Пламенные младенцы

Мне понадобился целый год, чтобы «созреть» для написания этого рассказа…
«Господи Иисусе Христе, Сыне и Слове Божий, Богородицы ради помилуй нас, грешных», — этой молитвой мы начали трехдневный Крестный ход в память о Пламенных Младенцах.
Что собрало воедино нас здесь, в городе Белая Холуница Кировской области, из разных городов, сел, деревень России в августе 2005 года? Одна боль, одна трагедия — предательство своих детей, тех, кому мы отказали в праве на жизнь.
Свой путь мы начали по асфальтированной дороге после Литургии, потому нам легко шагалось первый десяток километров. Молитва плавными волнами возносилась вверх.
Августовский летний день вступал в свои права, и невыносимая жара охватывала нас плотным кольцом. Случайность? Нет, это наши грехи, вопиющие к небу об отмщении, дали хотя бы в малой мере почувствовать палящее дыхание ада. Нещадно светившее солнце наливало свинцом голову, отекшие ноги с натертыми мозолями передвигались не так ходко.
Молитва стала гаснуть. И вдруг батюшка, сопровождавший наш Крестный ход, указывая рукой вверх, крикнул: «Крест!» Мы, подняв головы, увидели плывущий по небу большой крест, сотканный из белых облаков. Я вспомнила Голгофу, вспомнила тяжкий крест страданий Иисуса Христа. Он тогда, две тысячи лет назад, нес Свой Крест на плечах и теперь наш крест облаками пронес над нами, дав претерпеть лишь маленькую толику тех мучений, которые мы действительно заслужили.
В пути были остановки, служились молебны, и, хотя не было сил, многие стояли и благодарили Господа Бога, Пресвятую Богородицу и святых за дарованные милости, за возможность покаяния и просили укрепления в еще не законченном пути.
К вечеру пришли на место, где было произведено перезахоронение Пламенных Младенцев. Батюшки отслужили панихиду, и мы, уставшие, отправились на отдых в спортзал местной школы. Кому-то из счастливчиков удалось устроиться на матах, а другим, в том числе и мне, женщина из соседнего дома принесла старые пальто. На них-то мы и устроились. Сразу уснуть не удалось. Мысли о пройденном пути и еще предстоящих трудностях не давали покоя. Кроме того, перед глазами вставали Они… Мои не родившиеся дети. Может быть, это были девочки с веселыми кудряшками, как у дедушки, и ясными голубыми глазами, как у папы. А может быть, это были малышки, похожие на меня, — кареглазые, со смешинками в уголках рта. Были…
Что скажу Господу Богу в день Страшного Суда? Какой ответ буду держать? Не будут тонкие детские пальчики цепко держать меня за руку, не будут чистые сердца стройным хором просить за маму: «Вот мы, Господи, а вот наша мамочка…»
«Где обрящуся аз?»
Страшно, больно, стыдно…
С этими горестными мыслями я засыпаю.
Проснувшись поутру, мы собрались у часовенки, где нас уже ждали батюшки, чтобы отслужить панихиду. Сон еще не отошел, одеревеневшие мышцы еще не готовы были к тем испытаниям, которые предстояли впереди. Но мы, надеясь только на помощь Господа Бога, стояли и молились за усопших, обращались к Пламенным Младенцам, просили их позаботиться о наших малышах, находящихся в темных местах, лишенных Божественной Благодати.
Вдруг прямо над часовней появилась крутая радуга; она не была яркой, но отчетливо выделялась на фоне светлеющего неба. Для нас это было напоминанием о Завете между Богом и людьми. Мы не потеряли Милость Господню. Десница Его над нами, даже такими грешными.
Второй день был трудным. Конечная цель нашего пути — место убиения и первоначального захоронения Пламенных Младенцев. Идти нужно было сорок четыре километра по песчаной дороге, то поднимаясь, то спускаясь с пригорков. Тучи песка иногда поднимались кверху, забиваясь в нос, рот, дыхание перехватывало. К тому же солнце продолжало палить, снова и снова напоминая нам о содеянных грехах.
Если бы не источник Целителя Пантелеимона, укрепивший нас в начале пути, идти было бы еще сложнее.
В Крестном ходе участвовало много людей, в большинстве своем женщины. Но были и самые маленькие — девяти-десяти лет, и бабушки, которым давно за шестьдесят… Удивительно, но они прошли весь Крестный ход! Меня поразила одна бабушка из Ростова — худенькая, маленькая, она шла, превозмогая себя, свою немощь, шла с покаянным чувством, с верой и надеждой о прощении. Впрочем, как и многие из нас. На привалах ей часто становилось плохо; окружающие помогали прийти в себя, предлагали вернуться на машине назад, но она, укрепляемая Божией благодатью, продолжала свой путь. Ее пример и мне помогал не упасть духом, не остановиться на полпути, а решительно шагать вперед, к покаянию и прощению.
Преодолев несколько километров, мы вышли в поле, покрытое зеленым ковром трав. Окаймленное зеленым лесом, оно поражало своей красотой. Создавалось ощущение близости неба. В середине поля высится величественный храм из красного кирпича, чем-то похожий на Шамординский. Я повертела головой в разные стороны, надеясь увидеть какие-то постройки, дома. Но храм стоял один. Глядя на него, я вспомнила строчки стихотворения Николая Заболоцкого о могучем дубе, стоящем одиноко в поле:
Кто говорит, что в поле он не воин,
Он воин в поле, даже и один.
Этот храм тоже воин — и тоже один.
«Против кого он воюет?» — спросите вы. А против духов злобы поднебесной, которые трепещут от ужаса, взирая на разграбленный, опустевший храм, но сильный в своем величии, святости и чистоте. И пусть в нем не было дверей и ветер сквозняком гулял по голым стенам и земляному полу — Дух Любви Божией ощущался всеми.
После остановки в этом храме до могилки осталось идти недолго, но мне тогда показалось: Вечность. Каждый шаг давался с трудом, ноющее тело просило длительного отдыха. Казалось невозможным, что мы сможем дойти, так как силы были на исходе. Но вот, наконец, могилка. Вокруг — простенькая оградка, дерево, растущее рядом, и больше ничего (так у меня запечатлелось в памяти). Мы припали к оградке, испытывая не столько физическую помощь, сколько духовную. Целая гамма чувств переполняла наши сердца.
Это была и радость… Ведь дошли же.
Это была и терзающая душу боль…
Ведь это могилка не только Пламенных Младенцев, это могилки наших детей — тех, кому мы не дали увидеть безкрайнее голубое небо, золотистое солнце; не дали полюбить землю Русскую, которая бы вскормила и помогла воспитать их.
Все со скорбью глядели на ставшие вдруг родными могилки. Кто-то рыдал, кто-то плакал, вытирая концом платка тихо струящиеся слезы, а у кого-то слезы текли по невидимой щеке души, растапливая окаменелость сердца, вызывая искреннее покаяние: «Да плачу я тепле злых моих и пагубных деяний, имиже душу мою омерзих и Твою Пречистую Кровь Завета Твоего горце преобидела!»
Перед моими глазами встала иконка Спасителя (я ей молюсь о прощении грехов), на которой Он изображен преклонившим колена, как в Гефсиманском саду, когда Его предали, — впрочем, как и мы предаем Его сейчас ежедневно, ежеминутно. В руке Он держит растерзанное матерью (!) дитя и, прикрыв горестно рукой лицо, плачет. Икона так и называется: «Плач о убиенных во чреве». Это плач о наших душах, добровольно идущих на погибель, погрязших в самолюбии, сластях земной жизни. Кто услышит этот невидимый для внешнего мира плач? Кто, опомнившись, содрогнется от ужаса совершенных преступлений? Кто положит начало покаянию? Может быть, в этом заключено спасение нашей России от сил зла. Общее покаяние за убийство детей — тех, кто мог стать цветом нации.
Обратная дорога мне показалась легкой; я шла за иконой рядом с батюшкой, и счастье переполняло душу. «Свете тихий» светился во мне, и горний мир сокровенно раскрывал передо мной свои красоты. Я чувствовала радость примирения с Богом и с самой собой.
Преодолев последний подъем, мы ступили на широкую улицу, ведущую к часовенке. Я шла, глядя под ноги, ничего не замечая, углубившись в свой внутренний мир. Из задумчивости меня вывел детский голос: «Мама, смотри, солнце!» Я подняла голову, и окружающий мир исчез полностью; были только я и солнце. Неизмеримо огромное, оно встречало нас, обливая своим светом и мягким теплом; оно пульсировало; оно было живое; оно воплощало собою Божественную Любовь, такую же неизмеримую, как солнце. Протягивая лучи-руки к нам, принимало усталых, обремененных, чтобы успокоить, усмирить, осветить наши души, затемненные грехом.
В середине солнца виднелся крест. Вспышки красного, синего, фиолетового калейдоскопом замелькали по небу. Неутомимый пасхальный зайчик снова скакал по небесному светилу, приветствуя нас Серафимовым приветствием: «Здравствуй, радость моя». Я — грешная! — ощутила себя радостью Божией. Покрытая многолетней греховной грязью, жившая по своим страстям, я почувствовала в себе Пасхальную радость. Возвращалась, как блудный сын, в Отчий дом, в Отчие объятия. А в сердце лилось: «Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренная моя Имя святое Его».
Мы дошли до часовенки, где батюшки отслужили панихиду, и снова увидели радугу, но уже более яркую. Все в восхищении разглядывали разноцветную гостью на небе.
На следующий день мы отправились обратно в город, но шли уже не по асфальтированной дороге, а по лесной, чтобы «сделать петлю», как нам объяснил батюшка. В нее мы и должны были заключить с Божией помощью сатану. Тогда он будет безсилен и не сможет вредить нам, не сможет владеть нашими душами.
Немного не доходя до города, мы увидели, как появились черные тучи. Загрохотало, подул резкий ветер. Мы накинули на себя все, что имелось, готовясь пережить грозу. Но гром погрохотал и замолк. Тихо уползли тучи куда-то в сторону, ветер унесся следом за ними, и мы облегченно вздохнули: «Пронесло!» Но вдали вдруг еще раз грозно что-то прогремело, давая знак Свыше. Я поняла: это был Господний наказ, напутствие всем нам: «Идите и больше не грешите. Иначе…»
Страшно стало, озноб пробежал по спине от осознания, насколько близко человек находится на краю погибели. И как он должен беречься и своих ближних оберегать от непоправимых шагов, ведущих во тьму кромешную, «где плач и скрежет зубовный», откуда нет спасения.
Но вот уже город, снова солнце над нами. Нас встречают колокольный звон, накрытые столы, открытые улыбки местных жителей. А самое главное — внутри ликующая радость души: «Слава Тебе, показавшему нам Свет»!

Дария Смоленцева

п. Медведево, Марий Эл

21.07.2006