«Песня — душа народа»

В чувашском городке Алатыре живет известный исполнитель народных песен Михась.

Удивительный человек повстречался мне в небольшом чувашском городке Алатыре. Звать его Михась. Зашел Михась после Литургии на Светлой Пасхальной седмице в келию Архимандрита Иеронима, наместника монастыря, за благословением. В этот момент на свою радость и я там же оказалась. И вдруг он запел… Да и как запел! Вместе с переливами его голоса омылась чистыми слезами светлой печали моя душа. Казалось, каждой клеточкой сердца слышу я сердце этого совершенно незнакомого мне человека. И не нужны для полноты и колорита звучания никакие музыкальные инструменты, ведь сама душа исполнителя настроена Божиим замыслом как самая лучшая лира.
— Михась, а ты спой что повеселей, чтобы ноженьки наши сами заплясали, — просит батюшка Иероним.
И вот уже искрится радостью, переливается многоголосьем все пространство притвора келии, а ноги и в самом деле готовы пуститься в пляс вслед притопам и прихлопам Михася. Радость-то какая! И словно светлее и ярче стало вокруг, и разгладились морщинки на лицах Православных, заулыбались люди, позабыв о своих кручинах и горестях.
Михась в белой, с вышивкой, старинной льняной одежде, в какой сто лет назад ходили его предки. Но выглядит она словно новая. Он не артист, не певец. Обычный мужчина чуть выше среднего роста, с бородой, среднего возраста и образования — тоже среднего, белорус по национальности. Обычный человек, да необыкновенный…
Второй раз в тот день повстречался мне Михась близ монастырского храма во имя Преподобного Сергия Радонежского. Только что Крестным ходом из соседнего приходского храма принесли сюда старинную намоленную икону Божией Матери «Всецарица», Помощницу нашу в тяжких болезнях и нуждах. Как и все, приложившись к святому образу, Михась прошел, низко склонившись, под иконой. Следом за ним — мой черед. И вот уже неспешно льется наша беседа в притворе древнего собора.

«Дано нам сердце, вот оно и плачет…»

— Михась, что за песни вы поете?
— Я пою русские народные песни. Род мой идет от стародубских казаков, что в Белоруссии. В Алатыре предкам моим в 1861 году Царским указом было велено охранять границы города. Сюда и переселились тогда сто семьдесят казаков, вместе с семьями. В 1890 году, весной, вернулись они из Алатыря в Белоруссию, а осенью по воле Царя-батюшки отправились в Сибирь. Полгода шли вместе с семьями, защищались от нападений. Тогда ведь тяжеловато было. Со стороны Ишима — казахи набеги делают, тут — сибирские татары норовят напасть. Стародубские казаки защищали землю Тюменской области Виколовского района. Ермаки, Яловка, Жигули, Дубровна — все это наши, стародубские села. Царь дал казакам земли в пользование на двадцать пять лет. Волость была великая. Народ богато, хорошо жил. И когда в 1914 году разразилась Первая мировая война, каждый наш казак пришел на сборный пункт. Сам на коне — и еще коня привел. Вот какую благодарность выразили за то, что Царь-Батюшка все дал нашим, чтобы обосноваться на этой земле.
— А вы молитесь Святому Царю Николаю?
— А как же. Вот где у меня Царь Николай-Батюшка. (Михась показывает на своей груди царские мониста времен Императора Николая II). Все Царские. Часть их привезена из Екатеринбурга, где была убиенна Царская семья. Память храним.
— А как эти мониста к вам попали?
— А это из поколения в поколение передается. Прадеды, прапрадеды носили. Теперь я ношу.
— Вы живете в Алатыре?
— Да. Полтора века прошло с тех пор, как прародители мои впервые прибыли в Алатырь. И я здесь, потому что Господь направил сюда. Никогда белорусы не отделяли себя от русских, не считали себя другой нацией, все мы — славяне. Здесь мы живем, здесь Богу молимся. Здесь поем. Каждому Господь свой талант дает. Кому что. Мне Господь дал петь. Человек ведь как устроен? Кому-то надо одуматься, кому-то, может, поплакать, — для того и нужна песня. Сердце, оно ведь не каменное. Дано тебе сердце, вот оно и плачет. Камень — не плачет.
— А чего в ваших песнях больше — радости или плача?
— Песня — душа народа. Пели мои бабушки и прабабушки, я мальцом уже пел. И пел всегда по-народному. А у народа жизнь какая? И радость, и невзгоды рядом идут, потому и песни разные. Но больше в них все же какой-то невысказанной, тихой печали. Бабушки говорили мне: «Михась, всегда оставайся в своей вере, не гонись за модой, не теряй себя».
Разные бывали случаи в жизни, Господь крепко испытывал. Даже за границу выехать предлагали, чтобы научить там петь по-ихнему, по-иностранному. Обещали дать музыкальное образование, все дать, лишь бы я у них жил. Но Господь не попустил этого. За границей бывал, но всякий раз возвращался обратно, домой. Позднее встретился с известной в Белоруссии певицей, она наказывала: «Михась, оставайся таким, какой ты есть. Береги свой природный голос». И другие не раз говорили то же самое. А предки так сказывали: «Не ходи, Михась, по тому пути, каким многие сейчас идут. Иди по пути нашему, Православному».

«К Божечке надо идти узкой стежечкой, широким шляхом пойдешь — не туда попадешь»

— У вас большая семья?
— У меня два хлопца, жинка, хата своя. Коз держу, кур, веду хозяйство потихоньку, тружусь. Без хозяйства как жить? Господь сказал: «Трудитесь в поте лица своего». Скотинку кормим, землю обрабатываем. Вот и живем, как Господь велит. А если всем этим занимаешься — и искушений меньше. Искушения начинаются, когда начинаем витийствовать. К Боженьке надо идти узкой стежечкой, широким шляхом пойдешь — не туда попадешь. Вот и идем потихоньку. Плачем да идем. А ведь без плача не получишь ничего от Боженьки. Потихоньку-потихоньку, глядишь, к концу жизни, когда уже на тот свет идти, может, и выкристаллизуешься. Будешь перед Боженькой более светлый, а не такой темный, как сейчас.
— А почему вы так и остались в Алатыре? Могли ведь и в другое место переселиться.
— Раз Господь привел сюда, здесь и живу. Когда я надумал было в Белоруссию ехать, жинка моя говорит: «Я из России — никуда!». Так и остались. Здесь наша земля, благодатные места, храмы да монастыри. Однажды смотрю — стоит возле ЦУМа монашка, на монастырь сбирает. А монашка дивная, на ней благодать есть. Подойдешь к ней, бывало, а грошиков в кармане нема, в девяностые годы по всей стране безденежье было. Она и плачет: в чаше-то — копейки! Как-то я в центре города работал, а мне требовалось на окраину Алатыря добраться. В кармане — пятьдесят копеек, а билет на автобус полтора рубля стоил. Я взмолился: «Божечка, миленький!» А что делать — не знаю. Этих грошиков все равно на проезд не хватит. Подошел к монашечке и подал ей. Сел в автобус, поехал. Доезжаем до остановки «Северной» — контроль! Билеты проверяют. Всех трясут. А меня контролер словно не видит. Господь укрыл. Вот что значит — отдал последнее, и Господь тут же взял тебя под Свою защиту, и тебя не увидали, не услыхали. Людей без билета выводят из автобуса на твоих глазах, а тебя — не видят! Если бы я из корысти не заплатил — тогда бы и меня вывели и оштрафовали.
— Михась, кто вас научил пению такому? Были у вас учителя?
— Как я уже говорил, я из рода стародубских бояр. Песенные традиции наши оттуда, из Белоруссии. Передавались они из поколения в поколение. Прабабка моя прожила сто восемь лет. Как она пела! У нее не голос был — голосище! Три дочки у нее было, и одна из них — моя бабушка Елисавета, Царствие ей Небесное. Царствие Небесное — Алене, Царствие Небесное — Матронушке нашей. Как они раньше в церкви певали, аж подсвечники колыхались! Господь каждого своим талантом награждает. Кому что. Мне, может, и дал Господь славить Его, Бога нашего.
В девяносто пятом году мне исполнилось тридцать лет. Стали меня тогда специалисты прослушивать, в Минск возили. Приехал я в Минск и впервые в тридцатилетнем возрасте вышел на сцену. И я пел древние сказания, баллады наши древние, они ж по часу длятся. Эти баллады о том, как наши с турками бились, какие сражения жаркие шли, как народ наш Православный выстоял.
— У отца Иеронима часто бываете?
— А как же без батюшки? Чем же еще его порадовать? Это же наши батюшки-безсеребренники. Для них подарок — песня наша. Песня — это ведь живое, настоящее, — вот что радует душу. И у самого радость великая, что смог хоть что-то человеку подарить.
— В храм на молитву сюда, в монастырь приходите?
— Я и сюда прихожу, и в женский монастырь. Мой удел — град Алатырь. Сколько ни есть — все мои храмы. Сколько ни есть Православных — все мои братья и сестры. А я везде бываю, везде хожу, везде погляжу. Везде мой народ. Мой народ — в храме. Там вера моя, там Господь мой и Пречистая Богородица. Кто с Ними — тот и народ мой, — так я рассуждаю.

«Не отрекайся от рода своего»

— А люди не удивляются тому, что вы ходите по улице в народном костюме? Или алатырцы уже привыкли к этому?
— Человек ко всему привыкает. Не в осуждение сказано, — ведь оголяться до пупка раньше тоже было не принято, а сейчас привыкли. Я помню, в Сибири, где тогда мои родители жили, а я еще малой был, из Москвы приехали отдыхающие. И девчата пришли к магазину в купальниках. Бабы наши пошептались в сторонке, крапивы понарвали и давай хлестать их: «Что за срам!». Или такой пример. Моя прабабушка в хате работала что-то. А тут гости входят. Надо хустку поменять. «Хустка» по-нашему — платок. «Господи, люди в хате!» — всполошилась прабабка. А при людях нехорошо быть в несвежей хустке. Так вот, хустку как меняли? В доме раньше не было по нескольку комнат, как сейчас — кухня да горница. И чтобы голову непокрытую не было видно (не приведи Господь, не покрыта голова!), бабы наши что делали? На грязную хустку чистую накладывают, грязную сдергивают, а свежую повязывают. Вот какие нравы были. А старые женщины носили наметки. Это наподобие полотенца, три метра длиной, его повязывают на голову тюрбаном. В них и хоронили, старые все в наметках уходили. В домотканых вышитых юбках, кофтах расшитых. И вот видите на мне — этой одежде больше ста лет. Бабушка говорила мне: «Никогда не отрекайся рода своего. Оставайся таким, какой ты есть. Божечка таких любит. Не отрекайся своей национальной одежды, что бы ни было. Пусть кто-то ходит по моде, оставайся верен своему роду, своему племени, своей вере Православной». И знаете что? Когда я иду без своей кошули (рубахи), мне кажется, что я голый. Без кошули будто чего-то не хватает.
— А кто этот костюм шил?
— Это — свой лен, домотканый, а шили прапрабабушки. А это я сам делал (Михась показывает на теплую шерстяную жилетку с вышивкой), это шнуровка. А вот — магерка (в руках у Михася головной убор, знакомый многим по русским народным сказкам. В таком головном уборе и Иван-Царевич изображается на иллюстрациях к сказкам, и другие сказочные персонажи). Благодарен братьям моим белорусам за то, что сохранили древние головные уборы. Вот один из них перед вами: может, четыреста лет ему, может, пятьсот, а может, и больше. А носили магерки на Руси повсеместно. Цари в них ходили.

«Пронеси, Боже, хмару»

— Вы бываете на своей исторической родине?
— Бывал, но давно. В последний раз меня вызывали на съемки фильма. У меня хранится кассета с этим фильмом — «Пронеси, Боже, хмару». В переводе на русский язык — «Пронеси, Боже, тучу». Он про Чернобыль, про пострадавший мой край, про мой народ. В 1987 году, вскоре после катастрофы, я демобилизовался из армии и несмотря ни на что поехал в Белоруссию — только туда, к своему народу, к своим людям! Приехал я, жил, работал, скотину кормил. Коз аж по сорок пять голов держал, куры, гуси — не сосчитать. А еще свиньи. В колхозе коров доил. И что скажу. Чернобыль когда «упал», ведь диво-то какое! Что ж вера-то Православная делает! Авария произошла на Украине, а мы граничим с ней Гомельской областью — оттуда род мой идет. Всех вывозят с зараженной территории. А другие Господу молятся, и Божечка помогает им. Они вернулись в родные места и живут там, в радиационной зоне, под Божьей защитой, — и хоть бы что! Мы, говорят, Господу молимся: «Божечка, помоги нам, спаси и сохрани!» И Господь бережет. Никакой хворобы!
А тут еще рассказывали, что где-то на Украине недалеко от Чернобыля было одному батюшке видение перед катастрофой. Ему было велено обойти град с хоругвями и иконами. А в то время этого ж нельзя было делать. Люди боялись даже в храм ходить. И вот немощные старухи, старики, бабы с ребятишками обошли небольшой этот городок с молитвой. И Господь уберег их, катастрофа не коснулась их, местность не заражена. Вот как с упованием-то на Бога!
Господь бережет Свой народ. Сколько раз на себе это испытывал. Вот, к примеру, неделю назад знакомая сказала, что одна семья козу продает. Коза нужна в хозяйстве, а денег у меня нет ни копейки. Что делать? Помолился Господу, Царице Небесной: «Матушка, управь, если уж откажут, значит, так тому и быть». Пришел к знакомым, одолжил тысячу. А коза стоит пять тысяч. И пошел я с молитвой к тем людям, которые продают, говорю: вот только тысяча у меня. Хозяйка внимательно посмотрела и говорит: «Я тебе верю, всех коз тебе отдам». И помогла мне их до дома догнать. Я ей тысячу отдал и говорю: «Остальное — потом, как скоплю, так отдам. Вот возьми сережки золотые в залог, чтоб тебе спокойнее было». Она и их не взяла и сказала: «Отдашь остальное, когда деньги будут». Вот ведь как. Разве это не чудеса в наш-то век? Или прошлой зимой, в канун Рождества. Скотинка у меня в хлеве, а корм закончился, и денег нет, — кормить нечем. Что делать? Помолился я Божечке и пошел на базар. Пришел и говорю, вот так и так, денег у меня нет, дайте взаймы фуража. Сколько, спрашивают, тебе надо? Сколько мне надо было, столько я и взял. Вот так. Если не витийствовать да не мудровать, а помолиться Господу от всего сердца, Господь наш всегда поможет.

«Мои предки за мною стоят, на меня глядят да дивятся…»

— Как с вами беседовать хорошо. А уж песни ваши слушать…
— Песни эти от прабабушек. Давно, в семидесятых годах приезжали к нам из Москвы записывать песни. Прабабка моя шибко много знала народных песен, духовных стихов, баллад — больше ста тридцати.
— А кроме вас сейчас кто-то еще поет эти песни?
— Где-то, может, и поют. А я одно только скажу. Каждому Господь дает нести свой Крест. Я не смотрю никогда на людей, никогда не буду под них подстраиваться в одежде, в песнях или еще в чем-то. Я буду оставаться таким, каким меня создал Господь. Какой я есть, таким и буду доживать свой век, сколько мне Господь определит. Не отрекусь ни языком своим, ни верой своей, ни одеждой, в которой хожу. Это крест мой. Вот говорят между собой люди: «А где ж твои предки?» — «А они умерли». А ведь у Бога все живы. Мои предки за мною стоят, на меня глядят да дивятся, головой качают. Если разоденусь я, как сейчас ходят, они скажут мне: «Эх, Михась, Михась, что ж ты делаешь? Ты ж на кого похож стал!» А ведь знаете что? Сегодня я по-ихнему разоденусь, а завтра ведь от Бога можно отойти. Вот как! Так что нельзя, Боже упаси! Хай (пусть) поносят, хай тебя хоть как называют, не отступайся от веры своей, одежды своей, культуры своей! Культура древняя Православная, славянские народы наши. Меня можно хоть за кого принять: можно за мордвина, можно за чувашина, можно и за русского, и за серба. Главное в этой одежде — простота, она и пошита по-древнему.
В прошлом году шли мы Крестным ходом, три раза обошли град Алатырь. И вот вдруг говорят: на Алатырь идет большой смерч. Все перепугались. И что дивно? Ураган, смерч шел прямо. И вдруг, подойдя к Алатырю, он резко сворачивает и выходит на пограничье Чувашии и Татарии. Много бед в соседних краях наделал, даже крыши сносил. А наш Алатырь не тронул. Вот что такое Крестный ход. Ведь тогда вместе с нами Ангелы и Архангелы шли. С нами невидимые Силы Небесные были, Сам Господюшка, Который все видит и добрые дела благословляет.

Беседовала Ирина Гордеева

11.07.2008