Незаживающая рана

Наше поколение выросло без веры. Так, в глубине души чувствовали, что есть какая-то Сила, Которая движет жизнью на земле. Но веры не было. Я родилась в войну и жила, как все в основном жили в мое время. Пока не пришло горе в мою семью.
Родили мы с мужем троих сыновей. Два старших сыночка женились, имеют свои семьи, но вот младшенькому Алеше не суждено было... Он был умница, в школе учился хорошо, весельчак, любимец всей детворы. Окончил 11 классов и первый из нашего села поступил в университет, на вечернее отделение биофака. Им гордились учителя, мы радовались за него.
Проучился год — и взяли его в армию. Это был 1994 год. В армии жестокая «дедовщина»: избили его осетины, такие же солдаты, как и он, и Алеша попал в госпиталь с сотрясением мозга и перебитой переносицей. Немного подлечили его и из госпиталя отпустили на пять дней домой. Когда он приехал, я своего любимого сыночка не узнала: лицо изуродованное, и сам стал нервный. Погостил дома четыре дня и уехал назад.
Отцу он сказал, а от меня скрыл (щадил меня), что его отправляют в Чечню. Там он отслужил два месяца и в мае демобилизовался. Радости не было краев, что вернулся с войны целым и, как казалось внешне, невредимым. Отдыхал дома от всего пережитого.
Вскоре они поехали с ребятами в соседнее село, а на обратном пути попали в аварию, и мой сыночек разбился. Добавил своей бедной головушке еще перелом челюсти в пяти местах, лопнул череп и верхняя мозговая оболочка... Когда мы узнали о случившемся и приехали к нему в больницу, Алешенька был неузнаваем. Голова раздулась, ни глаз, ни носа не видать; в одночасье ослеп. Лежал он — живой труп, даже не кричал, а лишь изредка стонал. Я взмолилась к Богу: помоги ему, Господи, спаси, ведь он с войны вернулся, а тут дома так нелепо погибает. Молитв никаких я не знала...
Пролежали мы с ним в районной больнице две недели. Все кругом за деньги, а у нас и денег-то нет: что за тридцать лет насобирали на сберкнижку, давно уже обезценилось, всего нас лишили. Я ломала себе руки от безпомощности: сынок умирает; были бы деньги, спасли бы его!
Кое-как я выплакала, допросилась, чтобы Алешу отправили в Самару, в областную больницу. Дай Бог здоровья нашему стоматологу — другие врачи отказывали, говорили, что нет мест в областной больнице, если только за деньги... А стоматолог пришел на дежурство и когда увидел, что Алеша все еще здесь лежит, сразу и место нам нашел в больнице им. Калинина безо всякой оплаты.
Но было поздно... Врачи в Самаре как глянули на него, на снимки, так и говорят: «Что же так поздно, почему не привезли его раньше?» Пообещали сделать все, что только в их силах, чтобы спасти сыну жизнь и вернуть зрение. Нужна операция, причем срочная, — может, и удастся спасти... Оказалось, что еще после избиения в армии у Алеши остался в носу застарелый незаживающий свищ — чуть простынет, и вся инфекция из носа пойдет на мозги; тогда все равно не жить.
Алеша говорит:
— Я не выдержу!
А врач обнадежил:
— Не знаю, сможем ли зрение вернуть, а жить ты будешь!
Целых десять часов, с 9 утра до 7 вечера, делали ему операцию. Все шло хорошо, температура и давление были в норме. А на девятый день после операции у него пошла опухоль от челюсти, поднялась температура, а за ней и давление. Утром он потерял сознание и стал биться. Я и еще одна женщина, Шура (она тоже с сыном лежала в палате) пытались удержать Алешу — он крутился, как юла, на кровати. Сбежались медики, забрали его в реанимацию, а меня туда не допустили. Пролежал он там сутки — и скончался.
Я сделалась как дурочка от этого горя!
Алешу любили все — и старые и малые, все сверстники были его друзьями. Провожали моего сыночка всем селом. Жалели: пережил войну, пришел домой — и так глупо умереть в двадцать лет...
Он еще лежал в морге, когда я первый раз пошла в церковь, в Самаре, чтобы купить на похороны все необходимое. Там мне подсказали, как заказать отпевание. И после этого на меня такое облегчение снизошло, не могу даже выразить своего тогдашнего состояния. Видимо, Господь Бог меня пожалел и дал мне силы похоронить сыночка, пережить эту утрату...
Прошло два года. 8 сентября мы поминали Алешу. Церкви у нас нет, поэтому бабушки читают все, что полагается. После службы сели обедать. А брат мой меньшенький Вася и говорит:
— Галя, ты посмотри: возле иконы в углу, только чуть пониже, вроде бы портрет вырисовывается.
— Где? — удивилась я. Он показал мне, в каком месте, я посмотрела и ничего не увидела. Минут через десять спрашиваю:
— Ну что, Вася, есть ли еще там тот портрет?
Он отвечает:
— Есть, и стало хорошо, четко видать. Это икона, только не знаю, какая.
Смотрели мы — и я, и бабушки, — но никто ничего не видел.
Прошло пять месяцев, и 20 февраля Вася, братик мой, умер от инфаркта. Видимо, это видение иконы его предупреждало...
Хоронили тоже у нас в селе, могилки рядом: дяде 43 года, племяннику 20.
Когда Вася умер, я послала сына в Большую Глушицу в церковь отпеть моего брата и купить все, что нужно. Это был первый день поста, и службы в церкви не было. Батюшка дал лампадного масла и землю — сразу, еще не отпевая. Сынок приехал и дает мне землю, я опешила: как же так, в церкви Василия не отпели, а землю уже дали. Я засомневалась.
После поминок девятого дня я поехала в Самару по своим делам и зашла в церковь. Подошла я не к батюшке — была служба, — а к женщине, служащей в храме, и еще к одному мужчине, тоже служащему там. Поделилась своими сомнениями, но они оба считали, что все сделано правильно. А я мучаюсь: вдруг да не так. Когда Алешу отпевали, то я стояла со свечой и видела всю службу, и только после отпевания батюшка дал мне землю.
Прошло полгода. Васю помянули. А через неделю после поминок вижу сон: будто на какой-то площади стоит Вася с бумагами в руках, вокруг него люди и он им что-то говорит. Слушаю — и вот что он говорит:
— Люди добрые, помогите мне добиться справедливости. Я оттуда уехал, а тут меня не принимают, говорят, что печать не поставили. И туда вернуться я не могу...
Я вскочила с постели, как кипятком ошпаренная. Проплакала весь этот день: работала дояркой, работу надолго не оставишь. Надо съездить в церковь — так своего транспорта нет. А через неделю к нам в село приехал батюшка из района и отпел моего братика. Я взяла землю и сделала, как он велел. Буквально через день вижу во сне сына Алешу рядом с братом Васей. Лежат на диване, одним одеялом покрытые. И я поняла, что они теперь вместе и что Васю наконец-то приняли в том мире.
Наверное, не надо бы и рассказывать обо всем этом, ведь у каждого свое горе, свои беды. Но я поняла, что смертью сына меня Бог наказал за аборты. За мои грехи забрал Он моего сыночка.
Когда я забеременела Алешей, мы с мужем плохо жили — он пил, меня бил, и детям доставалось. Алешенька был нам лишний. Я узнала о беременности поздно, врачи уже не взялись бы делать аборт (тогда они хотя бы сроков придерживались, не всех подряд убивали). И в отчаянии решила я сама сделать аборт. Но ничего у меня не получилось, ребенок остался жить. Подходит время рожать, я последние дни была в декрете. Мой муж подрался со своим родным братом, чуь не задушил его; я бросилась разнимать их — и в драке они меня помяли. Через час я родила Алешку. Он был весь синий и не дышал, но врачи стали делать искусственное дыхание, и он ожил, закричал.
Вот так на свет появился мной нежданный, мой любимый сыночек. Мне его Господь оставил до двадцати лет — и забрал его, наказал за мои грехи. Это сейчас стали в газетах рассказывать, что ребенок как только зачался, уже живой. А тогда было такое мнение: пока не шевелится, он не живой, так — кусок мяса... Вот и старались убивать их, пока не шевелятся.
Когда Алеша умер, меня сразу как в голову ударило. Он лежал в гробу, а я навзрыд кричала:
— Прости меня, сыночек, я ведь тебя убила!
Господи, прости Ты меня за этот тяжкий грех! Я же тогда не думала, что придется так дорого заплатить за свои грехи!..
Сейчас я прозрела, потянулась к вере. Тяжело мне она дается, молитвы я запоминать не могу, за три года едва выучила Господню молитву и «Богородице Дево, радуйся...». Литературу куплю — читаю, а понимаю с трудом. Возьмусь молиться, и слезы заливают глаза, и я ничего не вижу. И прошу у Господа Бога нашего прощения за мои грехи своими словами и горькими слезами.
Прости меня, Господи, окаянную!
Прости, сыночек мой Алешенька!

Галина,
Большечерниговский район Самарской области.

14.04.2000