Через годы немоты…

Новые крупинки писателя Владимира Крупина.

Когда у нас, пишущих, были отобраны тиражи, когда они уменьшились в сто, и двести, и в тысячу раз, как было не впасть почти что в отчаяние. Ведь это означало одно: голос писателей в России загас, ночь наступившего западного либерализма не освещалась. Еле-еле мерцали проблески публикаций. Даже и новые фамилии появлялись. Но влияние русского слова на русскую жизнь фактически прекратилось.

И это было впервые в читающей России.

Но через годы немоты, глухоты стали возникать, появляться лампадочки, свечечки русских изданий с тиражами иногда даже по нескольку сотен экземпляров. Оживали и не до конца убитые прежние издания. Первыми воскресали те, что были ближе к Церкви. Фактически это было воскрешение убитого богатыря русской словесности. И то, что они живы, будут жить, теперь в этом можно не сомневаться: они окроплены святой водой Православного учения.

Как много нас, пишущих, и как мало нас читающих.

ПРОЗА, ПОБЕДИВШАЯ ПОЭЗИЮ. В отрочестве, юности много и жадно читал о секретах писательского труда, о великих его трудностях. И очень страдал, что никаких трудностей, когда пишу, не испытываю. Какие трудности, когда сплошная радость. Классики вообще сбивали с толку: то писали прямо набело, то по двенадцать раз переписывали. И советы, как жить, давали разные. В книге «О писательском труде» Шолохов говорит, что надо жить на родине, на одном месте, а Эренбург учит: писателю надо познавать страны и континенты.

А еще, если учесть, что начинал со стихов, мучил меня вопрос о вдохновении. Что это такое, я умозрительно понимал. Вот оно пришло, вот «потребовал поэта к священной жертве Аполлон», то есть нахлынуло, вот поэт строчит ночь напролет, и вот поплыл корабль стихосложения, и хотя и сам поэт не знает, «куда ж нам плыть», корабль плывет.

Такого вдохновения у меня не бывало. А возникающее желание писать стихи, что это? Ну, увлекся девушкой, ну, воспеваешь её, потом чувство прошло, и думаешь: о ком это я?

Но начитанность - а читал я денно и нощно - помогла понять, что, если даже и рифмую, не получится из меня поэт: лучше классиков не напишешь, а если хуже, тогда зачем и писать? Но желание писать уже всецело владело всем моим существом. Я ни о чем не мог думать, никем себя не представлял, только писателем. Но если не стихи, то что?

---

7 сентября замечательному русскому писателю, первому лауреату Патриаршей литературной премии (2011 г.) Владимиру Николаевичу Крупину исполнилось 78 лет. Мы поздравляем нашего друга и автора с этой датой. Многая и благая лета! Несмотря на почтенный возраст, Владимир Николаевич по-прежнему в строю: откликается на события, пишет новые замечательные «крупинки». А еще совершает поездки по всей стране. Кроме своих родных вятских мест бывает везде, где его ждут. Накануне его дня рождения, 6 сентября, прошла творческая встреча с писателем в Глазовской и Игринской епархии в Удмуртии (см. снимок встречи писателя на вокзале в Глазове).

Молитвенно желаем Владимиру Николаевичу новых трудов на ниве Православного слова.

Редакция.

---

А чем проза хуже? Стихом зажегся - рифмы худо-бедно тут как тут, раз-два и готово. А прозу с наскока не возьмешь. Вот она-то и оказалась гораздо труднее стихов и этим вызвала желание покорить её.

Да, проза уже с юности стала очень притягательна. Меня потрясало её умение на глазах создавать самую настоящую жизнь. Люди разговаривают, действуют, а я всё это вижу и слышу. Строк не вижу, а людей, обстановку, природу, эпохувижу. «Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным» (из «Капитанской дочки»). - «Дело сделано», - сказал слепой (из «Острова сокровищ»). Даже и вздрагивал, когда видел след босой ноги на необитаемом острове (из «Робинзона Крузо»). - «Где ты, батько, слышишь ли меня?» - «Слышу, сынку!» (из «Тараса Бульбы»). «Я вошел в хату,на стене ни одного образа - дурной знак» (из «Героя нашего времени»).

Муза поэзии может быть и любовницей, а муза прозы - только женой. Женой суровой, взыскательной. Она ревнива, конкуренции не терпит. В ней не бывает пылкости, в ней всецелое поглощение текстом.

Поясню на примере. В декабре 1974-го я жил в Доме творчества в Малеевке и заканчивал повесть «Живая вода». И старался ни с кем не общаться. Из-за письменного стола бежал в столовую за обеденный стол, оттуда возврат за письменный. Всё на скорости: стол-столовая, стол-столовая. Приходил на завтраки, обеды и ужины как можно раньше, чтобы быстро, по-армейски, поесть и бежать работать. Раз в день после ужина выскакивал на улицу, на свежий воздух. Именно после ужина, когда у обитателей Дома творчества был по расписанию киносеанс. Чтоб ни с кем не встречаться и не отвлекаться от повести.

Так пронеслась неделя. Я возвращался с прогулки. В голове прокручивалось действие следующих страниц рукописи. Увидел, как из дверей кухни вышли две наших официантки, Тая и Роза, они тащили явно тяжелые сумки. Ну и как бы на моем месте поступил пусть даже не писатель? Конечно, я помог им дотащить сумки до деревни Глухово, где они жили, это примерно километр. В сумках были кастрюли с остатками еды от писательского ужина. И Роза, и Тая держали свиней. Дотащил, простился - и вприпрыжку к своему столу.

И началась моя ежевечерняя вахта помощи этим дамам. Роза была постарше, а бойкая красавица черноокая Тая лет двадцати. Говорю: красавица, а тогда и внимания не обращал. В голове одно: повесть. А что они там щебетали, каких поваров и зав производством обсуждали, что мне до того.

Однажды Тая, уже у своей калитки, обмахивая варежкой свежий снежок с валенок, спросила, бывал ли я в Рузе, в Доме творчества театрального общества. Нет? Ну как же, что вы, это же рядом, там так интересно. Всякие знаменитости. Завтра у них вечер встречи с кем-то. Там есть и кафе «Уголек».

- А вот вы и пойдите, - сказала Роза. - Я санки возьму и одна всё довезу.

- Не смогу, - с ходу отказался я. А почему, не объяснил. Мысль мелькнула, что если сошлюсь на работу, то она застопорится. У Хемингуэя вычитал: «Я начал читать незаконченный рассказ, а ниже этого нельзя опуститься». И применил к себе и испугался: у меня же работа не закончена, какие мне вечера встречи. Они же всё перебьют.

Тая - это было заметно - сильно обиделась. Ни слова больше не сказала. Сразу ушла. Роза мне выговорила:

- Что же вы так? Да около Таи все прямо вьются. Ей вчера стихи посвятили. А она к вам настроена.

Настроена, не настроена, что мне было до того, мне работать надо. Помчался к своим бумагам, вернулся в повесть, как в дом родной. И, как ни в чем не бывало, на другой день опять помогал им тащить сумки после ужина. Тая со мной не разговаривала. Но для меня это было даже хорошо, она не мешала мне слушать кого-то в моей голове, который надиктовывал мне следующие страницы.

Перед Новым годом я поставил точку. И мог бы полагающиеся мне еще два дня просто побыть тут, походить по зимнему лесу, но рвался к семье.

Это состояние охваченности работой я с полным основанием сравниваю с запоем. Когда ни до чего, лишь бы непрерывно продолжать радость забвения.

Так и вижу эту Таю. Как она вылетает в обеденный зал из кухни, мгновенно озирает поле деятельности: у кого что убрать, кому что добавить, унести-принести. И все на нее любуются, такую быструю, такую хорошенькую, один только не смотрит. Хотя сумки свои она доверяет тащить именно ему. Что ж он оказался таким непонятливым?

Ах, Тая, Тая. Хотя и писали тебе стихи, а не смогла ты вытеснить прозу.

НЕПОНЯТНО, КАК И ОТКУДА появляются давнишние записи. На квадратике бумаги подчеркнуты слова «О народном герое». Но о ком именно? И когда написано? И откуда взято? Из былины, песни, предания, из чьей-то памяти??

«Там, где он родился, выросла верба.

Там, где его убили, выросла яблоня.

Там, где он похоронен, вырос дуб».

УТРЕННИК в школе в День Победы. Младшие классы, бедные современные дети с мобильниками, наушниками, гаджетами. Звучит песня на слова Расула Гамзатова «Журавли». Потом дети расходятся по классам, и учительница литературы спрашивает: «Вам понравилась песня о журавлях? - В ответ дружное «да». - А кто написал слова этой песни?»

После молчания один из учеников:

- Расул Газманов.

В КОНЦЕ ВОСЬМИДЕСЯТЫХ и в начале девяностых нашу молодежь обрабатывали из всех орудий информации. Артподготовка была серьезной и продуманной. Журналы, газеты, особенно радио и телевидение круглосуточно извергали грязь на всё советское, грязь на прошлое России, хвалу и осанну пели всему западному. Обилие рекламы, конечно, не российским товарам и продуктам, прямо тошнило. Все время крутили англоязычные песни. Или их переводные варианты. Как будто и не было многовечного звучания русских песен. Увы, и доселе так. Увы, уже и привыкли.

Так мало того, что песни были не наши. И по ритмам, и по смыслу. Не забуду особенно назойливо часто звучавшую песенку о любви девушки Мари к юноше Хуану. Ну да, есть там такие имена. Всякие сериалы сотнями серий ползли по экранам. Всякие Хуаны и Мари обольщали красивой жизнью. А назойливый припев в этой песенке был такой: «Мари полюбила Хуана, Мари полюбила Хуана, Мари полюбила Хуана...» Ну-ка, вслушайтесь, что получается? Получается марихуана. Думаете, простое совпадение? Если бы.

Для меня эта парочка - Хуан и Мари - символ 90-х годов, которые либералы называют героическими. Да, для врагов России так и было. А это был страшный удар, разорвавший поколения.

Мари полюбила Хуана.

Владимир Крупин.