Дом, где исцеляются сердца

В Федеральном центре сердечно­-сосудистой хирургии города Перми сохраняют жизнь и здоровье пациентам со всей России.

Об авторе. Матушка Марина Захарчук живет в селе Новенькое Ивнянского района Белгородской области, где служит в Михаило-Архангельском храме ее супруг, протоиерей Лука, они воспитали пятерых детей. А еще матушка пишет глубокие и поэтичные рассказы, воспоминания…

Фирменный поезд «Россия» сообщением Москва — Владивосток въехал на огромный мост через замерзшую реку. Кажется, мороз здесь ударил так внезапно, что волны застыли на лету и остановились, как на картине художника, замерзли вмиг, припорошенные снегом. Красотища! А какая она широкая, Кама, — не отличить от Волги. Ехать бы и ехать по безкрайним просторам Родины — мы с сыном так любим путешествовать. Но это — конечный пункт нашего пути, город Пермь.

Театр начинается с вешалки, а больница… тоже с вешалки

Вокзал, такси, недолгая поездка — снова через Каму, вот уже высаживаемся… на каком-то пустыре с казенными домами. Дальше — только лесополоса чернеется.

Неуютно. Грустно. Страшно.

Нам сюда, в Федеральный центр сердечно-сосудистой хирургии города Перми.

Тропинка по ослепительно-белому снегу. Домик с табличкой над входом: «Детская поликлиника».

Вошли — ни суеты, ни очередей — тишина. Да есть ли кто-нибудь? Из ниоткуда возникают фигуры в белых халатах. Добрые лица, мягкая, с удивленно-восходящими интонациями речь (поначалу мне казалось, что говорят не по-русски, или по-русски, но — иностранцы, настолько необычен местный говор). Помогают снять пальто, усаживают, расспрашивают; заметив мое волнение, предлагают воды. Всё неспешно, раздумчиво и в то же время… очень быстро. Ксерокопируют привезенные мною документы, помогают заполнить ворох официальных бумаг, а в это время появляются еще белые халаты, еще — кажется, все заняты только нами. Пока я отвечаю на вопросы у стойки регистратуры, сына уводят на УЗИ и кардиограмму, и вот уже вызванный из больничного отделения доктор расспрашивает, осматривает, заполняет историю болезни. Санпропускник, душ, снова дверь — и тут тоже ждут. Это уже отделение стационара. Кровь на анализ, мазок из горла и с кожи рук… Ребенка уводят на рентген сердца, а я снова подписываю необходимые бумаги. Входим в палату — и тут же приносят контейнеры с горячим обедом. Смотрю на часы — не верю глазам: с того момента, как мы открыли дверь консультативной поликлиники (она же — приемное отделение), прошло минут сорок.

После обеда — тихий час. Время осмотреться и разложить вещи в просторном шкафу. Двухместная (на ребенка и родителя) палата кажется гостиничным номером: две кровати, стол, стулья, тумбочка, холодильник, санузел с душем. После тихого часа отправляемся знакомиться с окрестностями. Стены разрисованы яркими картинками, на одной стене — выставка рисунков и поделок маленьких пациентов. А вот и они, носятся по коридору с большими яркими машинками.
В холле удобная мебель, библиотечка для детей и взрослых, игрушки, телевизор.

Первое впечатление: ты попал в смешанную группу детского сада или в какой-то развивающий детский центр, но уж никак не в больницу. Дети здесь не болеют — живут. И своим шумом и играми не раздражают медперсонал. Веселятся, шумят — значит, выздоравливают. Врачебные процедуры совершаются незаметно, как бы между прочим. Даже на операции — а их бывает по несколько каждый день — увозят так, что в маленьком (всего-то на 15-20 пациентов) отделении этого главного события для каждой матери или отца (случается, что детей привозят папы) соседи по палатам не замечают.

Хотя, как я поняла за две недели пребывания, здесь оперируют детей с наиболее сложными пороками сердца — по каким-то причинам запущенными, не продиагностированными вовремя, комбинированными (когда у сердца ребенка не один, а сразу несколько пороков), проводят повторные операции: некоторые детки попадают на стол хирурга в третий, четвертый, пятый раз, и это вовсе не ошибка прошлых операций, просто иные пороки сердца требуют постоянной коррекции, и чем меньше ребенок, тем меньше и интервал между операциями — до тех пор, пока ребенок вырастет. Но он вырастет! — и это главное. Раньше такие детки просто умирали в младенчестве. Да и теперь, хотя операции на сердце делают уже практически в каждом областном городе, тяжелых больных, особенно детей, отправляют в специализированные федеральные кардиоцентры, где есть высококлассные специалисты. В Перми — один из таких кардиоцентров, кстати, самый молодой в нашей стране.

«То же, что в Германии, только немножко лучше»

Отечественную медицину ругают все. И есть за что. Поэтому любой здравомыслящий человек, у которого есть деньги или возможность их достать, старается в критических ситуациях лечить себя или своих близких в зарубежных клиниках. Вот и мне советовали приятели: продайте всё, что можно, возьмите кредит и везите ребенка в Германию или Израиль. Белгородские врачи были менее категоричны: Москва, кардиоцентр имени Бакулева.

В ситуации, когда стоит вопрос о здоровье, а может быть, и жизни ребенка, выбор сделать непросто. Нужен кто-то, кому веришь безоговорочно. У нас такой человек есть: доктор Мальцев, кардиохирург, восемь лет назад сделавший в Белгороде операцию нашему малышу. Он сейчас далеко — реанимирует тяжко больную детскую медицину новых российских регионов, Севастополя и Крыма. Там нет условий для сложных операций. Поэтому доктор Мальцев в телефонном разговоре назвал нам другое имя: доктор Синельников, Пермь. И добавил: «Там будет то же, что в Германии, только немножко лучше».

Тогда — я просто поверила, хоть верилось с трудом, а теперь подписываюсь под этими словами. К слову, в Белгороде хотя и удивились моей просьбе дать направление в Пермь (всё-таки Москва гораздо ближе и привычнее), но не возражали. Все крупные кардиоцентры нашей страны носят титул «федеральный». Это значит, что они финансируются из федерального бюджета, а пациент имеет полное право выбора. Мне, к счастью, не приходилось лечиться по поводу других серьезных заболеваний. Но что касается кардиохирургии — могу на личном опыте сказать: эта область медицины в нашей стране сегодня на высоте, и не только благодаря таким самоотверженным личностям, как доктор Мальцев, доктор Синельников и еще многие специалисты, но и в результате политики государства, выделяющего огромные средства на развитие этой ветви медицины.

Кардиоцентр в Перми построен по немецкому образцу, и всё оборудование в нем — немецкое. Очень удобная планировка, переходы из отделений (три взрослых и одно детское) в поликлинику, где больные из отделений и те, кто пришел на консультацию из дома, не сталкиваются, не сидят в очереди — у каждого свое назначенное время. Даже термоконтейнеры, в которых больным приносят еду (всем — в палаты, общей столовой нет), и те немецкие. Вот только лица вокруг и язык — свои, родные. Наверное, это и есть то «немножко лучше», что имел в виду доктор Мальцев. А еще, конечно, то, что, в отличие от зарубежных клиник, операции и лечение здесь для детей безплатные.

Юрий Семенович Синельников возглавил детское отделение недавно — перебрался в Пермь из Новосибирска. Прошел стажировку в Германии, доктор медицинских наук… При словах «доктор наук» воображение рисует солидного профессора в очках, степенного возраста. Еще до приезда в Пермь я знала, что это не так: нашла в интернете коротенькое интервью с Синельниковым. Поэтому, прохаживаясь по коридору в первый вечер нашего пребывания в клинике, узнала Доктора издалека.

Он тоже «узнал» меня.

— Это вас я ждал из Белгорода? — улыбался он, приближаясь. — Задержался на операции.

Очки есть, но кроме них — ничего профессорского, и даже возраст определить невозможно, какой-то юношеский задор в манере разговаривать, двигаться. Иначе, наверное, и быть не могло: оперирует доктор Синельников почти всегда сам, по несколько операций в день. В коротких промежутках успевает заглянуть в палаты, осмотреть прооперированных накануне, проконсультировать только что поступивших, разобраться с многочисленными комиссиями и делегациями, выпить чаю и ответить на телефонные звонки и электронные письма. Как бы ни был перегружен рабочий день доктора, после каждой операции он обязательно заходит в палату к матери или отцу и рассказывает о ходе операции.

Реанимация для малышей (она называется палатой интенсивной терапии) находится прямо в отделении, поэтому после операции ребенка провозят мимо мамы, ожидающей этого момента у дверей палаты. Подростков из операционной отправляют во взрослую реанимацию, но помощники доктора Синельникова, да и он сам по несколько раз за день навещают ребенка и сообщают родителям все новости. При нормальном течении послеоперационного периода уже через сутки ребенка возвращают маме в палату, но уже другую, специально оборудованную для послеоперационного ведения пациента.

Лучше там, где нас нет?

Если меня спросят, куда лучше ехать на операцию — в привычный нашему региону столичный Бакулевский центр или в Пермь, я честно отвечу: не знаю. Потому что в Бакулевке я не была, знаю о ней лишь понаслышке. Но о том, что мы выбрали Пермь, я не пожалела ни одной минуты. Несомненные плюсы для меня — компактность детского отделения (да и вообще кардиоцентра), доброжелательное, прямо-таки родственное отношение к детям и мамам всего медперсонала отделения и консультативной поликлиники. И конечно, высочайший профессионализм доктора Синельникова и его команды. Еще не видя ребенка, в телефонном разговоре Юрий Семенович попросил меня прочитать заключение УЗИ сердца — и тут же сказал, какая понадобится операция и какие возможности у клиники для этого есть. Этот заочный диагноз доктора полностью подтвердило МРТ-обследование сердца, сделанное в Перми перед операцией.

Я видела очень тяжелых больных деток (а «легких» здесь почти не бывает), в отношении которых были страшные прогнозы (вот, про Никитку услышала случайно: «98 процентов, что умрет на операции»), но все они возвращались живыми. Кто-то был в реанимации несколько суток, кто-то — несколько недель, но обязательно наступал день, когда малыша передавали в руки матери. А это — победа, хоть впереди еще долгий путь реабилитации. Я видела счастливые слезы матери, которая впервые увидела своего малыша… ровно через месяц после рождения. Прямо из роддома крошка Семен попал в кардиоцентр, и еще месяц после экстренной операции врачи боролись за его жизнь. А родные весь этот месяц вымаливали малыша у Бога.

Без Бога ни до порога

Вот и подошли мы к очень важной теме — молитве за себя и за ближних. А ближний, согласно завету Христа, — любой встретившийся нам на жизненном пути человек, которому нужна помощь. И если не всегда мы можем оказать помощь физическую, то обратиться мысленно к Богу, воздохнуть о нуждающемся — не составит для нас труда, для этого ведь нужно только милостивое сердце.

Сейчас почти в каждой крупной больнице есть молитвенная комната или даже небольшой храм, где можно поставить свечи, помолиться перед иконами, а в определенные дни — постоять на молебне или Литургии. Есть такой храм и в Пермском кардиоцентре. Он освящен во имя Святителя Луки Крымского, который был не только архиереем, но и знаменитым хирургом. Отрадно было видеть среди посетителей этого храма и прооперированных больных и их родственников, и медработников. Замечательно — и наверняка не случайно, а по молитвам Святителя Луки, — что сегодня детское отделение кардиоцентра принимает ребятишек из Крыма.

Говорят, на войне не бывает атеистов: перед лицом смерти человек всегда призывает Бога. И во время болезни, как правило, тоже. Но, к сожалению, бывают и исключения. Одновременно с нами восстанавливался после операции подросток, которого прооперировали еще до нашего поступления в отделение. Несмотря на то, что операция прошла успешно и из реанимации мальчика быстро перевели в отделение, выздоровление шло тяжело: то внезапно подскочит температура, то анализы не в порядке, а то и вовсе — неожиданно упал в коридоре. Ухаживал за ним отец, который постоянно, в разговорах по телефону или с другими родителями, поминал нечистую силу, приправляя свою речь нецензурной лексикой. Не в этом ли была причина столь долгой и трудной реабилитации подростка? А вот те дети, которые при поступлении в кардиоцентр считались почти безнадежными, но за которых молились свои и чужие (впрочем, чужих не было, всех объединяла общая боль), напротив, быстро шли на поправку.

Мамы бывают разные. Молодые и пожилые, молчаливые и шумные, заботливые и не очень. Были здесь и такие, которые оставляли двух-трехлетних прооперированных малышей в игровом холле, а сами отправлялись куда-то курить (курение в кардиоцентре, разумеется, запрещено). Но чаще, конечно, мамы, как и положено мамам, не находили себе места, пока их ребенок был на операции и в реанимации. И тогда мы с сыном включали маленький нетбук и писали друзьям просьбы о соборной молитве за Дашу и Машу, Семена и Никиту, Арсения и Софию — за всех, кому больно и плохо. Памятуя слова Апостола Иакова: «Молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь… Молитесь друг за друга, чтобы исцелиться: много может усиленная молитва праведного» (Иак. 5, 15-16). Праведников, конечно, в наши дни куда меньше, чем во времена апостольские. Да и кто решится сказать о себе: я праведен? Но «если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного», — это уже слова Христа (Мф. 18, 19). Поэтому, собираясь с сыном в больницу, я просила молиться о нем всех моих друзей и знакомых, ближних и дальних, тех, кого знаю лично, и тех, с кем свели меня просторы интернета. Низкий вам всем поклон, мои дорогие! И не только за моего сына отрока Николая, но и за всех «тяжелых» малышей, лечившихся рядом с нами, и особенно — за маленькую девочку Дашу.

Даша очень хочет жить

Ранним утром, когда обитатели кардиоцентра еще спали, Николая увезли на операцию. Я стояла в больничном коридоре, шептала молитвы и вглядывалась сквозь заоконную темноту в то крыло больницы с редкими светящимися окнами, где, по моим догадкам, должна находиться операционная. Ко мне подошла женщина: «Увезли? А пойдемте в храм. Мне тоже надо свечку поставить: Даша-то моя в реанимации, совсем плохо, сказали — поздно привезли».

А когда вернулись из храма, оказалось, что меня переселили в палату к этой самой женщине Галине — вернее, не в палату даже, а в приспособленное помещение, на время, пока наши дети находятся в руках врачей (палат в маленьком отделении не хватает).

И тут оказалось, что эта немолодая уже женщина, не находящая себе места от переживаний, — не мама и даже не бабушка маленькой Даши. Она — «сопровождающее лицо», медсестра из дома ребенка для тяжелобольных детей, от которых отказались родители. В группе у нее около двадцати малышей, почти все с болезнью или синдромом Дауна, и у каждого вдобавок еще букет болезней, которые нужно лечить долго и терпеливо, но вот беда — рук на всех не хватает. Потому и попала Даша в кардиоцентр так поздно. В областном центре — городе Кирове — оперировать не решились, направили в Пермь. Даша в свои полтора года весила около восьми килограммов (а после операции — и вовсе шесть), не разговаривала, не ходила, но, как уверяла Галина — уж не знаю, как она это поняла, — очень хотела жить. Хотя вместо сердца у нее был изуродованный, издырявленный комочек. И даже надеяться на чудо — было слишком дерзко. Врачи и не надеялись, о чем честно сказали «сопровождающему лицу», просто делали свою работу — до конца. А медсестра Галина не спала ночами, молилась как умела и страдала так, словно она и есть родная мама несчастного ребенка. Иногда ее пускали на минутку в реанимацию — и Даша находила силы улыбнуться.

В это трудно поверить, но как только просьба о молитве за Дашеньку появилась в интернете и замелькали первые отклики, безнадежный ребенок начал поправляться. А накануне нашей с Николаем выписки Дашу перевели в палату на руки ее попечительницы. И Даша улыбалась уже всем такой радостной и светлой улыбкой, что неспециалист вряд ли распознал бы в ней ребенка-дауна. Кстати, Галина порадовала меня своим наблюдением: сейчас таких деток всё реже оставляют в родильных домах. А как любят мамы и папы своих «особенных деток», я убедилась за две недели пребывания в кардиоцентре, их здесь было больше половины от всех оперирующихся: к сожалению, у большинства детей-даунов еще и проблемы с сердцем…

Первого января я разговаривала с Галиной по телефону: они с Дашей уже «дома», в Доме малютки. Галина немного передохнет и… Там есть еще детки, которым нужна операция на сердце.

«Всё моя молитва превозможет…»

Болезнь пришла в наш мир одновременно с грехопадением наших прародителей. И чем больше творится в мире зла, тем больше и тяжелее болеем все мы, и наши дети, к сожалению, тоже. Но не дай Бог нам, родителям больных детей, впадать в отчаяние.

Сейчас, когда я дописываю последние строки своего рассказа о Пермском кардиоцентре, мне пришла на память песня иеромонаха Романа. Она начинается пронзительными словами: «Всё моя молитва превозможет, если к Богу припаду любя. Только не остави меня, Боже, так, как оставляю я Тебя…» Болезнь ребенка — во много раз тяжелее болезни собственной. И только Господь помогает нам всё вытерпеть, всё превозмочь. Давайте не только в своей горести вспоминать о Нем, но и тогда, когда опасность миновала, помнить, что рядом — сотни, тысячи людей нуждаются в молитвенной поддержке. А еще в ней нуждаются наши доктора.

Дай Бог, чтобы в детском отделении Пермского кардиоцентра никто никогда не умирал. Чтобы у всех деток были заботливые мамы или такие самоотверженные воспитатели, как медсестра Галина. Дай Бог здоровья, сил и Небесного покровительства заведующему отделением кардиохирургу Юрию (Георгию) Синельникову, кардиохирургу Роману Шехмаметьеву, врачу-кардиологу Елене Комаровой, врачу анестезиологу-реаниматологу Станиславу Прохорову и всему замечательному коллективу врачей, реаниматологов, медсестер и санитарок дома, где, вопреки утверждению классика, не разбиваются, а — исцеляются сердца.

Марина Захарчук