Зарубки на память

Хлеб насущный

О рыночной экономике два слова. Когда в Москве из-за отключения электричества встало метро, таксисты за пятнадцатиминутный проезд запрашивали по две тысячи рублей. По законам рынка все правильно: есть спрос, значит, есть и соответствующее предложение. И предела цене в этом случае нет. Но должна же быть какая-нибудь вечная, непреходящая мера? Так сказать, якорь в море страстей? Есть такая мера, всегда была и всегда будет! Каждый день начинаем с просьбы о хлебе насущном. Великая просьба! Но вот насущный-то хлеб — он какой? Надо вдуматься в молитву пророка Соломона: «Суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом, дабы, пресытившись, я не отрекся Тебя и не сказал: «кто Господь?» и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе» (Книга Притчей. 30,
8-9). Насущный — на существование! А существование — для того, чтобы послужить Господу. Нельзя человеку, чтобы остаться сыном Божиим, идти слепо за рынком! Рынок без Бога — кривые пути жизни.

«Слава Богу за все!»

После 1988 года как дружно вошли мы в Церковь! Многому научились за прошедшее время. Стали узнавать друг друга в толпе. И трудно не узнать: «Спаси вас Господи!» — «Во славу Божью!». Чистые, искренние улыбки, поклоны. А часто еще говорим: «Слава Богу за все!». За все! Это надо понять. Каждый вкладывает в эти слова меру своей веры. Бывает и такое, что пока солнышко светит, пока неприятности сводятся к мелким житейским неудачам, к пустяковым неустройствам, браво и подвижнически мы восклицаем: «Ну что ж! Слава Богу за все!» А приступит настоящая беда, настоящее горе — и крылышки опустили. Приуныли, и уж не рвется «по-пионерски» из груди наш «пароль»: «Слава Богу за все!» Забыли мы про золотые слова, не вместили их смысла, не смогли их пережить в своей жизни. А слова — ведь они от дел недалеко, от их искры загораются. Как живем, так ведь и молимся: давно известно. Знаменитый актер Щепкин рассказал Николаю Васильевичу Гоголю, как он съездил к только что открытым мощам Святителя Митрофания Воронежского: «Ехал я из Харькова, в то время как были открыты мощи Митрофания. Дай, думаю, заеду в Воронеж не из набожности, а так — хотелось видеть, что может сделать вера человека. Приезжаю в Воронеж. Утро было восхитительное. Я пошел в церковь. На дороге попался мне мужик с ведром; в ведре что-то бьется. Смотрю, стерлядь! Думаю себе: Митрофаний еще подождет! Сторговал, купил рыбу и снес домой. Потом пошел в церковь. Дорогою так восхищался природой, как никогда не запомню. Было чудесное утро! Прихожу в церковь. Народу множество, и такая преданность, такая вера, что я и сам умилился до слез, и сам стал молиться: «Господи, Боже мой! Весь этот народ пришел Тебя молить о своих нуждах, бедах, болезнях. Только я один ничего у Тебя не прошу и молюсь слезно! Неужели Тебе нужны, Господи, наши лишения? Ты дал нам прекрасную природу, и я наслаждаюсь ею и благодарю Тебя, Господи, от всей души». Что же сказал на это Гоголь? Он вскочил, обнял Щепкина и воскликнул: «Оставайся всегда таким!»

Как мы хороним? — Как живем!

Сейчас много «Православных по духу» учреждений, организаций. В каждом офисе икона. Слава Богу! Но вот недавно пришел в свое учреждение. Рядом с иконой св. Кирилла и Мефодия, на доске приказов — некролог. «Старейший работник», «скоропостижно», «церемония прощания там-то, тогда-то». Лицо на фотографии незнакомое, но хорошее. Душа потянулась хоть что-то узнать о человеке, который жил рядом, а теперь торжественно предстал на Суд Божий. Это будет с каждым из нас. Тут величавая, торжественная тайна смерти. Но — увы! О человеке и душе его в «Православном учреждении» — ни словечка! Ни даже даты рождения! Ни крестика на некрологе! Ни наших чувств к нему! Ровным счетом ничего! Жил человек, работал в «Православном учреждении», делал большое по нашим временам, подвижническое дело на малой зарплате. Поклон бы ему низкий! Помяни его, Господи, во Царствии Твоем! А тут — одна голая суета дежурного объявления, наскоро повешенного среди других приказов и распоряжений! Листочек в том же формате, что и приказы! А в «языческих» организациях, у атеистов, которых мы призваны просвещать и учить жить по-христиански, — по-своему, но помянут, преклонятся перед неосмысленной, но интуитивно страшной Тайной. Как же мы так, братья?

Рукописания

Писатель Булгаков, автор знаменитого романа «Мастер и Маргарита», сказал, а теперь все повторяют: «Рукописи не горят». А мы знаем, что Гоголь сжег, да и многие жгли. Что же имел в виду Булгаков? — Вечное: рукописания! Свитки грехов наших, ежедневно записываемых бесами. Один старенький батюшка прошел в чине священника духовно трудные советские годы. Ему задали вопрос: «А вот прослушивало вас КГБ — неприятно, наверное? Как жить при других, все время на виду?» Он ответил: «А как жить под Богом? Все время на виду? Как жить, когда ежедневно бесами составляются рукописания наши, с которыми пойдем на мытарства?»

Отдых

Что-то не припомню, чтобы в книгах упоминалось об «отпуске» в монастырях. А нынче захожу к знакомому монаху в монастырь, а мне говорят: «Он в отпуске, будет через неделю». В отпуске? Отдыхает от духовной работы, которую проделал за год? Бедные мы, бедные! Горе нам, горе!

Как верил Мотовилов

Мотовилову недаром дано было общаться с Преподобным Серафимом. Сегодня некоторые люди, из ученых, считают, что это могло быть и случайностью. Они не понимают, почему Мотовилову «повезло» и именно ему Преподобный доверил свое сокровенное — поучение о стяжании Святого Духа. Но это никак не случайность. Ни в коем случае! У Бога случайностей нет. Серафим значит «огненный». Таким же «огненным» в вере был и Мотовилов — и Преподобный это почувствовал. О том ему возвестила Сама Божия Матерь. Мотовилову было обещано Святителем Митрофанием Воронежским через Архиепископа Антония полное исцеление при открытии мощей Святителя Тихона Задонского. И вот задолго, за несколько лет до этого события, Мотовилов известил о своем будущем исцелении иерархов Русской Церкви, крепко веря в обетование. И вера его не была посрамлена: Бог действительно исцелил его в день открытия мощей Святителя Тихона. А как мыслил, как чувствовал «Серафимов служка»! Он постоянно ощущал себя «под Богом». Когда во время Крымской войны он решил подарить племенных жеребцов со своего конного завода Императору Николаю Павловичу, он остановился на цифре 15. Случайность? Нет! Так было задумано «в честь пятнадцати ступеней, коими Божия Матерь вошла во Святая Святых».

Смерть и измена

Для наших пращуров смерть не была самым сильным горем. Ибо это горе естественное и, главное, спасению души не препятствует. Другое дело отойти от Православной веры или предать Государя и Отечество. Вот это горе. Когда у князя Одоевского умер первенец-сын, Царь Алексей Михайлович его утешал: «Никита Иванович! не оскорбляйся, а токмо уповай на Бога!» И совсем иначе утешал он же по своей доброте князя Ордина, у которого сын стал изменником Родины: «у тебя больше этой беды вперед уже не будет: больше этой беды на свете не бывает!»

Владимир Мельник

16.09.2005