«Страсти по Матфею»

Митрополит Иларион (Алфеев), музыканты и хористы принимают поздравления самарской публики после исполнения оратории.

В Самаре впервые прозвучала оратория Митрополита Илариона (Алфеева).

Самарский академический театр оперы и балета 4 апреля был переполнен. Свободных мест не было даже на балконе. А возле меня — в седьмом ряду партера — две худенькие студентки уселись на одном кресле. Поместились! Я порадовался за них. Ведь в этот день открывался Первый Волжский фестиваль духовной музыки. В театре, построенном в тридцатые годы прошлого века на месте взорванного большевиками Самарского собора Христа Спасителя, начиналась премьера в нашем городе оратории «Страсти по Матфею» композитора Митрополита Илариона (Алфеева). Позади — пять недель Великого поста. Впереди Страстная седмица. И перед Великими днями по инициативе художественного руководителя Самарской филармонии Заслуженного артиста России Дмитрия Павловича Когана это известное уже не только в российских столицах, но и за рубежом произведение впервые исполнялось в Самаре.

В пресс-конференции перед началом фестиваля приняли участие Митрополит Иларион (Алфеев), Митрополит Самарский и Сызранский Сергий, Министр культуры Самарской области Ольга Васильевна Рыбакова и дирижер Дмитрий Павлович Коган. Митрополит Иларион сказал журналистам:

— Я не в первый раз приезжаю в Самару. Но впервые приехал сюда не с чисто церковной миссией, а также и с миссией культурной. Сегодня Московский синодальный хор и Камерный оркестр Самарской филармонии исполнят произведение, которое я написал в 2006 году. Тогда я был Епископом Венским и Австрийским. Жил в столице Австрии Вене и часто ездил в Венгрию окормлять Православные приходы этой страны. И вот за рулем автомобиля на пути в Будапешт я задумал это сочинение. Идея пришла мне в голову почти в готовом виде. Потом в течение трех недель я писал музыку, затем три месяца ее дорабатывал. И так появились мои «Страсти по Матфею». Цель произведения в том, чтобы перенести на сцену концертного зала атмосферу Православного храма. Чтобы чтение евангельской истории о Страстях Христовых чередовалось с музыкой, которая написана на Православные литургические тексты. А эти тексты сами по себе являются комментариями к евангельскому рассказу. Через эту музыку я хотел передать те чувства, те настроения, которые мы, Православные верующие, испытываем в дни Страстной седмицы.

Митрополит Иларион и художественный руководитель Самарской филармонии Дмитрий Коган отвечают на вопросы журналистов.

Художественный руководитель Самарской филармонии Дмитрий Коган рассказал о том, почему взялся за проведение фестиваля духовной музыки.

— Когда Владыка Иларион подарил мне диск с этим произведением, я прослушал музыку и понял: надо нам как можно быстрее ее исполнить перед зрителями! — признался известный музыкант. — Не только я, но и все, кто сталкиваются с произведением «Страсти по Матфею», хотят как можно быстрее добиться того, чтобы оратория прозвучала со сцены. Эта музыка никого не оставляет равнодушным. Мы начинаем наше сотрудничество с замечательным композитором Митрополитом Иларионом большим фестивалем духовной музыки. И я думаю, что наше сотрудничество с Владыкой продолжится. Я сделаю все, чтобы пропагандировать эту замечательную музыку.

Потом стали задаваться вопросы из зала. И один вопрос был о том, на какие музыкальные источники опирался композитор при написании оратории.

— В основе либретто лежит текст Страстных 26 и 27 глав Евангелия от Матфея, — ответил Митрополит Иларион. — А музыка, которая звучит в промежутках между чтением Евангельских отрывков, опирается на литургические тексты Великого Четверга, Страстной Пятницы и Великой Субботы. Причем эти богослужебные тексты читаются на церковнославянском языке, а Евангелие читается на русском языке. В зарубежных странах Евангелие неоднократно читалось на тех языках, на которых в этих странах говорят люди. В основе моего сочинения лежит хорошо известное безсмертное одноименное произведение Баха «Страсти по Матфею». Музыкальная форма страстей существует в западных Римско-Католической и протестантской церквах. Она была создана как произведение для храма, для богослужения. В Русской Православной традиции именно такой формы не существует. Но у нас есть Богослужение, которое очень близко по форме к Страстям. Оно совершается в канун Великой Пятницы и называется Последованием великих и спасительных страстей Господа нашего Иисуса Христа. А короче эта служба называется чтением двенадцати Евангелий. Для меня эти два образца — западный и наш — были той основой, на которой я создавал Православные «Страсти по Матфею». Почему именно Православные? Не только потому, что там звучат Православные богослужебные тексты. Но еще и потому, что в самой музыке вы не раз и не два услышите отголоски русской церковной традиции. Причем как знаменного пения, так и более поздней певческой церковной традиции.

…И вот начинается представление. Застыли хористы в ожидании взмаха «волшебной» дирижерской палочки. Застыли скрипки и виолончели в руках музыкантов. На сцену выходит «виновник торжества» — композитор Митрополит Иларион. Наступает такая тишина, что мне кажется — я слышу свое дыхание… Зал превращается вдруг в храм, в котором вот-вот начнется священнодействие…

— Страсти Христовы никого не оставляют равнодушным, — говорит Владыка Иларион. — Сколько бы раз мы ни слышали эту историю, мы всякий раз переживаем ее как будто в первый раз. Эта история последних дней и часов земной жизни Спасителя вместила в себя историю жизни каждого человека. В персонажах этой истории мы распознаем самих себя. Мы видим, как ученики оставили Спасителя и бежали. Мы видим, как женщины шли за Христом на Голгофу. Как Господь Иисус Христос стоял на суде первосвященников и на суде Пилата. Как Он нес Свой крест, как молился за распинателей. Как Он умирал на кресте и как был погребен. Для меня особенно знаменательно, что эта музыка и эти тексты прозвучат на том месте, где когда-то эти же тексты звучали в храме во время Богослужений. Пусть на один вечер этот замечательный Театр оперы и балета превратится в то место, где музыканты хора и оркестра «единым сердцем и едиными усты» будут воспевать славу Господу, Который пострадал и умер за всех нас.

Началось! Динамичное вступление словно бы обращает нас к тревожным и тягостным предчувствиям Гефсиманской ночи. Нам предстоит в этот вечер вместе с музыкантами, под водительством блистательного дирижера, побывать на Тайной вечере, где совершилась впервые Евхаристия. Пережить в сердце боль и муку этих Великих дней… А заканчивается оратория, вопреки устоявшемуся на Западе «музыкальному канону», песнью о Воскресшем Христе. И это уже русский вклад в музыкальную традицию…

Я не музыкальный критик и не могу давать оценки этому произведению. Но музыка эта словно приблизила меня, как и всех присутствующих в зале, к событиям Страстей Христовых. И я решил поделиться своими мыслями, чувствами, которые пробудились в душе от прослушивания «Страстей по Матфею».

Страсти Христовы… В новое время средствами искусства пытались прикоснуться к тайне Искупления (каждый — по-своему, удачно и не очень) такие известные творцы как поэт Константин Романов (драма «Царь Иудейский»), писатель Михаил Булгаков, Чехов (рассказ «Студент»), Православный композитор эстонец Арво Пярт («Страсти по Иоанну») и многие другие. Теперь в этом списке из «звезд первой величины» появилось имя Митрополита Иллариона (Алфеева). Его «Страсти по Матфею» звучали в Риме, Вене, а также в Стамбуле, бывшем Константинополе, в храме святой Ирины IV века, в котором проходил Второй Вселенский собор (сейчас там концертный зал). Тема эта — волнует всех. И даже люди нецерковные чувствуют, что именно в эти Страстные дни определялась судьба всего рода человеческого. А значит и каждого из нас.

Протоиерей Петр Серегин очень тонко заметил, что иудеи хотели распять Христа, но не имели на это законных прав. Пилат не хотел Его смерти — но послал Его на мучительную казнь. Почему? Потому что Христа распяли не столько конкретные люди, сколько злоба людская. Сама злоба, словно бы оторвавшаяся от конкретных носителей и действующая в те дни почти свободно от них…

Его распяла нечеловеческая злоба! (И это еще вопрос — бывает ли злоба «человеческой»?)

«Власть тьмы» привела события к такому роковому исходу. Но случилось нечто неожиданное. Иудеи хотели вычеркнуть Христа из земной жизни, навсегда убрать из истории, а добились прямо противоположного — Воскресший Господь вдруг стал главной силой, доминантой исторического процесса. И жизни каждого верующего в Него (да и неверующего тоже)! Обвиняли и убивали Человека Иисуса, а столкнулись с Распятым и на третий день Воскресшим Христом Богом. Обвинили Бога в… богохульстве (см. Ин. 10, 20, Ин. 10, 33)! Вот цена «слишком человеческому» правосудию! Этот Божественный парадокс приоткрывает нам тайну тех Великих дней.

На словах гонители Христа хотели защитить Храм — и лишились Храма! Ведь главное обвинение Христу предъявили те, кто привел, исказив, Его слова о Воскресении, что Он может разрушить храм и воздвигнуть его заново за три дня. Не захотели понять Его иносказания. И вот Завеса Храма разодралась надвое, когда Господь на Кресте промолвил окровавленными губами: «Свершилось!» А вскоре и Храм был разрушен римлянами.

Религиозные лидеры народа опасались, что проповедь Христа наведет на народ гнев римлян («и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» — Ин. 11, 48), но от Христа, ведомого на казнь, услышали слова: «не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лк. 23, 28) — ведь именно после Его смерти на кресте их ждала гибель. Что и исполнилось во времена императора Тита, когда Иерусалим был полностью разрушен. Опять парадоксы!..

В описании Страстей у трех Евангелистов, включая Матфея, не называется Матерью — Мать Иисуса. Когда говорится о Ней, предстоявшей Ему на Голгофе, Она просто названа Марией. Так и у Матфея сказано о двух Мариях — «Была же там Мария Магдалина и другая Мария, которые сидели против гроба» (Мф. 27, 61). И мы можем лишь только догадываться, Кто Она, «другая Мария». Что смутило Евангелиста? Но Мать стояла у Его креста, пусть и не названная Евангелистом прямо Его Матерью. Ибо мысль о том, что у Бога может быть Мать, тогда еще трудно вмещалась в человеческое сознание. Но и умолчать о Ее присутствии в эти страшные страстные часы Евангелист Матфей тоже не мог… Да и все происходившее на Голгофе было настолько запредельно для сознания, настолько немыслимо и величественно, что ни о каком кровном родстве не дерзнули писать Евангелисты. Все — кроме Иоанна. Который привел слова Христа, обращенные к любимому ученику: «Се, Матерь твоя…» И к Своей Матери: «Се, сын Твой…»

В Акафисте Страстям Христовым есть слова: «Но иудее, яко звери дивии кровь узревше, скрежетаху на Тя зубы своими, «распни, распни Его», вопиюще; мы же, лобызающе пречистыя язвы Твоя, зовем: Аллилуиа» (Кондак 6). Пилат хотел удовлетворить злобу человеческую, приказав бичевать Христа, но добился обратного: толпа требовала уже окончательной смертной казни! Кровью нельзя «умиротворить» толпу. Кровью не потушишь в озверевших людях жажду крови. А можно только завести толпу, разгорячить, довести до окончательного ослепления и безумия.

Богословами подсчитаны все слова Христа, сказанные в эти дни, согласно Четвероевангелию. И этих слов все-таки немало. Но всего красноречивее было и остается для нас Его молчание. Это молчание в ответ на клеветнические обвинения, на кипящую злобу и негодование, и на насмешки («и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?» — Мф. 26, 68.), на провокации («пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» — Мф. 27, 42), поистине, возможно только для Бога. В этом молчании слышится нам Сам Творец мира. И как же надо любить людей, чтобы про распинателей сказать: «Отче, отпусти им: не ведят бо что творят» (Лк. 23, 34). Так может любить только Отец и Создатель.

И так же вот теперь должны любить Христиане. Хотя бы стремиться к такой любви.

Какие бы обвинения ни сыпались на Церковь со всех сторон (особенно был «урожаен» на клевету этот еще не закончившийся Великий пост!), Церкви не надо оправдываться. Ведь Церковь земная продолжает путь Христов на Голгофу. И потому Она должна подражая Ему свидетельствовать. Лишь иногда — разъяснять. Враг создает «информационный шум», и в этом шуме перебранки уже трудно найти правых и виноватых. Нужно свидетельствовать, а это вовсе не означает потворствовать, соглашаться с клеветой. Нет, напротив — но отвечать на другом уровне. А для этого не надо много слов. Важно, чтобы они были сказаны со властью. И такие силы у Церкви всегда были и сегодня есть.

Никому не завидовать! Даже бытовой завистью, как мы говорим — «завидую белой завистью» (таковой, увы, не бывает совсем!). Потому что зависть граничит с богоубийством. Страшен грех сребролюбия — он привел Иуду к предательству. Страшен грех неверия — он толкнул толпу, чтобы кричать «распни». Но именно зависть сделала людей богоборцами. В Евангелии сказано: «первосвященники предали Его из зависти» (Мк. 15, 10). Начинается с малого — у соседа дом на даче выше этажностью. Новее и дороже машина. Кто-то позавидовал чему-то менее вещественному — талантам коллеги. Кто-то представил, что начальником мог бы быть он, а не другой. А кончится непременно тем, о чем написано в Евангелии. «Белой» зависти не бывает! Она всегда черная. От нее трудно отмыться.

«Но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущения в народе» (Мк. 14, 2) — так решил синедреон о заключении под стражу Иисуса Христа. И решил на свой лад логично и по-своему разумно (если возможно говорить о «разумности» безумного замысла, продиктованного сатанинской злобой). Зачем «включать» в тайну беззакония всех, кто стечется в Иерусалим на праздник? Страшные и коварные дела любят тишину и тайну. Но все случилось как раз «от обратного». Именно в праздник Пасхи был заключен под стражу Иисус. Почему-то именно в это время Иуда предложил свои услуги первосвященникам. И они от злорадства сразу забыли о своих логических построениях. Почему? Потому что не люди управляли теми событиями. И даже не бесы, стоящие за ними. Событиями страстных дней управлял как раз Тот, кто по всей видимости был безответен и даже связан («и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю» — Мф. 27, 2). Как часто бывает в истории, что сила как раз оказывается у слабых, по внешней видимости — безсильных. Подлинная сила не у тех, кто обрекает на смерть. А кто готов идти на нее. Достоевский писал: «Только то и крепко, где кровь протечет. Только забыли негодяи, что крепко-то оказывается не у тех, которые кровь прольют, а у тех, чью кровь прольют. Вот он — закон крови на земле».

Любое большое учение, каждая вера должна быть взвешена на универсальных весах. И единственный верный критерий здесь только один — смерть. Только перед ее страшным вызовом становятся понятны истинные масштабы произнесенных слов и программ. Без испытания смертью не взвешена и не испытана жизнь. Наверное, поэтому «никто не проживет, не увидев смерти». Ибо это поистине самое страшное, самое огненное испытание. И Христос был испытан смертью и победил ее в эти страстные дни. Он не дрогнул, когда его заключали под стражу. Не позвал легионы ангелов Себе в поддержку. Приказал Петру вложить меч в ножны. Он не стал оправдываться перед Анной и Каиафой, и на всю клевету ответил молчанием. Он выдержал испытание смертью. И победил ее Своим Воскресением. Поставил ей раз и навсегда предел, которого она прежде не знала. И с той минуты, как отворились двери Гроба, Земля наша уже не может считаться царством смерти.

Смерть и время царят на Земле,
Ты владыками их не зови.
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.

(В. Соловьев)

Это Солнце Любви — Христос.

Отречение Петра. Этот отрывок из оратории заставляет нас как-то свежее взглянуть на давно знакомое, «зачитанное» событие. Каково было Учителю, столько времени проводившему с Апостолом Петром, видевшего его решимость с мечом в руке защищать Учителя, — каково было Ему услышать в час испытания: «не знаю Человека Сего, о Котором говорите» (Мк. 14, 71). И потом этот взгляд Христа, говорящий красноречивее всяких слов. Есть предание, что Петр потом всякий раз плакал, когда слышал пение петуха…

Во время звучания оратории «Страсти по Матфею» читается Евангелие.

Помню (разве такое можно забыть!), как в июне 1997 года мы — небольшая группа паломников из Самары — глубокой ночью вышли из Храма Воскресения Христова в Иерусалиме. Только что закончилась ночная служба, Литургия совершилась в Кувуклии, на Гробе Господнем. И вот мы, полные самыми высокими переживаниями, вышли в предрассветный Иерусалим. И вдруг из сумерек Старого города раздался одинокий крик петуха… И каждый подумал: «Не я ли, Господи?..» Тогда руководитель группы, мой друг, священник Олег Китов со скорбью сказал: «Кого из нас обличает Господь этим петушиным пением?»

Утром мы выяснили у экскурсовода, что рядом с Храмом находится католический францисканский центр, где, оказывается, специально разводят петухов, чтобы напоминали они своими криками паломникам о событиях страстных дней. Но это не снизило «градуса» наших переживаний. Ибо мы почувствовали, что Христос испытующе смотрит на каждого из нас. Как тогда смотрел на Апостола Петра, отрекшегося от Учителя. Я не знаю, что было в том взгляде, была ли в нем горечь обиды? Откуда мне знать? И все же думаю, что Он смотрел на Петра с любовью. Ему ли «слишком по-человечески» реагировать на предательство? Обидой, презрением… Конечно, нет. И эта обличающая сила любви оказалась сильнее всего. «И изшед вон плакася горько» (Мф. 26, 75). Нас будет судить Любовь. И под любящим взглядом будет, наверное, всего больнее.

Великим постом услышал на проповеди от священника: «В раю нераспятых нет». Это сказал он в ответ на жалобы прихожан, что, мол, что-то много скорбей обрушилось на нас постом. После этих слов все мы как-то примолкли.

Иногда слышу в разговорах такое слово: распинается. Так говорят о демагогах, болтунах, краснобаях («он перед нами два часа распинался»). И когда слышу его, всегда вздрагиваю, прошу: не произносите! Разве же можно голгофскую жертву Христа, Его Распятие — превращать в пустую и безликую фразу!? Ни в коем случае. И до какого нечувствия надо дойти, чтобы спокойно по пустяковому поводу то и дело произносить ее?

Один мой добрый знакомый много лет назад оказался в том монастыре, где жил в полузатворе, оклеветанный на всю страну и сосланный церковный иерарх (не буду называть здесь его имя). Прошли годы, страсти те улеглись. Над клеветниками медленно совершался суд Божий… А он все жил в той обители. И вот они встретились. Мой знакомый, журналист, то есть человек с обостренным чувством справедливости (а иначе зачем и идти в журналистику?) увидел его на церковной службе. Выждал момент, подошел и сказал: «Простите меня! Я тоже был среди тех, кто кричал «распни!» Простите. Я давно уже все это понял». Ответ был неожиданный. Старец (не годами, но страданиями) посмотрел на него с кротостью и любовью. Чувствовалось, ему не хотелось ничего говорить. Но он все же сказал:

— Будь со Христом. Но не будь крестом.

Журналист отошел от него потрясенным. Быть крестом для неправедно гонимых, тем орудием, на котором распинают… Может ли быть участь более страшная?

1998 год, август (хочется добавить — дефолт). Я иду со своим другом Михаилом из Козельска в Оптину Пустынь. Идем мы роскошными, уже побелевшими нивами. Идем и разговариваем. Хорошо идти не куда-нибудь, а в монастырь! Тем более, с другом, тем более, в августе… И особенно когда тебе еще только чуть-чуть за тридцать… И вдруг он меняет тональность беседы.

— Знаешь, я в каждой линии дерева, в каждой травинке, в каждой бабочке и цветке готов видеть Творца, Бога. Это, в общем, несложно. Везде наш Создатель оставил следы Своего величия и замысла. Везде… — мой друг несколько помолчал, оглядываясь вокруг. Словно бы искал подтверждения в обступившем нас природном великолепии. Уже вечерело, но до заката было еще далеко. Впереди текла быстрая неширокая Жиздра. А в монастыре нас ждали монахи, друзья… — Но вот увидеть во всей этой красоте Божьего мира Христа Распятого… Бога, висящего на Кресте… Это уже гораздо сложнее. Для этого надо что-то другое. Какой-то другой совсем опыт…

Я не нашел тогда, что ответить. Да и не хотелось разрушать словами гармонию этого дивного монастырского дня. Но слова эти запомнил.

Теперь я вижу — для этого нужно прожить жизнь! Прожить ее вдумчиво и всерьез. Самому пройти сквозь воду крещения, огонь искушений и медные трубы побежденного тщеславия. Нужна Культура. Настоящая, высокая. Нужен труд. И тогда мы узрим, полюбим Христа не только в Славе, но и на Кресте спасающем мир. И поймем того монаха из древнего Патерика, который все время плакал в келье. А когда его спрашивали, о чем плачет, отвечал: «Бога Распятого вижу — а больше ничего не вижу…»