Крестный отец

Из цикла «Капельки вечности».

— Все­-таки, пап, отведи меня в школу филолога…

Я даже замер от неожиданности. Неужели случилось?! Сколько уговаривал дочь, она отнекивалась, ни в какую. Выбрала себе другое направление ­ — художественную школу. А мне так хочется, чтобы, ну, сами понимаете, хоть немножечко да «по стопам»…

В конце сентября отвел ее на филологический факультет самарского госуниверситета. Вернулся оттуда словно бы пригубившим шампанское. Еще бы, так вот запросто жизнь сделала один из самых длинных своих кругов. Но все­-таки ведь сделала!…

Меня в школу филолога в девятом классе отвел старший брат. Пошел со мной не только из-­за моей застенчивости. А чтобы я по пути не убёг, как гоголевский Поприщин (вполне себе филологический сюжет) . Но я как­-то сразу там прижился. Познакомился с совсем иными, чем школьные мои друзья, со­филологами. Один из наших теперь ­ проректор по научной работе в самарской семинарии, протоиерей Олег Агапов. Главный богослов!
А тогда ­ поклонник Бальмонта (ударение на второй слог) и всего экзотичного. Впрочем, литературная экзотика и мне была не чужда. Во всяком случае, так считала наш тогдашний куратор Софья Залмановна Агранович. Она не одобряла моего увлечения булгаковским «Мастером и Маргаритой» ­ за что я ей несколько благодарен.

Потом Агранович печально прославится тем, что захочет отобрать «славу Герострата» у окаменевшей Зои: плюнет на икону и станцует с ней, чтобы разубедить доверчивых студенток. Но тогда еще было далеко до этой ее дикой кощунственной выходки.

И вот прошло тридцать три года. Не мне судить, состоялась ли жизнь. Да и рано еще, наверное, подводить итоги.

Софья Залмановна умерла. Умер и Лев Адольфович Финк, тогдашний декан филологического факультета. Гулаговский сиделец, приятель моего отца, с какой неохотой отпустил он меня в Ленинград, на факультет журналистики! А я цинично просил у него свидетельство об окончании филологической школы. И выпросил… И в Питере поступил… Сделал им ручкой… Может, зря.

Но факультет остался. И школа филологов в нем осталась. И дети, как прежде, ходят туда по вечерам. Только встречает их не Софья Агранович со своими шокирующими папиросами. А приятный и культурный Михаил Перепелкин. Известный по телеканалу ГИС, где замечательно ведет краеведческие передачи.

В общем, все течет. И кое­-что, говорят, меняется.

Но вот колесо времени со скрипом обозначило полный круг. На филфаке изменилось так мало! Вернее, все изменилось там, кроме главного: запах чего­-то инакового по отношению к миру остался прежним. Факультет этот как­-то все­-таки особняком стоит от всего. Словно бы светский, но, типа, монастырь.

Был у меня друг, Сергей Калугин. В последние годы свои он был иеромонах Серафим. Так вот, он три года «убил» на нашем филфаке. Потом ушел в семинарию.

­ — Мне в университете все время вдалбливали, что никакой истины нет. А есть ее множественные искажения. И каждый выбирает себе своё, ­ — рассказывал мне Сергей-Серафим. ­ — А когда приехал в Святые стены, в Троице-Сергиеву Лавру, там мне сказали: мы знаем истину! Она одна… Я чуть не упал от такого контраста.

… Служил он до последнего дня, пока мог стоять на ногах. Сейчас лежит уже в астраханской земле.

А Руслан Надреев похоронен где­-то в ближнем Подмосковье, должно быть. Он был самый перспективный и хваткий из нашей филологической братии. Его застрелили еще в середине перестройки. А ведь все про него говорили, что далеко пойдет!… Оказалось, до первого поворота.

В разливанном интернет-болоте нашел несколько упоминаний о приятеле юных лет, и одно из них ­ поэтическое. В стихотворении «Альма-­Матер» какой­-то безвестный литинститутовец перечисляет до времени погибших поэтов и доходит до него:

Руслан Надреев из Уфы

Коммерцией хотел заняться ­

Но пуля изложила вкратце

Прицельный замысел строфы.

Почему из Уфы, а не из Самары, я так и не понял (скорее всего, для рифмы) . Но явно речь о моем приятеле.

Еще один выпускник школы юного филолога тогдашней поры, Олег Кокорев, потом учился в Америке. Сейчас он не последний человек в самарском страховом бизнесе. У него пять детей. Мы редко встречаемся.

Кто тогда мог измерить наши пути?

И вот почему так затрепетало сердце, когда дочь робко предложила отвести ее на филфак. Доживите до «вечного возвращения», тогда и меня поймёте.

Недавно дочь моя Анна засобиралась на конференцию для школьников по филологии. Тему и придумывать не надо. Еще в прошлом году ее сочинение о крестном отце ­ самарском поэте, режиссере Владимире Ильиче Осипове заняло первое место на городских Кирилло-­Мефодиевских чтениях.

Но тут предстояло ей рассказывать о крестном отце совсем другой аудитории.

Я почему­-то заволновался.

… Вспомнил, как шестнадцать лет назад мы с женой все никак не могли выбрать для дочери крестного. Так и приехали в церковь при семинарии, ничего не решив. Как будто на самом деле мы что-­то решаем?! И только вот священник спросил, кому быть крестным у крохотной Анны, как вдруг мы ахнули: в нашу сторону ковылял своей несуразной походкой наш добрый долговязый товарищ, поэт Владимир Осипов! Ему Бог судил крестить нашу дочь.

Владимир Осипов с медалью святого князя Александра Невского. Февраль 2006 года.

Так появились замечательные Володины стихи, посвященные Анне:

Эта связь неуловима.
Ангел строгий, пожалей!
Полечу я струйкой дыма
к крестной дочери моей.

Все увижу, все узнаю,
обо всем поговорю,
сказку на ночь почитаю
и молитву подарю.

Лишь она об этом знает,
улыбается светло,
никого не посвящает,
кроме Бога одного.

Эти мысли, эти слезы,
Жизнь, которою горим…
Под плакучею березой
Мы весною постоим.

Сейчас у Владимира Осипова могила самая «видная» на кладбище в пестравском поселке Майский. Под крестом перечислены все его «титулы»: поэт, журналист, артист, режиссер. 6 февраля будет уже четыре года, как… Помяните раба Божия Владимира!

Если на том свете и есть клуб друзей «Благовеста» (а почему бы ему там не быть?) , думаю, Володя в нем председательствует попеременно с иеромонахом Георгием (Китовым) . Ну разве только иногда дают они «порулить» уже упомянутому здесь отцу Серафиму… А может, и отцу Борису Развееву тоже? Или отцу Иоанну Державину? И это еще далеко не все. Есть ведь и матушка Мария Самарская. И отец Иоанн Букоткин. И граф Николай Бобринский, наверное, в этом необычном списке есть.

… Да сколько же там наших?!

Это слово, «наши», было у Володи самым любимым.

Он чуть ли не каждого встречного­-поперечного строго так вопрошал:

­ — Ты за наших?

Так вот и назван его последний ­ посмертный ­ сборник стихов и прозы: «За наших».

Когда мою дочь на Кирилло­-Мефодиевских чтениях спросили, кого Осипов имел в виду, когда говорил про «наших», Анна не растерялась. Или растерялась совсем чуть-­чуть:

­ — За наших… значит, за русских… за Православных…

А что еще скажешь, если так оно и есть.

… Я отвез Анну на филологический факультет. Пожелал ей достойно рассказать об Осипове.

Не думал, что все вот так обернется.

Она позвонила через час всего. Сердце ёкнуло: что-­то уж очень быстро.

Дочь моя не сдала своего крестного. Просто силы были очень уж не равны. Билась за него как могла, ­ но с профессором, с доктором наук, не очень­-то и поспоришь. Если тебе только шестнадцать, если учишься в Православной школе. И ты почти совсем не знаешь еще, как устроен мир… там… за церковной оградой.

­ — Она вела себя как одержимая… Ее даже трясло! ­ — сквозь слезы рассказывала дочь. ­ — Да она и сама призналась, что ее от моего выступления трясет. И она даже не может остановиться.

­ — Кто, кто?! О ком ты? — ­ до меня с трудом доходил смысл ее сумбурных слов.

­ — Ей особенно не понравилось, что Осипов брал благословение на издание сборников своих стихов у Митрополита Сергия… Тут преподавательница и вовсе вскочила, как ужаленная. Стала кричать, что есть и неверующие поэты… И они даже лучше пишут стихи… И нечего на стихи брать благословение… Потребовала от меня, чтобы я назвала поэтов, которые не верили в Бога… Но я таких поэтов не знаю. Или просто забыла в тот момент.

… Потом преподавательница перекинулась на Осипова. Называла его «мальчиком с Безымянки», «юношей в джинсах», ничего значительного в литературе не сделавшим. Отказывала ему в праве считаться большим поэтом.

Тут ее попыталась остановить аспирантка. Но та все продолжала ругать доклад моей дочери. Сказала даже в сердцах: пусть на нее жалуются куда хотят, но она наконец­-то скажет все-­все, что думает о Православной культуре. Потом обвинила мою дочь в тщеславии: зачем она взялась исследовать творчество своего родственника?

На что Анна ответила:

­ — Я просто хочу лучше понять его стихи. И другим рассказать о его творчестве…

На этом все закончилось. Дочь моя внешне спокойно вышла из аудитории. Разрыдалась только на улице, и то вполсилы. А уж дома дала волю слезам.

«Психологическая травма… »? Пожалуй. Но еще и серьезный урок.

Я не знаком с доктором филологических наук профессором Ириной Владимировной Саморуковой. Но знаю, что была она ученицей Софьи Залмановны Агранович. Как и ее учитель, она непримиримая, яростная, принципиальная атеистка. Пишет либеральные статьи в соответствующее интернет­-издание. Не одно поколение вчерашних школьниц на ее занятиях по фольклору скрепя сердце выискивало в своих работах «типологические сходства» между языческим «богом» Дионисом и… Христом. (Прости, Господи!) И все же ведь далеко не все атеисты вот так набрасываются на подростков. И требуют от них чуть ли не отказа от Православной культуры, от своей духовной родни… А в ее накате прозвучали-таки слова о том, что Православию нечего делать в стенах университета!… Может быть, просто с языка сорвалось, уж не знаю.

Либерализм ­ — слово затертое и опошленное. А ведь просвещенным либералом был Пушкин! Почему же стало сейчас это слово чуть ли не ругательным? Почему нынешние либералы воспринимаются здоровой частью общества как какие­-то в самом деле «иностранные агенты», посланные или подосланные нам в наказание за грехи?

В генную память народа врезались навсегда костры из икон и руины храмов, оставленные безбожниками 1920­-30­-х годов… Но ведь без умеренных «левых», без либералов из временного правительства не было бы и картавого Ильича. Без «февраля» не было бы «октября» 1917­-го! Умеренные безбожники в ту пору выпустили долго спавшего джинна ненависти и нигилизма. Хотели только чуть­-чуть, лишь самую малость пробочку открутить… Но оттуда вылезло уже такое «чудище обло», что никому мало не показалось. И его уже было им не под силу затолкать обратно в кубышку.

И началось… Всю грязную работу за них тогда сделали более примитивные, грубые и конкретные большевики. Но если бы не большевики, может, было бы не менее гадостно… Хотя, наверное, и не так кроваво. Или же «кроваво» как-­то иначе? Вместо расстрельных команд ­ — абортарии, вместо ГУЛАГа ­ — гей­-свадьбы…

Оказывается, Христос может объединять не только верных Своих в Свое Тело ­ Церковь. Но и те, кто отталкивается от Него, тоже объединены Его Личностью ­ только наоборот. Их объединяет (порой тайно от них самих) богоборческий импульс. «Мы наш, мы новый мир построим… » ­ может звучать и на другой, более современный мотив. И какая нам разница, каких там оттенков и научных степеней богоборцы сегодня сидят в редакциях, на кафедрах, в жюри фестивалей?

«От перестановки мест слагаемых… »

Ирину Владимировну Саморукову «взорвало» на Осипове! Понимаю… Владимир умел при жизни своей и, как оказалось, даже после смерти выводить из себя людей определенного сорта.

«Мальчик с Безымянки»? Пожалуй…

И электричкой, туда, до того полустанка,

родины малой, что била под дых от души;

гарью и грязью встречает меня Безымянка,

Той, непролазной, в которой спеши ­ не спеши.

Праведный Боже, спасибо, что здесь я родился,

здесь воспитали пряником черствым, кнутом…

Может, поэтому выжил и, вроде, не сбился,

Что­-то оставив еще на потом, на потом…

В 2006­-м, зимой, Владимир приехал к нам в редакцию прямо с вокзала. Из Питера вернулся с наградой. Но медаль с ликом Александра Невского висела у него не на пиджаке, как это принято, а на сером потертом свитере. Который служил ему без сноса («юноша в джинсах») . Его признали тогда лучшим Православным поэтом года в России!… Больше медали этой я не видел на нем. Но спустя несколько лет, на похоронах, увидел, что эта награда висела у него над рабочим столом. Святой князь Александр осенял с тех пор его литературные занятия.

Когда­-то давно блаженная Мария Ивановна духовно обозрела вмиг все Володины труды и сказала:

-… Вполне прилично!

Время подтвердило истинность этих пророческих слов.

А дочь моя вечером стала было меня уговаривать не реагировать на «инцидент». Я высказал свои аргументы. И вдруг она успокоилась.

­ — Знаешь, ты прав. Если бы преподаватель меня только обидела, я бы тут же простила. Но ей было важно обидеть мою веру. Ну, и моего крестного тоже… А он сейчас не может за себя постоять.

Может! ­ — подумал я. Еще как может…

Но все же не каждый отец услышит такой ответ от своей дочери! Ей ведь, возможно, там еще предстоит учиться. Так что мне повезло.

… На чей-­то наивный вопрос, что нам делать с «гонителями Православия», мудрый старец схиигумен Иероним Санаксарский однажды в моем присутствии ответил парадоксально. «Крестить их надо… » ­ — промолвил он.

Очень радикальное средство! Но других пока что еще не нашлось.

Антон Жоголев.

P.S. 6 февраля состоялась научно­-практическая конференция учащихся школ города Самары «Первые шаги в науку». Были заслушаны лучшие доклады учащихся, прошедших отборочные туры на школьных слушаниях. Первое место в секции «Краеведение» заняла Анна Жоголева, которая выступила с докладом «Владимир Осипов ­ — певец малой родины». По счастливому стечению обстоятельств научно­-практическая конференция учащихся самарских школ проходила в день памяти самарского Православного поэта Владимира Осипова.