Лекса

История любви, победившей смерть.

Встречи нас, однокурсниц, с годами становятся нам все дороже. Ведь это встреча с юностью. Мы помним друг друга 16-18-летними. Разговоры интересные, искренние. Темы разные. Вспоминаем и войну. Она прошла через наше детство. На последней встрече мы услышали от Маши историю, которую мне захотелось написать.
В нашем селе на начало войны было двести дворов. В ста тридцати из них получили похоронки. Да еще без вести пропавших много было. Каждую похоронку оплакивали всем селом.
Получила и тетя Лекса (Александра) похоронку на своего мужа Кузьму. Дом их стоял на нашей улице. Плакала она долго и безутешно. Женщины посадили ее на порог избы и уговаривали успокоиться. Она сняла с себя платок. Закрыла им лицо и продолжала рыдать. Потом затихла, вытерла опухшее от слез лицо и негромко, но четко сказала: «Нет, Кузьма мой не погиб и никогда не погибнет. Он живой». — «Вот и правильно», — сказала тетка Марфа, старшая из всех вдов, получившая похоронки на мужа и двоих сыновей.
Пастух уже коров пригнал. Стали расходиться. Через несколько дней кто-то маме моей сказал, что Лекса разговаривает сама с собой: «Дети в школе, а она разговаривает и песни поет». Мама пошла ее проведать.
Лекса сидит за столом перед портретом мужа, поет, плачет и говорит ему что-то. Посмотрела на маму и говорит: «Евдошенька, не думай, что я с ума сошла. Я знаю, что он живой. Я это чувствую и буду звать его домой всю мою жизнь. Слезы кончатся, без слез буду плакать и звать. И он придет. Я знаю».
Каждый день после дойки коров тетя Лекса ставила на стол портрет мужа, дорогого своего Кузьмы, и начинала звать его: «Кузьма, приходи скорее. Детки растут без тебя, и мне горько, ой как горько одной. Приходи, мы тебя ждем. Как мы тебя любим».
Тут она начинала плакать. «Ты самый добрый, ты самый сильный. Я это знаю, любимый мой. Детки наши в тебя: красивые и добрые. Ты же знаешь, что мы тебя ждем. И ты скучаешь без нас. Знаю, какой ты скучливый». Мама моя знала почти наизусть причитания тети Лексы.
Однажды вдовушки собрались у нас дома. Был какой-то праздник. Пели песни, кто-то стал всхлипывать. Тетка Марфа сказала: «Перестань. Не для того собрались». Помолчали. Мама моя запела веселую частушку. Женщины стали приплясывать под частушки. Мы лежали на печи, слушали и смотрели эту вдовью посиделку. Тетя Лекса встала из-за стола: «Все, девчата, мне домой пора». Мама сказала: «Пойдешь плакать»? — «Да, Дуняша, пойду плакать. Надо помогать Кузьме. Ему очень трудно сейчас». Тетка Марфа спросила: «И долго ты так будешь плакать?» — «Пока не придет», — убежденно сказала тетя Лекса и ушла.
Я дружила с ее младшей дочкой Настенькой. Вместе бегали на речку, встречали коров, ходили в школу, сидели за одной партой. Во время плача тети Лексы мы притихали и уходили играть в наш двор. Никто не шумел в такое время около ее дома.
Однажды мы с Настенькой пошли на пригорок, место детских игр за селом. Бегали наперегонки, играли в мяч.
Настенька говорит: «Маш, какой-то дяденька по стежке идет и в нашу сторону смотрит». Стали мы с ней смотреть на него. Он свернул на тропинку и пошел к нам. Все ближе и ближе. Вот уже видно его черное-черное от загара лицо. На голове почти белая, выгоревшая кепка. Подошел к нам:
«Здравствуйте, девочки! Вы чьи же будете?» Я сказала, как меня зовут и чья я. — «А ты чья будешь?» — обратился он к Настене. Она смотрит на него боязливо и молчит. Я говорю: «Это Настена, Лексы Кузьмовой дочка». Он взял ее на руки, прижал к себе: «Кровинушка ты моя», — и заплакал. — «Дошел, дошел я до вас». — Спрашиваю: «Вы дядя Кузьма?» — «Да-да, он самый». — «Лекса каждый день вас зовет и плачет. Богу о вас молится!» — «Потому я и дошел от самой Австрии пешком».
Потом вытер кепкой глаза. Снял мешок со спины и дал нам с Настенькой по кусочку сахара. Я понюхала его, лизнула и крепко зажала в ладошке (решила мамке отнести).
Взял нас дядя Кузьма за руки, и пошли мы к его дому. Потом он наклонился, поцеловал нам с Настенькой руки и сказал: «Какое счастье солдату держать детские ладошки в своих руках».
Вошли в село. Я стала кричать: «Дядя Кузьма пришел!». К нам подходили дети и кричали вместе со мной. Из домов выходили взрослые и присоединялись к нам.
Кто-то сказал: «Выплакала ведь Лекса своего Кузьму». Удивлялись, что ее до сих пор нет. Дядя Кузьма открыл ворота, и мы всем селом вошли во двор.
Тетя Лекса сидела на пороге, протягивала руки и говорила: «Кузьма, у меня ноги отказали». Дядя Кузьма подбежал к ней, стал целовать лицо, руки, ноги. Потом сел рядом с ней на порог.
Тетя Лекса сказала: «Я услышала Машуткин голосок, поняла, что дождалась тебя. Сердце как колыхнулось на пороге, ноги сразу обломились. И не чувствую их совсем». Дядя Кузьма прижал ее к себе, и они замерли. Рядом со мной женщина сказала: «От радости кровь вся в сердце ушла, ногам-то и не осталось». Другая добавила: «Успокоится, и кровь пойдет по всем местам, где ей надо быть. Ноги и отойдут».
Тетя Лекса посмотрела на мужа: «Как же я без ног?» — «Пойдут, пойдут твои ноженьки. А не пойдут, на руках тебя носить буду». Он постучал ребрами ладоней по ее коленкам: «Чувствуешь?» — «Ой, как колет по ногам. Чувствую. Оживают». Дядя Кузьма снял с нее калоши и стал поворачивать ее ступни вправо-влево. «Тепло пошло по ногам», — радостно засмеялась тетя Лекса. Тетка Марфа сказала: «Пора по домам. Коровы нас зовут».
Утром Настена пришла за мамой. Я пошла с ними. Тетя Лекса ходила, но осторожно как-то наступала на ноги. Дядя Кузьма стучал во дворе молотком, пилил, строгал.  Мама сказала: «Как хорошо, когда мужик мастерит что-то». — «Да, Дуняша, сердце так и мрет от радости. Но при тебе мне радоваться как-то нерадостно. Вот подрастут твои сыночки — вон они у тебя какие ладные, — тоже мастерить начнут». Помолчали. «В прошлое воскресенье отнесла в совхоз пуховую подушку, последнюю из Леночкиного приданого (Леночка — старшая сестра Настены). Спрашиваю: «Лена, жалко?» — «Нет, мам, кому нужна буду, и без подушки возьмет». — «Вот ведь разумница она у меня какая. Принесла из совхоза муки и сальца кусочек. Давай, Дуняша, постряпаем, налепим пельменей с картошкой да созовем соседей к обеду. Кузьма столы сколачивает во дворе».

Нас с Настенькой послали оповещать народ. И почти в каждом дворе говорили: «Молодец Лекса, выплакала своего Кузьму».

Рисунок Валерия Спиридонова.

Елена Концева

г. Оренбург

31.03.2006