«Для молитвы нет расстояний… »

Мы в редакции и, наверное, читатели давно успели привыкнуть и полюбить нашего постоянного автора, молитвенника и друга иеромонаха Антипу (Авдейчева). У него в Кинельской епархии Самарской митрополии немало ответственных послушаний — возглавлять отдел по взаимодействию с медицинскими учреждениями, служить настоятелем храма в честь Великомученика Димитрия Солунского в селе Сырейка, а также публиковать в наших изданиях многочисленные статьи, интервью, комментарии… И вот узнаем, что уже взят им на 12 ноября билет на поезд в сторону Абхазии. Уезжает от нас отец Антипа!

Как-то не ожидали, что все будет так быстро, и друг наш, кандидат медицинских наук, замечательный автор отправляется в безсрочную командировку к абхазским пустынникам, о которых совсем недавно так ярко рассказывал в интервью. Отговаривать монаха безполезно, но своего сокрушения мы не скрывали от уезжающего друга. А за день до отъезда, 11 ноября, иеромонах Антипа пришел проститься к нам в редакцию. И конечно же, мы задали ему свои вопросы.

— Отец Антипа, вам завтра на поезд. Куда путь держите?

— В Адлер. Это крайний город на юге России. А на окраине Адлера уже начинается граница с Абхазией. В Адлере находится Сочинское подворье Спасо-Преображенского Валаамского мужского ставропигиального монастыря, именно туда я и направляюсь.

— То есть, находясь на другом конце России, у южного моря, вы будете частью сурового северного Валаамского монастыря?

— Получается так. Хотя, если честно, я на Валааме никогда не был.

— Билета на обратную дорогу вы не брали?

— Нет, конечно. Еду безсрочно, как Господь управит. Официально моя поездка имеет статус командировки, не ограниченной временем. Я остаюсь клириком Кинельской епархии, хотя теперь и не служу в каком-то определенном храме.

Валаамское подворье находится на окраине Адлера, в приграничном поселке Веселое. Есть еще скит, он расположен почти на самой границе, скорее на абхазской территории, но охраняется российскими пограничниками. В горах за Красной Поляной есть горная гряда под названием Аибга. Это известное, намоленное абхазскими пустынниками место. Я пока не знаю, где буду жить — на подворье или в скиту. Как благословит игумен Ефрем (Виноградов-Лакербая).

— Читателям известны ваши духовные метания, временный уход в старообрядческий раскол. Как нам рассматривать ваш отъезд к пустынникам — как очередной виток духовного поиска или как наконец-то найденную тихую пристань?

— В первую очередь это попытка честно исполнить епитимию, которую я получил за свое невежество. Когда чуть меньше года назад, 5 декабря 2012 года, я вступил на монашеский путь, то плохо представлял себе, что значит быть монахом в миру, настоятелем храма в миру. Не представлял, чем я должен заниматься, а чего мне делать теперь нельзя. Есть же определенные монашеские традиции и канонические запреты. Надо было их тщательно изучить. А я не вник в это и продолжал заниматься той деятельностью, которой занимался до принятия монашества. Ко мне обращались люди, больные различными болезнями, в том числе и духовно больные.
А кто чаще всего обращается за помощью к священнику? Конечно, женщины.

Об этом надо прямо говорить, потому что мне обычно в качестве контраргумента приводят житие Святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Будучи Архиепископом, он продолжал заниматься врачебной практикой. Ни в коем случае не сравнивая себя с этим великим Святителем-хирургом, все же отмечу, что в то время, если бы Святитель Лука перестал заниматься хирургической практикой, его бы вскоре расстреляли. К моменту принятия монашества и священнического сана, а вскоре и Епископства он был авторитетнейшим хирургом. Его книга «Очерки гнойной хирургии» и другие труды получили мировое признание, он был гениальным хирургом. Его опыт участия в Первой мировой войне в качестве оперирующего хирурга был уникальным. И поэтому сравнивать мою ситуацию с той ситуацией, в которой в свое время оказался Святитель Лука, совершенно некорректно. К тому же хирург имеет дело с телом больного — оперируемый находится под наркозом и не вступает в разговоры с врачом. Мое направление — это психиатрия и психология, это связано напрямую с душой. Если человек находится в здравом рассудке и трезвенном состоянии, то общение с ним — это прямое взаимодействие душ.

Как я уже говорил, к священнику обращаются в основном женщины. Врачевание женской души — дело весьма специфическое. Если глубоко вникать в это — как мы знаем из опыта психиатров, психологов, — то неизбежно приходим к таким сферам жизни женщины, которые закрыты от большинства, к ее интимной жизни. В таких вопросах должен разбираться практикующий психотерапевт или психолог. Перед врачом раскрываются тайники женской души, и поневоле приходится в это вовлекаться, сопереживать — без этого просто не будет врачебного эффекта. Если женщина чувствует, что к ней относятся формально, то она закрывается, и понять симптомы ее психической проблемы становится невозможно. Поэтому приходилось глубоко разбираться в женских проблемах. А этого делать мне было нельзя ни в коем случае. Это я выяснил при общении с духовниками на Афоне. Для монаха это недопустимо. Не потому, что это нарушает какие-то моральные устои. Просто такое вот общение «по душам» с монахом наносит духовный вред как самому монаху, так и женщине. Монах дает обет безбрачия. Но для женщины зачастую в такой ситуации монах является соблазном — живой человек, не угасший физиологически, находясь рядом с противоположным полом, неизбежно провоцирует помыслы. Тут надо быть или подвижником, каких сегодня по сути дела почти нет, либо старцем, у которого все физиологические переживания уже угасли. Мне нужно было иметь смелость отказаться от врачебной практики. Но я еще не знал, что сделать это просто необходимо, и я этого не сделал. И потом уже, когда оказался на Афоне на исповеди у духовника русского Свято-Пантелеимонова монастыря иеромонаха Макария, услышал от него, что по канонам монашеского жития мне нужно глубокое покаяние. Потом я разговаривал на Афоне с архимандритом Иоанном (Коганом), с игуменом Ефремом в Абхазии — они подтвердили слова отца Макария.

Игумен Ефрем сказал мне, что есть древние каноны, которых никто не отменял. А есть еще наша повседневная жизнь, в которой есть слабости, есть человеческие немощи. Игумен Ефрем объяснил мне, что надо определяться. Место монаха в монастыре, а не в миру. Надо сделать окончательный выбор.
А если не знаешь, как поступить, то надо спросить у духовно опытного человека. В качестве такого опытного духовника он назвал мне протоиерея Владимира Головина из Болгар. Есть и другие способы узнать волю Божию о себе — хорошо помолиться и, дав обет, что исполнишь все так, как будет сказано, вытянуть жребий. Старые священники еще советовали открыть Евангелие на любой странице, прочитать и буквально исполнить написанное.

Но самый смиренный способ — это, конечно, обратиться за советом к духовно опытному человеку. Я поехал к отцу Владимиру Головину с уверенностью, что он даст мне благословение служить дальше на приходе, как я и раньше служил. Но отец Владимир сказал, что мой путь — это мужской общежительный монастырь.

— Но почему вы едете именно в горы, туда, где живут пустынники? Ведь и у нас есть монастыри…

— Мне было сказано, что лучше уйти в монастырь с суровым монашеским уставом, куда нет доступа для женщин и детей.
Я даже не знаю, где еще в России есть подобные монастыри. Везде монастыри сейчас — это как большие приходы, открытые для всех. Закрытых монастырей нет. Абхазия — это место, где будет возрождаться сугубая монашеская молитва.

— Много людей узнали о вас по статьям в «Благовесте». Жалко вам оставлять проповедь, которую вы успешно вели на протяжении многих лет?

— Я благодарю и редакцию, и людей, которые мои статьи читали. Проповедь — это одна из основных обязанностей священника. Но, как говорится, хороша ложка к обеду. Все, что я хотел сказать, уже сказал. И теперь пришло время заниматься монашеским деланием — служением и молитвой.

— В «Лампаде» была опубликована ваша статья-исповедь «Искушение старой верой». Многих людей изумила ваша искренность и тот непростой путь, которым вы идете. Некоторые, возможно, были несколько смущены вашим временным уходом к старообрядцам. И все же большинство наших читателей отнеслись к вам с сочувствием. Но статью читали и многие старообрядцы. В их отзывах в интернете было, к сожалению, много злобы, непримиримости. Не было попыток вас понять, но были попытки с вами морально расправиться. Как вы оцениваете реакцию старообрядцев на вашу статью?

— На том старообрядческом интернет-сайте, где обсуждали мою статью, «тусуются», как сейчас говорят, всего несколько человек, которые не представляют собой истинное лицо старообрядчества. Наша самарская община и московская община старообрядцев отнеслись ко мне по-доброму. Мне писали очень теплые письма, я с ними переписывался. Старообрядческий сайт — это не все старообрядчество, и там есть несколько людей, которых сами старообрядцы стыдятся. Это своеобразные экстремисты, такие бывают и среди Православных. А в основном я встретил понимание.

Надо осознавать, что старообрядчество — это все-таки раскол. И события, которые произошли в XVII веке — это дикий русский путь. Он не был путем цивилизованного, просветленного восточного Христианства. Я напомнил моим оппонентам про преподобного Максима Исповедника, который в VII веке увидел признаки ереси в поведении Константинопольского Патриарха и обратился к Епископу Римскому — Папе Мартину. Был созван Собор Епископов, Патриарх был отлучен, предан анафеме. Последствия для инициаторов Собора были тяжелыми: Папа Мартин был казнен, Максим Исповедник замучен. Но тем не менее то, что они сделали — это канонический путь. Любой Православный человек, заметив признаки ереси, должен обратиться к Епископу с просьбой созвать Собор и разобраться. Есть ересь или ее нет, должен решать Собор Епископов, а не оголтелые фанатики. В России в ту пору было обратное. Когда люди увидели, что Патриарх Никон предпринимает некие непонятные для них действия, они с ходу, без разбирательств объявили его еретиком, антихристом, и стали полыхать срубы… Это тупиковый путь. Надо было действовать иначе.

— Вы жалеете, что оголили свою израненную душу в том интервью?

— Нет.

— Я колебался, публиковать вашу исповедь или нет. Ведь согласитесь, в этом есть соблазн: уважаемый священник вдруг переметнулся к старообрядцам… Но когда все-таки решил опубликовать ее в журнале «Лампада» и мы начали работу над выпуском номера, в окне вдруг увидели радугу. Не думаю, что это было случайностью.

— Я окончил дискуссию со старообрядцами. Повинился в том числе и перед ними. Но я же не мог молчать о том своем опыте ухода в раскол. Молчанием Бог предается.

— Вас можно будет уже с завтрашнего дня называть абхазским пустынником?

— Не знаю, где буду находиться и можно ли это называть пустыней. И на подворье, и в скиту очень небольшая община, всего человек семь, наверное. В горах я не был, у меня пропуска тогда не было, а внизу видел всего четверых.

— В эти дни получено следственное дело вашего земляка Ивана Андреевича Авдейчева, расстрелянного в годы репрессий. Это человек из вашего родного села, из Сырейки. Что вы можете рассказать нам про него?

— Когда я стал изучать историю Сырейки, нашел в архиве книгу духовной консистории — приходские метрики. Смотрел там списки брачующихся, крещаемых, отпеваний, погребений и нашел там свою бабушку. И там же наткнулся на запись о венчании Ивана Андреевича Авдейчева в 1916 году. Удивился: вот еще один родственник нашелся. Другие сведения об Иване Андреевиче нашлись, когда мы получили из ФСБ данные о сырейских мучениках. На этих данных была основана публикация в «Лампаде», и в интернете на сайте «Благовеста» ее можно найти. Судя по всему, Иван Андреевич мой дальний родственник. Потому что фамилия Авдейчев — это сырейская фамилия.

Сведения о нем мы получили довольно сжатые, лишь общую информацию. А потом мне позвонила Татьяна Петровна, внучка Ивана Андреевича, и предложила встретиться. Она живет в Самаре, и мы стали с ней общаться. Краткая справка из архивов ФСБ может даваться по запросу, а вот копия следственного дела выдается только ближайшим родственникам репрессированного. И вот накануне престольного праздника, 7 ноября, Татьяна Петровна мне звонит и говорит, что вечером им выдадут копию следственного дела, и они мне его привезут. Я вдруг понимаю, что привезут они мне эту копию 8 ноября, в престольный праздник нашего сырейского храма во имя Великомученика Димитрия Солунского. Вот такое удивительное совпадение! Они приехали под конец праздничной Литургии, передали мне копию следственного дела Ивана Андреевича Авдейчева.

— Что вы можете рассказать об этом человеке?

— Расстреляли Ивана Андреевича 8 февраля 1938 года, было ему 38 лет. Если посмотреть на его фотографию, видно, что церковник. У него было пятеро детей. Был он хороший, крепкий хозяин. Имел кузницу свою, хозяйство, лошадей, батраки у него были. До революции в Сырейке была чайная, он владел ей вместе со своей матерью. Неграмотный — он в следственном деле расписывался крестиками. Его научили расписываться, он писал буквы иногда, но в основном ставил крестики. Ходил в церковь неукоснительно. В 1930 году его арестовывают, и он дает показания, что действительно вел разговоры о советском строе как антихристовом. Со многими обвинениями соглашается. Но его вдруг отпускают. Повторный арест был в 1933 году. Снова идет следствие, он опять не отрицает, что враждебно относится к советской власти. И его опять отпускают почему-то. И потом уже был третий арест, осенью 1936 года. Тут он все отрицает, вины не признает, и тем не менее его приговаривают к расстрелу. Его младшему сыну, Петру, отцу той самой Татьяны Петровны, которая сейчас живет в Самаре, было тогда всего шесть лет.

Когда его первый раз выпустили из-под следствия, он стал близко общаться со священномучеником Александром (Трапицыным), в ту пору Самарским Архиепископом. Владыка Александр благословил Ивана Андреевича купить дом в Самаре и уехать из Сырейки. И он покупает дом на улице Пензенской, 136. Владыка благословил его открыть в этом доме тайную церковь. Об этой церкви мы уже знали из протоколов допросов сырейского священника Николая Евтропова, расстрелянного 26 января 1938 года. Там говорится, что в этой церкви совершали Богослужения «приезжие попы». Из Сырейки приезжали священники, из других сел, и служили.

Иван Андреевич был подвижником веры. Он имел дар целительства. По благословению Архиепископа Александра принимал больных. Его внучка рассказывала, что толпы людей стояли на улице, ждали своей очереди на прием. Все это властями какое-то время попускалось. Многие были благодарны ему за помощь. В его домашней церкви на улице Пензенской была чудотворная икона Божией Матери, к которой стекались верующие.

— Вам жалко покидать свою родную Сырейку, храм, который вы построили, прихожан, которых столько лет окормляли?

— Я сам удивляюсь, как все благодатно получилось. По древним канонам положено кандидатов на священство выдвигать из своей общины. Мы специально этого не добивались, но получилось именно так. Сейчас приход в Сырейке возглавил священник Георгий Крестьянинов. Он два года в нашу общину приезжал вместе с женой и дочерью, молился с нами. Его хорошо знают все прихожане, и он любит наш приход. Пока он живет в Царевщине, но хочет перебираться жить в Сырейку.

— Теперь связаться с вами будет непросто?

— Нет, почему же. Игумен Ефрем благословил пользоваться интернетом и телефоном, в монастыре все это есть. Я буду поддерживать связь и с Кинельской епархией, с Владыкой Софронием.

— Завтра у вас начнется другая жизнь. Как ваше настроение?

— По большому счету, еду в неизвестность. Я жил на Сочинском подворье всего двое суток. Что меня там ждет, не знаю, только на Бога надеюсь. С отцом Ефремом тоже виделся всего дважды: один раз в Москве, другой раз на подворье. Я его знаю скорее по книгам, которые он пишет под псевдонимом «игумен N». Но что бы там ни ждало меня, буду в послушании, как и положено монаху.

— Какие пожелания от наших читателей хотели бы вы услышать себе в дорогу?

— Помощи Божией, что еще можно пожелать!

— Прошу вас молиться о редакции, о тех, кто с вами как-то связан. Не забывайте нас в молитвах в абхазских горах, где ничто не может отвлекать от молитвы, кроме темных сил…

— … и самого себя. Игумен Ефрем благословил привезти с собой два синодика — о здравии и заупокойный, поэтому, конечно, буду молиться обо всех.

— Ботинки новые, смотрю, у вас…

— Да, купил себе ботинки, долго выбирал. Не знаю, где окажусь там, в горах обувь может стать даже вопросом выживания…

— Что больше всего жаль оставлять в миру? Детей, наверное?

— Наоборот, детям надо дать возможность самим полететь дальше. Я вроде не далеко от них буду, а для молитвы вообще нет расстояний. Жалко, что могилы родные остаются — на сырейском кладбище в одном месте у меня лежат и родители, и жена…

— Ну что ж, отец Антипа, желаем вам Ангела Хранителя в дорогу и крыльев вашей молитве.

Иеромонах Антипа (Авдейчев). Записал Антон Жоголев.

См также.