Наш трудный и умный русский язык (окончание)

Главы из будущей книги Василия Ирзабекова «Русское Солнце, или Новые тайны Русского Слова».

Начало см.

Специальное спасибо

Во все века русский человек, придя домой или, скажем, в гости, после традиционного пожелания мира этому дому привычно искал глазами красный угол, дабы осенить себя крестным знамением. Таковыми были замечательные традиции благочестия. Позже большевики окрестят красными уголками места своего, так называемого, культурного досуга, что, впрочем, совершенно незнакомо современным молодым людям. Ныне же в иных домах стало признаком хорошего тона, принимая у себя дорогих гостей, подробно поведать им о системе фэн-шуя в собственном жилище. Чтобы не подумали о них как о людях некультурных, или, как принято выражаться ныне, не продвинутых.
На одной из огромных московских афиш, приглашающих посетить концерт новомодного иностранного певца, прочел фразу «специальное спасибо» в адрес какой-то фирмы, оказавшей содействие. Но ведь это грубая калька с английского special thank! Господа хорошие, так принято говорить у них, но не у нас. Да это элементарно не по-русски! У нас принято выражать особую благодарность, глубокую благодарность, благодарность искреннюю. Но уж никак не специальную. А ведь иные молодые (и не очень) люди и впрямь поверят, что можно благодарить кого-то, выражая это пресловутым заокеанским: «специальное спасибо». А вот на другой афише, возвещающей о концерте выдающегося итальянского композитора Эннио Мориконе, ему почему-то присвоили звание «Миллионер мелодий». Или авторы полагают, что без упоминания финансового состояния нынешней публике трудно внушить величие музыкального дарования?
Припомним, с какой прискорбной легкостью стали мы называть величественное здание, в котором вот уже второе десятилетие восседает правительство новой России, на американский манер Белым Домом, который иные отечественные не в меру ретивые журналисты именуют в прессе еще и на сокращенный манер бэдэ? Поначалу казалось, что это так — шутка, поговорят-поговорят и перестанут. Да нет, не перестали. И ныне, куда ни поедешь, в больших и малых городах: всюду здания, в которых трудится местная власть, будь то даже непривлекательная одноэтажка в какой-нибудь глуши, непременно — Белый Дом. Сколько ж можно обезьянничать, господа хорошие?! А вот когда автор этих строк около четырех десятилетий назад трудился вожатым в летнем пионерском лагере в одном бакинском пригороде, то дети, помнится, прозвали «белым домом», простите великодушно, общественный, выбеленный известкой, сортир. Что ни говорите, а в этом варианте наличествует, как мне кажется, куда более хорошего вкуса и меткого глаза.

«По-немецки цацки-пецки…»

Недавно довелось (в который раз!) посмотреть замечательный (сейчас бы сказали культовый) кинофильм времен моей юности — «Республика ШКИД». Помните, есть там еще такой запоминающийся колоритный герой-безпризорник по прозвищу «Мамочка». И вот, надо же, только сейчас обратил внимание на то, чего раньше почему-то не замечал. Итак, «Мамочка» на первом уроке. Входит учительница немецкого языка и, обращаясь к нему, спрашивает, знаком ли он с этим иностранным языком, на что получает утвердительный ответ. Тогда «немка» (она и в самом деле немка, раньше это было обычным делом) просит его сказать что-нибудь по-немецки, и слышит в ответ: «По-немецки — цацки-пецки, а по-русски — бутерброд». Вы догадались, почему этот фрагмент не привлекал моего особого внимания, а казался просто забавным? Ведь даже не знакомые с языком Гейне знают, что бутерброд с немецкого переводится буквально как хлеб с маслом. Да этот «Мамочка» просто наглец! Но, как это не покажется парадоксальным, бутерброд, пришедший к нам из Германии, наверняка, еще в петровские времена, к тому времени уже давно был русским словом, вполне обрусевшим, несмотря на свое довольно прозрачное происхождение. Да-да, пресловутый бутерброд — и не только для «Мамочки», а и для всех нас, до сравнительно недавнего времени — это слово из русского языка. А по-немецки, то есть не по-нашему, конечно же, цацки-пецки. Как, должно быть, улыбаются изучающие русский язык немцы, когда слышат такое привычное для всех нас: «Тебе бутерброд с сыром или колбасой?» Вспомним, у кого из нас не было в детстве хрестоматийного маршаковского: «Никто не скажет мне, что я тиран и сумасброд, за то, что к завтраку люблю хороший бутерброд». Да, благословенные были времена… Ныне же вас попросту могут в России не понять. Бутерброд исчез не только из меню кафе и баров, его нет и в лексиконе нашей нынешней детворы. Если же додумаетесь употребить в своей речи вместо привычного русского бутерброда американский сандвич, — тогда совсем другое дело! Куда как наглядная невеселая иллюстрация ползучей «американизации» нашего с вами общенационального языка. Вот вам и цацки-пецки…

Осторожно: печатное слово!

Вопрос этот не давал покоя автору много лет: почему русские люди — как никакие иные — так по-детски доверчивы к печатному слову? И не просто доверчивы, а доверчивы прямо-таки слепо. Иной раз услышишь от какого-нибудь взрослого почтенного человека такое — аж волосы дыбом! Спрашиваешь: уважаемый, ну, кто вам это сказал, где вы это увидели, с чего вы это взяли, этот бред, эту дичь? И слышишь нередко в ответ: так это же в газете написано, я сам читал, своими глазами! Описанная ситуация наверняка хорошо знакома и вам. Начинаешь выяснять, а что это за газета такая, что за журнал, в которых вычитаны эти перлы. И тут начинается самое главное. Оказывается, что «источник информации» из разряда таковых (порой и листовка у входа в метро), который порядочному человеку и в руки-то брать совестно, а не только читать и строить на этом основании свои взгляды и умозаключения. Этой, так называемой желтой, а по сути серой прессы сегодня, увы и ах, пруд пруди. Тот безпредел, что творится на поприще, традиционно называемом русской словесностью, вообще заслуживает отдельного строго разговора. Чего стоят многочисленные «литературные произведения», которыми уставлены сегодня полки книжных магазинов. Их страницы наводнены героями, которые, не замечая нас с вами, читателей, грязно совокупляются, говорят пошлости, матерятся и «ботают по фене». Правда, это не мешает их активной рекламе, в том числе, и, нередко, такими средствами массовой информации, как радио с обязывающим ко многому названием «Культура». Чего стоят одни названия: «Блуда и мудо», «Роман с кокаином», «Черничная тошниловка»… Небезынтересная деталь: мудо — это, как выясняется, аббревиатура, и в расшифрованном виде есть муниципальное управление дошкольного образования, вроде как ничего «криминального». Однако цель достигнута — признайтесь, вы уже испытали невольный шок, прочитав или услышав это слово. Что-то передернулось внутри, в душе, что-то непристойное и двусмысленное слышится во всем этом русскому уху. Так на это ж и расчет!
В год Русского Языка автору довелось поучаствовать в работе интересной конференции в городе Сыктывкаре, столице Республики Коми, где, в числе прочих проблем, рассматривалась и злободневная тема пропаганды сквернословия, мата в словесности, претендующей на высокое звание художественной. Всем запомнилось яркое выступление местного поэта Андрея Попова, прочитавшего стихотворение «Африка в год Русского Языка», эпиграфом к которому взяты хрестоматийные строки Вл. Маяковского: «Да будь я негром преклонных годов, и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Послушайте, оно того заслуживает:

Если б я родился в Гане,
Негром был бы я, поди.
Наблюдал бы, как в саванне
Льют муссонные дожди.

На берег слоновой кости,
После дождичка в четверг,
Я ходил бы к неграм в гости
На костер и фейерверк.

И, томим духовной жаждой,
Ел бананы на обед…
Так состарился б однажды — 
Негром стал преклонных лет.

И готовился б на небо
Уходить, да в некий миг
Вдруг решил, что надо мне бы
Русский выучить язык.

Эх, ребята-негритята,
До седых дожил волос,
А ни слова русским матом
Слышать мне не довелось!

А на нем, под звуки лиры,
Говорят любимцы муз,
Например, Тимур Кибиров
Или Алешковский Юз.

Рано жизнь еще итожить — 
Умирать я не готов.
Как же это с черной кожей
Прожил я без чёрных слов?!

Зловещая тень ворона либерализации, как и всех представителей этого семейства, предпочитающих лакомиться падалью, нависла и над не подозревающими ничего дурного головками нашей детворы, скажем прямо, не шибко читающей, но все же порой берущей в руки книжки и журнальчики. А потому даже в школьных (!) книжных киосках можно встретить подчас журнал для девочек, напичканный всевозможными магическими и колдовскими ухищрениями, с весьма красноречивым названием «Маленькая ведьма». А вот объемистая, ярко проиллюстрированная книга с весьма респектабельным названием «Энциклопедия для девочек», которую соседский мальчик как-то преподнес моей младшей дочери на именины, содержит такое, что отроковицам нашим лучше бы ее не касаться вовсе. Попадались подобные «энциклопедии» и для мальчиков.
Но разве ж подобная макулатура издается только в нашем Отечестве? Да нет, и за его рубежами этого «добра» хоть отбавляй, но там ее распространение строго регламентировано. У нас же, если решил прикупить какое-нибудь безобидное издание вроде «АиФ», непременно столкнешься со множеством изданий откровенно эротического содержания, призывно расставленных по всему периметру газетного киоска… по соседству с детскими журнальчиками.
И все же, все же… почему именно у нас такое безпредельное, чуть не на уровне подсознания, доверие к печатному слову вообще?
Интересно, что по этому поводу думаете вы; автор же, по некотором размышлении, пришел к выводу, что эта черта русского характера, а вернее сказать, русской натуры является чуть не генетической. И вот почему. Если вспомним, первой печатной книгой на Руси был «Апостол», изданный первопечатником Иваном Федоровым. В этом-то и кроется, как мне кажется, корень проблемы. В течение многих поколений эта священная книга, да еще «Псалтирь» с «Часословом» были первыми, заветными печатными изданиями, по которым детки учились грамоте. Таким образом, первая печатная продукция, которую юный (и не совсем) русский человек трепетно брал в руки, было, по сути, Священное Писание. И потому может ли книга, как таковая, печатное слово вообще, быть вульгарным, пошлым, нечистым, греховным? И, возможно, поэтому фраза «я сам читал» приобрела со временем на Руси чуть не сакральный смысл и звучание.
Не мною сказано, что нередко досадные изъяны русской жизни есть прямое продолжение русских же высочайших достоинств. И как же умело воспользовались этим обстоятельством лукавые большевички, столетие назад наводнившие страну нашу подлыми листовками да лживыми прокламациями. И как же воистину иезуитски был назван главный печатный орган коммунистов — «Правда». Как тонко был сделан расчет на того русского человека, что из века в век, каждую Божественную Литургию, слышал в храме, да и сам пел слова, изреченные Самим Спасителя: «Блаженны алчущие и жаждущие правды…» (Мф. 5, 6), а ещё: «Блаженны изгнанные за правду…» (Мф. 5, 10). Да и «правд» этих, если вспомним недавнее еще прошлое наше, было пруд пруди: тут тебе и «пионерская» по копеечке за штучку, и «комсомольская» за двушку, и «московская»… Да всех и не перечислишь, что ни город, что ни район везде своя «правда». Та, что самая-самая…
«Да я сам читал!» — какая знакомая расхожая фраза. Выходит, не зря мы из десятилетия в десятилетие слыли самой читающей страной в мире. Чего только за это время не было впихнуто в наши бедовые головушки, каким только ядом не отравлены наши бедные души. По сей день горько отрыгивается. Ныне же к этой дурной привычке прибавилось ещё и: «Да я сам по телевизору видел!». Но говорить об этом, поверьте, нет уже никаких сил. Так что увольте, ради всего святого. Христа ради!

Колбаса — это такая рыба

Вспомним, как еще со школьной скамьи приучали нас пользоваться словарями, что было очень правильно. А потому любой — на выбор — словарь по инерции воспринимается многими как истина в последней инстанции. Одна из печальных примет нашего времени заключается еще и в том, что ныне словарь словарю рознь. И не только потому, что на полках наших книжных магазинов уже не первый год можно лицезреть такие, с позволения сказать, издания, как «Словарь русского мата». Автору довелось познакомиться с учебным этимолого-орфографическим словарем «Славянизмы», изданным в 2005 году Новосибирским институтом повышения квалификации и переподготовки работников образования. Остановлюсь лишь на двух словах, об одном из которых уже мы говорили ранее, да-да, все о том же человеке. И не только потому, что здесь все те же «чело» и «век», правда, со ссылкой на «языковеда Шахматова». Но почему такая унылая однобокость, почему полностью отсутствуют ссылки на иную версию, на тех же А.С. Шишкова, ученого схиигумена Парфения, «Полный славяно-русский словарь» Дьяченко? Не правильнее ли показать читателю весь спектр мнений по этому важному вопросу, — ведь речь-то идет о нас самих, о человеках?! Но самое потешное «открытие» ожидает пользователей этого словаря еще впереди, если решите, к примеру, полюбопытствовать о происхождении такого популярного русского слова, как колбаса. Надо воистину обладать недюжинным чувством юмора, чтобы всерьез воспринять изложенную здесь версию о происхождении этого вкусного слова от колбь — «рыба». Далее авторы пишут, что «исходный корень кол — тот же, что и в словах колоть, колючий». Да, «колоть колючую колбасу» — это уже из области сюрреализма. Или два филолога Е.П. Филатова и Н.В. Максимова с детской наивностью приняли на веру расхожую поговорку о том, что лучшая рыба — это колбаса? Но тогда информацию об этом, наверняка, уместнее расположить в каком-нибудь юмористическом журнале. Самое же смешное состоит в том, что татарское по происхождению слово колбаса оказывается ещё и славянизмом (!) Произошло же оно, уважаемый читатель, от двух татарских слов: кол — что значит рука, и бас — что значит давить. То есть, слово это есть, по сути, описание самого процесса приготовления популярного в народе нашем деликатеса, когда рукой продавливали мясной фарш в приготовленную для этого кишку. И пусть прошли века, технология изменилась лишь тем, что роль этой самой руки выполняет ныне машина.
А теперь о совсем несмешном, точнее, об очень грустном. Листая упомянутую книжку, авторами которой, судя по их фамилиям, являются два русских человека, не мог не обратить внимания на то прискорбное обстоятельство, что слово Бог прописано всюду с маленькой буквы. Господи, помилуй! Что это с вами, господа хорошие?!

Василий Ирзабеков

г. Москва

26.12.2008