кирпичиками той черной легенды. Ее в отчаянии стал творить народ, уцепился за нее в тщетной надежде. Народ, потерявший-предавший сначала Царя, а потом и Христа. И тщетно в отчаянии хотевший зацепиться хотя бы за образ Генералиссимуса в белом кителе. Жалкая надежда!

Вместо Белого Царя в Кремль въехал этакий державный «сверхчеловек», о котором пророчески писал еще Александр Блок: «Кто ж он, народный смиритель? // — Темен, и зол, и свиреп: // Инок у входа в обитель // Видел его — и ослеп. // Он к неизведанным безднам // Гонит людей, как стада… // Посохом гонит железным… // — Боже, бежим от Суда!»

Но бежать оказалось некуда. Границы захлопнулись, и страна оказалась в полной власти «сверхчеловека».

О магическом поклонении Сталину свидетельствует в своем дневнике известный детский писатель Корней Иванович Чуковский: «ОН стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. (...) Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — только видеть для всех нас было счастьем. К нему все время с какими-то вопросами обращалась Демченко**, и мы все ревновали, завидовали — счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали: «часы, часы, он показал часы», — и потом, расходясь уже, возле вешалок, вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время восторженные слова. (...) Домой мы шли вместе с Пастернаком и упивались нашей радостью».

Само это иррациональное чувство преклонения может быть направлено и на подлинно великих людей. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский умел воздействовать на тысячи прихожан, столь же ревностно и благоговейно ловивших каждое его слово. Исследователь биографии св. Иоанна Кронштадтского петербургский священник Геннадий Беловолов говорил автору этих строк, что совсем простые, обычные тексты проповедей всероссийского батюшки, читаемые в книге, порой на бумаге не производят особенно сильного впечатления. Но когда он эти же слова произносил в храме, во время Богослужения, они вызывали бурю эмоций, восторг прихожан... Другой пример из этого же ряда — отношение монархистов к личности Царя — Помазанника Божия. Но в этих случаях человек ценен и важен своей близостью к Богу, своей особой связью с Ним, а не сам по себе. В случае же со Сталиным — классический культ личности сверхчеловека. Внешняя похожесть при полной внутренней противоположности!

Как видим, на кого-то магический «культ» тирана действует и через столько лет после его смерти.

Мы пережили не просто какие-то перегибы «культа личности» партийного руководителя. А культ сильной личности. Побывали под этим технологическим и идейным гипнозом. Культ — при всех напластованиях позднесоветских термин именно религиозный. Страна поклонилась сверхчеловеку. И это всеобщее поклонение, охватившее практически все классы и слои (но, конечно же, далеко не всех людей — отдельные личности только и смогли выстоять под напором безпрецедентной пропаганды, требующей религиозного поклонения вождю). Опорой культовой пропаганды Сталина стали мастера культуры (кстати, сталинских времен определение) — писатели, кинематографисты, художники, музыканты. По замыслу вождя, они должны были воспевать успехи социализма и мудрость генсека. Отсюда такое пристальное, хотя выборочное внимание Сталина к вопросам культуры. Например, его не интересовала классическая литература, зато он живо следил за современной советской литературой, можно сказать, занимался писателями в режиме ручного управления. На них он смотрел как на главных служителей своего культа. И по этой шкале оценивал их труды (порой — невообразимо щедро!) ***.

Это была страшная репетиция антихриста. Страну попытались перенаправить, как бы сейчас сказали, «переформатировать» с поклонения Богочеловеку Христу на «сверхчеловека» Сталина. Это сверхчеловеческое отношение к Сталину очень точно выразила Анна Ахматова, быть может, сама того не желая, в своем панегирике на 70-летие вождя:

В эти черные тяжкие годы
Вся надежда была на него.
Из какой сверхмогучей породы
Создавала природа его?

Народ принял Сталина эстетически, отвергая его нравственно и духовно. Внешняя похожесть Сталина на Белого Царя (о чем свидетельствует белый армейский френч Генералиссимуса), даже попытка «в народе» приписать Генсеку Царскую родословную****, неслучайные подыгрывания Сталина Царской теме***** — все это привело к страшной подмене. И восхваляя Сталина, мы тем самым оскорбляем память последнего Русского Царя. Оскорбляем память Новомучеников и Исповедников Церкви Русской!

Не случайно Сталин не смог летом отдыхать в Ливадийском Царском дворце, — «попросил» у партии оборудовать ему под дачу домик неподалеку, тоже в Ялте. Отнюдь не из скромности! В его подмосковной резиденции в Волынском, больше похожей на огромную помещичью усадьбу, только одной охраны было 335 человек, а еще было 73 человека обслуживающего персонала! Просто ему что-то плохо спалось в Царских покоях. То померещится убиенный Император. То вдруг услышит звонкий детский смех. Мучила совесть? Скорее, ощущал здесь себя самозванцем.

* Судя по стилистике и настрою, эти стихи принадлежат перу известного советского поэта и писателя Феликса Чуева, умершего в 1999 году.

** Мария Софроновна Демченко(1912 — 1995) — агроном, инициатор стахановского движения среди колхозников.

*** Биографы Сталина (например, Хлебнюк) не могут понять, почему Сталин, сурово расправлявшийся с неугодными ему даже и весьма талантливыми авторами, столь много сочувственного внимания уделял талантливому, но для партийной пропаганды совершенно безполезному и даже вредному для режима М. Булгакову. Его произведения запрещались, и тем не менее благодаря Сталину он получал поддержку и даже получил работу. В чем тайна их отношений? Тут можно только предполагать. Сталин, конечно же, не мог знать о том, что Булгаков начал работу над романом о диаволе — «Мастер и Маргарита» — этой соблазнительной апологией черной силы. Книга была напечатана спустя годы после смерти и Булгакова, и Сталина. Но хорошо знал об этом романе их общий с Булгаковым «куратор» — главный герой той печально известной книги. Он и внушил Сталину заботиться о писателе.

**** Исследователь биографии Сталина доктор исторических наук Олег Хлебнюк пишет: «Разные легенды окружают происхождение Сталина. Падкие на сенсации публицисты объявляют Иосифа Джугашвили незаконнорожденным ребенком то зажиточного купца, то фабриканта, то князя, а то и самого Императора Александра III, которому во время его приезда в Тифлис якобы прислуживала молодая грузинка, мать Иосифа» (указ. соч., стр. 32-33). Есть легенда, тоже абсолютно ничем не подтвержденная, что Сталин был внебрачный сын известного путешественника Пржевальского.

***** Посол США Гарриман, встречавший накануне Потсдамской конференции 1945 года советскую делегацию в Берлине, спросил Сталина, приятно ли ему приехать победителем в столицу поверженного врага. Сталин ответил: «Царь Александр I до Парижа дошел».

С кем угодно, лишь бы против Троцкого...

При Сталине доносительство приняло невероятные, гиперболические размеры. Хотя в секретном документе, который подписывал завербованный в осведомители, стояли слова: «Соглашаюсь служить добровольно, а не по принуждению»* — на деле подавляющее большинство «добровольных» осведомителей становились таковыми после угроз, под давлением. Какие ломки психики сопровождались такими вот «согласиями», тяжело и представить. Д.С. Лихачев в своей книге «Воспоминания»** рассказывает, как его вербовали в сексоты в блокадном Ленинграде. «Меня вызвали в милицию, в военный стол, но не по военным делам. Начались допросы, требования: блокадный Ленинград перекликался с Соловками. Меня вызывали несколько раз… Когда угрозы не помогли (а они были серьезные), меня вызвали в милицию, перечеркнули тушью ленинградскую прописку и предложили со всей семьей выехать в несколько дней. Следователь провожал меня на площадке милиции, смотрел, как я ухожу, и угрожающе кричал: «Так не согласны?»

Но не у всех было такое присутствие духа. В этой же книге Лихачева есть страшные свидетельства. Двоюродный брат известного писателя, Владимир Юльянович Короленко, на Соловках отрубил себе безымянный палец на левой руке — «в наказание» за то, что не выдержал и что-то подписал, кого-то оговорил на следствии. А двоюродный брат Лихачева доктор технических наук А.П. Кудрявцев тоже в блокадном Ленинграде после запугиваний и угроз «деквалификации» согласился дать подписку, стал сексотом. Но после этого пришел в свою старую квартиру, поврежденную бомбежкой, и там повесился.

Высочайшую «санкцию» на всеобщее стукачество дал сам вождь в одном из своих выступлений перед началом Большого террора, 2 июня 1937 года: «Каждый член партии, честный безпартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые замечает, сообщать. Если будет правда хотя бы на 5 процентов, то и это хлеб»***. И эти «пять процентов» привели к целым рекам крови. На протяжении полутора лет Большого террора каждый день расстреливали до 1 500 «врагов».

Сталинисты внушают: если бы не Сталин — пришел бы Троцкий, и уж тут бы такое началось... Я не собираюсь обелять Троцкого. Он был до самого донышка врагом русского народа, России и Православия. Умным, волевым, даже вдохновенным — но именно врагом. Причем врагом смертельным. Вот только Сталин-то тут при чем? Что бы такого еще мог сделать на его месте Троцкий, что было бы еще хуже, чем сделал Сталин? А не для того ли и был придуман «миф о Троцком», чтобы этим мнимым противопоставлением притушить в сознании людей восприятие реального ужаса коллективизации, репрессий, голода и много чего еще? Мол, это все, конечно, плохо, — но ведь лес рубят, щепки летят. А вот был бы на его месте Троцкий, вот уж тогда бы небо с овчинку... Да не было бы так уж сильно хуже! Просто потому, что хуже уже было просто некуда. Еще немного — и окончательно надорвался бы тяжко согрешивший народ. И тогда у «социалистического государства» не нашлось бы ни воинов, защищавших его от «капиталистических хищников», ни кормильцев-крестьян, хоть с перебоями из-за диких решений властей, но все же обезпечивавших страну продовольствием.

Разве только приказал бы Троцкий всем гражданам страны в один прекрасный момент повеситься (как в том скверном анекдоте: «а с веревкой приходить или в профкоме выдадут?»)... Это какой же фантазией надо обладать, чтобы просто представить то, что «хуже, чем при Сталине»!..

Я такой фантазией не обладаю.

В противопоставлении двух красных титанов, для которых судьбы миллионов людей подобны пыли и которые боролись между собой за обладание огромной страной, — вся соль, весь нерв сегодняшнего «православного сталинизма». Наивно полагать, что борьба велась не за личные властные амбиции двух невиданных по масштабу палачей (один из которых разве что формально, по факту крещения, может считаться Православным, а другой даже формально вряд ли может считаться иудеем, хотя и вышел из иудейской среды****), а чуть ли не за будущее страны. И этому противостоянию наши наивные сталинисты придают национальный характер (грузин против еврея) и даже религиозный. Вот бы посмеялись эти черные гиганты, узнай они, обо что ломают копья нынешние наивные патриоты.

Да, некоторые факты в биографии Сталина вроде бы дают почву для подобных домыслов.

Доктор исторических наук Геннадий Костырченко пишет, что Сталину был присущ антисемитизм, который проявился еще в дореволюционный период, а потом и в 20-е годы — в борьбе с троцкистской оппозицией. Так, по жалобе Якова Свердлова, до революции находившегося со Сталиным вместе в ссылке,  суд чести ссыльных вынес Сталину порицание за антисемитизм*****. Неприятие Сталиным евреев отмечали в своих воспоминаниях его дочь Светлана Аллилуева, его бывший секретарь Борис Бажанов. Во время острого политического противостояния Сталин не стеснялся подчеркивать еврейское происхождение Троцкого. Хотя публично Сталин в 1931 году выступил с официальным заявлением, сурово осуждающим антисемитизм. Да и в годы правления Сталина за антисемитизм преследовали неадектватно строго. Хотя в 1948-1953 годах ряд репрессивных акций и кампаний в СССР носили, по мнению исследователя, в том числе и антиеврейский характер («борьба с космополитизмом», «дело врачей»). Ну и что? Сталин был прагматиком и с трудом мирился с могучим лобби в партии и правительстве. Видел в объединенных ментально евреях-партийцах своих могущественных конкурентов, реальную угрозу в борьбе за власть. Но все эти выпады в адрес политических врагов просто меркнут с тем эпохальным, предсказанным в Апокалипсисе деянием — созданием государства Израиль. А в этот проект «антисемит» Сталин вложился на полную мощь! Тут ему и Троцкий был не подмога...

Скорее всего, Сталин как умный прагматик просто понимал лучше других, что государство-химера (термин Л. Гумилева), в котором «голова» общества состоит по преимуществу из инородцев — нежизнеспособно. И отсюда его стремление к декоративному «великодержавию» в последние десятилетия правления. Когда на смену разноплеменному ленинскому призыву постепенно стали приходить русские кадры, это упрочило власть и продлило время «советского государства». Впрочем, русские по происхождению руководители проводили ту же самую оголтелую русофобскую политику, что и бывшие до них выходцы из национальных окраин и местечек.

Единственной сверхценностью для Сталина была мощь государства, простирающаяся над всем и вся. «Береги дочку: государству нужны люди», — писал он дочери Светлане по случаю рождения своей внучки. Эта явно неуместная в поздравительной открытке фраза выражала тайную веру Сталина. Государство (и руководящая им партия) являлось абсолютной ценностью, которой все безоговорочно должны служить. Интересы личности растворялись в этом служении и сами по себе не учитывались вовсе. Человек должен безпрекословно приносить во имя «линии партии» и нужд государства любые жертвы, а в случае необходимости жертвовать не только своей жизнью, но и жизнью своих родных (у многих руководителей страны, например, даже таких могущественных, как Молотов и Калинин, в ГУЛАГе находились их жены). Отсюда и сакральная ненависть к «врагам» этого государства — им не должно быть никакой пощады! Абсурдный даже с точки зрения формальной логики тезис Сталина о том, что по мере построения социализма классовая борьба будет только обостряться — из области все той же черной иррациональной мистики, ведущей к оправданию любых преступных действий государственным интересом.

Судить историю — все равно что «судить» Бога, Своим путем ведущего человечество через время — к Вечности. И конечную правду о каждой личности знает лишь Он, сказавший нам: «Не суди». И я не хочу выносить каких-то «судов» над теми, кто уже принадлежит истории и кто уже дал ответ за все свои деяния. Моя задача в том, чтобы обратить внимание Православных людей на опасность лукавой подмены.

Возможно, какие-то незначительные перемены (и скорее всего, к худшему) были бы в том случае, если бы в середине 1920-х годов к власти пришел Троцкий. Как человек, почти никак не связанный ни происхождением, ни верой с большей частью населения нашей страны, много лет к тому же проживший в эмиграции (в отличие от Сталина), он бы наделал еще больше левацких «перегибов». Но принципиально курс партийного корабля не претерпел бы при нем существенных изменений. Стране и ее народам — при Сталине, и при тех, кто пришел ему на смену, — еще долго предстояло пить из фиала гнева Господня. И длилось это целых семь десятилетий! А до конца не изжито еще и по сей день.

Антон Жоголев.

P.S. Когда работал над этой статьей, добрая знакомая неожиданно прислала в редакцию из Подмосковья целую стопку неканоничных иконок с изображением полководца Александра Суворова. Он, конечно же, к лику святых не причислен, и произойдет ли это когда-нибудь, мне неизвестно. Чтобы судить о чьей-то святости, нужно самому быть хоть чуточку святым. И потому всего надежнее просто слушать голос Церкви. Но в этом случайном совпадении мне вдруг почудился некий смысл! Ведь Суворов — он же тоже Генералиссимус!****** И он-то уж вот несомненно отличался благочестием и много потрудился на благо России. Может, нашим церковным сталинистам лучше будет взяться за прославление настоящего героя? А не того, кому я посвятил эту статью? Тем более что и Сталин бы против этого ничуть не возражал. В кремлевском кабинете советского генералиссимуса во время войны появился портрет Суворова. Правда, без нимба.

* См. А. Жоголев. Новые мученики и исповедники Самарского края. Самара, 1996 г., стр. 10.

** Д.С. Лихачев. Воспоминания. СПб, 2006 г.

*** Среди биографов Сталина существует устойчивое мнение (которое не нашло документального подтверждения), что в молодости его принудили сотрудничать с царской «охранкой». Возможно, поэтому ему так хотелось видеть вокруг себя сплошных стукачей, осведомителей. В 1934 году за резкое антисталинское стихотворение был арестован поэт О. Мандельштам. Из какой-то прихоти Сталин, очень внимательно следивший за литературным процессом, решил узнать мнение Пастернака о заточенном поэте. Узнать его мнение о месте в русской литературе арестованного поэта. «Но он мастер, мастер?» — усиленно вопрошал Сталин Пастернака в ответ на его невразумительные, несмелые ответы. Как бы желал или получить от него «санкцию» на его уничтожение, или же на то, чтобы отпустить Мандельштама. Но Борис Леонидович стал говорить о том, что плохо знает Мандельштама и принадлежат они в поэзии к разным направлениям... Не получив от растерявшегося Пастернака четкого, однозначного ответа, Сталин с презрением в голосе сказал: «Мы, старые большевики, мы в царское время лучше знали, как сражаться за друзей, никогда не отрекались от товарищей...»

Морально раздавив Пастернака, он повесил трубку.

**** О феноменальной живучести религиозных представлений в самой, казалось бы, безбожной среде удивительно прочесть в автобиографической книге Л. Троцкого «Моя жизнь». О той поре, когда он вместе с женой Н. Седовой и сыном Львом находился в эмиграции в Вене, Троцкий пишет: «Когда Лёвик поступил в школу, встал вопрос о «законе Божьем». По тогдашнему австрийскому закону дети обязаны были до 14 лет воспитываться в религии своих отцов. Так как в наших документах никакой религии не было указано, то мы выбрали для детей лютеранство, как такую религию, которая казалась нам все же более портативной для детских плеч и для детских душ. Преподавала учительница во внешкольные часы, хотя и в школе. Лёвику нравился этот урок, это было видно по его рожице, но он не находил нужным дома распространяться по этому поводу. Как-то вечером слышал, как он, лежа уже в постели, что-то шептал. На мой вопрос он ответил: «Это молитва, знаешь, молитвы бывают очень хорошенькие, как стихи».

Что-то задело здесь за живое даже такого матерого разрушителя. Если спустя столько лет, уже пролив целые реки крови, он помнил все же о детском лепете — молитве своего сына!..

***** Историк Олег Хлебнюк объясняет причину конфликта проще. Сталин боялся заразиться от Якова Свердлова туберкулезом. Ему было нужно во что бы то ни стало «разъехаться» с делившим с ним кров собратом-подпольщиком. И потому он даже свою охотничью собаку назвал демонстративно — Яшкой. Вскоре Свердлов переселился от него.

****** Генералиссимус (лат. — «самый главный») — высшее воинское звание во Франции, Австрийской империи, дореволюционной России, СССР и некоторых других государствах. Воинское звание генералиссимуса в России было введено Воинским уставом 1716 года: «Сей чин коронованным главам и великим владеющим принцам только надлежит, а наипаче тому, чье есть войско». В 1799 году высшего воинского звания удостоился князь А.В. Суворов. После Великой Отечественной войны 26 июня 1945 указом Президиума Верховного Совета СССР было введено высшее воинское звание «Генералиссимус Советского Союза» и 27 июня 1945 присвоено И.В. Сталину. Сейчас в Российской Федерации это воинское звание законодательством не предусмотрено.