Смертная казнь

Мир вам, уважаемая редакция!
Пишет вам приговоренный к смертной казни. Вряд ли найдется на воле человек, который поймет, что это такое. Не дай Бог ему это понять. После приговора я как и полагается находился в одиночной камере смертников. Не буду рассказывать, что произошло в моей душе, но последнее, что я пожелал — принять Таинство Святого Крещения и исповедаться в грехах. Исполнение приговора все откладывалось и откладывалось. Пять лет просидел я в одиночной камере, ежечасно моля Господа о прощении греха. И вот — чудо! Смертную казнь заменили отбытием заключения в колонии особого режима. Сейчас мне 27 лет. За это время ожидания исполнения приговора я много узнал о Боге, о Православной вере…
Борис Ананин, с. Раисино Убинского района Новосибирской области, УФ 91/13

Однажды в газетном киоске я приобрел свежий номер газеты "Коммерсант" (от 3 июля с.г.), в котором мое внимание привлекли сразу две заметки, в которых под разными углами зрения рассматривалась одна и та же проблема. В первой ("Проститутка-душегубка попросилась к Богу") рассказывалось о 45-летней американке Эйлин Уорсон — серийной убийце, которая за лишение жизни семерых мужчин была приговорена к смертной казни. С 1992 г. она сидела в камере смертников, ожидая, пока ее апелляции пройдут через суд штата и федеральные суды. И вот она заявила, что уже готова умереть, и попросила все судебные инстанции отклонить ее апелляции. "Я хочу сказать правду, чтобы попасть к Богу, — призналась осужденная. — И Он простит меня за мою честность, за то, что я всем сказала правду. Нет смысла умирать во лжи. За это попадешь в ад". А правда, по ее словам, состояла в том, что она убивала просто ради денег или из ненависти — ей всегда хотелось кого-то убить (а вовсе не в целях самозащиты, о чем заявляла на суде). Кроме того, она заявила, что если ее выпустят, она убьет кого-нибудь снова… Теперь ей предстоит проверка на умственную полноценность — и только после этого судьи примут решение, удовлетворить ли ее просьбу о смертном приговоре.
В другой заметке ("Французский уголовный кодекс написан не для эмбрионов") рассказывалось о состоявшемся 29 июня в Париже заседании кассационного суда Франции, на котором было решено, что убийство человеческого эмбриона преступлением не является. В 1995 г. француженка Сильви Громанжер, находившаяся на шестом месяце беременности, по вине пьяного водителя попала в автокатастрофу. Из-за травм, полученных матерью, плод погиб. В 1997 г. суд признал водителя виновным в неумышленном убийстве. Однако апелляционный суд освободил осужденного от ответственности на том основании, что "неродившийся ребенок не является личностью, защищенной уголовным кодексом". И вот дело дошло до высшей судебной инстанции. Ставки были предельно высоки. Если суд признает человеческий эмбрион личностью, то аборт в таком случае — убийство, которое должно наказываться по всей строгости закона. Но суд вынес вердикт не в пользу эмбриона. Этому решению суда не помешало и заявление Французской Медицинской Академии, в котором свидетельствовалось, что эмбрион полностью жизнеспособен после 22 недель беременности (в этом случае человеческий эмбрион погиб на 24 неделе). А генеральный адвокат Франции доказывал, что плод является личностью с момента зачатия. Но убедить в очевидном кассационный суд Франции так и не удалось.
Итак, в одном случае душегубка молит о казни — и ее подозревают в помешательстве. В другом —  явное убийство признается "несуществующим" и загубленный в утробе матери человек по сути дела ставится ниже даже домашних животных (за плохое обращение с ними все-таки есть какие-то статьи в уголовном кодексе). Даже из этих примеров видно, каким сложным, запутанным является вопрос о правомерности смертной казни. Это, можно сказать, сакраментальный вопрос любого человеческого общества — и ответ на него показывает ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ отношение общества, государства к таким понятиям как жизнь, смерть, грех, покаяние. Это — онтологические понятия, на которых строится жизнь всего человеческого общества. И от решения в теории и на практике этой проблемы зависит жизнь миллионов людей, хотя ПРЯМО с проблемой смертной казни как бы не сталкивающихся, но от того или иного решения которой зависит и их частная жизнь. В этом вопросе есть и еще одна сторона: как нам, Православным, относиться к ведущейся в обществе уже не первый год дискуссии о правомерности введенного моратория на смертную казнь. Какую позицию нам занять? Ветхозаветную — где смертная казнь является ПРЯМЫМ указанием Божим ("Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека" (Быт. 9, 5)? Или условно новозаветную? ("Кто из вас без греха, тот первый брось на нее камень" (Ин. 8, 7) — ответил Иисус Христос искушавшим его вопросом о смертной казни фарисеям. Особую значимость для нас эта проблема приобретает еще и потому, что Господь Иисус Христос был неправедно осужден на смерть именно "законной" властью — как римской, так и иудейской…
У современной Римско-Католической церкви, находящейся под мощным влиянием западноевропейского секуляризированного "гуманизма" в этом вопросе сейчас как бы "нет проблем" (как не было "проблем" у католиков в этом вопросе и во времена инквизиции — но только с обратным знаком): "Святой Престол постоянно добивается отмены смертной казни", — говорится в недавнем заявлении представителя Ватикана при Совете Европы Пола Галахера, который напомнил, что смертная казнь не дает виновному "времени на покаяние", "лишает всякой надежды невинного", а также не способствует безопасности гражданского общества". А "отмена смертной казни на всемирном уровне… дала бы новую надежду всему роду человеческому"… Риторика Ватикана близка и почти неотличима от риторики по этому вопросу многочисленных европейских правозащитных организаций, столь же рьяно требующих отмены смертной казни. Гораздо сложнее и глубже смотрит на эту проблему Русская Православная Церковь. В "Основах социальной концепции Русской Православной Церкви", принятых последним Архиерейским Собором в августе 2000 г., говорится, что "смертная казнь признавалась в Ветхом Завете. Указаний на необходимость ее отмены нет ни в Священном Писании Нового Завета, ни в Предании исторического наследия Православной Церкви". Но вместе с тем отмечается, что "христианское нравственное влияние воспитало в сознании людей отрицательное отношение к смертной казни. Так, в России с середины XVIII века до революции 1905 года она применялась крайне редко… Церковь не оставляет душепопечения о приговоренных к высшей мере наказания". "Помня, что милосердие к падшему человеку всегда предпочтительнее мести, Церковь приветствует шаги государственных властей" по отмене смертной казни. Но "вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен решаться обществом свободно, с учетом состояния в нем преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче в соображении охраны жизни благонамеренных членов общества".
Как видим, по учению Церкви смертная казнь — не желательна, но, по всей видимости, неизбежна…
Но если влияние Христианства (на западе и у нас) на государственную политику в этом вопросе все же достаточно ограничено, то значительно сильнее влияет на отношение к этой проблеме развитых государств другая сила — атеисты-правозащитники, "гуманисты". Эта сила внушительная, и влияние ее с каждым годом все возрастает. Так, условием принятия стран в Совет Европы является отмена (или мораторий, как в случае с Россией) смертной казни. На сегодняшний день смертная казнь не применяется в 108 странах мира (из них в 75 странах она отменена полностью, в 12 предусмотрена лишь в исключительных случаях, в 21 стране не применяется фактически). В остальных 87 странах мира смертная казнь предусмотрена и приговоры продолжают приводиться в исполнение (наибольшее количество казней совершается в Китае, Саудовской Аравии и США). Христианство и гуманизм, как точно заметил Православный мыслитель К.Н. Леонтьев, можно уподобить двум поездам железной дороги, вышедшим сначала из одного пункта, но которые, вследствие уклонения пути одного из них, должны не только удариться друг о друга, но даже и прийти в сокрушающее столкновение. Для гуманиста сама мысль о законности смертной казни является "ересью" — ибо в атеистически-гуманистическом мировидении, отрицающем загробное воздаяние, земная жизнь является высшей ценностью, на которую никто — Никто!— не имеет права покушаться… В борьбе с этой "ересью" для гуманистов все средства хороши. Даже идола демократии можно подвинуть, раз он начинает мешать делу отмены смертной казни… Об этом прямо говорит главный борец со смертной казнью в России Председатель Московской группы Международной Амнистии Борис Суворов: "Согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в феврале этого года, около 78 процентов населения положительно относится к введению смертной казни за убийства, терроризм, и т.д., а не согласно с ними лишь 17 процентов россиян. Это не российская специфика. Даже в самых развитых странах большинство населения поддерживает смертную казнь. Но дело в том, что люди, которые принимают решение об отмене смертной казни — это политическая элита, которая, обычно, намного продвинутей (!?) собственного населения… Во многих странах Европы смертную казнь отменяли вопреки желанию большинства — и нигде не проводилось референдумов об ее отмене". Вот так "демократ" — открыто призывающий действовать ВОПРЕКИ воле народа! Причем, странности такого подхода особенно заметны на фоне того, что те же правозащитники ни на Западе, ни у нас вовсе не собираются столь же рьяно (да хоть бы и не столь же!) бороться за отмену абортов -той же смертной казни, но только обрушивающейся действительно на МИЛЛИОНЫ ни в чем неповинных людей, умерщвляемых с садистской жестокостью (а не все-таки лишь на десятки осужденных за конкретные преступления, из которых все-таки подавляющее большинство, по крайней мере, по существующим законам ДОСТОЙНЫ своей участи…). Здесь — табу. Об этом молчат… В чем причина такого выборочного гуманизма? Невозможно и представить, чтобы членство в европейских организациях было открыто лишь для тех стран, где законодательно запрещены любые аборты! Наверное, есть какая-то скрытая взаимосвязь в соотношении явной смертной казни и скрытой (аборт) в конкретных странах. В странах, где смертная казнь не запрещена (например, Саудовская Аравия, Египет и другие мусульманские страны) — а таковых остается с каждым годом все меньше — аборты запрещены законами. Там же, где вроде бы гуманизм победил и смертная казнь отменена, аборты не только легализованы, но и зачастую поощряются государством (производятся безплатно). Есть, конечно, и исключения (Китай, США), где процветают и тот, и другой способы лишения человека жизни. Но все же тенденция налицо: когда в обществе вдруг заговаривают о смягчении приговора для убийц, насильников и террористов, можно ожидать, что под этот шумок "планка" для абортов "по показаниям" будет поднята практически до дня родов. Спорить с этим утверждением безсмысленно, так как очевидно, что истекший век начинался для подавляющего большинства развитых стран с запретов на аборты и с разрешения смертной казни, а кончился почти везде легализацией абортов и запретом на смертную казнь. Интересно, что в России, только-только ступившей на тернистый путь демократизации, эти две тенденции пересеклись причудливым образом особенно наглядно. В 1999 г. под давлением ЕС был принят мораторий на смертную казнь. А годом ранее правительство Черномырдина приняло антигуманное решение о легализации абортов на поздних сроках беременности "по социальным показаниям" — таким, к слову сказать, широким, что в них легко войдет две трети населения обедневшей страны… Создается ощущение, что лукавый как будто нарочно отказывается от своей добычи в малом (смертная казнь), чтобы взять значительно больше — в другом (прерывание беременности).
Сегодня в России, к сожалению, вопрос о введении (или окончательной отмене) высшей меры наказания из духовной и даже юридической плоскости перешел в политическую и стал предметом грубых спекуляций политиков и иных претендентов на лидерство. По сути дела, вопрос о жизни и смерти части сограждан оказался заложником политических амбиций горстки людей. О "неготовности" народа к отмене смертной казни заявили недавно Зюганов, Тулеев и другие известные политики левой ориентации. Губернатор Свердловской области Эдуард Россель предложил ввести на территории Уральского федерального округа смертную казнь за распространение наркотиков, чем и сорвал аплодисменты заангажированной публики… Совсем недавно писатель Солженицын высказался за восстановление смертной казни в России, считая, что без этого справиться с преступностью и терроризмом невозможно. Чего тут больше — желания понравиться электорату, настроенному гораздо решительнее правозащитников, или искренней уверенности, что "это поможет" — Бог весть. Им противостоят сравнительно немногочисленные, но влиятельные "либералы", ориентированные на западные ценности. В этом странном противостоянии трудно сказать, кто прав. Но вот что писал в "Размышлении о гильотине" известный писатель-экзистенциалист А. Камю: "Незадолго до Первой мировой войны некий убийца, чье преступление было наредкость зверским (он зарезал крестьянскую чету вместе с детьми), был приговорен к смертной казни… Общее мнение сводилось к тому, что смерть под ножом гильотины слишком легкое наказание для такого чудовища. Так думал и мой отец. Он самолично хотел присутствовать на казни. Вернулся он с перекошенным лицом, влетел в дом и тут его вырвало. Ему открылась жуткая явь, таившаяся под личиной напыщенных формул приговора. Он не думал о зарезанных детях — перед глазами у него маячил дрожащий человек, которого сунули под нож и отрубили голову… Этот ритуал оказался слишком чудовищным и не превозмог возмущения простого и прямого человека: кара, которую он считал более чем заслуженной, вывернула его наизнанку. Когда высшее правосудие вызывает лишь тошноту у честного человека, которого оно призвано защищать, трудно поверить в то, что оно призвано поддерживать мир и порядок в стране". Этот текст -своего рода гимн, "символ веры" безбожного гуманизма. И СО СВОЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ автор прав. В секуляризованном обществе, из которого изгнано Высшее начало, не существует ценностей, равных человеческой жизни. Где нет ничего абсолютного — нет и "абсолютного" греха, за который бы следовало карать лишением жизни. Законы, имеющие все же духовное, Божественное происхождение (10 синайских заповедей), больше не "питаются" санкцией Неба, а апеллируют к суетному "консенсусу". И в этом случае единственно правильный выход — заморозить право государства на смертную казнь. Ведь, не сдерживаемое верой (а в большинстве развитых государств конституции указывают на их светский характер) государство, получив законное право казнить своих граждан, может легко "перегнуть палку" и тогда вышедший из-под нравственного контроля нож гильотины (револьвер, топор, электрический стул) начнет кромсать направо и налево, не различая правых и виноватых, как это было у нас в 1937 году. В этом — и только в этом относительная правота гуманистов. В секуляризованном обществе все доводы правозащитников неоспоримы (необратимый характер смертной казни при возможных и нередко случающихся судебных ошибках; отсутствие доказуемой связи уровня преступности в стране и наличия в ней смертной казни и т.д.). Но как бы это ни странно звучало, для введения смертной казни обществу (в настоящее время, по сути — языческому, безбожному) еще нужно ДОЗРЕТЬ. Если бы Государство своим фундаментом полагало Божью волю, а основой законодательства —  заповеди Божии (а таких государств все меньше — да и там, где это еще сохранилось, это по большей части лишь декларация, хотя и важная, но на деле почти не работающая), тогда смертная казнь была бы оправдана; тогда появились бы абсолютные ценности, которые можно и нужно защищать "до смерти" и покушение на которые бы преступлением, соответствующим "высшей мере". Только там и оправдана смертная казнь, где государственность христианская(то есть, она прямо указывает на связь с религией, Церковью), в котором установлена "симфония" светской и церковной властей. В прежней России смертная казнь ДОПУСКАЛАСЬ, но применялась крайне редко (до тех пор, пока в 1905 г. не возникла реальная угроза гибели этого государства — вот тогда-то высшая мера стала применяться чаще). Суровость законов уравновешивалась милосердием граждан, из которых складывалось общество. Сейчас же, напротив, относительная мягкость законов уравновешивает не в меру жестокие "установки" обществености.
Жизнь человека — в руках Божиих. И давать государству право отнимать эту жизнь можно лишь в одном случае — когда само это государство в своей деятельности стремится исполнять Божью волю.

окончание

Антон Жоголев

31.08.2001