Первый Русский Царь

Царь Иван Грозный: "деспот на троне" или подвижник благочестия?..

Новый театральный сезон Самарский театр оперы и балета вновь начинает «Видениями Иоанна Грозного» (музыка С. Слонимского, либретто Я. Гордина). Сколько ни пикетировала эту постановку общественность, сколько ни писала протестующих статей, а театральные чиновники не изменили своего решения «оправдать вложение» колоссальных денежных сумм на эту «мировую премьеру». И вовсе не собираются избавить город от этого страшного действа, где Русский Царь изображен сексуальным маньяком, идиотом и кровавым тираном одновременно.

Но мы живем уже в другой России. И молчать не будем. Слишком долго танцевали эти режиссеры на дорогих для каждого русского гробах, чтобы молча переносить еще и эту хулу. Знаменательно, что спектакль идет в здании, на месте которого стоял до революции крупнейший в Поволжье Самарский Воскресенский кафедральный собор. И вот на этом самом месте, где молились наши предки, вновь развернется омерзительное действо, в котором на фоне икон, церковных декораций, под «сопровождение» крестных знамений творятся непотребства, о которых не всякий «плейбой» отважится рассказать…
Этот страшный факт, за который Самара уже мистически «расплатилась» 57-ю жизнями погибших милиционеров (здание облУВД сгорело 10 февраля 1999 г., фактически в дни «мировой премьеры») и подвиг меня на эти — подчеркиваю! — личные заметки.
Тем более, что эта тема сейчас особенно волнует и будоражит людей.
Я не историк и не претендую на доскональное знание фактов (похоже, многие историки не столько знают эти самые факты, сколько умело их искажают — в угоду конъюнктуре или своим идеологическим установкам).
Сразу оговорюсь, что не собираюсь кого-то убеждать в необходимости канонизации Иоанна Грозного — время для такого решения не пришло. Я просто хочу, чтобы обсуждение этого вопроса не носило характера идеологического или попросту клеветнического, у нас порой эти слова оказываются синонимами. И апеллирую не столько к фактам, и даже не к здравому смыслу, а в первую очередь к религиозному чувству участников дискуссии. Хотя сам убежден в праведности Грозного Царя.
Этим летом я посетил Архангельский собор Московского Кремля, где покоятся останки русских царей. Первым делом начал искать мощи Царя Иоанна Васильевича, но… не нашел. Наконец, отчаявшись в поисках, спросил у смотрительницы, почему их нет в храме.
— К ним нет доступа. Они в алтаре, — сухо ответила она.
— Что это вы от народа его мощи спрятали! — возмутился я.
— Вообще-то алтарь — самое святое место, — возразила она. И я сразу сник от такого простого и мудрого аргумента. Еще бы! Где же еще лежать его мощам, как не на самом святом месте — в алтаре! Меня даже обрадовало такое известие. А утешился тем, что приложился к мощам его венценосного сына — канонизированного Церковью еще в смутные годы убиенного Царевича Димитрия Угличского. Мы как-то вдруг забыли в сваре, что святой Царевич — сын Царя Ивана. Да и Царь Феодор Иоаннович, этот блаженный на троне, которого еще при жизни называли святым, и во времена кроткого царствования которого была основана славная «крепостца» Самара — тоже сын все того же «тирана» и «русского нерона», как его еще и до сих пор называют некоторые наиболее безсовестные историки. Об этих святых детях почему-то забыли, зато помнят, как на известной картине «Иоанн Грозный убивает своего сына». На самом деле (и даже историки это признают!) сына своего он не убивал, и художник сознательно исказил истину. А ведь факт удивительный и пока не осмысленный: из трех сыновей Царя Иоанна Грозного один причислен к лику святых, другой весьма близок к этому*. Кто еще из «неронов» может похвалиться тем же? Их дети, насколько известно, благочестием не отличались.
В Угличе в боярских палатах мое внимание привлек замечательный портрет Иоанна Грозного, на котором Русский Царь предстает в виде мудрого, глубоко религиозного человека, со скорбью взирающего на свой век. Лицо мыслителя, молитвенника, но уж никак не тирана.
— Это парсуна Царя Иоанна, — объяснила экскурсовод. — То есть,
полуиконописное изображение. Написана она вскоре после кончины Иоанна Грозного.
Как же далек этот образ от того, что нам с таким усердием преподносят историки и режиссеры!

Тот страшный вой, который в последнее время подняли вокруг имени первого Русского Царя** далеко превзошел ту хулу, что изливали на него даже в советские годы. И если бы речь не шла о человеке, почившем четыре века назад, можно было бы это назвать знакомым по прежним временам словом — травля.
Газета «Православный Санкт-Петербург» пишет: «Известно, что с давних времен на Руси канонизация святого подвижника начиналась обычно движением души народной, — к его могиле тянулись Православные паломники. Что можно сказать в этом смысле об Иоанне Грозном? Через века в памяти людей, в сказаниях, песнях, былинах сохранялся страшный образ Государя. Жесточайшие пытки и убийства бояр, дворян, людей всех сословий; кровавая расправа с Новгородом; убийство двух святых подвижников, а затем и собственного сына; нарушение церковных канонов супружеской жизни; наконец, обличение всех этих темных дел почитаемыми юродивыми Василием Блаженным и Николаем Салосом — вот что доносят до нас свидетельства той эпохи». В этом абзаце нет почти ни одного слова правды: образ Царя отнюдь не мрачный, — не случайно молва наградила его именем Грозный, что в согласии с народным сознанием имеет скорее положительный смысл. Известна и древняя пословица: «Лучше Грозный Царь, чем семибоярщина» — ее ведь тоже не журналисты придумали. В народной памяти этот Царь запечатлелся как справедливый и строгий устроитель земли Русской — грозный для врагов и милостивый к своим подданным. О жестоких пытках и убийствах вроде бы трудно спорить, но замечу, что западные венценосные современники нашего Царя в таком случае просто какие-то «чикатилы» на троне, ибо за одну лишь Варфоломеевскую ночь погибло больше народа, чем за все довольно продолжительное царствование Иоанна IV. А Новгород в то время еще пытался быть «вольным городом» и существовать в стране на неких суверенных началах, примерно как Татарстан в еще недавнее ельцинское время. Но Царь наш не знал такого понятия, как суверенитет в своем царстве, и потому двинул войска на мятежников… А об отношениях Царя с блаженными я скажу ниже.
На интернет-сайте «Православие.ru» Московского Сретенского монастыря недавно появилась разгромная статья В.Аксючица о Царе Иоанне Грозном:
«Иосифляне(?!) внушили Грозному ханжеское благочестие, оправдывающее самые ужасные злодеяния, которые искупаются очередным покаянием и обрядовым исповеданием веры. Гордыня разнузданного "святого царя" толкала его на прямое богохульство: Иван мог пьяным плясать под пение Символа веры. Начиная с Грозного, Православная святость перестала быть духовным авторитетом для государственной власти. Не случайно на Руси были святые князья, но не стало святых царей».
Здесь и вовсе никакие факты не приводятся, а лишь интерпретируются слухи и домыслы (например, о пляске под «Символ веры») — в чем — в чем, но в недостатке благочестия, пусть и «ханжеского», Царя упрекнуть нельзя. Напротив, и Ключевский, и Карамзин и другие светские историки — все в один голос именно благочестие-то и ставят Царю в вину. Характерно, что особую ненависть Аксючица вызывает иосифлянство, а значит и его главный представитель — святой преподобный Иосиф Волоцкий, продолжателем дела которого по укреплению Церкви и государства справедливо считает полемист нашего Царя.
А вот что о благочестии Царя писал Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн в книге «Одоление смуты»: «Подвижнический характер имела вся личная жизнь Царя. Это ярче всего проявлялось в распорядке Александровской слободы. Слобода, собственно, была монастырем в миру. Несколько сотен ближайших царских опричников составляли его братию, а себя Иоанн называл “игуменом всея Руси”. (Царь не раз хотел постричься в монашество, и последний раз, после смерти сына в 1581 году, лишь единодушная мольба приближенных предотвратила осуществление этого намерения). Опричная “братия” носила монашеские скуфейки и черные подрясники. Жизнь в слободе, как в монастыре, регулировалась общежительным уставом, написанным лично Царем. Иоанн сам звонил к заутрене, в церкви пел на клиросе, а после обедни, во время братской трапезы, по древней иноческой традиции читал для назидания жития святых и святоотеческие поучения о посте, молитве и воздержании». Как-то не вяжется этот кроткий облик с пляшущим под «Символ веры» маньяком!..
Особенно комичен выпад против Царя в газете «Вера–Эском» (г. Сыктывкар): «От крепких (спиртных — ред.) напитков воздерживались на Руси, пока Иоанн Грозный не ввел кабаки. Этот Царь, кстати, предпринял первую попытку дать нам идеологию. С тех пор вмешательство государства в жизнь граждан стало для России еще одним стихийным бедствием, правда, самым разрушительным». По поводу этого лишь замечу: еще Владимир Святой, согласно летописи, говорил, что «веселие Руси есть пити…» И уж никак не Иоанн Грозный за это в ответе. А идеологию он и правда России дал, за что лучшие сыны Отечества Царю не могут не быть благодарны. Ибо это была идеология русской монархической государственности, никакого отношения к «тоталитаризму» не имеющая, напротив, дающая личности небывалую свободу. Не случайно Сталин (разговор с Эйзенштейном) считал, что Иоанн Грозный проявлял «нерешительность» и «слабость» в преследовании смутьянов-бояр и не очистил страну от их заговоров, за что и поплатилась Россия в смутное время…***

Правды ради замечу, что перегибы встречаются и в противоположном лагере: там восхваление Царя нередко носит такой же клишированно-идеологический характер. Так, на изданной большим тиражом иконе Царя Иоанна Грозного в словах молитвы о Царе говорится: «ересь жидовствующих поразивый». Но ведь хорошо известно, что эту ересь искоренили еще во времена деда Иоанна Грозного — Царя Иоанна III…
В далеком уже 1988 году, в июне, в самый праздник Тысячелетия Крещения Руси я принял Святое Крещение в Свято-Троицком соборе г. Александрова Владимирской области. Туда я попал лишь чудом: уехать из златоглавой Москвы, где и тогда немало было действующих храмов, чтобы принять крещение в мало кому известном городке, находящемся в 200-х километрах от столицы! Мне, в то время курскому журналисту, и в голову такое не приходило, — но вот, по внушению Свыше, еду я в «вотчину» Иоанна Грозного. Но если бы я об этом и узнал тогда, то отношение было бы скорее отрицательное… Мы не выбираем ни места, ни времени физического рождения. Но я уверен, что место и время духовного рождения также находится не столько в наших руках, сколько Божиих. И вот я в древнем храме, где пел на клиросе, где звонил в колокол Царь Иван — самый яркий из Царей Московской Руси, наверное, самый крупный из них по масштабу свершений… Мне, только-только пришедшему к осознанию своей веры, было еще так далеко до понимания высокого русского средневековья с его мрачными парадоксами и святым рвением в небеса. Но как только я оказался среди белых храмов и старинных фресок, как только вдохнул чарующую атмосферу Александровой слободы, я кожей почувствовал нечто такое, о чем тогда еще не писали даже в самых «подпольных» книжках. Я почувствовал святость того времени, а также — боясь самому себе в этом признаться — святость весь этот дивный мирок создавшего и поддерживающего своей молитвой Царя!
Небольшой, но довольно богатый музей, еще не возрожденный монастырь, старинные храмы, из которых действовал только один. Александров не входил в «золотое кольцо». Туристов почти не было. Было молитвенно и тихо. Я случайно вступил в такую далекую, милостью Божьей вдруг распахнувшуюся предо мной древнюю Русь — но пропуском в нее могла стать лишь святая купель крещения! А путеводителем по этой стране чудес был никто иной, как великий русский Царь. Но это все я пойму и осмыслю позднее, когда буду приезжать в это место, ставшее моей духовной родиной. На моих глазах позднее возрождался женский монастырь, приобретая облик русского средневековья. А замечательную экскурсию по этому городку провел в один из моих приездов замечательный краевед и историк В. С какой любовью говорил он об этой эпохе! Александровская слобода во времена Иоанна Грозного была фактически столицей всего русского Царства. Говорил краевед о первой русской типографии, которую основал здесь, в слободе, Грозный Царь; о его библиотеке — этом великом кладезе средневековой премудрости, о том, что эту утраченную библиотеку, по его мнению, нужно искать именно здесь, в Александрове. Рассказывал о стихирах к Богородице, которые составил Иоанн Грозный — он был признанным гимнографом! — и которые пелись за богослужениями в Церкви. Словно бы с неба спустился к нам этот крохотный кусочек незатронутого средневекового русского мира! Благодаря В. прошлое в Александрове «заговорило» для меня — за что я ему искренне признателен…
Прошли годы. Мысль об Александрове то и дело возвращалась ко мне. Когда в церковной среде начались споры о Царе Иоанне, я снял трубку, набрал номер и услышал далекий знакомый голос александровского краеведа. Но вместо радушия, знакомого по прежней встрече, вдруг зазвучали совсем иные интонации:
— Этот Царь — кровавый тиран, деспот, убийца!.. Он губил Россию, он… он…
Повесил трубку я с каким-то пронзительным чувством: видно и правда что-то значительное случилось со страной за эти годы, раз уж с такими интонациями заговорил скромный провинциальный краевед…

Особую ненависть вышепоименованных публицистов вызывает опричнина. И ясно почему. Ведь опричный — это иной, инаковый, инок…
Иван Грозный (я не случайно это повторяю) был именно первый Русский Царь. Он еще только создавал монархию, строил ее, рискуя подпасть под влияние как восточной деспотии, так и западной «представительной монархии» (в соседней Польше король был лишь первым среди равных в шляхте). От этого и случались ошибки: но и его ошибки важнее для становления русской государственности, чем иной «передовой опыт». Если опричнина и была ошибкой, то только лишь потому, что Грозный задал для монархии слишком высокую планку, для человека обычного, мирянина, увы, непосильную. Идея опричнины — это рыцарское служение земному Царю (и шире — монархии), которое основывается на религиозном долге и религиозном чувстве. Отсюда и полумонашеский статус «опричного братства». Все это, по-видимому, вскоре выродилось в пародию и сами опричники, видимо, вполне в земных интересах стали использовать свою «инаковость», превозносясь над земцами. Тогда Царь опричнину отменил. Но сама идея, сам принцип — служение Царю как религиозный долг, чему памятником и стала Александрова слобода, — на мой взгляд, говорит о дерзновенной высоте христианского духа Царя.

Блаженные — как бы alter ego Иоанна Грозного. С церковной властью, священноначалием отношения Грозного не были ровными — от почитания и признательности дело порой доходило до ненависти и противостояния. Если с кем всерьез считался Царь, то именно с блаженными. Их он слушал, опасался, любил. С ними вел диалог длиною во все свое царствование. Блаженные его не боялись, хотя и понимали, на что может быть в гневе способен Царь. Если кто знает, как между собой общаются блаженные, тому будет легко понять ту систему знаков и символов, в которой юродивые общались с Грозным Царем. Я думаю, и они его тоже принимали за своего рода юродивого на троне****. Псковский юродивый Никола Салос едет на палочке, как на «коняшке», навстречу московскому войску, чтобы защитить от Грозного Псков. И это ему удается. Царь сменяет гнев на милость. Блаженный Василий в церкви обличает Царя. Говорит, что мыслями Царь находится не в храме, а на Воробьевых горах, где он возводит роскошные палаты. И Царь принимает обличение. Потом Василий Блаженный на тезоименитстве Царя неожиданно выплескивает преподнесенное ему вино вместо того, чтобы выпить за здоровье именинника. На всякий случай он убегает от царских слуг. Царь находится в смущении. Но вскоре выяснятся, что этим бокалом вина святой… затушил пожар, бушующий в Новгороде. Смерть Василия Блаженного Царь принял как личную утрату: «Царь бо и князи тело святаго сами несоша до св. церкви на раменах своих», — с умилением фиксировал летописец..
Манеру юродствовать исследователи отмечают и у Царя. Он говорил со своими современниками (и потомками!) иной раз на языке символов и знаков, характерном для юродивых. И этим яснее всяких слов раскрывал народу важные истины, как бы разъяснял суть Самодержавия. Исследователь Борис Успенский приводит такой факт: в 1567 г. Иван Грозный велит одеть боярина Ивана Челяднина (Федорова) — заподозренного в заговоре на жизнь Государя — в царское платье, дать ему скипетр и другие знаки царского достоинства и посадить на трон; затем, поклонившись ему в ноги, воздав ему почести, полагающиеся царю, Грозный говорит: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть Великим князем Московии и занять мое место. Радуйся же и наслаждайся владычеством, которого жаждал». После этого он отдает приказ уничтожить боярина. Сцена эта, пишет Б.Успенский, исполнена глубокого символизма: Грозный обвиняет Челяднина в незаконном притязании на власть и… делает его царем, но царем лишь по внешнему подобию, царем самозванным. То есть, он как бы дает понять коренное отличие законного правителя от лжецаря (на которые будет так богата последующая эпоха). Интересно, что похожая символика «антиповедения» характерна для его духовного наставника Василия Блаженного (он благословлял те дома, где пьют и грешат, и кидал камни в те дома, где молятся и постятся, объясняя это тем, что ангелы не могут войти в первые дома и стоят у входа, а в других домах возле дверей стоят бесы, не смеющие войти внутрь).
Согласно легенде, однажды Иоанн Грозный приказал изрубить присланного из Индии в подарок слона, отказавшегося встать перед ним на колени… Какой еще символ более ярко раскроет подданным духовный смысл неограниченной ничем (кроме заповедей Божиих) власти Самодержца?!
И эти вот знаки и символы, разбросанные всюду на протяжении жития Грозного Царя, стали своего рода указателями для уяснения народом и, позднее, самими представителями Царской Династии основ только еще складывающегося на Руси Самодержавия, чтобы дать законченные и зрелые плоды уже позднее — в Петербургский период русской истории…
Из персонажей известного Новгородского памятника «Тысячелетие России» была вычеркнута (в угоду восторжествовавшим историкам — ненавистникам Царя) фигура Иоанна Грозного. Но памятником первому Русскому Государю стало само ветвистое, пышное древо Русской Монархической государственности, во многом обязанной ему своим основанием и утверждением.
На недавно прошедшем вокруг Самары крестном ходе я увидел в руках у нескольких человек иконы Царя Иоанна Грозного. Великого Русского Царя, который, по слову тропаря, «Божиим изволением, а не мятежным человеческим хотением на Царство Русское возшел еси и Христу Царю сослужил еси».
Вечная ему память!

На фото: Царь Иоанн Васильевич Грозный; Свято-Троицкий храм г. Александрова, Владимирская обл.
________________________________________
* Да и третий сын, Иван, не уступал братьям по своим духовным качествам: он собирался постричься в монахи и с этой целью сделал даже большой денежный вклад в Кирилло-Белозерский монастырь. Его перу принадлежат «Служба преподобному Антонию Сийскому» и его житие, а также канон этому святому, которого царевич знал лично.
** Он первым из наших самодержцев был венчан на Царство, а чин миропомазывания на царство первым прошел его сын Феодор, но был составлен этот чин в царствование Иоанна Грозного и видимо не без его участия — об этом см. Б. Успенский, «Этюды о русской истории», Спб., 2002.
*** Нерешительность эта объясняется тем, что Царь, будучи Самодержцем, был сдерживаем заповедями Божиими, из которых не последняя: «Возлюби ближнего своего…» Сталин же не признавал таких «анахронизмов» и действовал безпощадно. От непонимания этого очевидного факта и идут все те остервенелые насмешки над Царем, который вносил в особый синодик имена своих «жертв» и истово молился о спасении их душ…
**** Интересно, что сам Царь подписывал составленные им молитвословия характерным псевдонимом — Парфений Уродивый.

Антон Жоголев

27.09.2002