​Слава Богу, не в Америке живем!

Рассказ.

Об авторе. Матушка Марина Захарчук живет в селе Новенькое Ивнянского района Белгородской области, где служит в Михаило-Архангельском храме ее супруг, протоиерей Лука. Они воспитали пятерых детей. А еще матушка пишет глубокие и поэтичные рассказы, воспоминания…

Рыже-белый пёс носился по стройке и никому не мешал. Скорее, наоборот — подбадривал уставших (целыми днями на жаре!) рабочих, как бы говоря всем своим видом: вот я — в своей собачьей шубе, и снять ее не могу, а ничего, терплю, и весело мне, ведь не простая же это стройка…

Стройка действительно была особенной. Реставрировали старый храм. Конечно, не так, как реставрируют в столицах и больших городах. Просто наконец-то, по молитвам священника и прихожан, нашелся добрый человек, руководитель небольшой строительной фирмы, и взялся за работу. Сначала хотели просто добротно отремонтировать, а потом — делать так делать! — по старым фотографиям да по рассказам прихожан стали восстанавливать утраченное, разрушенное частично безбожной властью, частично — войной (в Великую Отечественную тут проходила линия фронта). Благотворитель (он даже имя свое хотел скрыть, да куда там — ведь родился тут и бегал в школу мимо этого храма), чтобы управиться за лето, нанял в помощь своей еще несколько бригад.

Работа кипела. Лето стояло жаркое, да и осень тоже выдалась погожей. И хотя пару месяцев пришлось служить под открытым небом, все радовались: и пожилой священник, ждавший этого события больше тридцати лет, и певчие, которым наконец-то «отрыли» из-под нагромождений недавнего прошлого великолепные хоры под куполом, и селяне, на глазах которых совершалось чудо обновления храма. Радовался Благотворитель, чуть не каждый день приезжавший из областного центра хоть на час, чтобы лично контролировать рабочих.

И Пёс — тоже радовался. Ведь у него появилось столько друзей! Веселые рабочие подарили ему миску и, садясь обедать, щедро делились харчами. Правда, некоторые из прихожан высказывали опасения: не войдет ли собака в храм, а то и — не дай Бог! — в алтарь. Но Пёс оказался деликатнее людей. Это людям, рабочим, приходилось напоминать, что в храме, пусть и ставшем стройплощадкой, нельзя курить, а в алтаре могут находиться только мужчины (бригадиром штукатуров была женщина, которой такой расклад явно не нравился). Пёс же ни в полуденный зной, ни в ливень со страшным грохочущим и сверкающим небом — ни разу даже не попытался переступить незримую границу у снятых со всех трех сторон дверей храма.

Никто не знал — да и задумываться в то жаркое лето было некогда, — откуда появился Пёс.

Но наступила осень. Бригады строителей, штукатуров, электриков, газовиков заканчивали свои участки работ и уезжали. Наконец остался один Пёс.

— А ты чей? — спросил его священник.

Пёс помахал хвостом, взвизгнул и лизнул руку.

Не сказать, чтобы это обстоятельство — собака в церковной ограде — обрадовало всех постоянных прихожан храма. В селе еще очень живучи представления о собаке как животном не просто «не чистом», но и обязательно одержимом бесами. Наверное, по аналогии с этим самым словом — «нечистый». Хотя в Ветхом Завете все животные разделены Господом на тех, мясо которых можно употреблять в пищу (чистых) и запрещенных в кулинарии (не чистых), и слово это, написанное с «не» раздельно, никакого отношения к нечистому, сиречь бесу, не имеет.

Более того, в Библии собака сопутствует Архангелу Рафаилу, который, в свою очередь, со-путешествует сыну праведного Товита Товии. Но растолковать это деревенской старушке, как и получить от нее ответ на вопрос, чем отличается в плане «нечистоты» кошка (которой «жить в доме можно»), от собаки (которой «жить в доме нельзя»), — практически невозможно. Однако в этих старушках сохранилось, к счастью нашего героя, смирение и послушание Настоятелю. И они послушались и смирились.

Впрочем, и сам Настоятель немного побаивался реакции Правящего Архиерея, который должен был приехать и оценить сделанную работу. Поэтому церковный сторож приказал Псу сидеть «на задах» и не высовываться.

Он и не высовывался. Его сами нашли и приласкали молодые веселые иподиаконы Владыки, пока тот осматривал храм изнутри. Поэтому, когда Владыка вышел из храма и попросил всех построиться для общей фотографии, Пёс вслед за иподиаконами пошел строиться. У Настоятеля дрогнуло сердце. Но Владыка был почти таким же молодым, как и его помощники, и не менее веселым. Он погладил Пса и сказал ему какие-то ласковые слова. А уж с Владыкой — кто же станет спорить?

Пёс понял архиерейское благословение как и подобает собаке: отныне церковная ограда — это его территория; Настоятеля, Матушку и прихожан ему нужно охранять. Но от кого? Ночью — понятно, ночью в ограде храма делать нечего, поэтому Пёс звонко облаивал всех приближающихся слишком близко к воротам. Но днем? Днем он радовался всем входящим в ограду храма, а постоянных прихожан норовил лизнуть в руку или вскинуть передние лапы на колени идущего. А лапы часто бывали грязными… И еще оказалось, что Пёс не любит мужчин. Не всех. Одних пропускал в храм спокойно, других облаивал, а людей в подрясниках и рясах, хоть и видел в первый раз в жизни — просто обожал, в самом церковном смысле этого слова. Возможно, прежним хозяином Пса был мужчина, чем-то, одному Псу ведомым, похожий на облаиваемых им людей. Наверное, этот человек очень обидел Пса. Или обидчик не был хозяином? Этого нам не узнать.

Однажды перед началом Литургии к Матушке обратился приезжий мужчина. Пёс кинулся было с лаем, но послушался Матушку, замолчал и просто шел рядом, пока они, разговаривая, взошли на паперть к входной двери. Мужчина пропустил Матушку вперед, но едва она переступила порог, Пёс с рыком схватил мужчину за голенище сапога, не пуская в храм.

К вечеру соорудили будку, и Пса посадили на цепь.

И случилось то, что должно было случиться: Пёс стал лаять теперь уже на всех. Правда, интонации его лая были разными: одних он просто приветствовал, других звал, чтобы к нему подошли и поговорили, приласкали, третьих — всё тех же мужчин — облаивал с яростью. А голос у него оказался таким сильным и звонким, что Пёс перелаивал даже звон всех шести церковных колоколов. Если бы у собак был свой конкурс «Голос», Пёс точно занял бы на нем первое место (а если б еще объявили, что это церковный Пёс, Гран-при ему был бы обезпечен).

Терпение прихожан было явно на пределе. В окружающих храм домах — полно собак, к их лаю все привыкли, но к оперному тенору Пса привыкнуть было невозможно. Периодически Пёс выкручивался из ошейника и убегал. Все облегченно вздыхали. Но, набегавшись где-то, через несколько дней он возвращался — и молчал после этого некоторое время. Потом снова «оживал», а Матушка упрямо твердила себе и Батюшке: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Первой не выдержала старая певчая. Как только во время службы Пёс приветствовал запоздавшую прихожанку, она прекращала петь и начинала тихонько причитать: «Да разве ж это можно? Служба идет, а он лает!» Однажды Матушка, которая по совместительству была регентом, не выдержала и в тон ей пропела: «Он собака — и лает снаружи храма, а мы люди — и разговариваем во время службы внутри храма». И тут же, раскаявшись, вышла и попросила Пса: «Ну пожалуйста, не лай ты, хоть пока служба идет! Из-за тебя и мне влетает!»

Несколько служб Пёс молчал! Захлебывался приветствиями, только когда из храма тянулась обратно во двор цепочка прихожан. Но потом всё вернулось на круги своя. И Настоятель привез Пса к себе домой — благо, жил Батюшка в значительном отдалении от храма. Перевез вместе с будкой и цепью: предоставить ему свободу снова, по понятным причинам, было нельзя. Соседи, конечно, не в восторге от голосистого дарования. Но — слава Богу, не в Америке живем, как любит говаривать к месту и не к месту один из Матушкиных однокурсников. Нет у нас закона, запрещающего собакам лаять, как в каких-то американских штатах. А жаловаться впустую… Пробовали уже когда-то, еще при советской власти, «привлечь» Батюшку за его странную жалость к бездомным людям и собакам, писали жалобы в инстанции — даже и тогда не помогло. Так что теперь лающая почти без умолку собака — только Матушкина головная боль, в прямом смысле. К тому же ночами Пёс не лает, разве что пьяный прошествует мимо двора. И не воет, как очень многие его собратья.

Вскоре, однако, обнаружилось еще одно неприятное обстоятельство. Подойдя однажды к призывно лающему Псу, Батюшка увидел рядом с ним половину курицы. Признав в ней свою любимую несушку, облегченно вздохнул: главное, не соседская. А Пёс, радостно крутя хвостом, заглядывал Хозяину в глаза и не мог понять, почему тот не радуется вместе с ним: ведь он сам — сам! — даже сидя на цепи, добыл себе пищу и избавил Матушку от необходимости варить ему сегодня похлебку. Постояв молча несколько минут, Батюшка ушел. Он по опыту знал, что пытаться отучить взрослую собаку ловить «дичь» — занятие такое же безполезное, как втолковывать курам, чтобы они не совались в собачью миску.

На следующий день Пёс снова переехал. На этот раз — в глубь двора, к самому огороду. А вокруг его будки выросла ограда из металлической сетки. Пёс снова замолчал. Была даже надежда, что насовсем: теперь он не видел идущих по улице людей, скрытый за старыми, склонившими ветки до земли яблонями. Конечно же, чаяния оказались тщетными. Теперь в репертуаре Пса появилась новая ария — стансы обиженной собаки, которой запрещают общаться с людьми.

Когда Матушка снова свалилась с мигренью, Батюшка погрузил Пса в машину и уехал.

Почти сутки оба делали вид, что ничего не произошло.

Первой не выдержала Матушка. Обсуждая с Батюшкой какую-то хозяйственную проблему, она вдруг без всякого перехода спросила: «Он долго бежал за машиной?» — и ушла, не дождавшись ответа, чтоб Батюшка не заметил душивших ее слез. Когда они вновь столкнулись на кухне, Батюшка бодрым голосом сказал:

— Нет, он совсем не бежал. Я выпустил его недалеко от жилья, возле леса. Он даже обрадовался, ведь он так хотел уйти — помнишь, сколько раз убегал от храма. Теперь он в своей стихии, не пропадет.

— Да-да, — отвечала Матушка таким же бодрым голосом, — я всё понимаю, не переживай. Кстати, а почему ты в подряснике?

— Дела в храме.

— Хоть бы ливень переждал.

Но Батюшка только махнул рукой и ступил в полосу дождя. Почему-то без зонта. Матушка не кинулась за ним с этим орудием защиты, потому что рыдания вновь подступили к горлу. Поплакав в подушку, взяла себя в руки. Скоро вернется из школы младший сын — он еще не знает о случившемся. Как ему-то сказать?! А вот и он — промок до нитки. Бегом — переодеть, отогреть, накормить…

— Матушка, Матушка, иди сюда! — кричал в открытую дверь Батюшка.

— Сейчас, минутку…

— Да иди же скорей!

«Забыл что-то? Да он же без зонта!» — вспомнила Матушка и кинулась к дверям.

Сквозь стену дождя ей улыбались Батюшка и Пёс, оба светившиеся счастьем.

— Он бежал, — сказал Батюшка. — Бежал вчера за машиной. Долго.

— Где ты его нашел?

— Там, где высадил.

— Там, где он отстал от машины?

— Нет. Там, где высадил. Он вернулся точно на то место. Стоял на дороге и ждал.

…Пёс сидит в своей будке за решеткой и второй день не лает. Только, завидев идущих хозяев, радостно машет хвостом и тихонько взвизгивает. Все знают, что эта благостная тишина скоро кончится. Матушка приветливо машет Псу тяпкой и, склонившись над помидорным кустом, приговаривает: «Слава Богу, не в Америке живем!»

Рис. Александры Чефелевой.