О сущности музыки

Об авторе. Вячеслав Вячеславович Медушевский родился в 1939 году в Москве. Доктор искусствоведения, профессор Московской консерватории, Заслуженный деятель искусств Российской Федерации, член Союза композиторов России, автор более чем ста работ по проблемам музыки, искусства, истории культуры, образования.

Время может изменить музыкальную технику,
но оно никогда не изменит миссию музыки.

Сергей Васильевич Рахманинов.

Да, миссия искусства вечна. Оно напоминает человеку, кто он есть и каково его призвание.

О назначении музыки удивительно писал язычник Цензорин в 238 году по Рождестве Христовом: «Души людей — божественные и природу свою познают через песни»[1]. Что ж сказать тогда о музыке Христианской цивилизации? Ее высшая цель, по определению Баха, — «служение славе Божией и освежение духа».

Она — не язык эмоций. Она — язык бытия во всех его измерениях при главенстве духовного. Она связана с Тем, Кто даровал нам совесть, жажду Небесного, любовь, чистоту, от Кого вливаются великие творческие силы. Ее содержание — огонь вдохновения. Она окрыляет, поднимает ввысь, дает силу преображать и созидать жизнь.

По дарованной человеку Богозданной свободе воли он властен перерезать священную нить, соединяющую его с Небом. Тогда и его музыка становится безсовестной, циничной, всасывающей людей в мерзости разрушаемой ею жизни.

По слову композитора Николая Метнера, лира музыки управляется «нашим воображением». Но в основании лежит духовная, Божественная реальность. «В искусстве… главной реальностью являются темы. Главные темы искусства суть темы вечности».

В музыке с очевидностью осуществляется генеральный выбор человечества — сияние славы Божьей в мире или злая дьявольская пародия на нее: красота или безобразие, музыка или ее низменная симуляция. Первой возводятся цивилизации к высоте, второй они низвергаются в бездны Содома.

Духовную природу музыки стараются ныне не видеть. Однако ради нашей слепоты она не перестает быть языком интонационного богословия — истинного или дьявольского.

Если музыка — язык Божественного света или дьявольской тьмы, язык догматики сердца, Православной или сатанинской, язык Богооткровенной или лукавой антропологии, веры или зловерия, — то и язык судьбы человека, народа, человечества. Она — свидетельствование нашего места в сущем, определяемого степенью близости к вечному Богу, единственно Сущему, как и Сам Он Себя называет (Исх. 3, 14; Ин. 8, 25). «Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое», — говорит нам Бог устами Моисея (Втор. 30, 9). Музыка несет в себе главный выбор — именно поэтому становится судьбой.

Мы вернем себе способность хоть что-то понимать в музыке, жизни, истории, возведя взгляд к Небу. Тогда откроется проницательность древних.

Платон говорил: «…нигде не бывает перемены приемов музыкального искусства без изменений в самых важных государственных установлениях». Так же полагали на Востоке и чиновников к государственной службе без понимания прекрасной музыки не допускали.[2]

Сколь мудры были люди! А ведь ничто не изменилось в наши дни! Музыка не стала менее действенной силой жизни! Современные социологические измерения показывают: люди, «низкоинформативные» (по выражению авторов) в жизни и трудовой деятельности, тяготеют к слушанию эстрадной музыки, а «высокоинформативные» — склонны к слушанию музыки серьезной.[3] Очевидное для здравого ума, это утверждение в рамках строгих измерений обретает статус доказанного факта. По мнению авторов, он важен для проведения культурной политики. Но кто у руля — не любители ли попсы? Древние китайцы, этого-то и опасаясь, охранили страну законом, по которому ни один из государственных чиновников, от высших управителей до последних клерков, не мог приступить к должности без санкции Палаты музыки. Фантастика! Не политики руководят искусством, а музыка гениев человечества — Баха, Моцарта, Бетховена, Чайковского, Рахманинова (и через нее красота славы Божией!), подбирает достойных управителей и направителей жизни народов. Это следствие духовного понимания музыки. «Как туда, где грязь, бегут свиньи, а где цветы и благоухания, там пребывают пчелы, так и туда, где развратные песни, собираются бесы, а где песни духовные, туда нисходит благодать Духа и освящает уста и душу» (Святитель Иоанн Златоуст. Из Беседы на 41-й псалом).

Наивным людям кажется, будто это они сами избирают нравящуюся им музыку. Нет, они ее избирают потому, что она уже избрала их. Отчего это постсоветским людям нравится уголовная манера пения? Потому, отвечал композитор Гаврилин, что многие — воры по устроению души. Если мы не служим — не отдаем себя, то, следовательно, воруем. И все же человек — не пассивный образ музыки. Обладая разумом и волей, а главное, опираясь на научения Духа, он может осознать связь музыки и личности и, разорвав дурной круг, обратить себя к добру. Зачем нам отождествляться с уголовной мелодией? Нам открыта другая, счастливая возможность. Святитель Иоанн Златоуст советует: ты «можешь сделать самого себя псалтырью, умертвив члены плотские и настроив свое тело согласно с душою. Когда плоть не будет «похотствовать на духа» (Гал. 5, 17), но будет повиноваться его велениям и приводить их в исполнение на этом прекрасном и дивном пути, тогда ты составишь духовную мелодию».

Судьбоносность музыки видна в исторической динамике. Всё как во времена Платона: стоит чуть-чуть повернуть рычаг музыкальной интонации — и перед нами уже совершенно иное, неузнаваемое общество, с новыми физическими и психическими болезнями, иной дух власти, иной дух хозяйствования со всеобщей продажностью, предательствами, воровством, наемными убийствами.

Проверим: один поворот руля интонации массовой музыки в 1960-е годы в сторону дьявольской разнузданности и злобы — и христианский мир на Западе начал стремительно вымирать на фоне бурного роста других народов. Началось великое переселение народов в пустеющие страны Запада, к числу которых в деле беснования массовой музыки и вымирания коренного населения с 1992 года мощно присоединилась и Россия. До 2010 года убыль населения в нашей стране составляла от 200 до 700 тысяч человек ежегодно (для сравнения: при святом Царе Николае II рождалось по 3 миллиона человек в год; менее чем за четверть века население России выросло на 62 миллиона человек — до 180 миллионов).

Генеральная причина изменения цивилизационной карты мира состоит в предательстве Христа — кому много дано, с того много и спрашивается. Кому доверены тайны Царства Божия — как смеют жить грязно, да и эту грязь провозглашать на весь мир?! Как можно было возненавидеть детей до такой степени, чтобы презреть материнство, «узаконить» аборты, чтобы сексом убить любовь?

Исполнительным же механизмом самоистребления христианских наций и стала грязная музыкальная интонация, язык наркотиков и сексуальной революции, самой кровавой из всех революций истории. Кровь умученных в абортах младенцев вопиет к Небу. Измененная же абортами психика требует нового потемнения музыки. Еще более озлобившись, проникает она в психику утробных младенцев. Если от классической светлой музыки человеческие малышки радуются в животике, то как же им страшно, когда их тельце содрогается от зловещих низких частот рок-музыки! По утверждению детских нейропсихологов, до 60-70% увеличилось число детей с поврежденными подкорковыми структурами. Дети, даже и не аутисты, теряют ликующую вдохновенную волю к творческой жизни, утрачивают великий дар послушания, гениальности, огненной устремленности к познанию истины. Они даже не могут говорить тихо, слушают музыку на невероятной мощности. У них разрушены механизмы избирательности памяти, способности целенаправленного вспоминания, механизмы внимания, мышления, которое становится фрагментарным, на уровне клипов и слоганов. От материнской утробы они вбирают в себя предрасположенность к психическим зависимостям, будь то курево, наркотики или компьютерные игры. Это понятно: закабаление психики — метод дьявола, а освобождает Христос. Заменив освобождающий свет высокой музыки на язык порабощающей и околдовывающей тьмы, мы убиваем душу нового поколения.

Интонационная нечистота устремляет в последние судьбы человечества.

Ещё Платон раскрыл механизм перерастания лживой псевдодемократии в самую зверскую диктатуру — ныне уже в общемировом масштабе. Он пишет: «Наглость они будут называть просвещенностью, разнузданность — свободою, распутство — великолепием, безстыдство — мужеством… Именно из этого правления и вырастает тирания». Трудно не воспринять его слова как пророчество о последних временах. Перед воцарением антихриста впервые в истории будет создан механизм тотально-персонального тайного контроля за каждым человеком в мире посредством подкожных чипов, системная подготовка к внедрению которых бешеными темпами ведется в странах поруганной Христианской цивилизации. Но и психика людей будет подготовлена расхристанной музыкальной интонацией к принятию чипов антихриста на вечные муки.

Предреченное Апокалипсисом совершится не по благой воле Божией, а вопреки ей, в соответствии с Божиим попущением — уступкой взбесившейся нашей свободе (ибо Бог не насилует ее, Богозданную). Мы сами напрашиваемся на мировой пожар. Зло, не имеющее права на вечное существование, будет уничтожено, после чего последуют общее воскресение, Страшный Суд, новое небо и земля.[4]

Если Бог не хочет разлития зла на земле, то и мы не вправе того хотеть. Ведь просим же мы в молитве: «Да будет воля Твоя». А не вымаливаем безумно: «Да будет Твое попущенье!»

Не видит глаз во тьме. И уму, оку души, нужен свет истины, озаряющий разом цельность сущего.

В музыке ущербным оказывается подход, при котором она рассматривается либо как самодостаточно закупорившаяся в звуках, либо соотнесенная только с человеком, его житейскими проблемами и эмоциями, — но упускается главное: то, что и сам человек, и его высокая музыка ищут высшего себя.

Коренной изъян познания! Не видеть главного — значит изучать не то, что есть на самом деле, и таким способом создавать симулякр, псевдо-вещь, духовно умерщвляющую человека и его музыку. Такой подход неадекватен музыке и цели человеческой жизни. Как тогда объяснить неоспоримое дыхание чудесности, которая благоуханно струится из всех пор шедевра? Как объяснить вдохновение, которое Рахманинов считал главным содержанием музыки и ее исполнения? Слова «восхищение», «восторг» — тоже были духовными понятиями и означали взятие души в красоту Божьей жизни. От главного никуда не скрыться при всем желании, потому что оно — абсолютный центр.

«Человек всегда богословствует о Боге, даже когда гонит Его», — писал Митрополит Вениамин (Федченков). Даже учение атеизма (как это явствует из самой этимологии слова) центром имеет Бога, но хочет, чтобы Его не было, — о чем и Шарль Монтескье пишет: «Верующий и атеист всегда говорят о религии: один о том, что любит, другой — о том, чего боится».

Изучать музыку на духовном уровне — значит видеть во всех ее проявлениях высший смысл, последнюю цель, которая одновременно есть и последняя цель человека. Значит искать в ней служение высшей правде жизни, которая есть красота — явление славы Божьей в мире. Божья слава — жизнь наша: наша радость, восторг, вдохновение. Отсюда величайшая социальная задача музыки: она поддерживает в обществе горение духа (разумеется, не в одиночку, но в единении с сердцевиной жизни, которая есть Церковь). Как жить без восхищения небесного? Разве это жизнь?

От гибели величайшую цивилизацию спасет лишь зрячесть, не слепота. Музыкантам надобно увидеть красоту.

Содержание вершины, которую мы обозначили как слово или музыка, всецело определяется противолежащей стороной, выражающей единение Бога и человека. Если душа человека в Боге и Бог в ней (это суть веры) — может ли слово не быть чудотворным и интонация не полниться светом и воскрешающей энергией? Если ж свет в ней отсутствует — остается симулировать то, чего нет.

Если вера книжная, то и слово (также и интонация, дела и вся жизнь) ссыхается. Как книжнику ощутить живую Божию энергию в слове, если и сама душа его не имеет в себе этого живого сродства (по благодати) с Богом? Для деревянных опилок магнитного поля нет. Это не то, чтобы его не было вообще. Просто деревянные опилки нечувствительны к полю, не исполняются его силой. Опилки не имеют свободы воли и ответственности, а человек за неверие осужден, ибо призван быть чувствительным к благодати Божией и преображаться силой Божией.

«Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь. Но есть из вас некоторые неверующие» (Ин. 6, 63). Господь имел в виду Иуду, который не разрешил Божественной жизни и Духу Божию войти в себя — и погиб. Нужно ли людям отлучать себя от Божественной силы слова, интонации, музыки?

В лексиконе студентов-исполнителей нынче модно слово «энергетика». Что в него вкладывается? Если сила самости — это безнравственно. Не видя в искусстве и жизни ничего дальше самости, Л. Толстой (не как художник, а как неудачный теоретик) оклеветал все искусства: они якобы основаны на заражении людей самостной волей их создателей. Бах, человек, как мы знаем, горячий и ревностный, видимо, не спустил бы ему за клевету, как когда-то побил небрежного оркестранта. Но что вкладывают в понятие энергетики современные студенты-исполнители? Если бешеные энергии самостной воли, то это действительно безнравственно. Когда сила человеческая не освящена Богом, в нее тут же вселяется дьявол. Тогда исполнение становится родом зомбирования, приобретает гипнотическую силу.[5]

Но слушателям, идущим на концерт классической музыки, не нужен гипноз, ни зомбирование. Нужна окрыляющая сила благодати и радости. Чайковский говорил: высшее свойство виртуозности — объективность (ее он понимал, конечно же, в том же ключе, что «онтологизм» у о. Павла Флоренского, что «предметность» у И.А. Ильина, что «реальность» у Метнера). Извивы человеческих усилий никчемны; виртуозность достигает цели, когда позволяет погрузиться в океан ликующей вышней силы, славы Божией. Понятие объективности — ключевое в статьях Чайковского. В нем последняя цель всякого настоящего композитора и лучшая похвала ему. Оно — краткое обозначение художественной правды и силы великого искусства.

«То, что может тронуть сердце, должно приходить Свыше, иначе это только ноты — тело без души... Но только упорным трудом при помощи дарованных ему сил творение чтит Творца и Создателя безконечной природы» (Людвиг ван Бетховен).

Когда ж уходит из музыки слава Божия, а с ней и благодатное озарение, когда угасает ее творческий дух, тогда интонации и приемы искусства становятся избитыми; отверженность от Духа рождает мировоззренческое уныние, а от него проливается в них пошлость. Горделивое самоутвержденчество рождает в ней непристойную вульгарность, уже не замечаемую и весьма заразную. Душа, забывшая о том, что заповедано ей тянуться к Богу с усилием духа, становится воинственной в утверждении низости. Все этапы почернения души вплоть до полного осатанения тончайшим образом проанализированы святыми отцами, и их анализ способен раскрыть динамику деградации массовой музыки и вульгаризации жизни.

[1] Цензорин (Cencorinus). О дне рождения // Вестник древней истории. 1986 г., № 2-3. О том же говорил Бетховен: «Все художественное творчество имеет источником Бога и относится к человеку лишь постольку, поскольку оно свидетельствует о действии в нем Божественного начала».

[2]«Изменения в чувствах, выражаемых музыкой, и изменения в политике тесно связаны. В эпоху, когда государство стабильно, а народ живет в мире и благоденствии, музыка спокойная и веселая, а в политике верхи и низы ведут себя смирно. Музыка той эпохи, когда страна стоит перед угрозой Хаоса, когда народ терпит невыносимые лишения, напротив, преисполнена возмутительного чувства ненависти, политика идет наперекор здравому смыслу. <...> Если в обществе нет людей, которые поднимали бы смуты, народ не испытывает страданий, …это значит, что музыка достигла своей цели». Гунсунь Ни-цзы. Юэцзи (Записки о музыке — IV-III вв. до Рождества Христова) / пер. А. Сканави. В современном Китае, постепенно отказавшемся от Маркса и незаметно вернувшемся к Конфуцию, музыка вновь воссоединилась с политикой (духом воспитания общества) и финансируется не по остаточному принципу, а ставится на первое место как условие всех прочих успехов страны.

[3] Личность, творчество, искусство. Пермь: Пермский гос. Институт искусства и культуры; Прикамский социальный институт, 2002 г.

[4] Предреченное Библией разлитие зла на земле не строго поступательно. Люди Запада, нутром восчувствовав опасность демографического и тотального коллапса своей цивилизации, меняют стиль жизни. Соответственно и в массовой музыке — в том, что по привычке называют роком, — появилось новшество, охарактеризованное как возвращение к «чистому вокалу» — величайшему откровению Христианской цивилизации. Русская же попса с подобострастием смотрит в позавчерашний день Запада и по-прежнему питается уголовной интонацией.

[5] Под давлением рок-музыки, разрушающей Христианскую цивилизацию, жажда агрессивной жестокости и насилия незаметно проникает и в исполнение классической музыки. Дьявольские качества начинают цениться на конкурсах. Однако гении исполнительства узнаются по неземному уровню художественной мысли.