Коренная пустынь

Признание в любви.

Как же я жила без тебя раньше? Или только считала, что — живу? Вот уже четыре года я живу тобой. Без тебя мне нечем дышать, и если я долго не вижу тебя, я заболеваю. По стенам моей комнаты — твои фотографии, и я подолгу смотрю на них перед тем как уснуть. Мне тяжело жить в этом мире без тебя. Я не могу бросить все и остаться с тобой навсегда. Но с тех пор как я узнала тебя, ко мне даже в самые бурные дни житейских невзгод не приходит отчаяние. Я знаю: на день, на час — я снова вырвусь к тебе, а вернувшись в мир, — буду жить ожиданием нового свидания. Ты всегда примешь, утешишь, отрешь слезу с души, моя тихая гавань, моя желанная пристань — Коренная пустынь.

Как ты появилась в моей жизни? Была ли это случайность? судьба? Промысл Божий? Школьницей с веселыми бантами на скучных уроках алгебры и физики я писала свои первые «творения», а потом сбегала с химии или физкультуры и несла эти опусы в редакцию молодежной газеты, где седеющий человек с молодыми смеющимися глазами, мой шеф, в которого я была немного влюблена, нещадно ругал и исчеркивал мою писанину, заставлял переделывать по несколько раз, — и все-таки иногда подписывал в печать.
И вот первое серьезное задание. Мне дали удостоверение внештатного корреспондента и черную редакторскую «Волгу». Газете нужен материал о трудовом отдыхе областного комсомольского актива, чей летний лагерь по-хозяйски раскинулся на живописных полянах. «Волга» сыграла нужную роль: невзирая на предательские бантики и залатанные рукава школьной формы, корреспондента под руки повели в уютную полуподвальную комнату, накормили вкуснейшим обедом из обкомовских пайков и продиктовали нужную информацию. Сквозь полукруглый, метровой глубины проем окна был виден поросший лесом крутой склон. Радушный хозяин похлопал ладонью по стене:
— Монашеская келья. На века строили. А теперь тут мы…
Вот и все, что осталось в памяти от первой в жизни командировки. Да еще гордое название невзрачного поселка, в котором расположился комсомольский лагерь, — Свобода. Много лет спустя узнаю я, что у него есть второе — вернее, первое, исконное имя: Коренная пустынь. В светлый предпасхальный день в поисках нужного мне человека я постучу в указанную мне дверь:
— Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!..
— Аминь! — раздастся внутри.
Я шагну внутрь, и рука, поднятая для крестного знамения. Застынет в воздухе, память краской стыда зальет лицо. Сквозь метровой глубины оконный проем — убегающий вниз лес.
Простишь ли ты меня, моя многострадальная Коренная? Истерзанная, изрытая бульдозерами (так пытались затоптать Божией Матерью подаренные людям источники), напоенная кровью мученически погибших иноков, оскверненная антихристовой символикой — и все-таки выжившая святая земля, простишь ли меня за брошенный в тебя камень — за комсомольскую трапезу в монашеской келье?
Кто-то, прочтя эти строки, возможно, покрутит пальцем у виска: нашла в чем каяться! Нашла. «Господи, даруй мне зрети моя прегрешения», — читаем мы в молитве Великого поста. И Господь из глубин нашей памяти достает то, что давно проскользнуло незамеченным, не осознанным как грех. Кто из живущих может назваться тем блаженным мужем, который никогда не шел «на совет нечестивых» (Пс. 1, 1)? Диавол в мире, и только покаянными молитвенными слезами можно и необходимо мало-помалу очищаться от его скверны.

В семнадцать лет приходит первая настоящая любовь. Ну что с того, что мне семнадцать, а ему двадцать пять? Но мама так переживает, что просит всех знакомых следить за каждым моим шагом, и когда я возвращаюсь домой с часовой прогулки по вечерним улицам, ей уже известен весь наш маршрут. Ах, мама, ты, конечно, права, я ему не пара, и он прекрасно это видит. Еще неделька — и я уеду учиться в большой красивый город, а он останется в заводской художественной мастерской рисовать плакаты и стенгазеты. Но сейчас, пока весь дом еще спит и солнце только чуть-чуть показалось из-за горизонта, я вылетаю из подъезда навстречу своему возлюбленному, и вот мы уже мчимся, скрываясь от надзора, на машине его друга по загородной трассе.
— Куда мы едем?
— Я покажу тебе свои любимые места.
Тормозим у заколоченной церкви.
— Эта поселковая церковь сохранилась, — поясняет мой спутник. — А дальше, на краю поселка, был монастырь. Там все разрушено, но я люблю там бродить.
По крутому склону — уходящий к реке лес.
— Это Свобода?
— Это Коренная пустынь.
Знать бы тогда, что через много лет я столько раз буду бродить по этим склонам, что не останется ни одной незнакомой тропинки, ни одного внезапно выбегающего из-под корней родничка: все здесь станет любимым и близким — чудом уцелевшая колокольня и новые колокола на ней, еще не отреставрированные корпуса со старинными келиями и поднимающиеся из небытия храмы, часовенка с золотым ангелом на шпиле и собранные в ней кости, которые во множестве находят при раскопах старых фундаментов, черные силуэты вновь поселившихся в своей обители иноков и веселое жужжание пчел на монастырской пасеки. И сама эта земля, излучающая невидимую благодать. Мне рассказали, что однажды приехал в Коренную старенький монах с Украины. Еще не все жители поселка смирились с новым соседством и считали монахов чуть ли не захватчиками, молодые ребята разгуливали по монастырской территории с сигаретами в зубах и бутылками в карманах, нарочито громко сквернословили, завидев идущего навстречу инока, устраивали возле источников нудистские пляжи; трепыхалось на веревках белье еще не переселенных из монастырских зданий мирских жителей; две кумушки-соседки, высунувшись из окон, громко обсуждали третью. А украинский монах, едва шагнув в ворота, опустился на колени и целовал землю. Кто-то из молодых послушников не смог сдержать удивления и спросил старца, зачем он это делает.
— Да ведь эта земля — святая, как алтарь в храме. Только не все это видят, — был ответ.

Стоял теплый июньский день. Сияло солнце. Москва сверкала золотом куполов. Светло и радостно звонили к вечерне. А я стояла в почти пустом еще храме перед чудотворной иконой Божией Матери, и по щекам текли слеза. Вот уже месяц, как из моей жизни исчез очень близкий человек, и я не знаю, где он и жив ли вообще. В Москву я приехала специально — чтобы попросить помощи у единственной моей надежды — Споручницы грешных: только Она, Владычица и Матерь наша, может — верила я — подать мне утешение в моей печали. Вернувшись домой, получила письмо со знакомым почерком, отправленное в тот день, когда просила помощи у Царицы Небесной. На почтовом штемпеле — четкие буквы «Свобода». Коренная пустынь снова звала меня. На этот раз — чтобы уже никогда не отпускать мое сердце.

Старый дребезжащий рейсовый автобус подкатил к крошечной автостанции и выпустил меня из своего душного переполненного чрева. Шел ровный, спокойный дождь, явно собравшийся основательно напоить жаждущую землю. Надежды на то, что он скоро прекратится, не было, и я решительно зашагала по лужам. Поворот, еще поворот, и еще — и вот уже где-то далеко внизу на сером небе — стройный силуэт колокольни. Парусиновые туфли хлюпают по расползающейся глине, газовая косынка пузырится на мокрых волосах. Ни души вокруг. Это хорошо. Сейчас не хочется видеть ничего мирского. Вот, наконец, и он — под низкими сводами вновь строящегося храма — источник, забивший на месте обретенной семьсот лет назад Курской Коренной иконы Божией Матери. Совсем не так, как рисовалось в воображении: источник — родник — ручеек. Словно выкачиваемый из земных глубин мощным насосом, он бьет широкой струей и стремительно, как горный поток, уходит в небольшую быструю речку Тускарь. Многих своих знакомых приведу я позже к этому месту, и одна из них, пожилая интеллигентная учительница, в недоумении скажет: «Как же он так течет… неэкономно? Можно ли его на время как-то перекрывать? Ведь так вода когда-нибудь иссякнет!»
Нет, моя наивная спутница. Нельзя перекрыть. Это уже не раз пытались сделать в семидесятилетний безбожный период. Бьет эта живая вода уже семьсот лет и не иссякнет до тех пор, пока не иссякнет милость Матушки Божией к людям.
Я опускаюсь на колени и ловлю воду губами, лицом, руками. «Можно поплакать, спокойно поплакать: кто разберет, где вода, где слеза», — вспоминаются слова любимой песни. Надо бы набрать водички домой, да вот посуды я в спешке никакой не захватила. Нет, как же: в литровой бутылке из-под кетчупа — крепкий кофе, который я всегда беру в дорогу. И вот уже кофе вылит в траву, а бутылка полна коренной водичкой. С этого дня она не иссякнет и в моем доме. Одна из самых важных моих забот теперь — чтобы вода эта всегда питала моих детей, домочадцев и всех, кто обратится ко мне за этим лучшим в мире лекарством. И кофе мне в дороге больше не нужен: в дальнем пути со мной вода из Коренной.
Храм над источником теперь достроен и освящен на два престола, в честь икон Божией Матери «Державная» и «Живоносный Источник». А родниковая вода через трубу выведена наружу у входа в храм. Нет такого дня, чтобы здесь было безлюдно. Небольшая, в несколько человек, очередь в будни. Растянувшаяся во всю длину долгого спуска к воде вереница паломников — в праздники. И дай Бог, чтобы эта очередь никогда не прерывалась, чтобы как можно больше людей по вере своей получали помощь Матери Божией через Ее святой источник. Я видела эту явную помощь уже дважды.
Маленькую Ирочку испугала собака. Девочка долго не могла успокоиться, стала вскрикивать и плакать по ночам, и молодые родители, недолго думая, повели ее к бабке — «выливать испуг». Та, пошептав над воском, капающим со свечи, показала им образовавшееся на блюдце пятно, и впрямь похожее на силуэт собаки. Родители ушли обнадеженные. Ирочка про собаку больше не вспоминала, но следствием запрещенного Библией похода к «восколеям» стал лунатизм: ребенок вставал ночью, бродил по комнатам, выходил на улицу. Когда девочка в одну из ночей прошла по краю для нечистот и только случайный прохожий спас ее от гибели, родители кинулись к священнику, а тот, объяснив, что ребенок по вине родителей попал под власть темных сил, попросил меня сопроводить их в Коренную пустынь. Заказав молебен перед списком чудотворной иконы, малышку отвели на источник, облили и напоили водичкой, набрали бутылки домой с тем, чтобы на ночь окропить кроватку и поить ребенка. Прошло несколько лет. Здоровенькая, всегда веселая Ирочка учится во втором классе. Она больше никогда не просыпается по ночам и очень любит бывать в Коренной пустыни. Перебегая от источника к источнику, непременно набирает в каждом, даже самом крошечном, безымянном родничке по бутылке воды. Папа подписывает их и складывает в большую сумку, чтобы хватило всей семье до следующего приезда.
А однажды морозным зимним днем я обходила свои любимые источники с тем самым, близким мне человеком, которого помогла отыскать мне Матерь Божия и который является теперь одним из насельников монастыря, в Коренной.
— А знаешь, — сказал мой спутник, — я недавно узнал об одном источнике, он называется «Глазной» — помогает при болезни глаз, от него даже слепые прозревали. Пойдем?
Накануне щедро выпал снег и засыпал тропинки. Мы двигались по снежной целине на ощупь, снег забивался в сапоги, не пуская. «Зачем мне этот источник? — невольно мелькнула мысль. — Ведь из моих знакомых никто не хворает глазами. Ну да ладно — наберу воды — раздам старушкам в храме». Постояли у маленького источника, помолившись, зачерпнули воды… Вернувшись домой, я узнала, что все три дня моего отсутствия дочка не ходила в школу: по неизвестной причине разболелся и воспалился глаз. Белое глазное яблоко превратилось в красное месиво, из-под распухших век непрерывно текли слезы.
— Что же вы сидели! — набросилась я на домашних. — К врачу же надо!
— Да все думали — пройдет, тебя ждали.
— А чем я помогу? — и осеклась. Маленькая бутылочка с глазного источника в сумке. Но что с ней делать? Пить? Умываться? Беру пипетку и закапываю под веко, как глазные капли. Наливаю в блюдце и даю дочери ватку: «Промокай глаз!» А сама — бегом готовить ужин, кормить младшего и проверять тетрадки старших. Вернулась к дочке — а она уже спит. Ну ладно, утром поедем к врачу. Наутро подхожу к просыпающейся дочери:
— Как твой глаз?
— Какой глаз? — сонно бормочет она. И вдруг подскакивает на постели: — У меня ничего не болит!
Голубые глаза смеются. Нет и следа от вчерашнего кошмара. И как доказательство, что все это не приснилось, — маленькая, словно шариковой ручкой поставленная красная точка на глазном яблоке. Так вот почему «понесло» меня по сугробам к неприметному Глазному источнику. Я не знала, что дома случилась беда, а Матерь Божия — знала и вела меня, недостойную маловерку, чтобы подарить лекарство для страдающего ребенка.
Впрочем, бывают здесь не только исцеления, но и вразумления. Недугующий остеохондрозом мужчина, сам врач-массажист, решил прибегнуть к нетрадиционной терапии и приехал в пустынь. Миновав табличку «Купаться запрещено» (вода от источника впадает в реку прямо перед алтарем храма), с шумом сиганул вниз головой в реку… — и свернул шею. К счастью, травма оказалась не смертельной, Владычица мира и этих мест лишь строго предупредила самонадеянного паломника.

Девятая пятница по Пасхе. Снова, как и в былые времена, движется из Курска в пустынь Крестный ход. Сверкают на солнце хоругви и облачения духовенства, тянут руки к святыне больные и увечные, родители поднимают над толпой детей. Словно ожившая картина Репина «Крестный ход в Курской губернии». «Яко необоримую стену и источник чудес, стяжавши Тя ради рабы Твои, Богородице Пречистая, сопротивных ополчения низлагаем, темже молим тя: мир Отечеству нашему даруй и душам нашим велию милость», — разносится окрест. Вот так же несли с пением икону по курским улицам два века назад, и вдруг из дома выбежала женщина с исхудавшим в долгой болезни ребенком на руках. Положила сына на землю, и чудный образ Богоматери пронесли над ним. Очнувшись дома, мальчик рассказал, что, когда родные видели его умирающим, было ему явление Царицы Небесной, и Она обещала ему скорое выздоровление. Исцеленный Прохор через несколько лет с материнского благословения ушел в Саровскую пустынь и принял монашеский постриг с именем, дорогим ныне каждому Православному, — Серафим. Скольких же исцелила, скольким подала утешение Милостивая Владычица наша через Свою Курско-Коренную икону за долгие семь столетий?! Записана, сохранена в истории лишь малая толика Ее чудес…
Монахи пустыни встречают Крестный ход из Курска на улицах поселка и под ликующий трезвон сопровождают святыню домой, на место ее явления. Так повелось с 1618 года, когда Указом Царя Михаила Феодоровича икона была поставлена в специально построенном для нее в Курске Знаменском монастыре (ныне восстановленном), там она находится большую часть года, а летом на три месяца возвращается в Коренную пустынь. Правда, сейчас это не та древняя явленная икона, а чтимый список с нее. Та самая была вывезена в конце 1919 года курским Епископом Феофаном за пределы России и стала Путеводительницей Русского зарубежья. Узнав о возвращении Церкви Коренной пустыни, Русская Православная Церковь Заграницей прислала сюда список, освященный на чудотворной иконе. Многие наши соотечественники возмущаются по этому поводу: почему прислали список, а не саму святыню? Однажды во время Богослужения в одном из курских храмов я наблюдала, как по храму ходили женщины и предлагали желающим подписаться под письмом-обращением к Священноначалию Зарубежной Церкви с требованием вернуть икону. Подошли они и ко мне. Я не стала подписывать письмо, хотя моя самая заветная мечта — поклониться чудному дару Небесной Царицы. Но в этом благом нашем стремлении не нужно забывать, что не люди и не власти управляют Божиим произволением. У чудотворных икон — особая судьба, особые, подчас необъяснимые «поступки». Когда в лесной чаще охотником была обретена курская икона, благочестивые куряне побоялись оставлять ее одну в глухом месте и перенесли в ближайший город — Рыльск, где были достойные принять ее храмы. Но икона чудесным образом вернулась на место своего явления; ее снова забрали в Рыльск — и снова, исчезнувшую, обнаружили среди могучих вязов и кленов. Так продолжалось до тех пор, пока люди поняли волю Божией Матери и оставили святыню на указанном месте. После октябрьского переворота, в начале 1918 года, среди бела дня икона была похищена из Курского Знаменского собора. Поиски не принесли результатов. Но вскоре икона нашлась сама: проходившая мимо колодца женщина увидела лежащий на срубе сверток. Когда она разворачивала его, подошел священник и узнал в открывшейся иконе чудотворную святыню. Я твердо верю, что наступит день, когда икона вернется из далекой Америки домой. Ведь местные жители рассказывают, как в безбожные годы, когда в дни положенного перенесения иконы Коренную пустынь оцепляли наряды милиции. А люди все же пробирались окольными тропками к святым источникам, и многие, особенно дети, видели на небе явление Божией Матери. Она проходила над Своей землей, а вслед за Нею, как свидетельство подлинности Ее явления, появлялся образ Креста.
Она вернется сюда. Только сделает этот шаг не по нашему требованию. А призрев на смиренное покаяние истосковавшихся по чистоте и правде земляков. А пока — по вере нашей да будет нам. Современный список-икона щедро раздает милости Божией Матери с верою притекающим к нему.
Заканчивается праздничный день перенесения иконы. Отслужены Литургия, молебен, водосвятие. Икона-список — на аналое на площадке перед храмом. Длинная очередь на поклонение. Подвожу и я маленького сынишку, который мечтает быть здесь монахом (дай Бог, чтобы не забыл, когда вырастет!) И вдруг стоящая у иконы охрана задерживает наше движение и раздвигает очередь. Несколько сильных молодых казаков с огромным усилием тащат с нечеловеческой силой упирающуюся и вырывающуюся маленькую худенькую женщину в разодранной одежде. На измученном лице — ужас, изнутри нее рвется не принадлежащий ей крик, ни на что не похожий нечленораздельный звериный рев, а губы женщины шевелятся, и я ясно слышу тихий — ее! — голос: «Матерь Божия, помоги!» Казаки подтаскивают наконец женщину к иконе, прижимают к лику Пречистой ее голову с разметавшимися волосами и поливают святой водой. От наступившей тишины звенит в ушах. Казаки отступают, а женщина тихо-тихо отходит от иконы и идет, не стыдясь своей наготы и бегущих по лицу слез.
Праздник окончился. Я возвращаюсь в мир, немного завидуя тем, кто может остаться на этой святой земле навсегда. Те, кто живет в Коренной, даже за ворота монастыря выходят крайне редко и неохотно. «Там даже воздух другой, — говорят они. — Что-то давит и мешает дышать».
Я возвращаюсь. Мне нельзя не возвращаться: в миру у меня дом, семья, обязанности. Но знаю, что пока жива, буду приезжать к тебе, моя чистая, моя светлая, моя благословенная Коренная пустынь. Когда я очень тоскую без тебя, то, приехав, беру благословение остаться в обители на ночь и, уже не заботясь о времени, слушаю твои родники, вдыхаю нежный запах хвои, зарываюсь лицом в опавшее золото кленов. Ты добра и щедра ко всем, приходящим к тебе с чистым сердцем. Много, как много ран оставило на тебе безбожное время. Но трудами братии и щедротами добрых людей ты поднимешься во всей своей было красе.
И не беда, что в бедных келиях братий не хватает одеял и постельного белья, что спят на списанных кроватях из больницы, что в будни на архимандрите штопаный-перештопанный подрясник. Они поднимут тебя, Коренная. А одеяла… — монах и рясой укроется.

Марина Захарчук

20.08.2009