Фрау Дарья

Дарья Леонтьевна Фонина. Рязанская область, середина 1980-х годов. Фото из архива внука, Н.И.Фонина.

Быль.

Всем не вернувшимся с войны посвящается.

Не такая уж старая она была. Но вот спина все чаще ныла, голова побаливала. А сегодня так и вообще не хотелось вставать.
Вечерело. Пора, давно пора было идти…
Дарья пересилила себя и пошла. Она ходила на околицу каждый Божий день. И соседки грустно смотрели ей вослед.
А она всё шла и шла…

Загорск, Московская область. 1941 год.
Арсентию было уже за сорок. По тем временам его считали чуть ли не стариком. Да и завод, на котором он работал, дал ему бронь. И незачем было Дарье волноваться, да вот
сердце-вещун замирало в тоске, чувствовало неладное.
Место тут было намоленное, Лавра рядом. Так разве же пойдешь в храм? Засмеют или, того хуже, доложат куда следует. Лучше уж и не думать об этом, и без того горя хватает.
Бронь бронью, а на заводе сегодня был митинг. Слушали сводку информбюро. Страшно было. Страшно за тех, кто уже был под немцем. Страшно за тех, кто воевал. Но еще сильнее билось сердце, когда каждый вспоминал о своих детях, женах, матерях.
Высокий, по-мужски красивый рабочий вышел на трибуну.
Голос его звучал пламенным призывом. Волосы его ласкал ветер, невесть как забредший в этот подмосковный городок в середине июля. Он говорил и говорил, страстно клеймил позором вероломно напавших на Родину фашистов. Он умел убеждать, вести людей за собой. Тяжело было слушать, что немцы 9 июля заняли Псков и продолжили наступление на ленинградском и таллинском направлениях.
«Родина в опасности», - набатом прозвучали эти страшные слова, и Арсентий вдруг осознал, что не может оставаться в тылу. С трибуны продолжал доноситься уверенный голос статного рабочего, но Арсентий уже ничего не слышал, он пробивался к столу возле трибуны, за которым сидели какие-то военные и принимали заявления добровольцев.
А Дарья… Дарья пока еще ни о чем не догадывалась…

Рязанская область. Сентябрь 1941 года.
Ну зачем она ослушалась мужа! Ведь говорил же Арсентий при расставании, чтобы не смела из Загорска уезжать, что теперь на нее ложится ответственность за семью, что должна она верить в скорую победу и ждать его возвращения.
Нет, она не возражала, да и попробуй ему возразить! Высокий, умный, он все умел, все знал, заботился о жене и детях, вот и в Загорске еще задолго до войны нашел интересную работу, обустроился, семью привез…
Как же хорошо им было вместе! Мосточки соорудил, стирает она белье, а он ненароком зачерпнет горсть воды и брызгами холодными ее разгоряченное лицо охладит, а потом оглянется по сторонам… и поцелует нежно, словно только что влюбился в юную Дашеньку свою.
Или принесет в дом охапку дров да и скажет, что всегда, до старости будет ей во всем помогать, не то, что другие.
А сегодня Дарье вспомнилась поездка в Москву. Арсентий город показывал, рассказывал взахлеб обо всем, словно был не рязанским, а всю жизнь жил в столице. В зоопарк ходили,
эскимо на палочке ели, пирожки с печенкой около метро купили. В жизни ничего вкуснее она не ела!
А как весело было, когда он друзей своих приглашал в дом!
Улыбнется Дарье и запоет, голос хороший у него, глаза радостью полнятся. Не могла нарадоваться своему счастью Дарьюшка.
И все вмиг оборвалось.
«От советского информбюро…»
Стоят женщины и слушают, ждут весточку, а Дарье и ждать нечего. Другим мужья написали, кто где служит. А она ни одного письма не получила. Ждала июль, ждала август. В военкомат бегала, да все безполезно. Ждите! Вот и весь сказ.
Тем временем в Загорске ей не давала покоя односельчанка, уговаривала вернуться в рязанскую глубинку, на родину. Не хотелось Дарье ослушаться мужа, но томила неизвестность, на сердце было неспокойно. Да и город чужой, только вот близость Лавры успокаивала. Приучила ее мать уповать на Господа.
Вот она и молилась тайно.
Слухи о возможности взятия немцами Москвы кружились в воздухе.
А еще кто-то ненароком обронил фразу, что вроде как добровольцы попали под Вязьму, а там шли ожесточенные бои.
Никто ни о чем не говорил, но даже детишки попритихли.
Было страшно за них. И она решилась ехать.
Лучше бы она этого не делала. В Загорске хоть как-то, но жили. А здесь никому она не была нужна, и назад уже невозможно было вернуться…

Германия. Концлагерь Шталаг 326  (Дорога в ад). Август 1941 года.
Арсентий даже и повоевать толком не успел. Их, необученных, бросили под Вязьму. Противник наступал…
Немцы старались убить пленных на месте. Тех же, которые по своим физическим данным могли бы принести пользу рейху, отправляли в вагонах для скота в Германию. Многие умирали в пути.
Арсентий остался жив. Истощенный, высокий, он был уже тогда похож на скелет. А впереди были три года ада.

Историческая справка. Шталаг 326 (VI K) был образован в мае 1941 года. Тогда, еще до нападения фашистов на Советский Союз, на окраине Штукенброка, на месте бывшего учебного полигона Зенне колючей проволокой было обнесено поле площадью 400 на 1200 метров, на котором возвели бараки для охранников и вырыли водяные колодцы.
7 июля 1941 года сюда прибыли первые семь тысяч советских пленных. В вагонах для скота их привезли на близлежащую железнодорожную станцию и оттуда пешим маршем пригнали в лагерь.
Воспоминания бывшего узника:
«Тяжелые испытания и муки начались для советских пленных еще до прибытия в лагерь. После многих дней и даже недель, проведенных под открытым небом на месте взятия в плен, с дневным пайком, состоявшим из пригоршни необмолоченной гречихи и чуть-чуть воды, пленных группами по 60-70 человек погрузили в небольшие товарные вагоны. Ни сидеть, ни лежать в них было невозможно. Дорога на запад длилась пять-семь дней. На весь путь выдали по 150-300 граммов хлеба; воду давали не каждый день. Многочисленным раненым и больным в пути не оказывали никакой медицинской помощи. По прибытии на место назначения из каждого вагона выгружали до десяти трупов».

Военнопленным, первыми прибывшим в Зенне, пришлось строить лагерь с нуля. Измученные и голодные, промокшие под дождем и продрогшие до костей, они день и ночь проводили под открытым небом. Дневной рацион составлял 700-800 калорий - треть того, что человеку требуется для поддержания жизни. Недоедание, холод и антисанитария стали главными причинами распространения эпидемий сыпного тифа и дизентерии, от которых в первые недели плена умерли около тысячи человек.
Шталаг 326 стал поставлять рабочую силу на металлургические заводы и шахты Рура и снабжать ею близлежащие предприятия. Условия труда были самыми суровыми, эксплуатация - самой жестокой. Чуть лучше приходилось лишь тем, кто работал в сельском хозяйстве.
Заболевших или обезсилевших, потерявших работоспособность пленных возвращали «на поправку» в лагерь. На практике такое возвращение было равносильно смертному приговору, хотя в лагере и не производили массовых расстрелов.
В 1942 году лагерь «укрепили» отрядом эсэсовцев с собаками. Они были не просто фактором устрашения, в их задачи входил также поиск совершивших побег. При поимке беглецов расстреливали на месте или отправляли для уничтожения в Бухенвальд. 
42 советских офицера были расстреляны в Зенне «за уклонение от работы».
С 1941 по 1945 гг. через лагерь прошли 300 тысяч заключенных, 65 тысяч из них не пережили плена.
Хоронили умерших в 36 братских могилах, длиной 112 метров каждая. Под наваленными в несколько этажей трупами взрослых заключенных позже были обнаружены останки примерно тысячи детей и подростков, захваченных фашистами под предлогом борьбы с партизанами.
Освобождение пришло в лагерь 2 апреля 1945 года.
Американский военный журналист Джон Меклин, находившийся среди освободителей и описавший увиденное, в своем репортаже потрясенно заметил: «Если бывшие здесь сегодня американцы раньше по случайности не испытывали ненависти к немцам, то отныне они их будут ненавидеть наверняка».

Рязанская область. Октябрь 1941 года.
Страшную весть Дарье вручили в холодный дождливый день. Дождалась-таки весточку от любимого… Не упала Дарья на сырую землю, не завыла. Да и не похоронка это была вовсе. «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ». Так было написано. Это она уже под вечер прочитала. А пока шла и шла, куда глаза глядят, туда и шла. Бумажку только эту страшную под телогрейку спрятала от дождя. Поближе к сердцу.
Долго бродила Дарья, пока не очутилась за околицей. Оглянулась вокруг и уже спокойно сказала себе: «Тут я его и буду ждать! Отсюда он и придет!»

Загорск. Май 1940 года.
Арсентий приближался к своему дому в приподнятом настроении.
Проходил мимо рынка и увидел женщину, торгующую платками с кистями. Именно о таком платке мечтала его Дарьюшка.
Долго стоял, не решаясь сделать выбор. Были там платки и побольше, и поменьше, и с розами, и с другими замысловатыми цветами. Растерялся Арсентий. А женщина, видя его терзания, улыбнулась доброй, светящейся какой-то улыбкой, и спросила, какие глаза у его жены. Сразу встрепенулся Арсентий, представил мысленно Дашеньку свою и без колебаний ответил, что глаза у нее… красивые!
Тут уж все вокруг рассмеялись, радостно на душе стало и у Арсентия.
Сразу вспомнил, что глаза у Дарьи серовато-синие. Это по погоде. И по настроению. Загрустит - серые. Платье любимое голубое оденет - синие. Только некогда ей было грустить. Дел много!
И нашел среди всех платков просто чудо, а не подарок. На черном поле - розовые розы. И не только розы, а еще и невиданные голубовато-зеленые листья у этих роз. И такой яркий, нарядный, весенний платок этот был, что всю дорогу до дома он улыбался, представляя, как Дарьюшка обрадуется.
Дарья просто глазам не могла поверить! Ну конечно же, видела она, что продаются такие платки. Но ведь дорого! Да и не молодая она уже, сорок лет! А сама зарделась, на плечи накинула платок, залюбовался Арсентий, и сердце замерло, до того хороша была Дарья!
Все лето по вечерам набрасывала на плечи красавица-жена его подарок. Очень уж он ей шел!
И весной 1941 года Дарья вновь вынула из шкафа свою самую главную драгоценность, платок с кистями. Голубое платье любимое, этот платок и сияющие голубизной неба глаза.
Такой она приходила к Арсентию в снах. Такой он ее себе представлял, когда из последних сил вставал и выходил из барака.
Он так хотел жить, так хотел вернуться к своей Дарье!

Рязанская область. Май 1945 года.
Поседевшая, постаревшая Дарья шла на околицу. С того самого памятного дня в октябре 1941 года, когда ей вручили ту страшную бумагу, оповещавшую, что ее муж, Фонин Арсентий Яковлевич, 1899 года рождения, «пропал без вести»,  она, его верная и законная супруга Фонина Дария (Дарья) Леонтьевна, 1900 года рождения, почти каждый день ходила на околицу встречать своего любимого. Не была она в декабре 1942 года, когда металась несколько дней в горячке, да еще в феврале сорок четвертого, когда от истощения не было сил встать. А так ежедневно ходила. В сентябре 1943 года именно она первой издалека еще увидела Степана, мужа Татьяны, которая и уговорила ее вернуться назад на Рязанщину. Был Степушка без ноги и страшно заикался, но на то и Дарья на месте была, чтоб донести его мешок до самого дома да про своего Арсентия порасспрашивать.
Про Арсентия он не знал ничего. А тут и Татьяна выскочила и закричала, зарыдала, запричитала от радости, не до расспросов было. Сразу и другие вдовы и детишки прибежали к ним, кто трогал шинель, кто пытался перекричать Татьяну и узнать что-нибудь о других солдатах…
Через несколько дней Таня шепотом рассказала Дарье о том, что почти все добровольцы либо погибли, либо пропали без вести. Цел и невредим был только тот агитатор, который выступал с трибуны. Сам-то он заявление не написал, воспользовался бронью и продолжал работать в Загорске.

Германия. Концлагерь Оснабрюк. 13 мая 1944 года.
Когда и почему Арсентия перевели в этот лагерь из Шталага 326, выяснить не удалось. Работал ли он, как и другие заключенные, в рудниках, или где-то в другом месте, били ли его, как других заключенных, прикладом по голове, травили ли его специально обученными псами, точно не известно. Но доподлинно известно, что досталась ему, как и очень многим нашим соотечественникам, да и не только им, а и другим жертвам фашизма, страшная доля.
Он ушел добровольцем на фронт, оставил жену и детей на произвол судьбы. Он шел защищать свою родину. И не его вина, что силы в тот момент были неравны, что попал он в плен, как тысячи и тысячи солдат.
Знал ли он, что к семьям «пропавших без вести» будут относиться не как к семьям героев, а как к семьям чуть ли не преступников? Это тоже не удалось выяснить.
Но абсолютно очевидно, что он до последнего дня своей жизни мечтал вернуться домой, обнять свою Дарью, увидеть своих повзрослевших детей, дождаться внуков.
А если бы вернулся? Разве не мог бы он тогда оказаться уже в советском лагере где-нибудь на Колыме?
Но он не вернулся. Он не узнал, что Дарья ослушалась и покинула Загорск, и продолжал представлять ее в нарядном платке с кистями у стен Лавры. Он не узнал, как растут его дети, как Дарьюшка ходит каждый день  встречать его на околицу. Он ничего не узнал. Он ведь так и остался для своей красавицы Дарьи навечно «БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИМ».
В тот майский день 1944 года рука писаря в концлагере Оснабрюк поставит последнюю отметку в карточке учета военнопленного Фонина Арсентия Яковлевича: «Умер 13.05.1944 г.».
И еще сделает приписку: «О смерти следует сообщить ФРАУ ДАРЬЕ ФОНИНОЙ», а адрес написали не Загорск, а Рязанскую область. Видимо, Арсентий все-таки чувствовал, что уедет Дарьюшка на родину.

Страницы личного дела узника концлагеря Арсентия Фонина.

Американские войска освободили военнопленных в мае 1945 года, но Арсентий, как и тысячи других русских солдат, не дожил до освобождения, не выдержал плена.
Документы с пометкой, что местом захоронения солдата является Хегерт, городок вблизи концлагеря, и даже с указанием номера братской могилы, союзники передали командованию наших войск. А те, в свою очередь, передали… куда следует.
Архивы были строго засекречены. Хотя непонятно, для чего засекречивать списки замученных в фашистских концлагерях людей?
Вдовам погибших полагались какие-то льготы, а тех, кто «пропал без вести», и за людей не считали.
О чем он думал, Арсентий, прощаясь с жизнью? Он так любил свою Дарью, что был уверен, что она его ждет, что выплакала все глаза, до чего же ему хотелось, чтобы она хотя бы о его участи узнала! НЕ УЗНАЛА. Под грифом «Секретно» хранилась столь важная и даже спасительная весть. Спасительная, потому что смогла бы тогда Дарья отпеть своего мужа, молиться за упокой его души. И дети бы молились, и внуки, и правнуки… Она и так всегда молилась, но вот не знала, куда свечку ставить, может, жив ее Арсентий, мало ли что, а вдруг в плен попал, где-нибудь на чужбине оказался, а весточку подать не может, всякое ведь бывает…

Рязанская область. 1985 год.
Совсем постарела Дарья. Все труднее ей было ходить на околицу. Но шла… Правда, в 1953 году 5 марта не ходила. Сталин ведь умер. Плакали все. А потом 12 апреля 1961 года не пошла. Гагарин в космос полетел!!!
А потом… потом исправно ходила. Один раз даже платок свой памятный на плечи набросила. Когда 80 лет исполнилось. Ходила и ждала. Все сорок лет после победы ходила на околицу. Все сорок лет ждала.
Подумаешь, какая-то Дарья ждет своего Арсентия на Рязанщине, а какая-нибудь Александра ждет своего Ванечку под Тверью, а Наталья уже умерла, не дождалась под Смоленском своего Сашу. Судьбы людские… Которые так легко растоптать…
Дарья так и не дождалась своего любящего верного супруга. Умерла, так и не узнав, где и как он умер. Это ведь скрупулезные немцы рекомендовали нашим войскам сообщить фрау Дарье о судьбе Арсентия. А они… скромно промолчали.
Так и запомнилась эта прекрасная русская женщина своим близким - идущей под вечер на околицу ждать Арсентия. Пусть же и в нашей памяти останется светлый образ русской «фрау Дарьи», которая так и не узнала, что она - фрау!

Автор выражает признательность внуку Дарии Леонтьевны Фониной и Арсентия Яковлевича Фонина - Николаю Ивановичу Фонину и его сыновьям Михаилу и Дмитрию за помощь в сборе материалов.

Ольга Мальцева-Арзиани

г. Москва

07.05.2010