См. также
|
Матушка Марина Захарчук. |
Мы продолжаем публикацию глав из воспоминаний матушки Марины Захарчук.
Мы продолжаем публикацию глав из воспоминаний матушки Марины Захарчук. Матушка Марина живет в селе Новенькое Ивнянского района Белгородской области, где служит в Михаило-Архангельском храме ее супруг, священник Лука, они воспитывают пятерых детей. А еще матушка сотрудничает с «Белгородскими епархиальными ведомостями» и пишет глубокие и поэтичные рассказы, воспоминания…
В стенах Духовной Академии состоялось мое знакомство с Архиепископом Михаилом (Мудьюгиным), которому написал обо мне отец Валерий.
В один из зимних дней я неожиданно получила по почте конверт, а в нем — короткое сообщение: «Приезжаю читать лекции в ЛДА. Вы можете со мною встретиться. Арх. Михаил».
Эту первую встречу я почти не запомнила. Помню только, что ранним утром ожидала Владыку в вестибюле, и вот он появился в дверях. Ошибиться было невозможно: он был из тех немногих священнослужителей, что и по городу ходили в рясах. Поверх рясы была надета панагия.
Кажется, в тот раз мы и не говорили с Владыкой Михаилом ни о чем существенном — ему нужно было читать лекцию. Зато я хорошо помню, как впервые попала в его ленинградскую квартиру — это было уже весной, после Пасхи. Приехав по указанному адресу в район питерских новостроек и подходя к дому, я услышала звуки прекрасной фортепьянной музыки. Они лились из раскрытого окна на первом этаже. Играл Владыка. Он встретил меня как радушный хозяин, усадил за стол и включил магнитофон с записями своих проповедей. Пока я слушала, Владыка что-то делал на кухне, и вскоре передо мной появилось прекрасно приготовленное жаркое из мяса и бутерброды с черной икрой. Сам Владыка пил чай и «жаловался»: «Всю жизнь люблю готовить. А мясо мне нельзя — монах. Послали меня в Астрахань — полно рыбы, а я рыбу не люблю». И так, слово за слово, Владыка рассказывал о своей жизни. В юности он был лютеранином, но вскоре принял Православное крещение. Получил техническое образование, работал зав. кафедрой Ленинградского Горного института. А потом «вдруг» принял священнический сан. Какие только искушения не преследуют человека! Владыка говорил, что в ночь перед рукоположением вдруг понял, что больше никогда не сможет… танцевать! И это обстоятельство настолько его огорчило, что он не спал всю ночь и лишь к утру принял твердое решение навсегда отказаться от светской жизни. Настоящие искушения обрушились позже. Он лишился не только должности преподавателя Горного (к чему, конечно, был готов), но и квартиры, и питерской прописки, и дачи в Царском Селе. Спасибо, приютила племянница — это в ее квартире он сейчас принимал меня. Но все это оказалось мелочами в сравнении с жизнью во Христе.
После смерти жены его возвели в сан Епископа.
Недолгое время Владыка пробыл ректором Ленинградских Духовных школ. Недолгое — потому что быстро стал неугоден властям. Он стремился вернуть уровень семинарского и академического образования на дореволюционный уровень. А кому тогда в нашей стране были нужны грамотные и всесторонне образованные, интеллигентные священники? Очень нужны они были нашей оклеветанной и гонимой Церкви, но уж точно — не власть имущим. И вот через два года ректорства Владыку Михаила отправили на Астраханскую кафедру, правда, не лишили возможности приезжать и читать лекции в Академии.
Немного осмелев, я попросила Владыку сыграть что-нибудь на рояле. «Что именно?» — уточнил он. Я замялась, боясь попасть в неловкое положение неуместной просьбой. «Ну… Бетховена». — «А что — Бетховена?» — так же невозмутимо спросил Владыка. Я уже была не рада своей просьбе. «Какую-нибудь сонату…» — «Назовите номер». — «Тринадцатую», — проговорила я, краснея. И Владыка тут же, без нот, заиграл. Оказалось, он знает наизусть всего Бетховена, как и многие другие произведения классиков.
Архиепископ Михаил в храме Ленинградской Духовной Академии и семинарии. |
В кабинете Владыки стояли стеллажи старинных книг, и я попросила что-нибудь почитать. «А какой язык вы изучаете?» — спросил он меня. Узнав, что английский, развел руками: «А у меня вся богословская литература на немецком языке». Но все же нашлось среди книг русское издание Творений святого Ефрема Сирина. И Владыка вручил его мне, предупредив: «Если что-то будет непонятно или покажется спорным — не смущайтесь. И святые отцы могли ошибаться или трактовать один и тот же вопрос по-разному. Непреложно и неизменно — одно Священное Писание».
В тот раз я засиделась допоздна. И хотя стояла петербургская белая ночь, Владыка вызвался проводить меня до общежития. Мы сели в такси — оба на заднем сиденье (Владыка пояснил, что на переднем сиденье должны располагаться адъютанты), а когда остановились перед входом в общежитие, Владыка сказал мне: «Сидите», — а сам вышел из машины, обошел ее кругом, открыл дверцу и подал мне руку. Сегодня это может показаться шиком, ненужным ухаживанием (хотя какое могло быть «ухаживание»! — Владыке в ту пору было 66 лет, не говоря уже о сане). Нет, это не «шик» и не бравада, а — нормальное поведение человека, родившегося до революции и получившего должное воспитание. Он не только был всесторонне образован, в совершенстве знал шесть языков и еще с двух переводил богословскую литературу — он был русским интеллигентом в несовременном понимании этого слова. Позже я столкнулась с такой интеллигентностью еще раз. Уже будучи матушкой, попала на прием к курскому Владыке Хризостому. Прощаясь, взяла благословение, после чего правящий Архиерей провел меня до двери кабинета и сам открыл передо мною дверь.
Как-то, отвечая на вопрос Владыки Михаила «как у вас дела?», я сказала: «Нормально». На что Архипастырь серьезно спросил: «А что есть норма? Это ведь понятие, для каждого разное. Что норма для одного, для другого — невозможное состояние. Поэтому избегайте этого слова, если вы и ваш собеседник — разные люди». Но я смело могу сказать: то, как вел себя в быту Владыка Михаил, было нормой его жизни. Как было нормой и обязательно, незамедлительно ответить на любое письмо — хоть с действительно животрепещущими вопросами, хоть на простое поздравление с праздником.
|
Письмо Владыки Михаила Марине Ивановой (в будущем — Захарчук). |
У меня хранятся стопки писем и телеграмм от Владыки Михаила, от Владыки Хризостома, а еще от двух моих духовных отцов. Сначала я переписывалась с отцом Валерием, и он отвечал на мои безконечные вопросы. Но однажды, когда я была в родном Курске на каникулах, он сказал мне: «Все! Ученик не бывает выше учителя. Если тебе мало меня и Владыки Михаила — иди к отцу Льву. Скажешь, что я послал». И я пошла. Но об этом будет отдельный рассказ — ведь отец Лев Лебедев стал моим духовником на долгие двадцать лет…
А пока я продолжала учиться в университете и даже, несмотря на активную духовную жизнь, отнимающую много времени, числилась в лучших студентах. Однажды я обратилась к Владыке Михаилу за благословением оставить университет и поступить в только что открытый в ЛДС регентский класс. Но Владыка не благословил: «Образование вам никогда не помешает, а петь вы и так умеете».
Велико было и другое искушение. В нашем студгородке я ходила в межвузовский хор, руководил которым студент консерватории. И вот он стал уговаривать меня оставить ЛГУ и перейти на дирижерско-хоровое отделение консерватории. «Но у меня же только музыкальная школа, я не училась в музучилище», — возражала я. — «Вас примут», — уверенно отвечал он. Но я не посмела нарушить запрет Владыки.
Мой новый духовный наставник, Владыка Михаил, был немного экуменистом. Чтобы объяснить это, мне кажется, надо понять духовную и особенно светскую атмосферу того времени. Закрытость и изолированность Советского Союза от всего мира заставляла искать хоть какие-то лазейки, щелочки в глухой стене. Экуменизм — движение за объединение всех христианских церквей — в Русской Церкви достигло в 1970-е годы своего расцвета. Особенно сильно оно было в Ленинграде. Управляющий епархией Митрополит Никодим (Ротов) наносил визиты в Ватикан и в конце концов скончался в кабинете у Римского Папы. Я присутствовала на его отпевании в Троицком соборе Александро-Невской Лавры. Огромный храм не смог вместить всех. Люди стояли на улице, на аллеях лаврского парка, священники — вместе с народом, а службу вели одни лишь Архиереи во главе с Патриархом Пименом. Несколько дней спустя Владыка Михаил повел меня на свежую могилу, и мы вдвоем пропели панихиду по новопреставленному Митрополиту Никодиму. Его могила на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры до сих пор очень посещаема. Много доброго сделал за свою жизнь Владыка Никодим.
Разумеется, в те годы и я в чем-то разделяла экуменические взгляды, тем более что и мой первый духовник также исповедовал и проповедовал экуменизм. В храмах Питера, а особенно в ЛДАиС часто присутствовали католические епископы и протестантские пасторы. Казалось вожделенной мечтой: объединятся Церкви — и рухнет «железный занавес». Владыка Михаил, пришедший в Православие из лютеранства, конечно, хорошо знал и положительные, и отрицательные стороны протестантизма. Мы мало говорили об этом (Владыка считал, что знакомиться с другими религиями можно лишь после того, как досконально изучишь свою, и в этом он был, разумеется, прав). Но, допуская спасительность иных религий для тех стран, в которых они главенствуют, всегда он подчеркивал безусловный приоритет и апостольство Православия перед остальными христианскими верованиями. Вернул меня на твердую Православную почву мой второй — и последний духовник — отец Лев, служивший в те годы в курском кафедральном соборе. После того как отец Валерий отправил меня к нему, я стала часто бывать в его доме; отец Лев даже взял меня корректором (разумеется, только в области грамматики и стилистики) своих богословских трудов и книг, которые он писал всю жизнь. На сотни моих вопросов он отвечал неизменно ровно и спокойно, с доброй улыбкой, называя меня «знайкой» и поощряя мою тягу к выяснению истины. Ему удалось развеять мои экуменические иллюзии.
А время шло. Приближался к концу третий год моей жизни и учебы в северной столице. К этому времени относится решающее для моей дальнейшей жизни и вообще судьбы событие — знакомство с моим будущим мужем. В Ленинград, где жила его сестра — к тому времени она уже была моя подруга по семинарскому храму, — он приехал «на разведку»: выбирал семинарию для поступления на учебу. В том, что это будет именно семинария, Лука не сомневался: во-первых, он был сыном священника, во-вторых, уже попробовал себя и в техническом училище, и в одесском институте связи, отслужил в армии, иподиаконствовал у Винницкого Владыки Агафангела (ныне — Митрополит Одесский и Таврический). За дни или недели, которые он провел у сестры, мы познакомились и подружились. Нина не скрывала, что мечтает о нашей женитьбе. Но торопиться мы не собирались. У Луки впереди было поступление и учеба в семинарии, у меня — окончание университета и год-другой (так планировалось) работы по распределению. Но случилось иначе.
По семейной традиции я всех своих друзей, очно или заочно, представляла родителям. Вот и тут написала о новом знакомстве и о планах на будущее. Хотела даже привезти Луку в Курск для знакомства. Но неожиданно для меня дома меня никто не поддержал. Более того, убедившись в серьезности намерений, мне «отказали от дома» и написали письма с призывом воспрепятствовать неравному браку в несколько инстанций: родителям Луки, руководству семинарии, Владыке Михаилу и Владыке Агафангелу, обратились и к отцам Валерию и Льву. Надо ли говорить, какой это был кошмар! Вот уж поистине — силен сатана. Эти слова вдохновенно произносила в трудных ситуациях наша соседка по лестничной площадке в Курске. Она, к слову, едва ли не первая поддержала меня и подарила красивую икону Спасителя.
Да, сатана силен. Но мог ли он пересилить стольких молитвенников, окружавших меня?! Отказался от «участия в разборках» лишь Владыка Агафангел, бросив своему бывшему иподиакону: «Зачем ты трогаешь университетских?»
Мой будущий свекор отец Авксентий тоже сначала возразил: «Я-то не против, но не могу позволить тебе венчаться без благословения ее родителей». Но тут вмешался Владыка Михаил. Он написал отцу Авксентию письмо с разъяснением позиции Церкви. Оказывается, в древней Церкви не то что не требовали благословения — родители вообще не имели права присутствовать на венчании и на крещении своих взрослых детей, чтобы даже видом своим не принудить их к ложному ответу на вопрос священника о добровольном решении принять таинство!
Отец Лев попробовал разъяснить мне точку зрения моих родителей: мол, мы с моим избранником очень разные и по рождению, и по воспитанию, и по образованию, и по национальности (он украинец). Но я обезоружила его сообщением, что просто люблю своего жениха. «Ну а раз любишь — то никто ничего не поделает, выходи», — закончил отец Лев.
То же самое писал мне в письмах Владыка Михаил. Надо сказать, что и после того, как я покинула Ленинград и поселилась с мужем на приходе, переписка с Владыкой Михаилом продолжалась до самой его смерти. Недавно я прочитала в интернете, что последние годы жизни Владыку Михаила мучило прогрессирующее ухудшение зрения, почти полная слепота. Он никогда не жаловался в письмах на здоровье, а лишь — на недостаток времени. И продолжал писать собственноручно, даже в напечатанные на машинке праздничные поздравления обязательно делая личные приписки. А потом я получила из Вологодской епархии сообщение о кончине моего дорогого наставника.
См. также
- Марина Захарчук
- 04.02.2011
См. также: