Деревенская история

Я услышала ее лет тому уж далеко за двадцать назад от задушевной подруги главной героини моего рассказа. И хоть не знаю даже, живы ли сейчас действующие лица этой истории, — ведь и в ту пору, когда мне, журналистке из «районки», под большим секретом поведала обо всем этом библиотекарь Елена Сергеевна, все они были уже немолоды, и само то событие отошло уже в далекое прошлое, — все же я сберегу в тайне их подлинные имена. Ведь подобная тайна— случись, откроется и через много лет, — может черным огнем обжечь человеческие судьбы. Мне бы этого не хотелось.

Александра Савельевича считали одним из лучших руководителей. Вывел в передовые колхоз-середнячок, и люди в селе жили справно, в хороших благоустроенных домах. Хотя и сельчане, и в руководстве района знали: биография-то у него была подпорчена.
В молодости Александр крепко пил. Случалось, бабы прибегали к его жене:
— Твой-то прямо в луже валяется! Неровен час, задавят!
И она молча — ни вам спасибо, ни огрызнуться: чего не в свое дело лезете! — выбегала из бухгалтерии, находила мужа; худенькая — поднимала этого пьяного бугая и чуть не волоком тащила домой. Отмоет, оденет в чистое, уложит на кровать — и бегом на работу. А там тогдашний председатель Михаил Филиппович:
— Ну что, твой опять напился?
Глотая слезы, Валентина тихонько отвечала:
— Он отоспится и выйдет на работу. Простите…

После очередного такого загула председатель вызвал его к себе.
— Ты вот что, решай — или бросишь пить, или ищи себе другое место. Поможем, характеристику напишем нормальную. Жалко, такого зоотехника днем с огнем не найти, ну да обойдемся. Сколько можно с тобой нянчиться!
— Филиппыч, последний раз прости — слово даю, больше это не повторится, — с мукой в голосе ответил Александр.
— Может, тебя лечиться отправить? — смягчился председатель. — Кому-то вроде помогает…
— Нет. Сам брошу. Я и жене сегодня слово дал.
И ведь бросил! Сколько и где потом ни подносили рюмочку — твердо отказывался:
— Я свое отпил!
Зато когда сам уже стал председателем, с пьяницами говорил жестко:
— Что ты, не мужик что ли? Помнишь, как я пил? А ведь бросил. И ты можешь!
На некоторых действовало.
Об этой части жизни Александра Савельевича я знала и без рассказа приютившей меня в командировке библиотекарши. Но вот — случилось же такое: неожиданно для себя угодил он совсем в иную историю…

Был он видный, красивый. Ранняя седина на висках только подчеркивала мужественный облик. Рядом с ним Валентина казалась серенькой мышкой: ни бровей не подведет, ни губ не подкрасит.
То ли дело — Марина! Красивая, статная, золотые косы уложены корзинкой. С мужем они давно развелись, но жила она строго, и даже самым языкастым сплетницам нечего было рассказать про молодую разведенку.
Знали бы они, что творилось в ее душе! Влюбилась в председателя! От людей скрывала, но единственной подруге признавалась:
— Не могу без него! Все сердце о нем изболелось!..
И выбирала на библиотечной полке новый, полный жгучих страстей, роман, в котором разлученные герои преодолевали все препятствия и соединялись в жаркой и долгой любви.

В тот день Александр Савельевич, как обычно, поехал осмотреть поля. С утра он уже побывал и на ферме, и на двух полевых станах. Теперь, ненадолго заскочив в контору, собрался на дальнее поле, где уже подобрали валки и заскирдовали солому. О том, что хочет ехать на дальнее поле, он еще с вечера предупредил шофера, и теперь тот только переспросил:
— Едем прямо туда, к скирдам? — и непонятно чему как-то нехорошо ухмыльнулся.
Но когда они почти доехали до первой копны, мотор председательского «газика» вдруг зачихал и заглох. Водитель покопался в нем, повертел что-то — и хмуро сказал председателю:
— Савельич, беда: полетела одна штуковина… Ты посиди вон хоть у той копны, отдохни маненько, а я сбегаю в ближнюю бригаду, возьму деталь и мигом вернусь. Я быстро… — и деловито засеменил по дороге.
Александр Савельевич был раздосадован. Страда, каждый час на счету, а тут — сиди и жди невесть чего!
Он не спеша подошел к высокой копне соломы, расстелил пиджак и сел, вынул записную книжку: просмотреть, что еще надо срочно сделать. И вдруг…
Горячие женские руки мягко обхватили его сзади, и взволнованный голос жарко прошептал:
— Сашенька! Любимый!..
Он, больно сжав мягкие ладони неведомой обольстительницы, развел ее руки в стороны, решительно встал. И, обернувшись, увидел перед собой Марину. В новеньком городском платье с глубоким вырезом она была особенно хороша манящей — и знающей свою силу красотой.
— Сашенька… — повторила она уже смелее и, наклонившись, сноровисто расставила на уже расстеленном платке бутылку «беленькой», бутерброды с колбаской, горячую картошечку, пахнущую укропом и чесночком… Потянулась к объемистой сумке, чтобы достать еще какие-то припасы, но Александр Савельевич удержал ее:
— Погоди… Куда торопиться? Шофер, как я понимаю, вернется не скоро… Так вот, Марина. Женщина ты красивая, последним дураком надо быть, чтобы от такой красавицы отказаться. И я мужик такой же, как все. Ну вот выпьем мы с тобой по чарочке для храбрости, и все, что ты хочешь, у нас будет… А как же я потом Вале в глаза погляжу?
Не дожидаясь ответа, он молча поднял свой пиджак, накинул на плечи и быстро зашагал следом за шофером. Тот и впрямь не торопился — видно, хорошо упросила его Марина не спешить за новой деталью. Он так и опешил, услышав позади быстрые шаги председателя. А Александр Савельевич, поравнявшись с водителем, неожиданно с размаху врезал ему по лицу:
— Шту-ковина у тебя полетела?! Щас ты сам полетишь, если через три минуты не пригонишь ко мне машину!
Водитель, грохоча сапогами, кинулся назад, к оставленному «газику». И через пару минут мотор как ни в чем не бывало заурчал, машина с ревом помчалась, догоняя председателя.
Здесь по всем законам жанра надо бы написать, что Александр Савельевич так и не простил шоферу его предательства и сослал в самую отдаленную бригаду. Но чего не знаю, того не знаю. Что было дальше с шофером, меньше всего заинтересовало меня в этой давней истории. Скорее всего, председатель его простил. Хорошие водители — они ведь очень ценились в русских селах.
…И не было сказано в этой истории ни единого слова о Боге, о вере. Но вся она — о верности и любви, о совести. Гласе Божием. Так и не убитом до конца в русских крещеных людях.

Иллюстрация: Александр Романычев. Этюд к картине "Печаль моя светла".

Ольга Ларькина

30.12.2005