Монтенегро (продолжение)

За прошедшие века Дубровник почти не изменился.

Продолжение. Начало см.

Записки паломника.

Город святого Влаха

Сам я в Дубровник вряд ли бы поехал. Убедила жена. И только уже потом я понял, насколько она была права. Находится он в Хорватии, а некогда был в единой Югославии.
А пока мы едем из черногорской Будвы в сторону хорватской границы, молодая и обаятельная экскурсовод Бронислава рассказывает обо всем, что открывается нам за окнами автобусов.
Возле Герцег-Нови видим старинную башню с высокими бойницами.
— Это Кровавая башня, — поясняет Бронислава. — Представляете, сколько тут крови пролилось, и нашей, и турецкой, во время штурма… Раз даже название стало кровавым…
Как не представить!
Дальше проезжаем Савинов монастырь. В нем немало святынь, но молодая экскурсовод знает, как правильно «подать» обитель.
— Здесь недавно крестился всемирно известный режиссер Эмир Кустурица — с именем Неманя. Он друг вашего режиссера Никиты Михалкова…
Я видел несколько фильмов Кустурицы. Не в восторге. Разве что документальная лента «Марадона» несколько впечатлила. Но любовь к жизни, какой-то льющийся ликующий восторг в его лентах — это подлинное, настоящее. Легкость бытия. Радость обретения. Свет. Это Кустурица. Он родился в Сараево, в сербской мусульманской семье. Их тут называют потурченцами, шиптарями. Это те сербы, которые не выдержали. Не выдержали турецких гонений, насилия и притеснений. Пожертвовали своей верой ради земных удобств. Но Кустурица вспомнил, кто он и откуда. Осознал и отрекся от давнего отречения. Отрекся от отречения! Вернулся к самому себе. Стал сербом уже до конца. Мне это дороже всех его фильмов. В судьбах известных людей есть что-то знаковое для породивших и воспитавших их народов. И в судьбе Кустурицы кроется какая-то надежда на то, что сербы вновь будут едины. С одной верой, с одной судьбой. Не зря же Митрополит Черногорско-Приморский Амфилохий, осмысляя проблему Косово, сказал о сербских и косовских мусульманах такие по-настоящему Христианские слова: «Не следует забывать, что шиптари (косовские албанцы — А.Ж.) — вчерашние христиане. Шиптарь не будет в состоянии завтра понять свое историческое бытие, если потеряет связь с Дечанами, Грачаницей (Косовские монастыри — ред.), ибо в его отечестве, в Албании, до захвата ее турками, полнота исторического бытия была заключена в шести веках Христианской традиции. Ведь есть же и сербы, которые приняли ислам… До сих пор много шиптарей, которые хранят иконы в своих домах. Есть в нашем присутствии на Косово и уважение к шиптарскому историческому самосознанию. Поэтому это присутствие важно и для нас, и для них. По моим ощущениям, мы слишком заботимся о своей судьбе, а этого недостаточно для оправдания нашего присутствия. Только тот человек и тот народ, который, заботясь о своей судьбе, в то же время заботится и о судьбе человечества, имеет основание для своего существования» («Все мы во Христе едины». М., 2009 г.)
Переправляемся через паром. В этих самых местах Марко Мартинович учил наших сухопутных петровских боляр в собольих мехах основам морской навигации. А потом эти самые боляре устроили нахлобучку сильнейшему флоту тогдашней Европы — шведам — в Гангутской битве. Тем мало не показалось! Не зря, знать, таскал их здесь за чубы строгий серб-мореплаватель Марко Мартинович, не зря стращал их за нерадение доносом самому Царю! Выучил-таки нашего брата морской науке! У черногорцев до сих пор сохранились целые династии моряков — вот и у нашей Брониславы все братья и деды-прадеды живут и жили морем! Кто не официант и не таксист — тот моряк. Это здесь правило.

Святой Влах, скульптура над городскими воротами Дубровника.

С экскурсоводом из Хорватии Светланой (сербским гидам здесь не разрешают работать — это одно из многочисленных последствий недавней войны) мы встретились у иудейского фонтана (построенного здесь в незапамятные времена). Все фонтаны тут еще со времен средневековья с питьевой водой. Но у каждой религии был свой особый фонтан. Фанатизм закончился, а названия сохранились.
Светлана живет в Дубровнике и знает его как свои пять пальцев. Этот мир для нее понятный и близкий. Как может быть близок только для русского человека чужой мир, чужая страна, чужая культура. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Зато за полтора часа экскурсии я узнал о Дубровнике столько, сколько не знаю, наверное, о соседнем Симбирске.
Покровитель города — святой Влах (по-русски — священномученик Власий Севастийский), подвизавшийся в далекой Армении в первые века Христианства. Он почитается в Дубровнике с 972 года, после отражения одного из нашествий венецианцев. Святой Власий, в видении предупредивший дубровничанских воевод об опасности, стал с этого времени покровителем города, и впоследствии Дубровницкую республику часто называли республикой святого Влаха. Но ясно, что это и наш тоже святой. Ему можно молиться! Что я и делал возле каждого (а их много!) изображения этого святого в Дубровнике, и везде он неизменно держит в руке весь этот маленький средневековый городок. Как хорошо, когда есть святой, у которого на ладони умещается весь город! Но Дубровник-то маленький! А вот уместится ли вся моя полуторамиллионная Самара на ладони у Святителя Алексия Московского, нашего Небесного покровителя? Думаю, уместится! — а если что, на помощь придут, пособят, праведный Александр Чагринский и священномученик Александр Трапицын. Так что нам тоже есть кому молиться и у кого искать помощи…
Но вернемся в хорватское средневековье…

— Спокойно, Маша, я -… Дубровник! — радостно пропела нам дочь, когда мы входили в старинные крепостные ворота.
Ох уж эта «игра слов»! Вчера, в гостинице, вдруг спросил 12-летнюю Анну:
— Ты уже хочешь в школу? (первые числа августа, до Первого сентября еще почти месяц).
— Нет, не хочу, — честно призналась она.
— Да хочет она col’у, хочет, только тебе боится сказать! — вдруг выпалила Людмила. Ей послышалось, что я говорю не о школе, а о кока-коле… Школа и кола, оказывается, удачно рифмуются.
В тот же вечер мне нехотя пришлось согласиться на колу… раз уж так хочет…

Теперь опять вернемся в Дубровник (что это я все время из него убегаю?).
— Сейчас наш город вошел в моду в Западной Европе, — говорит нам экскурсовод Светлана. На ней большие солнцезащитные очки, и потому трудно понять, как она относится к нам, к себе, к своему городу. Только потом, в самом конце, она их наконец-то снимет — у нее окажутся большие и добрые голубые глаза. Ко всему и ко всем она хорошо относится! — Здесь сейчас проводятся кинофестивали и оперные фестивали. Венчаться в католическом соборе Дубровника, можно сказать, «писк моды» — едут сюда за этим из Англии и из… Японии. Откуда только не едут! А раз в год в старинном замке обязательно проходит театральное представление: играют «Гамлета» на латыни. Среди естественных декораций…
Я догадываюсь, почему такая сейчас мода на Дубровник. Ведь главный его государственный принцип состоит из всего одного слова: Liberty (Свобода). Это слово было написано в средние века на главных городских воротах. «Свобода важнее любых денег». И этот их девиз долго выручал город-государство — не давал ни византийцам, ни туркам отнять у дубровчан независимость. Пока сюда не пришли французские наполеоновские войска. В 1806 году с независимостью Дубровника было покончено. Но девиз — «Свобода» — остался! Он и манит сюда туристов со всего света.
На францисканском старинном храме Спасителя (1528 г.) есть «реликвии» отнюдь не средневековой старины. Вмятины от снарядов времен недавней войны. Когда Хорватия с боями отсоединялась от Югославии, сербы готовы были воевать всерьез за единство. И палили из пушек по хрупкому Дубровнику. Испытывали терпение святого Влаха. На горе над старинным городом теперь высится крест в память о погибших хорватах…
В путеводителе по Дубровнику, купленном, естественно, теперь уже в Хорватии, я нашел вот такие непримиримые и пышущие обидой слова: «С 1990 года Дубровник становится одним из важнейших городов независимой Хорватии. Но до полной своей свободы он должен был пройти труднейшие испытания. Оккупационная югославская армия совершила один из брутальнейших преступных военных походов против безоружного населения Дубровника. Несколько месяцев подряд они подвергали разорению, грабили, сжигали, уничтожали то самое красивое, что человеческие руки созидали здесь столетиями. Именно разорение Дубровника, совершаемое перед телевизионными камерами, раскрыло глаза мировой общественности на ужасный характер войны, вспыхнувшей в сердце Европы».
И это правда. Но далеко не вся. Не сказано здесь о том, что из Хорватии было изгнано около двухсот тысяч сербов. И их теперь почти не осталось в этой стране… Сюда они ездят теперь лишь в период летних отпусков. Хотя бы вот так побывать на родной земле — издалека посмотреть на некогда свои, построенные их руками дома… Поплакать на родных могилах…
Но мы тем временем погружаемся дальше в Дубровник.

Слева — цетинский «кузнец» с окладистой бородой. Всего за пару евро он готов станцевать современный танец. Справа — «ожившая статуя» францисканского монаха в Дубровнике. Плавным движением руки он напомнит вам, что за погляд надо кидать деньги в копилку…

…Возле старинного францисканского монастыря вижу позолоченную статую некоего «францисканца». Типично католический памятник… только движется… иногда. Плавно, величественно вдруг оживают руки, открываются мудрые средневековые глаза… Перст правой руки указывает на копилку для денег. А левая рука медленно, плавно благословляет дарителя позолоченным цветком. Статуя эта — живая! Ничего более странного мне видеть здесь не довелось. Это так зарабатывают на жизнь хитроумные хорваты!
В Цетинье черногорцы действуют гораздо грубее. Там средневековый бородатый «кузнец» с длиннющей седой бородой просто танцует под современные ритмы. Чем веселит публику и выманивает у туристов деньги… А здесь… на грани (или за гранью?) кощунства… Но как талантливо все срежиссировано. Как несуетны эти движения. Как пронзителен взгляд… Да это работа мастера. Но каково настоящим монахам рядом с этой кощунной «статуей»?
Хочу положить «францисканцу» несколько евро за талант, но как-то боязно к нему приближаться. Еще «благословит» своей ожившей десницей…
Светлана ведет нас по узким средневековым улочкам, на ходу поясняя, что тут к чему. Живут дубровчане по вертикали — первый, второй и далее этажи. Есть современные звонки-устройства. Но до сих пор откликаются жители на старинные била. Снаружи город не изменился с древних времен, а внутри все по послед-нему слову техники. Если ты опоздаешь к ним на прием хотя бы на десять минут, тебя уже не впустят. Жизнь здесь рассчитана по минутам, и время умеют ценить.
На главной площади, в центре, стоит каменный рыцарь Ролан. Таращит уже пять столетий свои оловянно-восторженные юношеские глазенки. И нисколько за это время не повзрослел. Совсем не грозный, годящийся разве что для турниров. Вообще, рыцарство штука хотя и красивая, но для нас не совсем понятная. Православные витязи — запорожские казаки — не случайно называли себя с самоиронией «лыцарями». Эти дрались не за свою лишь честь, не за «прекрасных дам», а за веру, родину, за своих матерей, жен, за всех «малых сих»… Какой-то духовной незрелостью веет от всего книжно-рыцарского. Веет «павлиньими перьями». Прелестью отдает… Такой вот рыцарь вряд ли бы защитил город от сарацин или венецианцев… Но хорошо еще, что скульптура Ролана (до локтя) была к тому же и мерой длины в средневековом Дубровнике. Хоть какая-то польза.

Фрагмент картины «Вознесение Богоматери» в алтаре собора святого Влаха. В центре — автопортрет Тициана.

Всегда испытываешь неловкость перед посещением чужого храма. Даже и христианского (как в этом случае), католического. Неловкость не от «экуменических комплексов» (их почти нет), а от того, что чувствуешь: как только пересечешь порог — сразу начнешь «судить» (а на практике — осуждать). Но нас ведет туда экскурсовод Светлана. Строем. Как не войти?
Кафедральный собор святого Влаха считают «сердцем» Дубровника. Здесь всегда полно туристов, вернее будет сказать, тут мало что осталось кроме туристов… Единственная администратор-смотритель огромного храма — строгая пожилая женщина с седыми завитыми волосами — уже давно не может справиться с этим потоком. Махнула на все рукой! Фотографируйте, ходите полуголыми… Только не лезьте во всем этом в «Золотой фонд» (о нем — дальше).
Как переступил порог, сразу возникло чувство: это мало похоже на храм! Дворец культуры, музей, но… храм?! Вместо прихожан на стульчиках сидит разноязыкая орда жующе-тусующихся туриков, на стенах — выполненная в едином авангардном стиле довольно умелой рукой серия картин, отдаленно напоминающая Евангельские сюжеты из земной жизни Христа. Все — в современной символически-упрощающей манере. С нарочитой скупостью выразительных средств. Еще на какой-нибудь художественной выставке это сошло бы за что-то «духовное». Но вместо икон… А самое удивительное меня ожидало дальше. Огромное живописное полотно, которое можно лишь условно назвать «Тайной Вечерей», заняло значительное пространство в центре храма.
— Папа, зачем они так сделали? Кто их заставил? — с испугом глядя на эту кощунственную мазню, спросила Анна. Апостолы здесь изображены с искаженными лицами, как какое-то сборище асоциальных типов, алкоголиков или даже уголовников… О изображении Христа не скажу ни слова… Действительно, кто заставил католиков-дубровчан сделать это? Терпеть это? Согласиться на это? Ибо верующие люди добровольно с таким вот изображением предмета веры согласиться не могут. А ответ-то прост. Дух времени — вот кто заставил! Его насилие не столь явное, как грубое насилие сталинско-хрущевских утробных богоборцев. Но зато оно изощреннее, тоньше…
Да ведь и мы, Православные, оказались не многим лучше. Раз допустили в самом начале этого пожарного лета в Третьем Риме своем, в притворе храма святой Татьяны при МГУ, в двух шагах всего от Красной площади, выставку «черной троицы» и прочих уродливых богоборных картин! Под дешевеньким соусом «сближения» культуры и религии…
Тот же дух времени крутит руки и нам. Не так сильно — мы еще можем сопротивляться или хотя бы ругаться! Но уже весьма ощутимо.
А пока я разглядываю местные «святыни», экскурсовод Светлана добралась в своем рассказе до картины Тициана «Вознесение Богоматери», которая находится сразу за престолом храма. Среди апостолов своим возрастом, седой бородой выделяется персонаж на картине, который один не смотрит вверх, на возносящуюся Богоматерь, напротив, нарочито отвернулся от Нее и смотрит на нас, зрителей. Это сам Тициан, его автопортрет, как утверждают искусствоведы.
С этого все и началось. И теперь, после этого перчаткой брошенной торчащего на холсте автопортрета, как-то не очень хочется мне такую вот культуру с религией сближать. Но найдутся другие охотники…
Наконец-то доходим до «Золотого фонда». Он в стороне, под замком, под стеклянной дверью, потом за решеткой еще. Словно бы настоящий Храм в ненастоящем храме… Здесь хранятся безценные реликвии Христианства, собранные в Дубровнике за века. И здесь возникает все-таки чувство священного…
Частица Креста Господня, Плащаница Христа.
Мощи святого Влаха.
Справа — украденная из Византии (а как еще назвать разграбление великого Православного города лихими крестоносцами?) икона Божией Матери. Слева, симметрично ей, размещена «Мадонна» Рафаэля. Словно бы два пути, по которым пошли восточные и западные христиане… Останавливаю взор на «Мадонне». Сильно, что там ни говори… Смотрит, как живая! Пронизывающий, холодный, безблагодатный какой-то все понимающий взгляд. Словно видит она меня насквозь, но от этого делается как-то не по себе… «Это ведь не икона?» — спросила меня удивленная дочь. Нет, не икона, успокоил ее. Картина. Мадонна.
— Мадонна? — удивилась дочь. Оказалось, она знает только певицу «Мадонну», но не знает, что так католики называют Пресвятую Богородицу. Когда я объяснил ей, в чем тут дело, и какие бездны сатанинские стоят за этой певицей, на личико дочери словно наплыла тучка. «Какая она… нехорошая…» — только и сказала Анна про Луизу Чикконе.
И мы пошли вправо — к настоящей иконе. Этот святой образ Царицы Небесной, казалось, уже давно ждал паломников из России.
— А это что за… протезы? — в простоте восклицает у меня за спиной один из наших туристов, разглядывая разложенные во множестве, всюду,  выкованные рыцарские доспехи рук и ног (потом только догадываешься, что в них, должно быть, заключены частицы мощей католических святых). И делается неловко за нашего брата, российского туриста… В оправдание их скажу, таких вот «доспехов» я нигде не видел, ни в одном католическом храме, только на Балканах.

Православный храм Благовещения Пресвятой Богородицы в центре Дубровника.

Как вышли из собора, сразу почти бежим в Православный храм. Хочется подышать нашим воздухом…Нам сказали, храм где-то рядом. Вот он! В честь Праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. Заходим. И все тут какое-то родное! Можно с чистой совестью помолиться, затеплить настоящую свечу. Каких-то особенных святынь здесь нет, но все равно согревается сердце.
В Православном храме католического Дубровника сразу понимаешь, что, кроме догматов, традиций и множества наслоений десяти веков, есть что-то иное, неизъяснимое, что делает наши миры — Православный и Католический — не далекими, нет (ибо все же близки) а — чужими друг другу! Это различие не исчерпывается видимой стороной веры, уходит куда-то в недосягаемую глубь, куда не дотянутся богословы. А только духовники.
Но чтобы у дочери не создалось предвзятого отношения к католицизму (ведь вера у нас одна — Христианская!), спешу отвести ее во францисканский монастырь. Уж там-то, догадываюсь я, не будет всех этих пугающих новшеств. И точно — здесь все строго, величественно. Встречает нас над входом Пьета (Снятый с Креста Христос на коленях у Матери). И никакого тебе авангарда по стенам. Есть в их храме вещи для нас непонятные, чужие. Но все равно оставляющие уважение и даже какое-то почтение к этим людям. К их неимоверным усилиям по поддержанию своего величественного «храма веры».
…Показал дочери и католическую исповедальню. Этот странный «шкафчик» может сказать о различии наших конфессий больше, чем лекция ученого-богослова. Вглядимся в нее! Там, внутри, невидимый для нас, сидит патер. Он тоже не видит того, кто пришел на исповедь. Говорят они через слуховое оконце, выделанное крестом! Сколько земной, человеческой мудрости! Какое глубокое недоверие падшему человеку…
— Это удобно, — в ответ на мой неуклюжий рассказ вставляет слово жена. Тут я в «праведном гневе» пытаюсь ее уличить — ведь нас слушает дочь и вдруг да не так как-нибудь нас поймет…
— Я не сказала «правильно», — поправляет меня Людмила. — Я только сказала «удобно». Когда два участника исповеди даже не видят один другого. Словно снимается какой-то барьер. Психологически объяснимо…
А что, пожалуй, и правда удобно. Но и я не сказал бы, что правильно. И не скажу.
В Хорватии есть своя денежная единица — куна. На ней изображен дельфин. А мне вот кажется, что Дубровник никогда никому по-настоящему не принадлежал — ни Наполеону, ни Югославии, ни, как вот теперь, Хорватии. А всегда был сам по себе. Городом-государством, республикой святого Влаха. Не случайно шведские бизнес-гуру Нордстрем и Риддерстрале в своем мировом бестселлере «Бизнес в стиле фанк» написали: «Мир, состоящий из городов. Города все больше напоминают мини-государства, существовавшие четыреста или пятьсот лет назад. Вместо Генуи образца 1600 года — Далянь в Китае, вместо Венеции — Мумбаи в Индии. Именно города, в отличие от стран, находятся на пике активности». Вот и Дубровник остался самим собой. И слово «Свобода» на его вратах не стерлось от времени. Хранит свой город святой Влах!

Продолжение следует…

Антон Жоголев