На пути в монастырь

Глава из автобиографической повести.*

Об авторе. Иеромонах Антипа (Александр Алексеевич Авдейчев) родился в Самаре (Куйбышеве) в 1964 году, окончил Куйбышевский государственный медицинский институт. Работал врачом-невропатологом в г. Абдулино Оренбургской области, врачом психиатрической бригады Самарской станции скорой медицинской помощи, возглавлял психологическую лабораторию Куйбышевской железной дороги. Кандидат медицинских наук. В 2001 году овдовел, отец двоих детей. В 2005 году рукоположен в сан священника и направлен служить в село Сырейка Кинельского района Самарской области. Построил в селе храм в честь святого великомученика Димитрия Солунского. В 2012 году принял монашеский постриг. Около года подвизался на Сочинском подворье Валаамского монастыря. В настоящее время — заштатный клирик Самарской епархии.

Институт

В медицинский институт я поступил Божиим Промыслом. После трояка по физике на вступительных экзаменах я сам и мои близкие твердо настроились на неудачу. Однако проходной балл на лечебный факультет был в том 1981 году 19,5 — как раз столько, сколько я и набрал. И вот я — в списках поступивших. Очень драматичным было мое счастье на фоне печали не поступивших одноклассников Саши Соломатина и Иры Труновой. Мой друг устроился работать санитаром в только что открывшуюся огромную по тем временам областную больницу, названную в честь М.И. Калинина — достопамятного «всесоюзного старосты». Многие до сих пор чтут его память**. А ведь начало плачевному состоянию отечественного здравоохранения положил именно Михаил Иванович. На одном из пленумов ВКП(б) решался вопрос об источниках финансирования труда медицинских работников. Калинин тогда высказался, что во все времена врачей кормило население. Этим аргументом наша бюджетная медицина была приговорена на многие десятилетия к нищенскому существованию.

Я за компанию провел с другом одно ночное дежурство и поразился небывалым масштабам больницы. Саша находился в тревожном, томительном ожидании призыва в ряды Вооруженных сил. Господь не оставил его. Вдруг медицинский институт объявил дополнительный набор на фармацевтический факультет по линии Минобороны. Моего друга приглашают подать документы. Тяжело вздохнув по поводу несостоявшейся карьеры кардиохирурга, Саша соглашается на ремесло провизора. Ира устраивается работать санитаркой в лечебный бассейн клиники травматологии-ортопедии.

Начало учебного года. Нас сажают в автобусы и везут в глухой совхоз «Коммунар» на уборку картошки. Ужасные бытовые условия: теснота, двухъярусные металлические кровати с панцирной сеткой, отсутствие душа, баланда в тарелках и компот с плавающими червяками. Работа «от рассвета до упаду». Тяжело было, но, Боже мой, благодарю Тебя — какие там оказались люди! Опьяненные от факта поступления, дрожащие от страха быть исключенными, но счастливые и добрые! Песни под гитару, испеченная в золе картошка, деликатные и дружелюбные собратья! Прочность дружбы с которыми проверена всеми последующими десятилетиями.

Вениамин Рыбаков — будущий староста моей 142-й группы. В колхозе обратил на себя внимание тем, что в любую погоду ходил исключительно босиком, «чтобы не заболеть». В дальнейшем Веня стал моим близким другом, собратом по путешествиям и велопробегам. Он же способствовал пробуждению моего интереса к человеческой душе через книги Владимира Львовича Леви «Искусство быть собой», «Искусство быть другим».

Через месяц мы возвращались домой сплоченным, дружным курсом, готовым взяться за новое дело постижения медицины. Сразу после прибытия я перенес тяжелую утрату: 3 октября у меня на глазах (впервые в жизни увидел смерть так близко!) умерла моя любимая бабушка Даша. Коронарная смерть***, как потом я понял. Переживал тяжелое недоумение по поводу безполезности прихода сельского фельдшера, которую все ждали с такой надеждой. Вот тебе и всесильная медицина!

Первый курс. С места в карьер! Кафедры находятся в четырех местах города довольно далеко друг от друга. Ужасы «анатомички» с потемневшими от формалина трупами в ваннах, огромным объемом латинских названий, зубрежкой и безконечными зачетами, очередью в студенческий буфет и… очаровательной Людмилой Ивановной Урюпиной — ассистентом кафедры нормальной анатомии, нашим безкомпромиссным преподавателем, в которую все парни группы были влюблены. Особый колорит заключался и в личности заведующего кафедрой нормальной анатомии, имя которого у меня на всю жизнь осело в памяти — азербайджанец Эмрулла Адыширинович Адыширин-заде. Другие сотрудники были также не менее колоритны, но в других смыслах. Профессор О. (имя не помню!) был известный циник и пошляк, хотя его лекции этим отнюдь не украшались.

Один семестр практические занятия у нас преподавал ассистент Игорь М. — это уже был пошляк-практик. Наши гетеры-одногруппницы были в восторге от его двусмысленных шуток. Судя по всему, его «практика» продолжалась и после занятий. Их перемигивания и томные взгляды не могли остаться незамеченными для одногруппников-аскетов.

Скверная нравственная атмосфера в отечественной медицине той поры имеет прочные корни. Флирт, похоже, являлся в ситуации безверия и бездуховности вынужденным средством психологической компенсации униженного нищенского состояния медработников. Институтская скамья была наглядным примером этого. Один Бог ведает, сколько невинных девиц в ту пору пострадало от обольстителей-педагогов! ****

Помню занятие в учебной комнате — с коржиком в одной руке, стоящим рядом стаканом компота из буфета, пинцетом в другой, испачканной человеческим жиром, руке, и труп большого мужчины с наколкой «Юра» на кисти. Сложные чувства вызывает необходимость для медиков-первокурсников изучения костей на «нативном» материале. Для того чтобы вызубрить латинские названия и показать на костях многочисленные бороздки-сулькусы и бугорки-туберкулюмы, необходимо иметь перед собой настоящие человеческие кости. Поскольку на кафедре анатомии до позднего вечера просто не выдержать, да еще и задания по другим предметам надо успеть сделать... приходилось идти на кладбище и по установленному тарифу покупать у могильщиков необходимые мне кости, которые попадаются при копании могил и которые они специально припрятывают в надежде получить за них «магарыч». Таким образом и я раздобыл на городском кладбище череп и лучевую кость, принес их домой, обработал в ведре с раствором «белизны» и гордился собственными препаратами, неосознанно являясь соучастником кощунственного греха. Купленный череп я даже покрыл лаком и поставил его на книжную полку. О, греховная простота! Прости, Господи!

На истории КПСС конспекты совершенно непонятных работ «великого Ильича», материалов съездов партии и прочей никому не нужной ерунды. Практические занятия по органической химии, суровая преподаватель Еникеева, страх не успеть до конца занятия сделать лабораторную работу и схлопотать долг. Торопимся-бегаем по учебной комнате в дыму, едких ароматах кислот и щелочей. Пытливый и доскональный Костик Жуков пытается рассмотреть флюоресценцию в пробирке на свету и, увлекшись, медленно и торжественно выливает ее ярко-оранжевое содержимое себе на чепчик и халат! В нервной суете даже рассмеяться толком никто не смог.

Под влиянием очаровательной Ларисы Петровны Сидельниковой — преподавателя гистологии — записываюсь в студенческий кружок, получаю тему «Регенерация мышечной ткани». Конспектирую в библиотеке. Делаю доклад на заседании студенческого кружка. Спустя годы вижу, насколько важно для начинающего специалиста участие наставника в любом деле. Метод проб и ошибок как форма смирения, конечно, тоже имеет свои плюсы, но больше для духовного роста, нежели профессионального обучения. Поэтому практический совет: молиться об обретении вашим чадом истинного наставника в любом деле.

Пригодился мой опыт занятий в секции настольного тенниса. Вместо уроков физкультуры выступаю за мединститут на городских соревнованиях. Изредка бывают санитарские дежурства в клиниках по вечерам всей группой. Весело и интересно. До сих пор в памяти — старые стены клиник, построенных еще в довоенные годы, теплый затхлый аромат и сырость подземных переходов между терапевтическим и хирургическим корпусами с загадочными ответвлениями и аппетитным буфетом.

Аккуратно раз в неделю пробовал «женихаться»: посещал в бассейне клиники травматологии-ортопедии свою школьную подругу Ирину. Мои визиты смахивали на свидание «по долгу службы». Избранница особого интереса ко мне не проявляла, лишь терпела и позволяла поболтать с собой. На следующий год она поступила на педиатрический факультет, я продолжал наведываться домой. Ее проницательная мама, похоже, симпатизируя мне, с сожалением бросала в мою сторону понимающие взгляды. Чувствовал — не светит мне здесь ничего, но настырно продолжал прошибать лбом эту бетонную стену, пока не получил известие о близкой свадьбе Иры с парнем из ее группы. Не скажу, чтобы меня эта новость убила, скорее наоборот — почувствовал какое-то облегчение: конец неопределенности, просто и привычно проглотил очередную горькую пилюлю. В душе сохранялось трепетное чувство романтической любви «на всю жизнь» до самого последнего времени.

Попытки обрести замену Ирине в сердце успехом не увенчались, хотя были какие-то чувства, похожие на трепетную любовь к одногруппницам. Но все это — совсем не то! Возможно, моя реакция на отвержение по типу «ну и пусть, а я все равно вам докажу; еще горько пожалеете, госпожа, о своей ошибке» давала мне силы еще настырней вгрызаться в изучение медицины.

Перед вторым курсом нас снова вывозили на сельхозработы в деревню с метким названием Пролейка. Здесь уже, не столь напуганные, мы иногда позволяли «пролить» в свое нутро обменянный на картошку в деревне самогон вприкуску с испеченной на костре картошкой под песни с гитарой. Как ни странно, наши студенческие вечеринки были весьма целомудренны: все на уровне игривых взглядов, песен хором и плясок на дискотеке.

В Пролейке я обзавелся «дежурной» дамой сердца: по печальной традиции — тайно от нее и без претензий на взаимность. Наташа училась на параллельном потоке. Случайно ли, но она, как и моя школьная «невеста» Марина, попала в сферу внимания старшекурсника. По-видимому, он «воспользовался случаем», и «моя дама» днем на картофельной борозде была далеко «не в форме» после ночных приключений.

К третьему курсу у меня стали вырисовываться контуры будущего места в медицине. Постепенно начал складываться собственный образ врача-практика. В нем главное место принадлежало научным знаниям, мануальным навыкам и естественным способам лечения, доведенным до уровня высокого мастерства и филигранного искусства без зависимости от высоких технологий. На третьем курсе я стал посещать научный студенческий кружок на кафедре пропедевтической терапии. Немалую роль в этом сыграл преподаватель нашей группы Евгений Иванович Селезнёв. Педагог и клиницист с большой буквы, обаятельный человек, он как никто другой соответствовал моему идеалу врача. Выстукивание, выслушивание, ощупывание, расспрос больного были возведены им в ранг искусства. Обходы больных превращались в захватывающий детектив, в расследование преступных действий болезни, а беседа с больным — в театральную миниатюру и вместе с тем в урок любви и сострадания. К сожалению, у Евгения Ивановича не было студенческих исследовательских тем. Мне досталась тема «Острая сердечная недостаточность и отек легких» у другого руководителя. Им стал Вадим Алексеевич Семенов. Он уступал Селезневу в умении преподнести материал, был непоследовательным, но по энтузиазму и энергии был даже выше. Впоследствии Вадим Алексеевич возглавил кафедру терапии в Саратове. Часами высиживал я в областной научной библиотеке, выискивая материалы по теме. Это было захватывающе. Однако всё опять-таки закончилось докладом на студенческом кружке. Еще раз возвращаюсь к теме важности целенаправленного поиска наставника в любом деле. Какие колоссальные потери несло и несет наше здравоохранение из-за отсутствия упорядоченной системы профотбора, профмотивирования и спецподготовки наиболее одаренных Господом специалистов!

Следующей ступенькой в науке была работа на кафедре неврологии. Моим научным руководителем стал Геннадий Николаевич Алексеев — сын спасшего мою маму нейрохирурга Николая Ивановича. Мне поручили изучать последствия стереотаксических операций при эпилепсии. Дали адреса больных, которых оперировали в 70-х годах в Куйбышеве. Я писал письма прооперированным больным со всего СССР и, получая от них ответы, анализировал их. Результаты я доложил на студенческой научной конференции. Было интересно, но вместе с тем глубоко в душе оставался без ответа вопрос: при хорошей теоретической базе стереотаксического метода — почему же такие скромные результаты? В большинстве случаев припадки через некоторое время возобновлялись.

Это были мои первые соприкосновения с медицинской наукой. Необходимо было пройти непростую школу подготовки и защиты кандидатской диссертации, чтобы понять, насколько зачастую эфемерна и порой даже лжива эта область знаний. Звания кандидата или доктора медицинских наук никоим образом не должны затмевать критику и расслаблять нас, если Господь благословит нас стать пациентами. Скорее наоборот, этот факт должен настораживать нас. Вероятнее всего, перед нами — амбициозный теоретик, способный нанести реальный вред нашему здоровью, нежели сердобольный и искусный ВРАЧ.

После окончания третьего курса со мной случилась неприятность. Во время подготовки к летней сессии я поехал «развеяться» за город на велосипеде. На обратном пути пришлось преодолевать сильный встречный ветер и усталость. Пригнувшись к рулю, я из последних сил крутил педали. Подняв голову, я слишком поздно увидел, что на меня стремительно надвигается надпись «Хлеб» на задней стенке фургона, стоявшего на обочине. Я пытался закрыться от удара левой рукой, а правой нажать на ручной тормоз. Удар! В себя пришел, лежа на асфальте. Кроссовки, очки, кепку сорвало ударом. Правая рука не работала. По лицу текла кровь. Ползком я нашел все свои пропажи. Даже очки! Водитель уже шел мне навстречу. Я попросил его отвезти меня в ближайшую больницу — кардиоцентр. Велосипед с искореженным рулем попросил проходивших мальчишек-рыбаков доставить домой, назвал адрес. Удивительное поведение в экстремальной ситуации! Ничего не потерял, всех «построил»! Дальнейшие события прошли как в кино: транспортная шина на сломанное предплечье и обезболивающий укол в кардиодиспансере, «скорая» — перевозка в травматологическое отделение больницы им. Семашко, снимок, диагноз «оскольчатый перелом правой лучевой кости со смещением», гипс, такси до дома. Удивительно, но и здесь я всех «построил». Задал все необходимые вопросы, попросил вызвать такси, заставил медсестру вынуть из ведра с моими рвотными массами упавшую туда кепку, завернуть ее в газету и вернуть мне. Позже я узнал, что имя моего прадеда Иван Абрамович Артешин. Откуда Абрамович мог появиться в исконно русской деревне? Не исключаю, что корни моей бережливости находятся именно в этом отчестве прадеда.

Горе было моим бедным родителям! Они услышали в открытое окно, как кто-то зовет снизу от подъезда, называет номер нашей квартиры, увидели искореженный велосипед и бросились искать меня по больницам. Мы вернулись домой одновременно. Впервые в жизни я увидел, как папа плачет. По милости Божией все обошлось как нельзя лучше. Даже ту самую трудную сессию после третьего курса я сдал на все «отлично» и получал целый семестр повышенную стипендию 50 рублей! Гипс, который по срокам я должен был снять в середине сессии, я доносил до ее окончания, поскольку понял, что основной разговор с экзаменаторами будет идти отнюдь не по теме билета, а в связи с обстоятельствами моей травмы.

Будучи ориентированным на практическую медицину, акцент в обучении я делал именно на ней, а не на научном поиске. На первых курсах я немного подрабатывал совместителем-санитаром в стационаре. После третьего курса у нас была сестринская практика, которую я проходил в клинике пропедтерапии. Печально, что все манипуляции давали учиться делать на живых людях. Никаких муляжей. Это при том, что тогда не было одноразовых шприцев и иглы напоминали зазубренный гарпун, а поршни «уварились» в стерилизаторах, из-за чего шприцы «текли» во время инъекции. После этого я какое-то время работал по совместительству медбратом в клинике ортопедии, микрохирургии и сухожильно-мышечной пластики.

После окончания четвертого курса у нас была фельдшерская практика в центральной районной больнице села с красивым названием Новоспасское в Ульяновской области. Уйма новых впечатлений, пьянящая свобода, студенческие лихие попойки. Парней и девушек было примерно поровну, и в первый же вечер на стартовой вечеринке у нас сложились пары. Из этого строя выпадали лишь две бурятки Инна Бадмаева и Лиля (фамилию не помню). К сожалению, Лиля через год на фоне стресса покончила с собой, выбросившись из окна общежития.

Меня учила целоваться полноватая, веселая и шустрая Светлана. Для меня это было новое занятие, и я проявил в этом поразительное усердие, за что моя девушка называла меня «лизунчиком». На большее я, как ни странно, не посягал, да и она поставила четкие лимиты наших отношений. У Светы был парень-сокурсник по прозвищу Майкл, находившийся в стройотряде, а отношения со мной были для нее просто развлечением. После окончания института они поженились, но вскоре Майкл трагически погиб и она овдовела.

На практике в больнице меня поразило, что мы осваивали навыки и манипуляции опять-таки «живьем» — на бедных сельчанах, которым наши белые халаты напрочь отключали критику и элементарную осторожность. Там я отчетливо понял, что подобная участь юридически незащищенных советских пациентов перед медицинским вмешательством является чуть ли не закономерностью. Они смиренно вверяли нам, часто находящимся в состоянии «после вчерашнего», свои жизни и здоровье. Хотя, конечно же, у них там была почва, благоприятная для всего этого безобразия. Главный врач, в прошлом талантливый руководитель и хороший хирург, увы, спился и поражал односельчан масштабами своих пьяных загулов.

После сдачи экзаменов по практике я устроился работать фельдшером линейной бригады «скорой помощи». Всю изнанку нашей первичной медицины пришлось здесь узнать очень иллюстративно. Грубое лицо тогдашней медицины с пьющими, блудящими и курящими врачами и фельдшерами преимущественно женского пола, вопиющими врачебными ошибками и халатностью, драмами и трагедиями. Не буду продолжать эту тему...

Политический фон, на котором прошли мои студенческие годы, был необычным. Зимой 1982 года закончилась эпоха Брежневского застоя. Леонид Ильич умер. У большинства было ощущение уходящей из-под ног почвы. С самого моего рождения титулы Генеральный секретарь ЦК КПСС, четырежды Герой Советского Союза и т.д. стали привычным аккомпанементом моей жизни. И вдруг!

Пришедший на смену Юрий Владимирович Андропов казался совершенно иным человеком. Волевое лицо, довольно бодрая речь без причмокиваний (у Брежнева был тяжелый онкологический послеоперационный дефект челюсти), даже с элементами импровизации (Брежнев всегда читал по бумажке) давали надежду на пробуждение от спячки нашей политики. Андроповская антиалкогольная политика меня не коснулась, хотя по этому поводу было много страстей и анекдотов. Была знаменитая водка-«андроповка», но мне это было неинтересно. Помню сборник лирических стихов Юрия Владимировича, трогательный фильм про его жизнь. Это было привлекательно. Ни о лагерях, ни о психушках для диссидентов, ни о других технологиях советского тоталитаризма, изобретенных в бытность Андропова на посту главы КГБ, мы, конечно же, не знали. Увы, в 1983 году — вновь похороны.

Было печально, но вновь теплилась надежда. Кто же на этот раз?

Константин Устинович Черненко уступал в харизме Андропову, да и на посту своем пробыл совсем недолго. В Кремле чувствовалось замешательство, но страна в надежде замерла. У народа к этому времени сложились свои приметы. Одна из них касалась кандидатуры следующего генсека. На удивление всем за гробом на похоронах Черненко шел молодой малоизвестный член политбюро Михаил Сергеевич Горбачев. Неужели он? Примета и на этот раз не подвела. Была объявлена горбачевская перестройка, и под этим лозунгом мы заканчивали наш alma mater — Куйбышевский медицинский институт.

Нельзя не сказать о событии, которое вначале просто «шумнуло» и его по традиции пытались было замолчать. Но не удалось! Оно отозвалось многократным эхом и отзывается до сих пор. Речь идет о Чернобыле.

К пятому курсу я определился в выборе будущей специальности. Этому способствовали пережитые мной трагикомические эпизоды. Вот случай, о котором я до сих пор вспоминаю с содроганием.

Как-то на цикле эндокринологии мы сдали в учебных целях кровь на сахар, и мне выдали результат, втрое превышающий норму. Только что изучив коварность сахарного диабета, я понял, что мне — конец. Сутки я привыкал к этой мысли, прощался с миром здоровых людей, готовился к медленному угасанию. На другой день пересдал анализ, да еще с сахарной нагрузкой. Результат был совершенно нормальный! Толерантность к сахарной нагрузке — тоже нормальная! Просто кто-то в лаборатории перепутал анализы!

Не менее тяжким испытанием стала для меня ипохондрия с подозрением у себя хронической почечной недостаточности. Были похожие симптомы, в связи с чем я многократно сдавал мочу на анализ. Однажды увидел, как поликлиническая санитарка, воровато оглянувшись, бодро выливает принесенные пациентами и поставленные на столик баночки с мочой в общее ведро. «Что вы делаете!» — недоуменно воскликнул я, выходя из своего укрытия за углом. «Не тваво ума дело!» — буркнула хитрая тетка и нагло вылила содержимое ведра в унитаз. Это еще больше обострило мои сомнения по поводу достоверности моих обследований. Пережив затяжные приступы ипохондрии, без которой, кстати, редко у кого из студентов-медиков обходится, я решил практиковать где-то рядом с психиатрией, но не внутри нее самой.

Такой областью виделась мне неврология. Хотя, безусловно, в этой сфере медицины как нигде ощущается фатализм и «рок судьбы», поскольку настоящие неврологические болезни типа рассеянного склероза, наследственных прогрессирующих миопатий, ДЦП, бокового амиотрофического склероза, инсультов радикально не излечиваются. В связи с этим обстоятельством я уволился со «скорой помощи» и стал совмещать учебу с работой медбратом в отделении неврологии. Интересовался больными, читал литературу. Поскольку коллектив был исключительно женским, состоящим преимущественно из одиноких дам, кроме заведующего отделением Иосифа Моисеевича Целевича, я попал под всецелую заботу прекрасного пола. Однако Господь уберег меня и на этот раз от блудного греха. Хотя искушения были…

В отделении состоялось мое знакомство с пациенткой Олей К. У нее были своеобразные приступы истероидной эпилепсии. Она была прилипчива и назойлива, а мне трудно было отказывать ей во внимании. Как-то пригласил ее на концерт авторской песни в дом культуры «Звезда», где на потеху моим одногруппникам у нее произошло несколько малых приступов. Со стороны им было забавно наблюдать, как я оказывал заботливое внимание «баскетболистке», как они ее назвали между собой, поскольку Оля была выше меня ростом. Потом я стал ее всеми силами избегать, хотя она писала мне какие-то пустые письма и даже однажды приходила домой.

Промысл Божий заключался, похоже, в том, что через Ольгу я познакомился с талантливым врачом Владимиром Анатольевичем Соловьевым, занимавшимся электро — и акупунктурой и владевшим электропунктурной диагностикой. Я многому у него научился, и мы продолжаем дружить до настоящего времени.

На старших курсах я продолжал искать панацею для лечения больных и как-то обратился к иглорефлексотерапии. Интерес, как всегда, явил себя страстно и до последней капли! Я обнаружил в студенческой библиотеке фундаментальное руководство по иглорефлексотерапии Дины Мухамедовны Табеевой — заведующей одноименной кафедрой из Казанского института усовершенствования врачей, авторитетнейшего в СССР специалиста в этой области. Аккуратно конспектировал после занятий топографию точек и меридианов в особую тетрадь. С благоговением посещал кабинет ИРТ в ЛОР-клинике академика И.Б. Солдатова. Слава Богу, что хозяин кабинета, Владимир Николаевич Степанов, никогда не отказывался ответить на мои вопросы и показать что-то из секретов метода.

На шестом курсе я познакомился с главным в то время психотерапевтом Куйбышевского облздравотдела Михаилом Львовичем Покрассом. Личность он, конечно же, неординарная, но об этом чуть позже. Скажу лишь, что этим знакомством логически продолжилось мое дальнейшее продвижение в сторону познания безграничных тайн человеческой души.

Свой след в памяти оставили наши обязательные участия в майских и ноябрьских демонстрациях. Почти столь же обязательные, как ежегодный показ на первом канале фильма «Ирония судьбы, или С легким паром» под Новый год. Под зорким оком старост групп и потоков надо было прийти в учебный корпус института, получить положенный «инвентарь» — флаг или портрет одного из партийных геронтократов, а затем следовать в толпе студентов разных вузов к центральной городской площади им. В.В. Куйбышева. Никто из студентов, конечно же, не относился всерьез к этим сборищам. Приходили ради «галочки» и ради «хохмы». Здесь воочию можно было увидеть подтверждение студенческой мудрости того времени: «У кого ума нет — поступают в пед, у кого стыда нет — поступают в мед, у кого ни тех, ни тех — поступают в политех». Медики вели себя довольно скромно, в отличие от политеха и авиационного. Те очень быстро «входили в раж», пользуясь попутными подворотнями для принятия «на грудь». По площади к моменту своего появления на ней шли пьяные орущие толпы. Рядом с нами шла колонна заводов Куйбышевской оборонки. Помню, как пьяные «в дым» рабочие шли мимо генеральской трибуны, молча сопя и держась из последних сил за некое высоченное и громоздкое сооружение — транспарант на велосипедных колесах с какой-то бравурной надписью и портретом Ильича. На выходе с площади чувство равновесия пролетариями было безнадежно потеряно, и вместе со своей повозкой они медленно завалились на мокрый от дождя асфальт, накрыв транспарантом других, ни в чем неповинных, но не более трезвых демонстрантов. После демонстрации стайки студентов порхали в находящийся по ходу движения большой питейный центр — пивбар с характерным названием «Цирк».

Особым времяпровождением были поездки на футбольные матчи «Крыльев Советов». Неповторимая атмосфера единства и сплоченности болельщиков на трибунах стадиона «Металлург» была истинной в сравнении с театром «демонстраций трудящихся». Обратно с матча, как правило, возвращались пешком по улицам отданного на откуп фанатам многострадального городского района Металлург. Матч продолжался и на улицах под возбужденные крики пассажиров проезжающих автобусов, трамваев и пешеходов. Надо отдать должное мудрости тогдашнего руководства города, дающего возможность «выпустить пар» куйбышевцам, уставшим от погони за элементарными предметами быта в эпоху тотального дефицита.

Мы с Сашей Соломатиным были удивительно легки на подъем. Любили совершать многокилометровые прогулки по городу. Любили просто сорваться куда-нибудь в «дальние дали». К примеру, выходили с футбола и кто-то из нас говорил: «А поедем в Москву!» Сборы недолги, просьба помочь с покупкой билета моему дяде Ване Денисову, начальнику отдела вокзалов управления железной дороги, и на другой день мы уже в поезде. Таким же образом мы совершили и зимний круиз в Новгород — Ленинград. Стильные разговоры «ретро» типа «а не выпить ли нам, брат Александр, чаю на Невском?», постоянные «приколы» и самые невероятные ситуации, когда, скажем, продрогнув на морозе, мы вдвоем по просьбе женщины-водителя сталкиваем уклонившийся с линии троллейбус к проводам на Васильевском острове.

После пятого курса нас отправили на военные сборы в полевой лагерь села Тоцкое. Месяц жизни в палатке, положенные занятия, военная присяга, студенческое непотопляемое веселье — и вот, значительно полегчавшие, в обвислой одежде, мы возвращаемся домой лейтенантами медицинской службы.

В этот месяц расстался с холостяцкой свободой мой дорогой друг Санек Соломатин. Мне оставалось еще год учиться в субординатуре, а они с одногруппницей Светланой уже получили распределение в село Юрино Марийской АССР.

Это была эпоха тотального дефицита, в магазинах продавались несуразные «промтовары», а все сколь-нибудь добротное и качественное было надежно припрятано и продавалось исключительно «из-под полы». Выкручивались кто как мог. Оригинальные импортные вещи либо привозились «из-за бугра», либо покупались на чеки в «Березке», либо по космическим ценам на «толкучке». Конечно же, мне хотелось быть как все, но родители не могли себе позволить потратить всю зарплату на какую-то тряпку. Первыми моими джинсами стали индийские «Авис», они даже немного «терлись», но, конечно же, были далеки от авторитетных брендов «Ли», «Супер Ли», «Монтана». Только к четвертому курсу у меня появилась возможность купить на «толкучке» настоящий мальтийский «Ренглер» за 230 рублей.

Во второй половине 80-х железный занавес дрогнул и к нам стали просачиваться хорошие качественные вещи и книги. С помощью соломатинского тестя, работавшего директором магазина «Академкнига», мне удалось раздобыть шедевр под названием «Очерки восточной рефлексотерапии» Гаваа Лувсана. Здесь я впервые встретился с оригинальной восточной медициной. До того мне приходилось иметь дело в основном с советскими адаптациями. Чесались руки, хотелось по-настоящему вникнуть и овладеть загадочным методом. Я делал самодельные иглы, поскольку в продаже их тогда не было, с помощью папы собрал портативный аппарат электропунктурной диагностики. Но всё это было не то!

Духовные аспекты иглорефлексотерапии (ИРТ) редко обсуждаются конструктивно. В Православии этот метод в его исходном виде часто обличается как оккультный. В западной традиции от истинно восточного подхода по причине его сложности для европейского и американского менталитета просто отказались. Приезжие «гастролеры» из Китая, Кореи, Вьетнама не спешат делиться своими секретами, да и уровень их откровенно невысок. Истинные профессионалы предпочитают практиковать у себя на родине и никуда не выезжать. Попытка изучить метод чжень-цзю терапии (так называется это в Китае) в годы братской дружбы с Китаем, когда несколько советских врачей были командированы могучей КПСС на год в Китай, завершились ничем, если можно так назвать попытку примитивизации того, что они там увидели, в метод ИРТ. Дальнейшая профанация ИРТ с введением ее под рубрику «физиотерапия» и массовыми специализациями окончательно погребла весьма ценный метод лечения.

Между тем установлено, что поверхность тела человека, как электромагнитная структура, НЕОДНОРОДНА. Встречаются участки, называемые на Западе акупунктурными (от лат. «акус» — игла, «пунктура» — укол) зонами, где резко повышается электропроводность и падает кожное сопротивление («энергетические колодцы»). В этих зонах совершенно иной уровень энергетического обмена со всеми его компонентами. При внешнем воздействии на эти зоны иглами, теплом полынной сигары, прижиганием полынными конусами, электричеством или простым надавливанием меняется состояние не только этой зоны, но и отдаленных участков кожи, а также функции внутренних органов. Эти зоны расположены не хаотично, а по особым линиям, которые на Западе получили название меридианы, или каналы. Эти каналы взаимодействуют между собой, влияя на телесные и душевные функции человека. Однако эти взаимодействия настолько тонки и многогранны, что осознанно управлять ими можно только перенимая опыт «из рук в руки» очень длительное время, а часто — всю жизнь. Чему можно было выучиться за год нашим командированным докторам-энтузиастам?

Есть ли повод для уныния? Беру на себя смелость утверждать, что нет! Данная нам Господом энергетическая структура существует вовсе не для того, чтобы в нее вмешиваться. Она — всего лишь одна из систем в сложнейшем механизме, созданном Богом под именем Человек. Кстати, установлено, что состояние акупунктурных зон и меридианов меняется в зависимости от духовного состояния человека. Духовное совершенствование, молитва, аскетика гармонизируют меридианы без всяких игл и прижиганий.

Окончание шестого курса, госэкзамены, вручение дипломов, государственное распределение прошли незаметно, в штатном режиме. Большинство студентов из нашей терапевтической 642-й группы договорились о прохождении интернатуры на Куйбышевской железной дороге. Это был неплохой вариант, поскольку «покупатели» приезжали со всех концов СССР, и каждый из нас вполне мог попасть в самую дальнюю даль, а Куйбышевская железная дорога все-таки имела совершенно определенные границы.

Иеромонах Антипа (Авдейчев)

* Отдельные главы этой повести читайте в ближайших выпусках журнала «Лампада».

** В феврале 2015 года Самарская областная больница им. М.И. Калинина официально переименована — ей присвоено имя бывшего главврача больницы Владимира Середавина.

*** Коронарная недостаточность — прекращение кровотока в сосудах, окружающих и питающих сердце.

**** Здесь и далее выделено автором.