Последняя воспитанница Костычевской обители

После выхода публикации "Такая чудесная Пасха!..", в которой рассказывалось о обретении мощей старца-схимонаха Пантелеимона, в редакцию позвонили из города Октябрьска Самарской епархии, где прежде и была основанная им Костычевская Смоленская обитель. Нам сообщили, что в Самаре живет последняя воспитанница Костычевской обители Екатерина Петровна Никитина, прожившая в монастыре четыре года перед его закрытием. И мы поспешили по указанному адресу…
Екатерине Петровне девяносто второй год, но ее памяти можно только позавидовать. Она и сейчас наизусть читает многостраничные духовные стихи… С радостью согласилась она поделиться воспоминаниями о святой обители.

— В монастыре тогда служили отец Василий Тепловодский и еще один священник, Петровский, — рассказывает Екатерина Петровна. — Настоятельницей была игуменья Руфина. А прежняя игуменья, старенькая матушка Маргарита, жила в певческом корпусе вместе со своей племянницей, монахиней Викторией. Похоронили ее около алтаря церкви. Там же была могилка и маленького мальчика Виталика — младшего сына батюшки Тепловодского.
Говорят, что батюшка Василий от инфаркта умер. Нет — его пытали, мучили. Летом не то 1927, не то 28-го года слух прошел, что батюшку Тепловодского арестовали. И мамани мои — я так называла своих теток-инокинь, сестер моей мамы, — посылают меня: "Катя, отнеси булочку отцу Василию!" И я пошла с булкой в милицию. Вышел ко мне, видать, начальник — немолодой. Я говорю: "Передайте, пожалуйста, булочку батюшке Тепловодскому". — "А кто тебя послал?" — "Никто, — отвечаю, — я сама". Хорошо, что я находчивая была. Если бы я теток назвала, их тут же забрали бы. "А где булку взяла?" — "С канунного стола. Туда прихожане несут милостыню, после панихиды ее нищим, в детдом отдают, и в тюрьму возят. (Раньше у нас ларь стоял возле ворот, и в этот ларь клали приношение для заключенных). А мне дозволено — бери, чего надо. Я сирота, у меня ни отца, ни матери". Начальник булку не взял: "Ваш Тепловодский ни в чем не нуждается, он сыт". Я поняла, что его уж, наверное, нет в живых…
Потом приехала комиссия, ликвидировали монастырь. И пошли мы в мир. Сначала жили на частной квартире. Работали — шили, вышивали. Я большая рукодельница была по части вышивки.
— В монастыре научили?
— Ну да. Всем хорошим ремеслам — в монастырях учили.
Я не забываю монастырь. Помню батюшку Тепловодского, монахинь. Особенно матушку Аполлинарию, раздатчицу обедов в трапезной. Хоть я и не была монашкой, пока я жила в монастыре, она все эти четыре года меня кормила. Красивая старушка с нежными голубыми глазами. Маленького роста, такая худенькая… До чего ласковая, добрая она была.
Есть у меня большая фотография, на ней — причт обители. Я уж сейчас не разгляжу… Где-то здесь Настасья Ивановна Ситникова — полная, сидит. Моя маманя Агриппина крайняя справа, отдельно сидит. Остальные все как бы в кучке. А регентша, Надежда Осиповна — на калмычку похожа — слева стоит. Она была профессиональный дирижер. В особняке у нее стояла фисгармония.
— Певческий корпус, где вы жили, большой был?
— Одноэтажный корпус на двенадцать келий. Параллельно этому корпусу стояла зимняя церковь. В соборе только летом служили, там отопления никакого не было. Собор был двухэтажный — просто чудо! Иконостас резной, кипарисовый, безо всякой позолоты, — но до чего же красивый! Когда собор взорвали, сколько раз он мне снился — и всегда целым. Но только издали… Рядом с собором часовня была, сруб с крышкой, мы там брали воду на полив. А питьевую воду монашки-лошадницы привозили. Развозили по корпусам и особнякам. Все запасались в кадушечки.
— Ваши тетушки чем в монастыре занимались?
— Вышивали. Да они все делали! Монастырю пожертвуют старые пуховые платки — мы их постираем, выровняем, щеточкой по ним пройдем — платки опять как новые. И вышивки делали всевозможные.
Маманю Варвару, старшую тетку, арестовали — и с концами. Не знаем и где она похоронена… И искать нельзя было. А тетка Агриппина отбывала сроки в Сызранской тюрьме, в Поливановской. В войну она прислала мне письмо из Казахстана, из лагеря. Я взяла и написала: "Отпустите мою мать, Данщикову Агриппину Петровну. Я работаю, муж на фронте, а мне детей не с кем оставлять". Недели полторы не прошло — она приехала! Да еще привезла с собой старенькую монахиню Людмилу. Людмила-то в миру звалась Агафья Ивановна, в монастыре была скотницей, коровницей. Она поехала на свою родину.
— Вы не пели на клиросе?
— Нет, не привелось. Но когда монашки молились, читала и я. В вечернем правиле я все молитвы знала наизусть. Сейчас вижу плохо, стала забывать. А стихов духовных помню!.. Наталья Алексеевна приезжала из Октябрьской церкви, записала один стих — "Моление о чаше".
Я прошу Екатерину Петровну прочесть этот стих — и в изумлении теряю счет времени: это целая духовная поэма. А Екатерина Петровна читает, почти не сбиваясь:
…За слово Истины высокой
Голгофский крест предвидел Он,
И чувством скорби возмущен,
Отцу молился одиноко:
— Ты, Отче, знаешь скорбь Мою
И видишь, как Твой Сын страдает.
О, подкрепи Меня, молю, — 
Моя душа изнемогает!
День казни близок, он придет — 
На жертву отданный народу,
Твой Сын безропотно умрет — 
Умрет за общую свободу.
…Но не Моя да будет воля — 
Да будет так, как хочешь Ты.
Тобой назначенная доля
Есть дело всякой правоты…
…Но если Кровь нужна Святая,
Чтоб землю с Небом примирить,
Твой вечный суд благословляя,
На крест готов Я восходить…
— Есть у меня старенький стиховник, изданный в 1908 году, — в каких руках он только не был! — говорит Екатерина Петровна. — Я уж его берегу, как зеницу ока… Странички восстанавливала, дописывала стершиеся строчки. Вот и в памяти так — кажется, все-все помню. А — где одна, где другая строчка забылась… Вспоминаю…
Да сколько раз я эти стихи переписывала от руки и людям давала — около меня всегда была очередь. Так уж кому-то я перепишу одно стихотворение, кому — другое. А вы, говорю, обменивайтесь между собой! И вот уж в Белебее, в Башкирии жила, виду во сне — пшеничное поле, и на нем такие хорошие всходы колосятся! Проснулась — и думаю, да это же то, что я духовные стихи людям давала и другие знания по религии — вот они и всходы!..
— А читать вы научились в монастыре?
— Маманя мне дала Священную Историю, и вот я читаю Плач Прекрасного Иосифа, и душой-то плачу вместе с Иосифом… Еще до школы научилась читать и писать.
— Вы помните последнюю игуменью обители?
— Матушка Руфина строгая была. Ну да вот я четыре года прожила в монастыре нелегально, в мирское одевалась, в школу из обители ходила. Как-то игуменья сказала мамане Варваре: "Или вы удалите ее из обители, или пусть она запишется в монастырь и живет, как положено!" — "Нет, — отвечает, — ни того, ни другого не сделаю. Я ее удалю, как щепку в море брошу, — она погибнет. А запишу — она вам ни корабль не построит, ни корпус не созиждет. Что от нее сейчас толку! Я старшую, Наташу, записала послушницей — и что получилось? В семнадцать лет вышла замуж. Пусть уж Катя живет здесь и учится грамоте. Подрастет — тогда и поймет, где ей жить, в монастыре или в миру". На снимке игуменья сидит с четками, рядом с моей маманей Агриппиной — полнолицая, красивая. У игуменьи Руфины сестра была, Агафья Трофимовна, в постриге Ангелина — худенькая, где-то и она на фотографии есть…
— В монастыре много было насельниц?
— О, больше сотни! Уж не сто пятьдесят ли! Маманя Варвара была звонаркой. На большой колокольне собора звонили мы с Наташей. Там был только один колокол, огромный. Наташа вся встает под него и раскачивает язык. А я держусь за ее ноги. Боялась: очень высоко было. Сама смотрю на зимнюю церковь. Там наша мамушка Варвара ждет, когда очередь трезвонить подойдет. Она так трезвонила — прямо настоящая музыка. Ее колокольня была за тонкой сеточкой — чтобы птицы не садились и не портился звук колоколов. Мне хорошо было ее видать. И вот маманя рукой махнет — мы останавливаем язык, и она на этом затухающем звуке заканчивает трезвон.
— Про старца Пантелеимона рассказывали тогда?
— Мои тетки не застали его в живых, но о нем все люди знали. Он был прозорливый. Я в его келье не один раз была. Туда привозили больных. Как войдешь с юга, противоположная стена вся в иконах. И крест большой. А перед распятием камень, покрытый овчинкой, выделанной под хром. Старец Пантелеимон на нем молился. Вериги его лежали…
Слава Богу, — нашли его могилу! И люди опять притекают к нашему дивному старцу…

На снимках: первая игуменья Костычевской обители матушка Маргарита; Екатерина Петровна Никитина.

См. также: Сто лет назад, в Костычах …

Ольга Ларькина

30.07.2004