‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Нести людям свет веры

Православная журналистка из Белгорода Виринея Джавадова рассказывает о своем жизненном пути.

Православная журналистка из Белгорода Виринея Джавадова рассказывает о своем жизненном пути.

Эту женщину в светлом наглухо затянутом платке я приметил едва ли не сразу на фестивале Православных СМИ «Вера и слово». В платочках женщин там было не так уж много. Все-таки журналистки, вольный народ. А в первое же утро в подмосковном санатории «Клязьма», где проходил фестиваль, я вышел подышать речным воздухом и пройтись с четочками вдоль ухоженных дорожек парка. И вскоре увидел ее — чуть старше средних лет женщину с добрым лицом, похожую больше на монахиню, чем на журналистку. Она стояла под деревом и… молилась по молитвослову! Мы молча, понимающе кивнули друг другу. Она, видимо, тоже разглядела мои четки (как говорится, «у каждой игрушки свои погремушки»). На обратном пути я вновь увидел ее, все еще молившуюся под кроной пожелтевшей, но еще не до конца скинувшей листву березы. Утром следующего дня повторилось то же самое. Я с четками («у каждой игрушки… »), она под деревом и с молитвословом. И опять мы суховато, чтобы не отвлекать от молитвы, кивнули друг другу. На третье, последнее для меня фестивальное утро опять увидел ее с молитвословом и под деревом. Под все той же облюбованной ей и уже, наверное, намоленной березкой. На обратном пути решил хоть что-нибудь узнать про эту необычную все-таки журналистку.

— Вы из какой епархии будете? — спросил я фестивальную незнакомку.

— Из Белгородской, — ответила она. — А вы откуда?

Назвал свой город. И тут же спросил, знает ли она матушку Марину Захарчук, Православную журналистку из Белгородской области, нашего постоянного автора. Оказалось, они подруги!

— А вы… вы не Жоголев ли? — спросила меня все еще незнакомка. Кивнул.

— Просто я Копосова. Вероника. В крещении Виринея, так меня можно звать. С вами училась в Петербургском университете на факультете журналистики, одним курсом младше. Мне о вас сокурсники говорили. Что вы давно стали верующим, газету церковную издаете.

Тут уже я по-настоящему изумился. Копосову я почти что вспомнил: хотя и училась она годом младше, но числилась среди активисток, вот и запомнил ее фамилию.

Но как же так? В начале фестиваля председатель СИНФО Владимир Легойда награждал памятными подарками тех журналистов, у кого дни рождения приходятся на эти сентябрьские светлые дни. Она тоже получила подарок. Но фамилия тогда прозвучала другая, нерусская.

— По мужу я Джавадова, — просто объяснила она.

Все же приятно встретить в подмосковной роще сокурсника (или сокурсницу). И потому мы заулыбались. Как хорошо, что я сделал все-таки шаг навстречу. А то бы и не узнал, что здесь со мной на фестивале присутствует осколок того же, что и у меня, «альма-матер». Теперь уже Вероника мне не казалась «женщиной чуть старше средних лет». Во-первых, все-таки мы ровесники, и я разглядел в ней прежнюю студентку, а во-вторых, каждой женщине столько лет, на сколько она улыбается!

Мы договорились встретиться через час в фойе. Просто у нее утреннее молитвенное правило длится около трех часов, и еще нужно немало времени, чтобы его завершить. А уж потом мы, бывшие сокурсники, и поговорим о нашем университетском прошлом. Я пошел на завтрак (она не ходит на завтрак, как оказалось), а потом увидел ее сидящей на кресле в фойе. По журналистской привычке достал диктофон и стал задавать вопросы.

Молитва перед экзаменом

— Я окончила факультет журналистики в 1988 году, годом позже вас, — начала рассказ Вероника (Виринея) Алексеевна Джавадова. — Была я тогда девушка очень серьезная. Был случай: младше меня на курс учился Александр, фамилию его не помню. Подходит как-то ко мне и говорит: «Вероника, пойдемте погуляем». Отвечаю: «Зачем?» — «Поговорим». — «И о чем мы с вами будем говорить? О факультете, об общественной работе?» — «О личном». — «Нет, это не ко мне». У меня такая буря возмущения была: да как он может, тут столько дел, столько работы, а он о личном.

По натуре я совсем не жесткий человек, руководить — это не мое. Но тогда жила в одной комнате в общежитии с Леной Солдатовой — помните ее? Она была старше нас лет на десять, боевая такая. Это она стала меня выдвигать по профсоюзной линии. Без моей подписи как профорга ни один диплом не выдавали. И вот мне по направлению нашего профсоюзного бюро надо было ехать на юг, в Дивноморское — там был слет студенческих профсоюзных активистов. Тогда я рассчитала, что Белгород как раз на полпути между этим курортным городком и Питером. Туда и попросилась на журналистскую практику, чтобы деньги на проезд сэкономить. Не знала еще, что этим определяю многое в своей дальнейшей жизни… И еще в Белгороде мне практику могли оплатить, там была стажерская ставка. А поскольку мне денег не хватало, я всегда где-то подрабатывала, это было для меня важно. Так я оказалась в Белгороде. На долгие десятилетия.

— А родом вы откуда? (Даже не знаю, на вы называть вас или на ты… Все-таки учились вместе.)

— На ты, конечно. И я постараюсь. С Вятки я, село Среднее Ивкино, Верхошижемский район.

— А почему у тебя совсем нет характерного вятского говора? Растворился на юге России?

— А его и раньше не было. Моя бабушка из Санкт-Петербурга, она княжеского рода. Бабушка всегда готовила нас к тому, что мы вернемся в Петербург.

— После школы сразу поступила в университет?

— Нет, год я проработала в районной газете. Надо было получше подготовиться, университет — это же очень серьезно. И немного боязно было из деревни ехать в большой город. Папа мне сказал: хочешь хорошо учиться — перед экзаменами свечи в храме ставь и проси Бога! И вот перед каждой сессией я шла в Александро-Невскую Лавру и ставила свечку. И после сессии тоже туда шла уже поблагодарить Бога. А у меня всегда было много подруг, куда я — туда и они. Но в последнее воскресенье перед сессией мне надо было как-то от них отбиться. Сказать, что иду молиться в храм, я еще не могла. И вот четыре раза в год — до сессии и после сессии — я должна была идти в Лавру. Чтобы меня не узнали, надвигала низко-низко на брови платок, сутулилась. Помнила о матушке Марине Захарчук — лично я с ней не была тогда знакома, но история с ее исключением из университета за веру была на слуху. Марина на четвертом курсе вышла замуж за семинариста. Ее «прорабатывать» пытались, но она не поддалась. И тогда ее исключили с факультета журналистики. Нам все время ее в «пример» ставили: не поступайте, как она! Потому даже для подруг я придумывала разные версии того, почему им нельзя идти со мной. Забегая вперед, скажу: прошло уже много лет, и я в письмах призналась своим подругам и друзьям, куда я уезжала тогда. Моей самой близкой подругой была Наташа Черникова, она всегда ходила за мной, как нитка за иголкой. Но и она не знала, что я верующая.

— Ты крещена с детства?

— Не знаю. Я почти сирота, и некому было рассказать, была ли я крещена. Подозреваю, что была крещена, но неполным («мирским») чином. Взрослой крестилась я уже полным чином.

«Белый город на далеком холме… »

Итак, я приехала в Белгород на практику. Там познакомилась с молодым журналистом Валерием Джавадовым. Он очень интересный человек, победитель журналистских конкурсов, его отец азербайджанец, мама славянка. Как приехала туда, открыла белгородскую газету, а там — «победитель конкурса молодых журналистов В. Джавадов… » Благодаря этому «В. Джавадову» я и распределилась в Белгород после окончания университета.

— Он крещеный был?

— Тогда еще нет. Хотя его прадед по линии матери — Православный священник, принял смерть за Христа.

Валерий Джавадов работал в газете «Белгородская правда», окончил факультет журналистики МГУ. Он старше меня на семь лет. Замуж я вышла за него еще на пятом курсе. Потом распределилась в белгородскую областную молодежную газету «Ленинская смена».

Белгород принял меня жестко. Город в советское время был совершенно другим. Но когда к нам вернулся Святитель Иоасаф Белгородский, город стал сильно меняться к лучшему.

Выпускники факультета журналистики Санкт-Петербургского университета конца 1980-х годов Антон Жоголев и Вероника Джавадова встретились в Подмосковье на фестивале Православных средств массовой информации «Вера и слово».

А тогда я невероятно скучала по Петербургу.

— Через это мы все прошли… А помнишь, в наши студенческие годы песня была такая у Бориса Гребенщикова: «Белый город на далеком холме… » Вот ты в него и попала.

— Проработала я в Белгороде совсем недолго и ушла в декрет. Все время мечтала: какое-то время пройдет, и мы вернемся в Петербург. Но жизнь пошла совершенно по-другому. В Петербург и в любимую Лавру я вернулась только года через три. Это была такая радость! Все там мне близко, все такое родное. Сразу исчезла подавленность, которая была у меня в Белгороде. Я пробыла в Петербурге всего неделю, вернулась — и все мне говорят: ты стала какая-то другая, какая-то светлая, радостная. Ну да, конечно, я там пошла в Лавру, я помолилась.

В Белгороде я вообще не думала о том, что можно молиться, можно здесь ходить в церковь. Город маленький, а мы идеологические работники. Если бы увидели меня в церкви, это бы могло плохо для меня кончиться.

— Когда я в 1987 году приехал по распределению в соседний с вами Курск, на слуху была такая история. Заместителя редактора газеты «Курская правда» Владимира Тишко чуть не уволили из газеты за то, что позволил отпеть в храме своего умершего отца. И сам снял шапку, когда зашел на территорию храма. Его едва отстояли собкоры центральных газет! И все же Тишко понизили до простого корреспондента. А ведь через год всего грянуло Тысячелетие Крещения Руси!

— Мой газетный начальник Иван Белкин говорил: «Ты пишешь как-то… не по-комсомольски. Может, ты стихи пишешь?» — «Нет, не пишу стихов». — «Ну все равно как-то ты по-другому пишешь, твой стиль совершенно не наш». Просто у меня был стиль, подходящий для церковной газеты. Но ни он, ни я об этом еще не знали. Да и церковных газет тогда не было.

Потом у меня родился второй сын. Уже появились в Белгороде друзья, знакомые, уже стало более радостно жить. Я поняла, что вряд ли вернусь в Петербург, стала здесь обустраиваться. В то же время я чувствовала, что мне не хватает молитвы. Так хотелось пойти в церковь, не стесняясь, не смущаясь и не боясь последствий. Боялась больше не за себя, а за мужа. Он был уже заведующим отделом областной партийной газеты, и все шло к тому, что он станет редактором «Белгородской правды».

— В итоге стал он редактором?

— Он стал редактором других газет.

Сами еще некрещеные, мы крестили нашего старшего сына. Мы никак не могли найти для него крестного отца. В итоге у него появилась только крестная мать, журналистка из «Белгородской правды» Наталья Козлова. Я начала с ней говорить о крещении сына очень осторожно, тогда ведь такие разговоры, мягко говоря, не приветствовались. Но она мне просто сказала: «А я готова». С тех пор всегда ее так и называю: не кума, а крестная мама моего сына. Наталья очень талантливый человек. Тогда она сама еще только недавно крестилась. Я тоже присутствовала на крещении своего сына. Он маленький был, капризничал, не захотел от меня отлепляться.

А сама я крещение приняла вместе с младшим сыном. Мы все тогда крестились — сын, муж и я. Это было в 1995 году.

Вот я уже в декрете со вторым ребенком. Мы уже перестали считать каждую копейку. Муж стал продвигаться по карьерной лестнице, был уже заместителем редактора «Белгородской правды». И со вторым ребенком я могла себе позволить дольше посидеть дома. У нас уже был телефон, мы стали уважаемыми людьми в Белгороде.

Первый звонок

Когда я уходила в декрет, вела в газете школьную тему. И вот мне звонит из городского отдела народного образования женщина, которая заведует детскими садиками. В журналистике тогда уже стали появляться люди, которые гоняются за скандалами. И вот такие журналисты раздули скандал вокруг детских садов. Какая-то нянечка кому-то нахамила — и из этого раздули скандал. И заведующая детсадами из гороно мне говорит: «Пожалуйста, выйдите на работу и защитите нас. Напишите выдержанную, аргументированную статью». Я отвечаю: «У нас никого родни нет в Белгороде, куда ж я детку своего дену?» — «А мы ему хороший детский сад подберем. Вы где живете?» Я назвала адрес, и она мне сказала, что совсем недалеко от моего дома есть хороший детский сад. Я вспомнила, что мы уже гуляли с сыном возле этого сада, пыталась там поговорить с воспитателями, но мне грубо ответили.

Вспоминая эту давнишнюю историю, уже и не помню, что тогда меня возмутило. Вроде бы воспитательница даже и не сказала мне ничего особенного. Просто я ее отвлекла от чего-то важного, и она посмотрела так недобро, а я для себя сразу решила: не хочу, чтобы этот человек участвовал в воспитании моего сына. Но Господь устроил все так, что у моего сына воспитательницей стала как раз эта женщина.

Начальница из гороно попросила меня еще раз на прогулке зайти в этот детский сад. Договорились о времени прогулки, и когда мы с сыном подошли к детскому саду, у ворот нас уже ждала заведующая детскими садами. Она обратилась ко мне: «Вероника Алексеевна, как хорошо, что вы пришли! Пойдемте пить кофе!» Мы сели пить кофе, стали беседовать, мне так все нравится, и вдруг заведующая меня спрашивает:

— Так кто вам тут грубо ответил?

Я вижу, она женщина жесткая, бывший партийный работник, и понимаю, что той воспитательнице не поздоровится, ее даже уволить могут. Стала оправдываться:

— Наверное, мне показалось, это не у вас было. В тот день жарко было, я, наверное, перегрелась…

— Нет, ничего вы не перегрелись. Не надо защищать эту воспитательницу. Ей придется ответить за свое поведение.

Я поняла, что совершила ошибку: по неосторожности пожаловалась на ту воспитательницу, и теперь ей влетит…

Слова заведующей меня очень встревожили. Иду домой, останавливает меня соседка, спрашивает, почему я такая подавленная. Рассказываю ей всю ситуацию. Она меня внимательно выслушивает и неожиданно говорит:

— Тебе надо идти в церковь и каяться. Ведь из-за тебя может пострадать человек! Иди на исповедь!

Я думаю про себя, что исповедоваться — это только в Александро-Невской Лавре. Но сейчас туда ехать не могу: и денег нет, и ребенок маленький… Даже в голову не пришло, что в Белгороде тоже храмы есть. Соседка, видя мое замешательство, продолжает:

— Пока ты не исповедуешься, не снимешь с себя эту тяготу, твой ребенок будет страдать. И в какой бы детский садик он ни пошел, ему там будет плохо.

А у меня уже был отрицательный опыт, связанный с детским садом. Когда я привела в детсад своего старшего сына, нас встретила воспитательница-армянка. Узнав, что у нас азербайджанская фамилия, она уперла руки в боки: «Так это вы нас гнали из Карабаха?»

Я ей объясняю: «Что вы, мой свекор всю жизнь прожил в Москве, его дети не знают азербайджанского языка. Как мы могли вас гнать?» — «Нет, фамилия Джавадовых очень известная, это вы нас гнали из Карабаха». Я в недоумении, ребенок не может понять, почему воспитательница на меня кричит, увидев меня впервые в жизни. Из-за этого конфликта ребенок потом упорно не хотел ходить в детский сад. Когда я это все вспомнила, подумала: второго такого опыта мне не надо. И мне стало уже все равно, кто меня в церкви увидит, кто куда «настучит». Я должна была идти исповедаться.

Прихожу в храм. Там — одни старушки. Я пришла со старшим сыном, и все обратили на меня внимание. Хорошо запомнила этот день — было 2 августа, Ильин день. Стою среди других прихожан и жду начала исповеди. Батюшка выходит и говорит: «Если кто пришел на исповедь, сегодня исповедовать не буду. Скоро Успенский пост, вот тогда и приходите». Тут я как разрыдаюсь! Мне в тот момент показалось, что до 14 августа, начала поста, еще так далеко. А вдруг за это время воспитательницу, на которую я пожаловалась, уволят? Как же мне снять этот грех с души? И слезы так и бегут по щекам. Бабушки смотрят на меня с недоумением: что я такого сделала, что мне немедленно нужна исповедь? Батюшка вышел, видит: у меня на лице написано такое раскаяние… В общем, эта первая исповедь в Белгороде была незабываема.

Батюшка старенький был, выслушал мою исповедь и стал гладить меня по голове и утешать: «Ну что ты так расстроилась? Такое со всяким может случиться. Ну ты же не хотела!» Потом была Литургия. Нас с сыном причастили, я немножко успокоилась. И я для себя решила: в этот детский сад мы ни за что не пойдем. Но Господь устроил все так, что мы пошли именно в тот самый детский сад. И сын попал в группу к той самой воспитательнице, Ларисе, которую могли из-за меня уволить. Моего мальчика очень любили в этом детском саду. И с этой воспитательницей у меня до сих пор добрые, сестринские отношения. Это так помогла исповедь, так все устроил Господь!

Кошарский Крест

— Лариса, воспитательница, потом тоже пришла в Церковь. Так получилось, что мой сын Валера что-то не поделил с другим мальчиком. И тот мальчик расцарапал Валере щеку. У него на щеке были такие страшные глубокие царапины, как будто граблями по лицу проехали. Вечером я прибегаю за Валерой, Лариса передо мной стала извиняться, что недосмотрела за мальчишками и случилось вот такое. Я ее успокоила, сказала: «Вот увидите, завтра щека будет чистая, и следов не останется». Она очень удивилась, стала меня расспрашивать. А я тогда уже знала, что у нас в Белгороде есть такая святыня — чудотворный Кошарский Крест. И масло от этого креста очень помогает, я на опыте в этом убедилась. Уже был такой случай, когда Валера на улице упал и разбил себе лицо. Я тогда очень сокрушалась, а старший сын мне говорит: «Мам, ну что ж ты плачешь, у нас же есть освященное масло, мы ему помажем лицо, и все пройдет!» Мой старший тогда уже начал ходить в воскресную школу, он серьезно воцерковлялся и много дал и мне, и мужу — всей нашей семье. Мы с молитвой помазали Валере личико маслом от Кошарского Креста, и действительно все прошло, на следующий день личико было чистое.

— Кошарский Крест где сейчас находится?

— В Крестовоздвиженском храме в Кошарах, это сейчас окраина Белгорода. Раньше это было село — Кошары, Архангельское тож.

Ну вот, я пообещала Ларисе, что наутро у Валеры на лице не будет царапин. Дома стала смазывать царапины маслом. А они были длинные, до самого глазика доходили. Это тоже было промыслительно — я побоялась мазать у самого глаза, чтобы глазик не стало щипать. И около глазика остались два-три миллиметра царапин не смазаны. Когда утром мы проснулись, там, где я смазала, царапины зажили полностью, а эти два-три миллиметра, где я мазать побоялась, остались. В садике я подошла к Ларисе и говорю: «Ну вот, как я и говорила, у нас все зажило. А вы мне не верили!» Она посмотрела и спрашивает: «А где это масло?» Я объяснила, что надо не просто помазать маслом, самое главное — это помолиться. И тогда она попросила меня научить ее молитвам. Потом она постепенно воцерковилась, мы с ней в паломничества вместе ездили.

На духовную стезю

— Одно дело стать церковным человеком, и другое — стать церковным журналистом. Как ты стала писать на церковные темы?

— Церковный журналист должен что-то давать людям. А чтобы что-то дать, нужно самому это иметь. Чтобы что-то иметь, нужно сначала это приобрести… Прежде чем я стала церковной журналисткой, многому пришлось научиться. Сначала прошло какое-то время, прежде чем мы воцерковились. Муж у меня тоже стал церковным человеком. Мы долго искали свой приходской храм — где бы нам было тепло, искали пастыря, которому могли бы полностью доверять. И вот однажды мы с мужем и младшим сыном — они оба у меня Валерии, — пришли на службу в Покровский храм Марфо-Мариинского монастыря. Тогда этот храм только-только передали Церкви, там было все еще не обустроено. И около амвона лежали сваленные в кучу доски. Прямо на этих досках после службы стоял батюшка и давал для целования крест. Мы подошли к кресту, и вдруг он нам говорит: «Как давно я вас жду!» Это было удивительно, он нас видел в первый раз и с такой теплотой нас встретил. И я сказала мужу, что вот в этот храм хотела бы ходить. Батюшку зовут отец Сергий Клюйко. Это удивительный, интереснейший человек. И проповеди он произносил очень интересные.

Однажды в проповеди он сказал: «Вот вы пришли в храм (а храмов тогда в Белгороде было мало, всего три или четыре). Но сейчас вы из храма уйдете и окунетесь в свою обыденную жизнь. Как было бы хорошо, если бы все то, что вы получаете в храме, вы несли бы не только в свои дома, но и в свою профессию. Если вы этого делать не будете, то место, где мы сейчас с вами стоим, займут сектанты. Вы этого хотите?» Я этого не хотела. На следующий день снова приехала в храм, подошла к батюшке и говорю: «Очень хочу нести свет веры в мою профессию. Но я так мало знаю! Скажите мне, как мне этому научиться?» И батюшка ответил: «Ходи в воскресную школу». Он же не знает моих обстоятельств, что мне не с кем оставлять детей.

Мужу тоже отдыхать надо, у него единственный выходной, не могу же я его заставить в этот выходной сидеть с детьми, а сама идти учиться. Объяснила, что единственно возможный для меня вариант — самообразование. Тогда отец Сергий привел меня в церковную лавку. Это была, собственно, еще не церковная лавка, а просто там продавалось несколько книг. Показал мне на «Четвероевангелие» Архиепископа Аверкия (Таушева) и сказал: «Купи и читай!» И я купила эту книгу. Приехала домой и начала читать. Я и рыдала, и сострадала… Для меня вдруг открылась такая глубина, что я никак не могла понять, как все эти годы могла жить без этого!

Тут пришло мне время выходить из декрета на работу. Уходила я одна — а вернулась совершенно другая. И коллеги, конечно же, начали между собой обсуждать, что же это со мной случилось. Общее мнение было таково: «Она сошла с ума!» Выстоять, пережить все это было мне очень трудно. И не только мне, но и моему мужу. Но муж проявил себя большим героем. Думаю, это его прадед-новомученик за него молится… Даже когда он был еще не крещен, он внутренне был Православным человеком, его поступки были поступками христианина. Еще до своего воцерковления я стала называть его главой семейства.
И он — действительно глава. Если после нашего воцерковления на меня, образно говоря, лишь замахивались клюшкой, ну иногда все же били этой клюшкой по голове, то на него наехал огромный каток, который мог и под асфальт закатать. Мы работали с ним в разных редакциях, но в одном здании — Доме прессы. И другие журналисты постоянно при нем ругали меня, смеялись, спрашивали, сумасшедшая ли у него жена, не заставляет ли его молиться, поклоны бить… Ему, человеку восточных кровей, было непросто это выдержать. Но он выстоял. Его травили больше, чем меня. Это продолжалось три-четыре месяца после моего выхода на работу. Потом как-то все привыкли, успокоились, остались только мелкие покусывания.

Но Господь Своих не оставляет. Пока я была в декрете, газету из «Ленинской смены» переименовали просто в «Смену», пришла новый главный редактор. Я подготовила большое интервью с отцом Сергием Клюйко. И редактор мне сказала: «У нас в белгородской журналистике еще никто так не писал». Для меня доброе слово редактора стало сильной поддержкой. Укрепило мое желание дальше писать на церковную тему. Наша газета была первой в Белгороде, которая начала писать о Православии. У нас раз в месяц стала выходить Православная страничка. Она называлась, как и ваша газета, «Благовест». Кроме этого, я занималась медицинской тематикой. И понимала, что и о медицине я должна писать с Православной точки зрения.

Я очень ждала откликов от читателей. Для меня важно было узнать, какой отклик будет на мои статьи о Православии, насколько людям это нужно. И вдруг приходит письмо. Надо сказать, что тогда люди уже почти перестали писать письма в газеты, это был 1996 год. Многие стали терять интерес к обычным газетам, им стала нужна желтая пресса. И вот мне приходит письмо, отпечатанное на машинке, от коллектива завода. И там люди задают мне вопросы: как по-Православному похоронить покойника, еще какие-то вопросы о таких вещах, которые сегодня известны почти всем. А если кто не знает, можно в любом храме купить брошюры и почитать. Второй выпуск Православной странички я назвала «У Бога все живы», он рассказывал о том, как правильно похоронить покойника, как поминать усопших.

В нашем редакционном коллективе не оценили моих трудов. Мне говорили, что Православная страничка зря занимает газетную площадь. А я человек очень мнительный, начала думать: может, и правда то, что я делаю, никому не нужно… Пошла с этим вопросом к священнику, отцу Вячеславу Чистякову. Он служил в храме в честь Апостолов Петра и Павла на Прохоровском поле. Отец Вячеслав мне как ушат холодной воды на голову вылил: «Ты кем себя возомнила? Вспомни Евангелие, когда Христос исцелил десять прокаженных, сколько из них к Нему вернулись? Один из десяти! А ты хочешь, чтобы из десяти прочитавших твою статью все десять сразу стали Православными. Нет, так не бывает». Я вернулась в редакцию, и тут подходит ко мне наша корректор и говорит: «Вероника, вот вы на своей страничке призываете людей, чтобы они вам писали, задавали вопросы. Можно я тоже напишу вам письмо с вопросом?» А я как раз думала: ну если читатели могут мою страничку пропустить, пробежать глазами, но корректор, она же внимательно читает, ну почему она после моих статей не идет в церковь? И вот корректор приходит, хочет написать в мою страничку! Слава Тебе, Господи, за Твои великие милости! Это тоже было для меня поддержкой, знаком, что я все делаю правильно.

Потом и в других белгородских газетах начали появляться Православные рубрики. Редактор подошла ко мне и сказала: «Знаешь, мы, оказывается, движемся в правильном направлении».

«Она должна работать у нас!»

Вообще-то мою самую первую Православную статью я написала в 1993 году, когда еще даже не была крещена полным чином. Она называлась «Дорога длиной в тысячелетие». Тогда только был посвящен в Епископы наш Владыка Иоанн, и он был викарием в Курске. Владыка Иоанн приезжает в Белгород. А я как раз в это время пришла в Епархиальное управление договориться об интервью с ним. И вот заходит высокий монах, перед ним все склоняются, целуют ему руку. Одна я застыла, как каменное изваяние. Этот монах был наш будущий Правящий Архиерей, Владыка Иоанн. Меня представили Владыке как журналистку, мы стали беседовать. Владыка Иоанн тогда был простужен, сильно кашлял. Я понимала, как трудно ему разговаривать, и предложила перенести нашу беседу на другой день. От ответил: «Нет-нет, не смущайтесь. Завтра праздник Вознесения Господня, я буду служить, и кашель пройдет. Приглашаю вас прийти на службу». И вот я прихожу на службу и вижу, что Владыка действительно не кашляет, ну ни малейших признаков простуды. Для меня это было чудо. Я же знаю, как трудно лечится такой упорный кашель.

У меня есть обыкновение согласовывать свою статью с тем, о ком писала. И на второй день после Вознесения подошла к Владыке Иоанну, чтобы показать ему свою статью. Он читает текст, показывает на меня присутствовавшему здесь же священнику и говорит: «Это наша! Она должна работать у нас!» А я, грешным делом, думаю: ну надо же, какая самоуверенность, меня даже никто не спрашивает, хочу ли я у них работать. И когда я уже в 2002 году пришла работать в епархиальную газету, подошла к Владыке Иоанну и сказала: «Владыка, помните нашу первую встречу?» Он засмеялся: «Да».

Сейчас я тружусь в Белгородской епархиальной газете. Наш редактор — Митрополит Белгородский Иоанн. Нам помогает и матушка Марина Захарчук. Она замечательный, очень талантливый человек. Сначала я познакомилась с ее творчеством, а потом с ней лично. Она привозила свои статьи в «Белгородские епархиальные ведомости», и когда я ее увидела, мы разговорились, вспоминали университет, наших преподавателей.

Город Святителя Иоасафа

— Ты сказала, что город очень изменился после возвращения к вам из ленинградского музея атеизма (сейчас — Государственный музей истории религии) мощей Святителя Иоасафа…

— Очень изменился! Как будто два разных города. Святитель Иоасаф вернулся в Белгород в 1991 году, но я с ним познакомилась не сразу. Было это в 1993 году, 17 сентября, в день прославления Святителя Иоасафа. Я ехала на работу, и рядом со мной в автобусе сидел пьяненький молодой человек. И он очень хотел со мной пообщаться. Это совершенно не входило в мои планы, но тут он вдруг говорит: «А вы знаете, куда я еду? К Иоасафу Белгородскому». Это имя заставило меня повернуться к нему, и он прочитал в моих глазах вопрос: почему вы едете к нему? Этот парнишка был такой… разлюли-малина… И вот он говорит: «А вы знаете, как он мне помогал в армии?» Тут уж я проявила большой журналистский интерес. Всю оставшуюся дорогу он мне рассказывал о Святителе Иоасафе, как он молился ему, и как помогал ему святой — защищал от драк, от дедовщины… Он тогда просто говорил про себя, обращаясь к Святителю Иоасафу: «Батюшка, ну помоги мне!» И Святитель всегда помогал, он остался цел и невредим, благополучно отслужил в армии и вернулся домой. Он запомнил, что 17 сентября — день Святителя Иоасафа, и ему надо его отблагодарить. Каждый год в этот день он приезжает в храм, говорит: «Святитель Иоасаф, спасибо тебе за все!» — и уходит. Эта история с тех пор во мне живет. После этой встречи я стала стараться больше узнавать о Святителе Иоасафе, начала молиться ему. Ну разве я выбирала этот автобус, этого попутчика? Разве я выбирала себе город? Разве выбирала себе судьбу? Вот так Господь привел.

Подготовил Антон Жоголев

1937
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
7
4 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru