Притча о таланте

Из цикла «Капельки вечности»

«И одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе» (Мф. 25, 15).

«О чем писать, на то не наша воля…» (Николай Рубцов). Как ни просил меня отец В. в Н-ском монастыре ничего не писать о его необычной судьбе, как бы искренне ни давал я ему успокаивающих обещаний, во мне жило ощущение, что когда-нибудь все-таки напишу. Не могу не написать. Ибо «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5, 29). А те несколько лет, которые уже прошли со времени нашей последней встречи, наверное, можно считать как своего рода «налог», который я уже заплатил за свое обещание… В больших, ярких судьбах есть что-то такое, что принадлежит не только их прямым «обладателям», но и всем нам. Какой-то важный урок. Видно, и наш разговор с отцом В. был не зря, не напрасно.
Простите меня, отец В.!

«Я родился в городе Бельске, где в названии в корне находится слово «белый», а сейчас живу, подвизаюсь в монашестве в Чернигове (в корне — «черный»). И видится в этом мне какая-то неслучайность», — говорит мне иеромонах В. (география изменена).
«Эрнест Хемингуэй очень правильно говорил, — продолжил отец В. — для того, чтобы стать писателем, нужно трудное детство». У него, отца В., выходит, все было для развития в нем писательского дара. Жили сначала в Германии, отец его был военный. Он сильно пил, бил жену, а иногда и сына. Потом было нелегкое детство в Карелии, на «точках», в гарнизонах.
Еще в юности В. начал писать. Это была суровая реалистическая проза. Что-то от раннего Солженицына — так же жестко вглядывался он в окружающую жизнь. В Литературный институт имени М. Горького в Москве (недостижимая мечта многих и многих в ту пору!) никому не известного молодого человека из провинции взяли с первого раза. В приемной комиссии решили: «Кому-то же надо становиться настоящими писателями». Помог его рассказ «Дурачок». Рассказ был о том, как удавился один тихий «дурачек». Из-за того удавился, что разбилась купленная им на последние деньги бутылка водки. Это была последняя капля — и одновременно последняя точка! — в его непутевой и горемычной судьбе «маленького человека».
Приняли начинающего писателя на отделение прозы.
Рассказ «Тянем-потянем» так и не был опубликован. Хотя во многих редакциях давали самые положительные отзывы о нем. Это было очень жесткое, натуралистическое описание изматывающей работы женщин-тружениц на мебельном заводе в Астрахани. Они принимали и разгружали древесину с волжской баржи. Это было жуткое и, по-видимому, первое в нашей литературе описание непереносимого женского труда в «советском ГУЛАГе» — но не за колючей проволокой, а вроде бы на свободе, в «миру». Хотя мир этот, оказывается, мало чем отличался от того, описанного Солженицыным… В одном крупном журнале редактор прочел рассказ, почесал затылок и — предложил автору для публикации согласиться на изменение лишь одного слова! Всего одного. Писатель едва не дал согласие на это. Но оказалось, что слово это особое — и нужно в рассказе женщин заменить на… мужчин! Он, конечно же, отказался.
Дипломной работой в литинституте стала его повесть «Озябшие души». Даже самые строгие критики считали это произведение началом большой писательской карьеры. Новым словом в литературе. Автор тогда еще не был даже крещен, но попробовал рассказать о религиозных исканиях людей своего круга. Один из его друзей-студентов, прочтя повесть, ушел из литинститута — от страха потерять свою душу… Но и самому автору в дальнейшем предстояло пойти похожим путем. А пока — он писал роман «Желтый дом» (в начале восьмидесятых годов здание литинститута было почему-то покрашено именно в желтый цвет). Но и этому произведению не суждено было увидеть свет, словно бы Чья-то властная рука уже отводила будущего монаха от литературной известности. Почти законченный роман он сжег по совету известного старца — схиархимандрита Макария (Болотова). В его судьбе переворачивалась совсем другая страница…
Хотел уехать за границу (готовился заключить фиктивный брак с болгаркой-переводчицей) — не получилось, резко поменялись планы. Он познакомился со своей будущей женой, художницей Т. Она уже тогда была верующая и вскоре убедила его креститься. Он принял крещение в 1981 году. А потом было так: «Господь творил со мной Свою волю, а я в себе искал силы (и находил порой), чтобы ее исполнять!» — вспоминает он.
Через три месяца после крещения он с Т. пришел на Пасху в храм в писательском поселке Переделкино под Москвой, и будущая жена вдруг на мгновенье увидела его стоящим в церкви в… монашеском клобуке и в мантии! Видела отчетливо! И поняла, что это видение, скорее всего, не случайно. Хотя ни о каком монашестве он, понятное дело, в то время и не помышлял.
Они поженились, и у них вскоре родились двое детей.
Потом они жили в Тарусе. Всю зиму он работал лодочником на замерзшей станции и писал роман «Желтый дом». Но началось что-то такое, чего никто не ожидал. Бог стал постепенно забирать у него талант — чтобы он встал на служение Ему, а не миру. Мысль писателя почему-то не окрылялась, уходил и редкий дар художника-описателя. Наступала вдруг немота! Хочет — но никак не может изобразить рождавшиеся в его душе образы. Иногда бывали вспышки прежнего дара. И тогда он писал ночи напролет, а потом все опять прекращалось. Все равно писал, но вместе с тем чувствовал, что Господь противится его творчеству.
Тогда он договорился с местным священником, и тот стал пускать его одного в воскресные дни на полтора часа в алтарь храма — для уединенной молитвы. О чем молился он тогда? О возвращении — и умножении — писательского дара? Не только об этом. Просил у Бога дать ему духовника, дать ему какой-то путь служения. И молитва эта была услышана. Вскоре он познакомился со старцем Макарием (впоследствии оклеветанным — такова судьба многих подлинных подвижников). Они общались несколько лет. Отец Макарий дал ему благословение идти в монастырь. Детям было тогда уже 16 и 14 лет. Все были верующими. Священник Владимир из московского храма на Таганке дал всей семье большое молитвенное правило и велел сугубо молиться об открытии воли Божьей о дальнейшем духовном пути главы семьи. Вскоре стало понятно, что в монастырь ведет его Сам Господь…
А отец Макарий сказал ему перед разрывом с миром: «Еще пятнадцать лет назад тебе была Божья воля уйти в монастырь». И он ушел, не оглядываясь. А перед этим забрал из редакций все свои рукописи. С писательством было покончено. В ту пору ему было сорок три года. Он мог бы стать крупным прозаиком, «инженером человеческих душ». Но выбрал для себя путь никому не известного, «рядового» монаха… Таков был о нем Промысл Божий. «Я понял, что в писательстве мне не спастись», — скажет он мне в ту нашу встречу. Между литературой и Вечностью он выбрал Вечность. Только перед очень сильными духом людьми Бог ставит такой тяжелый выбор. Но ведь и талант — это дар Божий, и люди, его получившие, должны, если потребуется, по воле Творца отказаться и от него как данного в дар, на время, но принадлежащего Богу…

— Отец В.! Вас уже в храме исповедники дожидаются! Много паломников Бог прислал, — этими словами молодой послушник прерывает наш затянувшийся разговор, заглядывая в келью отца В. — Так что спешите, скоро Всенощная…
Значит, пора нам прощаться. Отец В. встает со стула и дает напутствие:
— Везде, не только в монастыре, но и в миру, — надо искать во всем волю Божию. И выполнять ее.

Рис. Германа Дудичева

Антон Жоголев

30.11.2007