Монахиня из Гагры

Матушку Ларису знают во всей Абхазии, потому что она молится о своих земляках.

Простите, благословите! — это обычное приветствие монахини Ларисы (Гетман), с которым она обращается к любому человеку. И от этих слов светло становится на душе. У нее уютное круглое лицо, в выражении которого есть что-то доверчиво-детское, внимательные живые глаза, глубокий голос, эмоциональная искренняя речь.

Матушка разъезжает по Гагре, где живет, и по всей Абхазии за рулем «Баргузина»: везет людей на службу в дальнюю церковь, везет кого-то в больницу, привозит стройматериалы для храма или общины — да мало ли что еще. Ее часто приветствуют по пути люди разных национальностей и возраста — сигналят из машин, машут руками, и она то и дело приветствует кого-то или останавливается и с ходу завязывает с собеседником важный для него разговор, тут же решает, как и что делать. Кажется, ее знает вся Абхазия.

Православная Абхазия — земля необыкновенной красоты. Маленькая, уютная: высокие дикие горы, сплошь поросшие лесом, изумрудное море с галечным пляжем, а между горами и морем — небольшая долина, где живут люди. Горы и море создают красивый контраст и дополняют друг друга. Во всех двориках, на улицах, в скверах растут виноград, гранаты, смоковницы, ореховые деревья, груши, яблони, персики, абрикосы, каштаны, фейхоа, мандариновые, апельсиновые, лимонные деревья. Они цветут и плодоносят, один за другим, круглый год. Весь год спеют фрукты, зеленеет трава и деревья. Абхазия — это прекрасный сад. Она сразу входит в сердце. А для русского человека тут хорошо еще и потому, что вокруг звучит русская речь. Тепло и на улице, и на душе.

Абхазия является хранительницей Православия, монашества и пустынничества. Здесь в горах всегда жили пустынники.

Народ Абхазии страдает от последствий войны с Грузией в начале 90-х годов прошлого века, ее никто не забыл, раны продолжают кровоточить.

В советское время в Абхазии сильного гонения на веру не было. А сейчас Православная Абхазия переживает для веры не лучшие времена. Действует не внешний враг, а внутренний, самый страшный. Многие храмы стоят закрытые, в Ново-Афонском монастыре нестроения, в нем остался остался один священник. На всю эту маленькую страну всего пятнадцать Православных священников.

От Псоу до Гудаут на побережье Абхазии всего одна монахиня, матушка Лариса. Почему она одна приняла монашеский постриг из нескольких последних поколений живущих здесь людей?

Мама ее из донских казаков, а папа из кубанских. Предки были простые, трудолюбивые и образованные люди. Имели и высшее образование, и свои хозяйства. Дедушка Павел Самуилович воевал, имел много наград. Папа знал грузинский, армянский, абхазский языки. Мама выросла сиротой в чужой семье, в годы Великой Отечественной войны из-под Сталинграда приехала на Кубань, а потом с братом перебралась в Абхазию. Папа приехал в Абхазию из Темрюка Краснодарского края. Здесь они познакомились, поженились, у них родилась дочка Людмила, будущая монахиня. Она выучилась в русской школе, прекрасно говорит по-русски. «Но я почти не знаю России, — объясняет матушка Лариса. — Я знаю Кавказ с его обычаями, делами, людьми, кавказский колорит для меня родной».

Я и не собиралась в монашество, — рассказывает матушка Лариса, — была обыкновенным мирским человеком. У нас дома и икон не было. Я знала одну молитву «Отче наш», которой меня научил папа. В Бога верила, в церковь ходила, свечи ставила, но не больше. Когда началась война с Грузией, у всех был страх. Нас бомбили, мы пережили голод, холод. Света не было, готовили пищу на кострах. Холодные, голодные сидели — это полбеды. Убийства какие были, грабежи, когда кто кому не угодил. Это еще страшнее бомбежки, когда к тебе приходят в дом, в чем угодно тебя могут обвинить и застрелят всю семью. Двадцать лет прошло — как будто это было вчера.

А у меня внутренние проблемы. Я доходила до состояния безысходности, нападало такое уныние. Я понимала, что живу не своей жизнью. Как будто мою жизнь взяли и перевернули с ног на голову, все не мое, все мне чуждо. В таком состоянии души самоубийством заканчивают. Но, видимо, Господь знал, что у меня впереди.

Война началась — у меня молитва сама пошла, от души. Я все больше поворачивалась к Церкви. Всегда я искала смысл жизни. Однажды купила в храме Евангелие — кто-то сдал его на продажу. Прочла его на одном дыхании. Я главное поняла! Кто-то говорит, что не понимает Евангелие, а я была просто потрясена этой Книгой. Я Евангелие не могла даже по-многу читать: читаю — оставляю, ухожу — оно мою душу переполняло до такой степени, что его не могла сразу вместить моя душа.

Стала я больше ходить в церковь. Начала ездить в Михайловку на службы к иеромонаху Григорию (Хоркину).

А электрички тогда ходили разбитые, полов нет, стекол нет, холодно. Доезжаешь до Сухума, а в Михайловку еще часа полтора подниматься в горы. Дома многие стоят разбитые, никого нет, идти страшно. Был такой пустынник иеромонах Гавриил, он приходил в храм причащать людей. Он потом в пустыне погиб, его нашли, когда снег сошел. Я ему сказала: «Батюшка, иду и боюсь, что убьют». А он мне говорит: «Не бойся, это еще надо иметь такое счастье — быть избранником Божиим, чтобы тебя убили, за Христа пострадать». И я успокоилась.

Один раз отец Григорий мне сказал: «Долго ты будешь так болтаться? Не работаешь, ни в церкви, ни в миру». Мои тогда жили в Москве — все в войну уехали в Россию, я одна сохранила квартиры. «Иди, — говорит, — на клирос петь и читать» — «Да мне медведь на ухо наступил». Но за послушание начала и петь, и читать. Из церкви выйду — косынку снимаю. Как-то на исповеди сказала об этом. Батюшка велел: «Чтобы больше косынку не снимала». Со мной он почему-то всегда радикально говорил. Я подумала: «Как это я пойду по городу в косынке, как бабка старая, меня все знают». Не послушалась, иду после службы вниз к станции, шарфик спустила на шею, а он легкий, и где-то упал, я его потеряла. И вдруг идет мне навстречу Константин, он сейчас служит иеромонахом в Троице-Сергиевой Лавре. И спрашивает меня: «А ты что без косынки?» И мне показалось, что я голая! У де-вушки, которая шла со мной, была запасная косынка, она мне ее дала. И после этого я никогда косынку не снимала. Хотя в городе мне многие действительно говорили: «Что ты как бабка старая ходишь в этих косынках!» Отец Григорий сейчас служит под Краснодаром, восстанавливает на Лебяжьем острове казачий монастырь. Он иеромонах, пустынник, здесь воскресную школу открыл, а еще окормлял наркоманов, многих из них поставил на ноги.

Я работала в церкви, но чувствовала — что-то опять мне не хватает, какая-то неудовлетворенность души. Замуж я вышла рано и рано разошлась. Молодая осталась, но не хотела «устраивать» свою жизнь. У меня была потребность идеала, а идеальных мужчин нет, и мы не идеальные. Господь не допустил остаться мне в миру.

Собралась ехать в Свято-Введенский монастырь в Иваново. А тут мне попалась книжка о Матронушке Московской. Я приехала в Москву к сестре, и она меня повезла на кладбище, где тогда еще лежала блаженная. Я у нее не просила никаких земных благ, только попросила: «Помоги мне прийти к Богу». Потом еще раз приехала в Москву, сестра сказала: «У нас тут рядом открыли монастырь, и там привезли чьи-то мощи». Мы пришли — а там Матронушкины мощи. Я и пришла в Покровский монастырь церковничать. Делала, что скажут. Поставили меня на кухне поварить. Я сказала: «Да я ничего не умею». А игумения мне: «Молись!» Я с молитвой сготовила по-своему. Пришла матушка попробовать, что я сварила: «А говорила, готовить не можешь!» Игумения Феофания хотела меня оставить в монастыре, но я не согласилась. Много суеты, много людей — по семь тысяч приходило в день, мне это не нравилось. Я ездила туда-сюда, поеду в Москву, поработаю в монастыре, потом домой вернусь. Чувствовала, что мне близок монастырский дух, но какая с меня монахиня. Поехала в Дивеево к мощам Преподобного Серафима Саровского, помолилась, ответ пришел — монашество. Матронушке помолилась — подходит игумения Феофания: «Оставайся в монастыре». Тут же пришел ответ!

Однажды мне приснился такой сон. Я шла по скользкой накатанной дороге в пальто и с чемоданчиком, — рассказывает она. — Дорога стала сужаться и подниматься вверх. Я пошла по ней и очутилась на небе, стою на каком-то крошечном пьедестале, а вокруг бездонное небо. Как на самолете летишь, под тобой движутся облака — я это воочию видела. Подняла голову, а выше — город, резной, красивый, но закрытый. За городом, выше его стоит Женщина, в каком-то красивом сероватом, похожем на шифон, одеянии. Я смотрю на город: «Ой, это же Царствие Божие! А это Матерь Божия!» И мне так захотелось туда, в Царствие Божие! Но я посмотрела, где Она, и где я стою — вокруг бездонная пропасть. Я поняла, что нет мне возможности туда попасть. И тут же я как будто оказалась в Абхазии в горах, иду сама в монашеском облачении. Кто-то со мной еще шел в монашеском одеянии, и я ему говорила: «Быстрее, быстрее, сейчас Игумения, Матерь Божия придет». А я тогда еще не знала, что Матерь Божия — Игумения на земле.

У нас в Гагре жила блаженная Ирочка, ныне покойная. Она предсказала мне: «Вы будете монахиней, будете известным человеком. Но у вас будет очень скорбный путь». Многие мне предсказывали монашество.

г. Гагра — г. Самара.

Фото автора.

Окончание следует.