Сердечная недостаточность

Рассказ-быль

Бывают люди, которые радуют сердце, их не полюбить невозможно. Господь щедро одарил их красотой, отзывчивым сердцем и цельным характером. Смотришь и умиляешься, как все гармонично в них и чисто.
Среди всех мамочек во дворе, гуляющих со своими детишками, Татьяна выделяется именно этим. Всегда летящая, радостная. Проходя, так улыбнется, что весь день будешь счастливый ходить.
Встанет поговорить — никого не осудит, про успехи свои и детей расскажет без чванливого тщеславия, о плохом вообще не рассказывала, будто у нее его и не было. А вот недавно увидела я Татьяну, и уже по угрюмой походке поняла, что беда свалилась на ее изящные плечи. Вся потерянная, она поведала мне будоражащую душу историю.

…В те дни я все щипала себя за руку в надежде, что проснусь от кошмарного сна. Боли от щипков я не чувствовала, в душе была боль сильнее — умер брат. Ему было только двадцать лет. Умер он внезапно. Пошел на учебу в институт и больше не вернулся. Позвонили маме со «скорой помощи» и сказали: «Приезжайте в вуз, ваш сын Павел умер».
Два дня мы не знали причины смерти. Потом нам рассказали его друзья, что накануне все они отдыхали в кафе, и Павел принимал там наркотические таблетки.
Экспертиза, проведенная по инициативе руководства института, где учился Павел, установила смерть от сердечной недостаточности.
Хотя эта самая сердечная недостаточность, наверное, была в нас. Мы с ней жили и ее не замечали.
После смерти брата все в моей жизни перевернулось. Жизнь раскололась на две половинки — «до» и «после». До смерти Павла мне казалось, что я верующий человек, но это была не настоящая вера. На самом деле верить Господу я стала только сейчас. Будто я не жила, а спала. Пробуждение ото сна стало мучительным. И сердце пульсировало: «Паша! Мама!».
«Мамочка, моя бедная, бедная мамочка!» — рука автоматически исписывала весь лист этой болью.
В первые дни, когда я оставалась наедине с мамой, сердце мое обмирало от боли. Мы падали перед иконами на колени, рыдая, могли произнести только одно слово: «Господи!». Потом я гладила ее руки и говорила, что Павел слышит и видит нас. И надо молиться, молиться за нас и за его душу.
Прошло уже полгода. За это время мы многое поняли. С Божьей помощью смогли оглянуться назад и ужаснуться своим грехам. Они ослепляли нас, гнали по круговерти ежедневной суеты о земном, отодвигая нас от дел во спасение души. Господи, прости нас!
Паша, прости нас! Просмотрели мы тебя. Не помогли в трудную минуту. Прости, что не нашли время поговорить с тобой по душам, понять твои проблемы. И уберечь от падения и смерти.
Господь каждому из нашей семьи давал шанс помочь тебе, но никто ничего не сделал.
Пашенька родился последним, третьим ребенком. Я вспоминаю, как в два года всего «Айболита» он знал наизусть. Был добрым, славным, но очень болезненным мальчиком. Всегда мечтал спрыгнуть с парашютом, как я. Мне это удалось сделать двадцать девять раз, и Паша гордился и радовался за меня. Мы с братом-погодкой были уже взрослыми людьми, нам было по двадцать лет, и Пашеньке всегда повторяли: «Догоняй, расти быстрей». И вот он вырос, а мы его совсем оставили.
Мама считала его своим спасением от одинокой старости. Спасением от вечно пьяного и ругающего мужа.
Теперь все наши разговоры о Паше начинаются со слова «если бы». Если бы нашелся хоть один день в неделю, когда мама не работала и сходила бы в церковь. Помолилась Господу, а не сидела дома перед телевизором, когда по ночам панически боялась смерти. Маме уже под шестьдесят, поэтому пыталась больше заработать, чтобы Паше хватило денег.
Теперь деньги есть, но сына нет.
Теперь есть время сходить в храм. А телевизор она больше не смотрит совсем.
За месяц до смерти Павла знакомый нашей семьи, отец Ипатий, подарил несколько свечей, привезенных из Иерусалима. Мама зажгла, поставила горящую свечу на телевизор и забыла о ней. Свеча просто прожгла пластмассовый корпус телевизора, оставив закопченную вмятину. Мы говорили об этом чуде, ведь мог взорваться телевизор, свеча могла потухнуть. Но она сгорела, оставив нам предупреждение.
Только теперь моя мамочка покаялась перед Господом, что уходила от тяжелой реальности в иллюзорную жизнь голубого экрана. И сейчас она поняла, что красивые картинки не решали ее проблем, а только отодвигали их, заводя в тупик сердце и душу.
Этот телевизор, когда Павел болел в семнадцать лет пневмонией, несла на своих руках на четвертый этаж больницы. Пыхтела, а несла. Зачем? Чтобы сыну было веселее выздоравливать, ведь с телевизором не думаешь ни о чем. Засунул голову в телевизор — и жизнь удалась. А там всегда жизнь удалась.
Сейчас-то мамочка понимает, что священника надо было на руках нести сыну. Больного надо было исповедовать и причастить. Если бы…
Если бы вернуть ту последнюю в жизни Павла ночь, когда мама увидела его машину, которая проезжала мимо окон дома, то бросила бы смотреть все на свете телесериалы и помчалась бы за Павлом. Но тогда она пришла усталая и хотела отдохнуть перед телевизором, а машину, увозящую ее сына в ночь, проводила усталым взглядом.
Теперь-то мамочка моя крикнула бы на весь свет: «Матери! Просыпайтесь ото сна! Нашим детям нужна помощь! Не деньги, не одежда, не машины. Им нужны наша любовь и наше молитвенное ходатайство перед Богом. Мы, родители, должны копить своим детям богатство духовное. С добром и лаской привести их в храм, где священник их причастит Тела и Крови Христовой».
Мама теперь жалеет, что не водила Павла в церковь с детства. За двадцать лет причастить удалось его всего несколько раз.
Помню мой день рождения. Брат пришел поздравить, и никто не заметил, а может, сделали вид, что не заметили, как он болезненно похудел.
Теперь пелена спала с глаз, и я понимаю, почему он так странно смотрел. Прости нас, Господи, за невнимание к нашим близким! Прости!
Кому уделяем мы время каждый день точно по часам? Героям разных телесериалов. Для них мы находим время, даже подстраиваем все свои дела так, чтобы не опоздать к началу, вытянуть усталые ножки и утонуть в мерцающих иллюзиях жизни. А настоящая жизнь? Когда удалось поговорить по-настоящему со своим ребенком или с мужем? Любите и заботьтесь о близких людях, а не о героях телесериалов!
Мы с мамой смотрим сейчас на две фотографии Павла — на них будто два разных человека. А ведь небольшой промежуток времени между ними. Но говорят, что первая наркотическая таблетка уже меняет человека и делает его зависимым. Как могли мы не заметить этой разницы! Как могли не выяснять причины болезненной худобы, замкнутости и отчужденности. Залеплены были наши глаза грехами и страстями.
После смерти брата свел Господь меня с девушкой, с которой дружил мой брат. История очень поучительная. Заболела у меня кошка, и я пошла в ветлечебницу, там в очереди встретила Пашину подругу. Она тоже с больной кошкой к врачу пришла.
Вот как Господь учит нас уму-разуму. Кошек-то мы пожалели и к врачам потащили, а Павла — догадывались ведь о его наркомании — не повели, даже не попытались вытащить его из этой ямы. Вот и сидели, прижимая и поглаживая за ушком своих кошечек, две родные ему женщины — одна, которая его любила с пеленок, а другая ждала от него этого счастья — родить ребенка.
Там, в кошачьей очереди, подруга брата поведала мне, что год назад, прямо на Пасхальной неделе — Господи, прости! — сделала она аборт. Павел боялся, что родится неполноценный ребенок, потому что был «под кайфом» наркотических таблеток. Дал денег и предложил ей идти на аборт. Если бы тогда я могла остановить…
Зачем эти кошки, когда нет в жизни двух людей? Один был братом, другой мог стать племяшом. Прости нас, милосердный Господи! Заботимся о кошках, любим героев телесериалов, а близким ничего не оставляем, душа теряет теплоту, а потом безвозвратно теряем родных. Люди, берегите и любите близких!
Я очень хочу взять портрет брата с черной траурной лентой и пройти по всем ночным клубам и крикнуть: «Бегите, пока живы, бегите, спасайтесь! Вот что может с вами быть, вот эта черная лента может вскоре обвить и ваш портрет», — чтобы хоть кого-то удержать и спасти.
Только не хватит у меня духу сделать это! Не хватит!

Рис. Германа Дудичева

Ольга Круглова

30.11.2007