‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Занесло тебя снегом, Россия…»

Дневники Павла Сергеевича Горсткина за 1923-1924 гг. Париж, Франция.

Дневники Павла Сергеевича Горсткина за 1923-1924 гг. Париж, Франция.

Продолжение. Начало см.

Вторник. 5 Июня. 1923 г.

Сколько времени уже прошло со дня моей последней записи. Я давно не прикладывался к своему дневнику, давно не заглядывал в него. Забыл? И да, и нет. Да - потому что занят теперь и зубрю, нет - потому что когда тянуло писать, откладывал умышленно, дожидаясь конца того переворота, который шел и идет во мне. И не дождался и пишу.

Досадно, много пропустил интересного, что было за это время, интересного в смысле нашей жизни, политики и т[ому] подобное. Пропустил описать лекцию Маркова II-го на тему «Что ждет Россия от эмиграции», и ту тысячную толпу, которая жадно слушала его, а затем разразилась бурным Ура! и мощным «Боже, Царя храни!». Пропустил описать баталии нашей молодежи с евреями, а также некоторые причины моего сближения с Ширинским. Пропустил мое принятие в Лигу комбатантов и в Союз Русских Монархистов. И наконец, наши беседы с Борисом и Юрием о России и планы в будущей жизни.

Самое важное и горькое, что [Великий князь] Ник[олай] Ник[олаевич] пока не хочет выступать и продолжает никого не принимать. Почему, не знаю. Трусит ли, может, имеет соглашение с Французским правительством, или чувствует себя неспособным и старым, кто знает. Одно верно, что он своей пассивностью связывает нам руки, и не отказываясь категорически, продолжает упорно молчать и никуда не двигаться. Его слова: «Я выступлю, когда Патриарх благословит и Россия призовет», - можно скорее назвать отказом, т.к. понятно, что при настоящем положении ни Патриарх, ни тем паче Россия физически не в состоянии этого выполнить.

Положение, однако, настолько опасно, что можно прозевать момент, и верное теперь дело свержения станет авантюрой белых армий, говорю - авантюрой, потому что геройски умирая за что-то, они сами хорошенько не знали за что, и не дали ждущему народу ничего такого, что могло бы их объединить с ним.


Великий Князь
Андрей Владимирович Романов.

Высший Монархический Совет пришел в тупик и бьется лбом об стену, тщетно призывая Н.Н. возглавить движение, и своим толчением на месте начинает разрушать начинающееся объединение, т.е. не желая, проваливает все дело.

Вопрос поставлен ребром. Быть или не быть. А так как есть один лишь ответ - быть, то надо делать.

В чем оно будет заключаться, пока неизвестно. Но одно что я знаю, это то, что надо искать другое лицо, могущее заменить Н.Н. Это [Великие князья] Андрей Вл[адимирович][1] или Дми[трий] Павл[ович]? Обоих нужно популяризовать, оба мало известны, и это трудное дело.

Вот пока черты настоящего положения вещей. Что будет дальше, об этом знает лишь Бог.

Суббота. 9 Июня.

Я болен, болят зубы и голова, хожу забинтованный и сержусь - вот уже неделя. Оказывается у меня воспаление надкостницы.

В Понедельник Н[иколай] Н[иколаевич] вызвал к себе Дмитриева (морск[ой] ад[мирал]), расспрашивал об состоянии флота в Бизерте, об общем положении вещей, раскритиковал [Великого Князя] Кирилла Владимировича[2], Маркова II-го - словом, всех и вся, и заявил, что ни на какие авантюры не пойдет. Это равносильно отказу, причем Н[иколай] Н[иколаевич] просил это передать всем.

Воскресенье. 10 Июня.

Вчера и третьеводни вечером стал выходить и сегодня опять слег - и, кажется, основательно. Темп[ература] 38,2, головные боли, испарина и озноб, но зубы поутихли.

Вчера был у Всенощной почти до конца один и очень хорошо себя чувствовал, т.к. молился. Сегодня после обеда завтракали с папой, а потом я заехал к Чемберс, они в конце месяца уезжают в Пиренеи. Там опять разболелся и, приехав домой, сразу слег в кровать..

Кульнев[3] звонил папе по телефону, что завтра в 4 часа его ждет к себе В.К. Андрей Владимирович.

Вторник. 12 Июня.

Оказалось все пустяки. Растет зуб мудрости, но, кажется, я от него не поумнел. Здоровье мое неважное, слабость и чувство, что болен, а в общем, ничего.

Среда. 13 Июня.

Что писать, не знаю, нечего, разве что приехал д. Коля и уговаривает, чтобы папа ехал в Висбаден лечиться. Удивительные люди, когда человек начинает работать и дело серьезное, его, конечно, надо оттереть. Все это Половц[ов] и Кº - масонская дрянь. И чего д[ядя] Коля к ним привязался, прямо влюблен в своего Половц[ова]. Впрочем, это объясняется ясно, у Пол[овцова] есть деньги, богат, следов[ательно] дает взаймы, кутит, значит хороший человек.

Мне сегодня немного лучше, т.е. не то чтобы было лучше, все то же, но я выходил. Сегодня опять подавленное настроение. В душе мучаюсь, стараясь не показывать виду, моя болезнь и головная боль в этом сослужили большую службу.

Отчего - сам не знаю. Думается о России и грустно становится, что мы все такие мелкие и пошлые, никчемные люди, умеющие лишь болтать и заглазно на языке предрешать судьбы 100-миллионного народа, совершенно не считаясь с ним и его желанием, а так - для своего благополучия, кармана и высокого положения. И грустно от этого становится - нет больше людей настоящих, старых, ни один из нас и 1/1000 не пожертвует для России, а тоже все спорят и ругают. Себя бы бранили лучше, вспомнили бы, кто больше виноват в гибели страны.

Осматриваешься кругом и с ужасом видишь пропасть между нами и здешней эмиграцией, и с болью в душе видишь, что ей в большинстве нет места в России, а если и случится паче чаяния, что они вернут, то еще больше погубят новую родившуюся Россию.

Вспоминаешь свою работу и видишь разницу, и падают руки.

Уйти бы от мира совсем в монастырь поскорее. Все странно и непонятно, и что-то странное слышится в жизни земли, и чувствуется, что близок конец мира. Чувствуется, что власть тьмы и ада гуляет по земле, намечая свои жертвы, и близок день пришествия Христа.

Темно, мрачно кругом. Спаси нас Господь, яви милость Свою на нас, грешных рабов Твоих.

К чему, зачем? Что я - с ума схожу или нет? Не знаю, но больно и горько. Что-то гложет сердце, что-то большое живет в нем и страдает тупою болью. А надо бороться - и не знаешь ни как, ни с кем. Какой-то голос зовет куда-то, а куда - не знаю и сам.

Что это? Где я?

Я ничего не понимаю. Кругом темно, и грусть томит и мучает грудь. Хочется отдохнуть в старом, в воспоминаниях, а они лишь тяжелы, ибо невольно приходят все к тому же, все к той старой, больной странице жизни, где среди мрака и тьмы, блеснул, может, и ложный, как призрак, как мираж, но бывший наяву луч тепла и счастья, и погас… погас, чтобы тьма стала еще гуще, еще ужасней, чтобы стала жизнь вдвое тяжелей.

Воскресенье. 24 Июня 1923 г.

Опять сто лет не писал, прямо беда, не могу ни собраться, ни урвать времени. А между тем многое могло бы быть интересным, и теперь не вспомнить подробно. В прошлую субботу в Лиге был В[еликий] К[нязь] Андрей Владимирович, которого встречали, было вообще очень хорошо. Сначала его приветствовал рьяно Половцов, а потом он ответил, видимо очень волновался, так что когда говорил, то словно чувствовались слезы. Он удивительно верхней частью лица похож на Государя, но, как и у брата, у него совершенно нет величавости.

Потом читал доклад Миллер об армии, интересно, но скучно. А затем пели песни, Северский, его сын, Афанасьев, и хором, что было очень хорошо. Чествование кончилось в 12 часов, и затем мы компанией потопали на бал Союза молодежи, который удался.

Понедельник. 2 Июля.

В субботу (зачеркнуто: была годовщина) ездили в Версаль. Оттуда я прямо поехал в собрание Союза, где пришлось поднять скандал из-за выступления Шир[инского] и Энд[ена] против военной интервенции. Они очень нелестно относились к В.К. Н.Н. и Маркову. Мне это было все равно в общем, но эта монархическая партийность, монархические Ленин и Троцкий, меня взорвали, а главное, полное непонимание и незнание России. Все не могут поставить крест на старое и строить Родину на новых, чисто жизненных и естественных принципах монархизма, которые выработались за пять лет большевизма в России. Им нужны монархические идеологии и иллюзии со всевозможными глупейшими, уже отжившими свой век традициями. Пора, давно пора все это кончить, нужно жить жизнью, а не иллюзиями и картинами волшебного фонаря.

Странное состояние у меня все эти дни. Полон кипучей энергии, деятельности, «политиканствую», зубрю, как-то все это ловко укладывается и выходит, но в душе начинается ад.

Старый знакомый уже, безумный и глупый, гнетущий все существо. Как это укладывается во мне. Бывают минуты, когда готов покончить с собой, когда так безумно, тяжко на душе, иногда даже не зная от чего, и именно тогда-то я и полон энергии и желания работать. Утомил я, что ли, себя, или так это естественно происходит? Господь ведает! Это время опять начинаю не спать, и мысли лезут в голову. Все старые знакомые, старый крик недорезанной души, неудовлетворенность и безответственность. Я долго думал, устал даже - и все опять о ней. Опять старое сомнение горит перед глазами, и все думы о ней. Кут, Кут, зачем все это, к чему?

Больно, страшно больно мне.

Я должен сознаться, я люблю ее, но бывают минуты острые, когда ненавижу любя. И зачем? Как жалок все-таки человек, как безпомощен в жизни.

Что делать, как быть - есть один исход, жить пока живется, отдавая себя всецело общественности и Родине, и ждать той счастливой минуты, когда порвется жизнь, когда со смертью исчезнет старое. Эх, если будет война, хоть там можно сложить свою голову и развязаться с этим ужасным кошмаром, обыденной драмой человека.

Любовь горит во мне, и так болит сильно, если бы кто знал, к чему попытки забыть, убеждать себя на этих страницах, что все прошло. Любовь живет и страдает душа.

Любовь безумственная, пустая, или другая, кто знает, но она - невыносимое бремя, она убивает морально и физически меня. Боже, за что, зачем это адское чувство.

Да будет воля Твоя, Господи, прости беззаконие мое и помилуй меня. Сжалься и спаси. Я не могу, я слишком страдаю, хоть бы расплакаться, что ли - так больно.

Четверг. 5 Июля.

Вчера у нас было опять очередное собрание. Говорилось об Кир[илле] Вл[адимировиче], о слухах о его короновании в Париже, [распускаемых] щекастым Толст[ым-]Милославским[4].

Кончили все скоро и разошлись. Папа с Бал[ашовым] поехали пообедать, чтобы вернуться обратно и заехать с Траси к В.К. Андр[ею] Влад[имировичу]. (Траси вернулся от него в 1 ч. ночи). Я с д[ядей] Володей (Потемкиным) пошли к Крупенскому, где и обедали. У Круп[енского] председательствовал Мечволодовец некий Овсянников, приехавший из России 1 мая, говорил об России, его впечатления монархических движений и желания военной интервенции, но при условии всепрощения - словом, чисто обывательский взгляд и слухи.

Якоби[5] заявил, что преступления притом уголовные - и поэтому их необходимо судить, на это многие отвечали возмущением, в том числе и я, конечно, разозлился и сказал грубости, так что пришлось извиниться.

Собрание кончилось, многие уже ушли, когда поднялся скандал между д[ядей] Володей Потемкиным и Мечволодовым[6].


Барон Петр Врангель.

Дело в том, что д[ядя] Володя сказал, что прошлую среду в партии приглашений Мечволодовым был г. С.Н. Розанов, про которого говорят, что когда он был начальником Приамурского края у Колчака, много грабил и накрал, и выпустил большевистских пленных[7]. Д[ядя] Володя спросил об этом у Мечволодова, который ему ответил, что это вздор и что Розанов честный и порядочный человек. Однако Мечволодов справился у говорившего дяде Володе, и когда тот повторил то же самое, то он сказал дяде Володе: «Удивительно, как все наши меняются, ну да впрочем что и говорить, когда г[енерал] Алексеев[8] и ген[ерал] Врангель[9] изменники» (Несправедливое суждение. Если генерал Алексеев действительно предал Императора Николая II, то о бароне Врангеле так говорить не подобает. - Ред.).

Дядя Володя очень спокойно сказал ему, что это неправда, на что тот обозлился и стал орать, в результате всего вышел большой скандал, т.к. брат Мечволодова заявил как вице-председатель, что ген[ерал] Алексеев изменник, после чего дядя Володя вышел из состава группы, вероятно, уйдет человек 250 с ним или вылетит Мечволодов.

Четверг. 12 Июля.

Сегодня мои именины. Жара невозможная, на солнце 52 гр. Цельсия, и притом нечем дышать. Не могу спать, так душно. Все валится из рук, прямо беда. Настроение хорошее, но не особенно, раскис от жары, и страшная лень.

Четверг 19 Июля.

Прошла уже неделя. Сегодня я приехал от С. Шерем[етева], куда уехал вчера на его именины. Было весело, пили, ели, гуляли, купались, вообще время провели очень хорошо, в прошлую субботу я устраивал у себя тоже маленькую вечеринку, и также было очень хорошо. Вообще эту неделю что-то развеселились, и немного покутил.

Особенного тоже ничего не было. Разве только неприятное письмо от мамы, в котором она пишет, что больш[евики] напечатали в газетах про папино выступление в Офицерском союзе.

Мое состояние ухудшается и страшно меня безпокоит, так дальше оставаться нельзя и надо что-нибудь сделать, чтобы очнуться от этой гнетущей апатии и заставить себя работать, вообще заинтересоваться жизнью. Все мои искания и попытки достигнуть этого силой воли безрезультатны, и я прихожу в ужас. Иногда мне кажется, что я схожу с ума, может, это и верно, но временами я действительно невменяем, а главное, постоянно где-то отсутствую.

И отчего? Как все это глупо, хоть бы как-нибудь измениться и стать более жизненным. Иногда мне кажется, что физическая боль способна меня вывести из этого состояния, и я начинаю подумывать пустить себе куда-нибудь пулю, конечно, не в смертельное место, но боль от раны меня бы встряхнула. Может это глупо, не знаю, да и револьвера нет. Я знаю, что так дальше больше оставаться нельзя, и надо, необходимо что-нибудь сделать. Но что? Господи помоги мне!

Суббота. 21 Июля.


Сергей Павлович Горсткин,
отец автора Дневника.

Сегодня наконец говорил об своем состоянии с отцом, как это вышло и сам не знаю, разговорились и я, хотя и туманно, но высказался. Когда-то давно, еще в России, у меня была одна мысль, исполнив которую я думал, что мог бы встряхнуться, и даже придавал ей очень большой вес, но не решился и потом забыл об ней. Сегодня папа повторил ее. Для меня она ужасна и я не знаю как быть. Одним словом - мне нужна женщина, мне 23 года и мой организм это требует. Это верно, иногда я это сознаю и всегда боролся с этим желанием. Как же быть теперь, что делать? Я пришел в отчаяние, и меня всегда трясет от этой мысли.

1) - Жениться без любви, без малейшего чувства к кому бы то ни было, в душе ненавидеть всю её и все ее причиндалы, не могу.

2) - Вступить в связь - позорно и пошло. Я никогда не решусь на это, для меня это хуже всего, и концом этой связи, если даже я и буду себя принуждать, будет самоубийство. К тому же я никого не знаю, не умею ни говорить, ни ласкать насильно, да и вообще не хватит на это характера.

3) - Остается одно… Боже, до чего я дошел. За деньги, против личного желания, против убеждений и даже вопреки христианству… Нет, нет, лучше сойти с ума, лучше умереть, покончить с собой, чем все это. Ни за что, лучше поехать в Россию, чтобы потом расстреляли.

Господи, сжалься надо мной, поддержи, научи, избави меня от лукавого и наставь меня на путь истинный. Господи, спаси меня. Ведь я же не могу, никак не могу. Но ведь и то нельзя, я не могу оставаться в таком состоянии, надо перемениться, а как? И зачем все это, к чему. Зачем эта роковая встреча, зачем она встала на моем пути и разбила, так легко и так безсмысленно, всего меня со всеми исканиями, с любовью и лаской. Кого я теперь люблю? - никого, даже отец и тот теперь для меня стал какой-то совсем другой, какой-то далекий, далекий. Никого, всегда один со своими мыслями и мечтами, доходящими до галлюцинаций, объятый полной апатией ко всему, не интересующийся ничем, часто злой и бездушный, совершенно потерявший способность что-либо чувствовать, относящийся без волнения ко всему окружающему и даже утерявший всякое понимание долга и обязанностей, и еще больше даже не любящий свою Родину, а лишь видящий в акте ее спасения возможность умереть.

Даже вера, Бог, и те как-то далеки иногда для меня, иногда совершенно бездушные, и наконец сам, тряпка, гипнотизирующий себя на отречение от всей жизни, неспособный несмотря на характер и личные убеждения, видящий в будущем безсмысленное грустное прозябание и тоскливое безынтересное копчение неба, становящийся в душе эгоистом и эксплуатирующий отца. И все это так, все верно, и я сознаю это и не могу, не могу.

Что-то ужасное заставляет меня сидеть и молчать, не реагируя ни на свое сознание в своем состоянии, ни на советы и убеждения других. Погруженный в какое-то живое летаргическое состояние - вот определенно то состояние, в котором я нахожусь.

И давно, да уже очень давно, с тех пор как прошла ненависть и когда во мне залегло сознание подчинения случившемуся как неизбежному, как провидению Свыше.

Вот до чего все дошло, хорошего мало, и пока не поздно, надо себя изменить, но как, чем? Неужели же так и нет ничего другого, кроме необходимости иметь женщину, кроме того как вернуться в состояние животного хоть на миг.

А дальше первый искус потянет второй, и я больше не сдержусь, больше не буду в состоянии жить своими взглядами, и придет[ся] все перевернуть, и в результате всего может это окончиться развратом и грязью житейской.

Явятся другие инстинкты, вся пошлость жизни, начиная с интриг и кончая карьеризмом. Честь будет считаться во грош.

Я, зная себя, могу думать, что все это может очень легко быть и лучше не поддаваться искусу.

Но как же быть-то, что делать?

Что же сделала со мной? За что? Неужели за то чистое, за то глубокое чувство, которое я отдал тебе все, все без остатка, отдал с радостью, с счастьем и улыбкой в душе, без задних мыслей, мечтая лишь о счастье, покое, о любящей душе и близком твердом друге, и наконец о своей «тихой пристани».

Нет, я не анализировал, я любил, и любил глубоко - и не идеал, а тебя, твою ласку и любовь, любил твою душу, какая бы она ни была. И ждал тебя не ради утоления своих чувств, а ради покоя, счастья и семьи.

Я не был и сентиментальным, я знал и понимал тебя и нашу любовь слишком серьезно и потому-то и отказался от твоего тела в ту страшную ночь. Я понимал жизнь слишком серьезно и не хотел позора и кривды там, где два существа соединяются в одно для жизни, для труда, из которого состоит вся жизнь, и хотел счастья тебе, равно как и обезпечения, что было тогда невозможно, да это знала и ты.

Я учитывал и тело и его желания, сознавал и эту необходимость, и хотел, хотел ее, но в форме правды, добра и любви, в форме соединения Богом.

Я был трезв и ясно знал все, и теперь вижу и сознаю, что то не был порыв и идеализация, а была любовь и незнание…

Время прошло, год ушел, как уйдет и второй, может, третий. Я здесь, ты далеко. Я не знаю, люблю ли тебя, не знаю, но в душе моей, в той пустоте, которая лежит в ней, иногда бывают минуты, когда она кажется слишком полной до тяжести, до боли, и это бывает тогда, когда в ней ты.

То не любовь, я бы хотел, чтобы была она, но то не она, то болезнь, отчего я не знаю, вероятно, ее же - любви или ее последствий. Эти минуты возрождают меня к жизни, ибо тогда в них есть смысл, порожденный твоим призраком, память о тебе и том крупном счастье, которое ты мне дала.

Нет, я не хочу роптать. Храни тебя Бог, будь счастлива и живи, пользуясь благом жизни, которое есть для многих.

А я, да что я? Горько, иногда горько, сходишь с ума. Но нужно отрезвиться, нужно найти что-нибудь, что бы могло переменить меня. Будем ждать, ждать этого неизвестного, что даст мне новые силы хоть и в одиночестве, да хоть что-нибудь творить на благо людям и тебе.

Лишь бы одно я прошу, умоляю: уйди, не являйся на дороге и не тревожь воспоминаниями былой ушедшей весны. Эти минуты хороши, прекрасны в воспоминаниях, но реакция бывает слишком долга и сильна, и убивает медленно, но верно меня. А я хочу жить, хочу жить, ты слышишь, хочу жить не так как ты и как я хотел, просто, может, безсмысленно и глупо, но хочу, хочу жить, даже страдая минутами, но жить.

Воскресенье. 22 Июля.

Был в церкви, молился плохо, но чувствую себя хорошо. Вчерашнее состояние прошло. Я успокоился, вернее, успокоил себя, чем не знаю, вероятно, сном. Решиться ни на что не решился и осталось пока что все по-старому.

Чем все кончится, не знаю!

Кончаю тетрадь, это первая за границей. Будет ли другая, не знаю.

Сижу и вспоминаю прошлое, и как ни странно (мысленно) прошлые старые дневники. Хорошо бы, если сохранились. Была бы славная энциклопедия жизни сумасшедшего.

Ну, до другого раза и другой тетради!

Храни меня Господь и спаси от этой ужасной жизни. Прости и помилуй меня. Научи уму разуму и смилуйся.

Господи, а как хороша жизнь все-таки, если подумаешь серьезно о ней.

(Размашистая подпись П. Горсткин)

Тетрадь № 2

Paris, 1923 год

Была ль то быль иль сон глубокий,
Не помню я, не все ль равно…
Луна светила так высоко
В мое открытое окно.
И летний вечер, теплый, влажный,
Волнуяся - врывался в грудь.
Я был разбит, такой усталый,
И так хотелось отдохнуть,
Забыться сном, мечтою, грёзой,
Уснуть надолго, навсегда.
Больное сердце лило слезы,
Я умереть хотел тогда.

П. Горсткин

Среда. 29 Августа 1923 года.

Давно уже я не писал, даже забыл когда. Сегодня начал опять, по странной случайности; хочу записать два интересных факта. 1) О маленьком Илларионе Воронцове[10]. 2) О Казанском мальчике, понимавшем разговор животных.

1) Воронцов родился уже во время революции, и мать его, уже будучи беременной, сидела в Чека, ожидая своей участи - расстрела. Конечно, всякий стук и все остальное страшно ее нервировало, и она часто хваталась руками за лицо. Чтобы не осталось следов и пятен на лице ребенка, она приучила себя хватать за бока. Ребенок родился очень нервный, но что интересно: он падает в истерику при стуке, на его боках отпечатались следы двух рук.

2) В Казанской губернии был мальчик, росший по смерти матери с животными. Он научился с ними разговаривать и их понимал, чему много фактов, эта способность пропала у него в 7 лет.

Итак, я опять стал писать, и за этот перерыв я, конечно, не смогу уже все записать. Мне даже не хочется, хотя и было много интересного. Пишу снова и то, если буду успевать со своими науками, т.к. экзамены на носу, и я очень боюсь провалиться. Это будет так глупо и досадно. На все Воля Божья, а я так часто молюсь.

Настроение мое хуже и хуже, и я боюсь заболеть. Ну, да там видно будет, пока же за науки.

Среда. 5 Сентября.

Сегодня я немного успокоился, как-то легче стало, и странное, непонятное мне предчувствие начинает понемногу исчезать. Но прошедшие дни было что-то невыносимое, я страдал отчаянно, ходил как сумасшедший, не мог ничего делать, ни учиться, ни даже говорить. Боже мой, отчего это было, неужели же так и останется навсегда это безумное чувство, эта слепая и дикая любовь.

Это началось шесть дней тому назад. Я проснулся с сознанием чего-то тяжелого, болезненного, чего-то такого, что тянуло меня и в хаосе мыслей уверенно возвращало меня к старому к ней чувству. Какое-то предчувствие угнетающе действовало на меня, билось сердце, и острая боль резала его. Какие-то надежды, какой-то проблеск таился там, будто душа почувствовала там и в себе какую-то перемену и ждала чего-то. Было дико, но лишь казалось, что она любит меня и рвется сюда. Я вскочил и, наспех одевшись, поехал на уроки. Дорогой дрожал как в лихорадке, и неотступно чувствовал какую-то болезненную связь с ней. Я не мог заниматься, быстро ушел с уроков и пошел бродить по улицам в надежде развеяться.

Пришел домой в еще худшем состоянии. Голова горела и усиленно работала, тупо проникая в одну точку, стараясь ближе подойти к тому, что ощущало сердце, стараясь понять, разобраться в предчувствии. Кое-как занимался вечером, но в страхах видел совсем другое. Ночь не спал, метался, молился, целовал ее карточку - и опять, и в метании и в поцелуе, я еще сильнее чувствовал ее. Грудь давило, не было ни одного живого спокойного момента, и страшная тоскаи боль сжимали грудь. Заснул поздно, утром встал разбитый, слабый и безпомощный. Словом, ни на что не способная тряпка. На уроки не пошел, сидел дома, тупо уставившись в одну точку, и думал, сам о чем не помню. Напряжение нервов становилось невозможным, к вечеру состояние еще больше ухудшилось, и я чувствовал, что способен на что-то ужасное.

Дни шли, и дальше все сильнее и сильнее, казалось, не было больше сил выносить это волнение, боль и отчаяние, не было места спокойствия, я рыдал и мучился, и самому становилось стыдно и жалко себя.

Воскресенье прошло тяжелее всех, церковь и молитва меня еще более расстроили, и я тогда понял, что во мне что-то совершается, что не должно произойти. Среди этого состояния действительно что-то новое незаметно начинало мелькать и смутно чувствоваться мною, я как-то боялся его, но против воли шел куда-то, увлекаемый этой новой чертой.

И было больно, мучительно тяжело. На глазах вставало все прошлое, дорогое, и любовь росла. И я сознал то, что долго не понимал, чего не хотел понять и на что злился. Я сознал ошибки, почувствовал, что глубоко виноват перед ней сам. Чувство злого оскорбления, чувство самолюбия и досады уплывали куда-то далеко назад, открывая нечто новое передглазами, это глубокое, нежное и дорогое. Я люблю ее так, как никогда, так сильно чувствую свое отчаяние и тоску, и нет сил больше страдать, мучиться.

Что-то толкнуло меня, и я вчера написал ей письмо. Вот оно лежит передо мной, и я не посылаю его. Отчего? Я колеблюсь, боюсь и мучаюсь. Будь это вчера, я бы послал, но сегодня уже поздно. Я успокоился, взял себя в руки и затаил в себе свою боль. И стало тихо на душе. Порыв угас, прошел толчок, но мучается сердце теперь ровным тяжелым состоянием. Я болен и это чувствую, болен уныло и тупо.

А письмо лежит. Послать или нет? И хочется и боюсь, боюсь, что все будет зря. Не верит ум в возможность этого глубокого счастья - возврата прошлого, возврата любви.

Солнышко закатилось, умчалось от меня. Господи, что же мне делать, сжалься надо мной. Я не могу, так больно, так тяжело на душе. Так любит сердце и так хочет ответа, хочет любви. И к чему, к чему все так случилось. Неужели путь жизни - мука и ад. Господи, ведь Ты же пришел ради больных и сирых, ради алчущих. Боже мой, сделай меня счастливым, помоги мне. Ведь не грех же любить, это такое великое, это все, чем полна и хороша жизнь.

Пятница. 7 Сентября.

Мало-помалу начинаю успокаиваться. Усиленно зубрю, ведь экзамены на носу. Но рвения нет. Все тупо, все бесит. Механически, как автомат, проходят дни, и словно не различаешь времени, ни дня, ни ночи. Все сознание погружено в далекое, в чувство, и окружающее проходит незаметным, мертвым.

Я страшно слаб и болен. Сильный жар, но хожу и не показываю никому своего состояния. Хожу бледный и сильно похудел - ссылаюсь на уроки.

Воли нет, есть только для того чтобы сдерживать себя, но жизни и ее обязанностей не сознаю и не могу заставить себя работать. Надо теперь снова заставлять себя, принуждать и заниматься, и интересоваться жизнью. Как это тяжело, когда так мучительно на душе. Я полон ожидания, чего не знаю. Думаю о письмах, но ничего не получил и свое не отправил. Жду и надеюсь чему-то, и самому стыдно за эти надежды.

Да, слаб, безпомощен и глуп, надо взять себя в руки и жить как человек, а не тряпка. Надо победить в себе эти чувства одиночества, отчаяния и тоски. Надо любить, но и жить.

Вторник. 11 Сентября.

Папа уехал сегодня в Paray[11] на охоту. Я опять зубрю один, хотя д. Коля здесь. Экзамены у нас 20-го, и я страшно боюсь.

Я почти совсем успокоился, так сказать, вошел в норму. Результат этих переживаний оказался не таким реальным, действительно, в моем сознании появилось определение, что все не прошло и даже и не думает, но не крепнет, как я писал, а колеблется. Письмо, конечно, не послал, все думаю, но, кажется, все-таки пошлю.

Мое предчувствие оказалось страшно глупым, и я поймал себя на этом. Я жду почему-то, и страшно хочу получить от нее письмо, все равно какое, но письмо. Эта уверенность болезненна и меня мучает, т.к. каждый день я все жду и, конечно, безрезультатно. В общем, состояние мое отвратительно, и мне не мешало бы хорошенько встряхнуться и развеяться. Особенно меня гнетет полное разложение и двойственность души (сердца) и ума - что так мучительно, как будто разрывает кто-то меня пополам. Стал молиться усиленно и почему-то волнуюсь. Вообще, плохо Павке, хорошо бы заснуть так и проснуться там, где-то далеко, далеко. Сам не знаю где, одно тянет «туда» совсем, другое в прошлое далекое и радостное, одно тянет к вечному покою, другое к памяти, к угасшему счастью земному.

И отчего это я люблю, кому нужна моя любовь, разве только мне самому, и то по немногим причинам, одна - сдерживающее, другая - успокаивающее, и то иногда, чувство одиночества и духовной тоски. Как ни говори, есть там где-то глубоко, глубоко знакомый близкий и родной облик ласкового, прошлого солнышка, больной весенней мечты, с окружающим его безумно счастливым светом, и часто он встает перед глазами и сглаживает суровое лицо человеческой грубости. Одухотворяешься тогда тем же глубоким и легким, и на минуту, на секунду становишься выше всей нашей человеческой жизни и мишуры. Болезненна и мучительна бывает реакция, подобно грому разражается она, накопившись за некоторый срок, и не находишь места живого, все болит, страдает и особенно самолюбие - это человеческое.

А любовь живет где-то внутри, даже не спрашивая, зачем и как, - просто живет и ласкает, ласкает незримо, какой-то особенный внутренний слух, и благоухает тогда во всем внутреннем веселая, жизнерадостная и счастливая весна.

А кругом мрак и тоска, и черные мрачные тени, плотно сцепившись, окружают ее, эту чудную единственную весну души - простую горячую любовь. Бывают минуты, прорвется мрачная завеса, и пытливый ум на минутку войдет в это святое святых и тогда схватит частицу этой весны и начнет развивать ее у себя в мозговых клеточках. Ненадолго, но ярко и торжественно предстанет тогда минувшее прошлое, во всей его красоте, его яркости и картины прошлого мелькнут передглазами.

Да - ненадолго, быстро исчезнет мираж, разорвется паутина, на секунду сцепившая внутренности с объективом мышления, и болезненно раздастся последний звук лопнувшей струны.

Снова мрак кругом. Еще сильнее говорят гордость, самолюбие, и зальет всего злою грязною тиной человеческой реальности и оскорбленного самолюбия. Зачем? хочется спросить, зачем ты, человек, живешь и претендуешь на жизнь, когда ты давно умер и влачишь жалкое существование. Зачем порываешься ты затмить и заглушить то, что покоится внутри. Зачем, несчастный, мрачно порываешься смять все чистое и дорогое, что покорно и молчаливо переносит прошлое и даже находит в нем и жизнь, и радость. Зачем ты душишь любовь.

Я люблю, и - да, пусть смеются, издеваются над этим чувством, но я люблю ее душу, ее прошлую любовь и свою мечту.

Понедельник. 17 Сентября.

Вечер… На дворе темно… Идет дождь. Изредка мелькает белая молния и вдали громыхает, раскатисто по небу проносится гром. Свежий легкий воздух льется в открытое окно, и холодный ветерок изредка пролетает в комнате, освежая меня. Грустно - в этой стихии, в этом величии природы далеко уносишься от Парижа. Чувствуется Родина наша, страдалица Русь, с ее могучей и необъятной ширью. Как будто эта гроза сродни России, как будто в ней, в этой стихии природной, таится отзвук родной земли. Словно оттуда, издалека пришел он властный, могучий и пронесся над таким слабым и безцветным Парижем, каким кажется он сейчас, запутанный пеленою, весь мокнущий и липкий, со своими расплывчатыми фонарями.

Где ты, родная земля, что с тобой. Далеко ты там, откуда пришла гроза. Такая ли ты и сейчас, какой была, когда я покидал тебя - бушующая и страшная, как эта гроза. Увы, далеко позади все осталось, все кругом чужое, незнакомое. Разве иногда, как в эти минуты, проносится отзвук старой жизни и потянет, потянет туда в родные края. И сколькотогда воспоминаний промелькнут в уме, и станет так больно и так тяжело.

Понедельник. 24 Сентября.

Сегодня ночью приехал в Paray. Экзамены кончились в воскресенье в 6 ч[асов] вечера, а в 8½ (часов) я уже трясся в вагоне. Я очень боюсь, что провалился, т.к. было трудно и конкурс большой.

Но будь что будет, результат узнаю на днях, а пока наслаждаюсь деревней и природой. Здесь чудно, очень напоминает Россию, а также Левино[12], и я отдыхаю душой и телом от всего прошлого.

Наш поезд пришел в Moulins[13] в 1.20 ночи, на станции меня ждал автомобиль, на котором я и проехал все 24 километра, отделяющие Moulens от Paray. Приехали в замок около 3 ч[асов] ночи, папа не спал, ожидая меня с ужином.

Меня поместили в правой башне замка на 3 этаже, чему я был очень рад: 2 комнатки, чрезвычайно уютные и милые, - были мое жилище. Топился камин, как оказывается, зажженный маркизой. Я открыл ставни и лег спать. Волнения с экзаменами, дорога - это сильно меня утомило, и я заснул как убитый.

Сегодня проснулся сравнительно рано, одевался долго, т.к. убирал свои вещи из чемодана и любовался видом из окна. Он действительно чудный… Особенно в той части, где видна уводящая вдаль поляна, окаймленная лесами. Свежий воздух врывался в грудь. Так легче и свободно.

Четверг. 27 Сентября.


Павел Горсткин на охоте.

Все дни больше провожу на воздухе. Гуляю, охочусь и т.п. Даже времени нет писать. Очень и очень доволен своим времяпрепровождением и жизнью, загорел, нравственно успокоился, физически окреп, весел, рад и спокоен, чего еще нужно. Если бы не то глупое старое, все было бы хорошо.

Сегодня мне хочется описать замок, комнаты и в кратких чертах жизнь французской деревни. Писать о себе не стоит, да и нечего, кроме ружья, собак, куропаток и фруктов - а это уже не так интересно.

Итак, начинаю. Paray, вероятно, построен в XIV веке. Когда-то это был настоящий боевой замок, обнесенный рвами, с башнями-бойницами на всех четырех углах. Теперь из рвов сделали большой пруд, другие засыпали, а также сломали часть замка и из кирпича построили в селе церковь.

Сам замок теперь имеет вид угла, причем на всех трех углах башни. Он выстроен из красного кирпича с черными полосами в клеточки (рисунок части стены и плана замка прилагается). В три этажа, он чрезвычайно типичен для своего века, несмотря на переделки и изменения, произведенные впоследствии, которые, впрочем, были больше произведены внутри. Снаружи он, говорят, что и прежде, те же высокие шпили на крыше, те же широкие, но невысокие сравнительно башни. Стиль готики-ренессанса виден сквозь новейшие изменения. Поставленный на небольшом холме, очень маленьким с окружающей местностью, перед ним расстилается большая поляна, со всех сторон окруженная лесами, так что издали, как только становится виден, он очень красив. Особенно когда заходит солнце и последние лучи его играют на красных стенах, поднимаясь все выше и выше к шпилям, кажется что-то особенно странное, как будто это массивная тяжелая постройка легко и свободно плывет вам навстречу.

Нет никаких украшений вроде веранд, балконов и т.п. - все чрезвычайно просто по прямым резким линиям.


Замок де Траси в Парей, Франция.
Внутри замка проведена коридорная система, так что расположение комнат чрезвычайно удобно. Комнаты сравнительно низкие с большими, уже впоследствии вырубленными окнами, начинающимися почти у самого пола. Полы, потолок и стены все деревянные, и только в некоторых комнатах остался старинный пол из больших квадратов серого дикаря.

Все дерево - дуб. Стены выложены сравнительно тонкими досками без всякой резьбы, лишь пересечения обрамлены тонкими прутами. Потолок очень интересен и производит глубокое впечатление. На поперечные балки в аршин и больше ширины (А) положены более тонкие брусья (В), квадрат, на них прилагаются доски (рисунок прилагается), которые уже служат полом другому этажу.

Убранство комнат чрезвычайно просто выдержано, но вещи разные, хотя и замечательные. На стенах всюду портреты предков. Их много - здесь собрались несколько родов, которые имели какое-нибудь отношение к Траси, старики в латах и вычурных костюмах, дамы в фижмах и старых одеяниях, начиная от того знаменитого Траси, который убил в Англии епископа в алтаре церкви. Многое странное и непонятное чувствуется в душе, когда останавливаешь взгляд на этих давно ушедших от нас, и кажется иногда, что дом полон ими, что они живут здесь всюду с новым хозяином, и это все они связаны невидимыми нитями. Особенно странное впечатление производят те [портреты], которые повешены в коридоре. Одеты в старинные красные мантии, часть с цепями, они производят впечатление чего-то близкого с невидимым миром, чего-то такого, что заставляет быстро, не останавливаясь, пробегать по ним глазами и поскорее уйти. Какое-то жуткое чувство неприятия рождается, несмотря на их простые обыкновенные лица.

Обстановка чрезвычайно красива, чудесные ковры, гобелены, фарфор, есть хорошие картины, но мебель разнообразная, что объясняется тем, что она была собрана из уцелевших остатков после [французской] революции. Тем не менее она довольно стильная, но особенный интерес представляет обивка ее в гостиной, которая вся вышита двумя женами - отца и сына Траси - в течении 18 лет, которые их мужья провели на войне.

Много можно было бы еще написать о замке, как это все ново и необычно для нашего русского глаза, и дом и обстановка, и даже сама жизнь, которая особенно резко отличается от нашей. Но это для другого раза.

Воскресенье. 30 Сентября.

Весь день провожу на охоте и в шатании по лесу. Вчера и сегодня были большие облавы. Всего за 2 дня сделали 16 загонов и на 17 ружей было убито 450 штук (куроп[аток], зайцев, фазан[ов] и кроликов). Я за два дня убил 22 штуки, а всего 41, чем очень доволен, т.к. для первого раза это вовсе не плохо.

Завтра утром, вероятно, уедем в Париж. Занятия у нас начинаются 1-го, но я опоздаю и, вероятно, пойду 3-го. Меня приняли во 2-е annee[14], но я думаю, что мне удастся перевестись в 3-е, хотя бы вольным слушателем.

Сейчас уже поздно и я очень устал от облав. Пора спать.

Ох, как хотелось бы здесь пожить подольше, а то уж очень мало, ну да еще как-нибудь, может, и приеду.

Понедельник. 15-го Октября.

Вчера были у Мишки Воронцова[15]. Ездили целой оравой, веселились, ездили на охоту, по грибы и т.п. Сегодня у меня поганое настроение. Ничего не удается в политике. Все как-то тупы и глупы, все говорят и ничего не делают. Ужасно глупо, брали бы пример с России. Большевиков здесь тьма, а никто ничего не предпринимает.

Занятия идут серьезно, устаешь сильно, и даже нет свободного времени писать, пропустил две недели, за которые все-таки и было интересного.

Мои душевные дела гадки, опять нервничаю и мучаюсь, но занят своими уроками, и все быстро проходит. От мамы было письмо. Она была в Круглом[16] и привезла 27 пудов продуктов, отношение было очень хорошим.

Суббота. 3 Ноября.

Я совершенно почти не пишу, как-то нет времени, занят больше уроками и иногда только выдается свободное время, но и то употребляешь на отдых, т.к. почему-то устал очень. Нового ничего нет, время идет, не принося ничего реального. Всюду видна какая-то подготовительная, предварительная работа, но и она тянется уже так долго, что многие, да и я иногда, смотрят на все это как на пустую болтовню.

Тем не менее, наметились многие существенные перемены. П.Н. (Петр Николаевич Балашов) удалось за свою поездку присоединить к нам очень много организаций, и такие крупные личности как Краснов[17]. Здесь в Париже удалось устроить казачье объединение, которое также в лице Граббе[18] присоединилось и теперь устраивает общеказачий съезд, на который приглашен будет Краснов.

Глупейшая выходка Врангеля дала много возможных пересуд, из которых замещение его Красновым является одной из необходимейших и ближайших задач, на которую принципиально уже согласился Н.Н.

Папу выбрали в совет Монарх[ической] партии, и теперь там достигнуто полное согласие и фактически дело ведется, и этого желают. Сейчас подготовляют общее собрание в Рус[ском] Офиц[ерском] Союзе.

В России начался сильный террор, открыта организация КА, много арестов, положение неспокойное, можно ожидать волнений в Сибири и Туркестане, где удалось объединить средства. Большевики готовятся будто бы к войне с Польшей, для помощи берлинским коммунистам против баварцев и монархистов. Ожидать войны пока еще, конечно, нельзя, да я думаю, и не будет, т.к. для них это был бы конец.

Понедельник. 12 Ноября.

И опять потянулись дни однозвучно, мертво, безынтересно. Никаких переживаний, впечатлений. Ничто не трогает, не увлекает. Одна тоска.

Хожу на занятия, учусь, стараюсь, но все это не оставляет внутри никакого смысла, не дает никакого впечатления. Вечером в среду и субботу был на собраниях, где извелся еще больше. Вчера ходил праздновать годовщину заключения перемирия, смотреть на инертные толпы французов, на дефилирующие войска, и как же горько было на душе. Одно утешение, что был наш национальный флаг, да произвело тяжелое, но красивое впечатление 2-х с половиной минутное молчание. Вот и все. Писем нет, все молчат, видно, окончательно забыли либо боятся писать. От мамы тоже ничего нет. Я очень безпокоюсь за них, не дай Бог, что случилось. Видел плохо во сне Тотошу, и это меня еще больше волнует.

Лично тоже плох. Ощущаю какое-то недомогание, слабость и страшно хочу спать. На душе пусто и больно. Опять стал чаще думать об прошлом и о ней, и как будто опять начинается болезненное состояние. В общем, все плохо и ничто не утешает, не греет. Так одно наказание, а не жизнь, а надо жить, что-то для чего-то работать и не падать духом, а главное, не роптать.

Тошно все, - надоело.

Суббота. 17 Ноября.

Зачем стал писать и сам не знаю. Ничего нет. Просто раскрыл лист и начертил «Суббота. 17 Ноября». А что дальше, то Бог ведает. Жизнь идет тем же путем, настроение всё то же, в политике все та же болтовня, но есть и интересное, впрочем, о последнем я закаялся писать и пока что писать не буду. Все равно ничего определенного.

Понедельник. 26 Ноября.

Итак, должное свершилось. Началась работа, пока маленькая, всего лишь состоящая из набора людей, масс, но уже многие ухватились за этот якорь, чуя будущую работу и надежду. Весь грандиозный план, вероятно, будет двигаться медленно, и интересно - удастся ли он. Конечно, во главе всего будет В.К. Н.Н., но пока что П.Н. Балаш[ов]. Между членами Импер[аторской] фамилии будто бы достигнуто полное соглашение, в письме, подписанном ими и Импер[атрицей] Мар[ией] Фед[оровной], все они безпрекословно отдают себя в подчинение Н.Н. Вероятно, через некоторое время можно ожидать формирование власти, вероятнее всего в Болгарии, которая принципиально согласна. Вероятно, она получит обратно свою Македонию.

Впрочем, все это планы, и во что все это выльется, пока неизвестно. Будем ждать и надеяться, и пока работать. Бориса назначили Старшиной. Помоги, Господи, всем нам, ведь будем идти с Верой и правдой Твоею. Я так боюсь, что все опять лопнет, не дай Бог. Что тогда?

Вчера Митрополит говорил слово о России, настаивая на том, что настает час, что в России народ пробудится и т.д. Приехавший к Н.Н. из России старик-крестьянин был, кажется, уже у него. Он, между прочим, привез обновленную икону.

Вторник. 4 Декабря.

Сегодня не пошел после обеда учиться, погода плохая, да чувствую себя как-то нехорошо. Болит голова. Папа и д. Коля уехали к Траси. Настроение грустное, поганое. Лень обуяла, учиться надо, а не могу, ничего в голову не лезет. До глупости лень. И отчего? Понять не могу. Опротивело все, надоело, хочется чего-то особенного, каких-нибудь сильных ощущений.

Если будет война, всё один конец. Все одно, что жить, что умереть.

Страшно то, что проживешь без цели, без творчества. Копти небо, как говорится, «ни Богу свечка, ни ч… кочерга». И никакой пользы для будущего, да что, даже для себя не принесешь.

Кстати, я замечаю, что мои записочки очень странные. Все пишу о себе, о том, что думаю и чувствую, и редко, редко отдельные факты вроде сообщений. Никого никогда не охарактеризую, не опишу разговора, встречи. Попробовать разве.

Впрочем, ведь я нигде не бываю и никого не вижу. Сижу один отшельником, окруженный стариками, часто не понимающими меня, с которыми кроме России нет общих интересов, да и те не всегда одинаковы. Может быть, если бы я жил со своими сверстниками, то изменился бы и стал другим, более общительным, интересующимся жизнью и разговорчивым. А то ведь и с друзьями если и говорю, так глупости или дурачусь.

Что со мной - и сам не знаю. Все эта проклятая революция, она-то и изменила меня. Ну, будет о себе, и так все ною и ною, пора кончить. Попробую что-нибудь писать. Уж давно я ничего не писал.

Вторник. 11 Декабря.

Вчера чувствовал себя отвратительно. Метался, не находя себе места, без всякой определенной причины. Какие-то глупые мысли лезли в голову, и я даже устал, так устал, что не помню, когда от чего-нибудь так уставал. Потом стал читать Евангелие и молиться, плакал даже, и странно - успокоился, словно какую-то пелену сняли с меня, и я почувствовал после молитвы себя очень легко и хорошо. Стал благодарить Бога, как маленький ребенок, без всяких мыслей, и удивительно было легко. Потом пришел Мишка Воронцов, и с ним пошли на концерт Кубанского хора. Пели очень хорошо, многие [песни] жутко говорили душе. Они пели о России старой, могучей, - и горько было.

Сегодня весь день был в школе. Там нового ничего и мне тяжело бывать. Вечером поехал к Борису, где и засиделся до 12 ч. ночи. Сначала были одни, говорили, потом пришел Голицын, Шуваловы и Мирской. Стали шалить, играли в бридж, и состряпали нечто вроде глинтвейна. Борис как всегда дурачился и заставлял всех хохотать. Но, в общем, я очень доволен проведенным днем и нахожу, что мне необходимо чаще бывать в обществе.

Четверг. 20 Декабря.

Давно не писал. Не тянет, а главное, занят целый день либо наукой, либо беготней. Дни идут так быстро, не замечаешь времени, встаешь - утро, ложишься - ночь, а как будто и не было дня. Так все и идет день за днем, много интересного, большие перемены и у нас, и в политике. Приехал Марков; в среду было собрание у Крупенского утром. В этот же день были в церкви на панихиде по Государю - было много народу. Наша работа тоже идет, записываются люди, ведутся переговоры с разными лицами, с французским правительством. Все как-то заполняется день, и он проходит в интенсивной работе, а вот писать не хочется. Мыслей нет никаких - отупел, отчего - и сам не пойму, вот пишу и сам чувствую, что и слог-то другой стал, и мысль, и всякой этой дряни понемножку. Нудно как-то, все автоматически, нет оживления, нет борьбы и жизни внутри. Серая слякоть, размазня и больше ничего.

А ведь сколько можно вывести интересного в этих строчках. Сколько бы можно было охарактеризовать людей, их характеры, можно было бы написать, что вот этот мне нравится, другой нет, третий - кажется занимат[ельным], наконец, много всяких мелочей, интересных фактов, рассказов, слухов. Ничто не пишется - лень.

Тьфу - дурак, только и знаю ныть.

Понедельник. 11-24 Декабря.

Ночью в первом часу приехал в Lande к де Ла Рошфуко. Ехал вместе с женой Траси. Народу было очень много, сидел в 1 классе. Разговаривали больше о пустяках, о том, как встречают во Франции Рождество, и т.д. Время прошло довольно незаметно, хотя очень быстро истощался разговор. Встал сегодня в 8 ч. утра, т.к. меня в 9½ ч. утащили на парфорсную охоту (охота с гончими собаками, обычно на лошадях) за 45 км от жилья. Ехали в автомобиле и всю дорогу проговорили об охотах, особенно в России. Место встречи «La loge» (фр. - шалаш, сторожка ), как они называют маленькую сторожку в лесу на перекрестке 8-10 дорог, очень красиво, лес довольно большой и густой. Вскоре приехала вся семья Mayer, которая держит с La Roche охоту. Мужчины сели на лошадей, а я с двумя дамами пошли пешком с ружьями. Всю дорогу наслаждался воздухом и природой, а также разговорами. Жена двоюродного брата Пьера очень мила и мне нравится. Это тип, еще ни разу не встреченный мной. Очень мила, весела, с отчасти мужской черточкой ума, большая охотница, неутомимый ходок.

Охотились так до 4 ч. дня, очень устали, много бегали, конечно, ничего не убили, но зато охотники взяли одного кабана, которого с триумфом и привезли к сторожке.

Закусывали, пили, смеялись, а потом начался церемониал зверя. Шкуру сняли, отрезали ногу, выпустили собак и стали играть на трубе, затем ногу поднесли одной барышне, а кабана отдали на съедение собакам, которые его мигом растащили.

Не пишу подробно, т.к. уже поздно, пора спать. В 12 ночи я поехал с ними в церковь, было немного не по себе, и смешно, но в общем ничего. Ну, пора спать, устал, а завтра надо опять встать пораньше, хочу еще раз пойти в церковь, посмотреть днем.

Продолжение следует.


[1]. Романов Андрей Владимирович (1879-1956), внук Императора Александра II, генерал свиты, командующий ЛГ Конной артиллерией, в эмиграции с 1920 г., активный монархист-легитимист, поддерживающий своего старшего брата Великого Князя Кирилла Владимировича.Председатель русского историко-генеалогического общества в Париже, председатель Гвардейского объединения с 1947. В 1921 году оформил брак с известной прима-балериной Матильдой Феликсовной Кшесинской (1872-1971), от которой имел сына Владимира (1902-1974), с 1935 г. - Светлейшего князя Романовского-Красинского, официально возглавившего монархическую «Молодую Россию» (младороссы). Владимир Андреевич в 1941 году был арестован гестапо, но спустя 144 дня освобожден, с конца 1942 г. - в Англии, где работал в штабах союзнических армий, и как военный переводчик участвовал в переговорах с СССР.

[2]. Романов Кирилл Владимирович (1876-1938), Великий Князь, участник Цусимского боя, командир Гвардейского экипажа Свиты Его Величества, контр-адмирал. После гибели семьи Императора и его брата оказался легитимным старшим представителем Императорской фамилии. В августе 1924 г. провозгласил себя Императором Всероссийским. Женат с 1905 года на герцогине Гессенской (в первом браке), урожденной Виктории Мелите Саксен-Кобург-Готской, в крещении Виктории Федоровне. Брак был признан Императором Николаем II в 1907 г. Проживал с семьей в Кобурге. Дети Мария (1907-1951), Кира (1909-1967) и наследник титула Владимир Кириллович (1917-1992).

[3]. Кульнев Леонид Иванович (1882-1967), полковник ЛГ 4-го стрелкового полка, участник Русско-японской и Первой Мировой войн, в 1917 г. - Симбирский вице-губернатор. В эмиграции во Франции член Союза пажей и Гвардейского объединения, занимался продажей антиквариата, автор мемуаров «Волны жизни» (1955).

[4]. Вероятно, Толстой-Милославский Павел Сергеевич (1848-1940), граф с 1930, д.ст.с., камергер, участник Рейхенальского монархического съезда, чудом избежал расстрела во время ареста большевиками. Был приверженцем легитимистов и поддерживал В.К. Кирилла Владимировича.

[5]. Вероятно, Якоби Иван Павлович (-1964), правовед, начальник Управления в Министерстве Земледелия, в эмиграции активный член монархической партии, сторонник В.К. Н.Н., член оргкомитета Всероссийского зарубежного съезда, член Союза ревнителей памяти Николая II, в 30-е годы сотрудничал с «младороссами» и монархистами-легитимистами, автор многих исторических и политических трудов.

[6]. Вероятно, Нечволодов Александр Дмитриевич (1864-1938), участник Русско-японской и Первой Мировой войн, генерал-лейтенант, монархист и патриот, на Дальнем Востоке пресекал контрабанду оружием для «революционеров», историк - автор широко известной книги «Сказания о Русской земле» (1909 г.), первым ввел понятие «хазарское иго». В Париже писал для газеты «Долой Зло!». Отрицательно относился к февральскому перевороту 1917 г.

[7]. Розанов Сергей Николаевич (1869-1937), генерал-майор с 1915 г., участник Русско-японской войны и Первой Мировой войны, командир 178 пехотного Венденского полка и начальник штаба 3-го Армейского Кавказского корпуса, в 1917 году - командующий 41-м Армейским корпусом, а после подавления выступления Корнилова, - 7-й Армией. В РККА до августа 1918, затем перешел в распоряжение генерала Болдырева, командующего армией КомУча. В 1919 - генерал-губернатор Енисейской губернии и Главный начальник Приамурского края. Известен своим приказом от 27 марта 1919 о безпощадных мерах по отношению к бунтовщикам и поддерживающему их населению. В ноябре 1919 не предпринял решительных мер против восстания «Гайды» (Рудольфа Гейдля) и выпустил из Владивостока мятежных чехов и эсеров. Был замешан в афере с продажей продовольствия японцам.

[8]. Алексеев Михаил Васильевич (1857-1918), из семьи кантониста, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, участник Русско-турецкой, Русско-японской и Первой Мировой войн, начальник штаба ставки Верховного Главнокомандующего, сторонник отречения Императора Николая II. Уже весной 1917 начал формировать костяк новой армии «Алексеевская организация», отправляя надежных военных на юг, после Октябрьского переворота бежал на Дон, где его организация стала костяком Добровольческой армии, участник Кубанских походов.

[9]. Врангель Петр Николаевич (1878-1928), барон, окончил Горный институт и Николаевское кавалерийское училище и Николаевскую военную академию. Участник Русско-японской и Первой Мировой войн. Офицер ЛГ Конного полка, с 1915 - полковник и командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, в 1917 - командующий Сводным кавалерийским корпусом. С августа 1918 - командующий 1-й Конной дивизией Добровольческой армии, затем командовал частями в ВСЮР. Имел разногласия с Деникиным. С апреля 1920 - командующий ВСЮР, Правитель Юга России и Главнокомандующий РА. В ноябре 1920 эвакуировал РА в Константинополь. Глава Русского Общевоинского Союза. Жил и работал инженером в Брюсселе. Чекистским агентом был заражен туберкулезом и скоропостижно скончался.

[10]. Воронцов-Дашков Илларион Александрович (1918-1973), сын полковника ЛГ Гусарского полка, почетного казака Кубанского казачьего войска, флигель-адъютанта Императора, участника Первой Мировой и Гражданской войн Александра Илларионовича (1881-1938) и сестры милосердия Анны Ильиничны, урожденной княжны Чавчавдзе (1891-1941). Во Франции Анна Ильинична работала в фирме «Chanel», а в 1924 открыла собственный Дом моды «Имеди». Илларион Александрович был женат на Анастасии Хенкель фон Доннерсмарк (1926-1982).

[11]. Вероятно, в Paray le Monial - фамильный замок, принадлежащий семейству De Tracy в Бургундии.

[12]. Хутор Левино, ныне поселок Надеждинский, в котором родители автора построили винокуренный завод, проработавший до 2008 года. Завод был назван в честь хозяйки, Надежды Владимировны Горсткиной, урожденной Панчулидзевой. Вокруг хутора прекрасные леса и великолепная охота. Перед Первой Мировой войной маркиз Де Траси приезжал охотиться к братьям Горсткиным в Оброчное и Левино.

[13]. Мулен, Moulins - историческая столица герцогов де Бурбон, «Мельница» на реке Алье.

[14]. Фр. - год, здесь годы обучения.

[15]. Воронцов-Дашков Михаил Илларионович (1904-2003), граф, сын Иллариона Илларионовича (1877-1932) и Ирины Васильевны, урожденной Нарышкиной (1880-1917). Инженер, участник движения «младороссов», член основатель масонской ложи «Астрея», достопочтимый мастер ложи «Юпитер». Женат на Марине Петровне княжне Мещерской (1912-1994), которая была манекенщицей у Скапарели и Диора.

[16]. Село Круглое Петровского уезда Саратовской губернии - имение, принадлежащее деду автора, Владимиру Алексеевичу Панчулидзеву. В 1905 году сожжено и разграблено восставшими крестьянами, земли сдавались в аренду.

[17]. Краснов Петр Николаевич (1869-1947), генерал-майор, атаман Всевеликого Войска Донского, командовал эскадроном ЛГ Атаманского полка в Эфиопии, военный корреспондент во время Боксерского восстания и Русско-японской войны. С 1915 г. - командир 3-й бригады Кавказской туземной конной дивизией, в конце года - начальник 2-й Сводной казачьей дивизии. Кавалер ордена Св. Георгия. 27 октября 1917 занял Гатчину и Царское село по приказу А.Ф. Керенского, но из-за измены командующего фронтом вынужден был прекратить наступление на Петроград. На Дону создал Всевеликое Войско Донское, как самостоятельное государство казаков Кубанской, Терской, Астраханской областей и Северного Кавказа. В эмиграции был сторонником В.К. Николая Николаевича, основателем «Братства Русской Правды», писал воспоминания и исторические романы. За активное сотрудничество с нацистами был выдан в СССР, где и повешен.

[18]. Граббе Михаил Николаевич (1868-1942), генерал-лейтенант, в Первую Мировую войну командир ЛГ Сводного Казачьего полка, с 1915 - начальник 4-й Донской казачьей дивизии, наказной атаман Войска Донского (с 1916 г.). Участвовал в Рейхенгалльском съезде и во многих монархических эмигрантских организациях. Способствовал созданию «Русского корпуса» в нацистской Германии.

71
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
3
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru