От вечного корня…

День рождения Православного писателя и общественного деятеля Алексея Алексеевича Солоницына приходится на весеннее равноденствие, 22 марта. В этот день он встал рано утром, вышел на улицу — падал крупный и чистый снег. Свой день рождения (в этом году ему исполнилось 65 лет) он встретил в храме.

Корни

— Алексей Алексеевич, я знаю, что вы очень дорожите своей родословной, черпаете оттуда и силы, и вдохновение.

— В детстве мы с братом жили у бабушки. Спали на огромном сундуке — он назывался ларь. Ларь был битком набит книгами на церковнославянском — Апостол, Типикон, Минеи, Библия. Наш дедушка со стороны матери Кузьма Иванович, мастер железнодорожных мастерских, много лет был старостой кафедрального Покровского собора в Саратове. И бабушка была очень набожная. Минеи в толстом кожаном переплете мы с братом возили везде с собой. Когда мы учились в Свердловске — я учился на факультете журналистики университета, а Анатолий в театральной студии, жили мы очень голодно. Отца, собкора «Известий», в эти годы арестовали, потом выпустили, но он был исключен из партии и выгнан с работы. Помощи из дома мы не получали, и у Толи началась цинга. Я взял Минеи, пошел в Ивановский храм и продал книгу батюшке, накупил трехлитровые банки сока. Толе сок помог. Уже позже я понял, что не соки, а Господь его спас, и, слава Богу, я догадался отнести эту святую книгу в храм. После войны при свете керосиновой лампы тетя Наталия читала нам с братом жития святых, они производили на нас сильное впечатление.
В рабочем поселке Тоншаево Нижегородской области сейчас возводят часовенку в память моего предка Захара Степановича Солоницына, хотят его прославить как местночтимого святого. Жил он во времена Екатерины Великой. Он был священником, но увлекался масонством, был в переписке с Новиковым. Его сослали в глухомань, где он построил избушку и от нее прорубил через лес тропу в Тоншаево, к церкви Николая Угодника, чтобы ходить замаливать свои грехи. Всю жизнь он каялся в этом своем увлечении масонами. Он был летописцем и иконописцем. На его автопортрете есть слова: «Помышляю день страшный, чаю деяний моих лукавых». Внук Захара Солоницына и мой прадед Иван Иванович Солоницын был церковным старостой Николаевской церкви села Тоншаево. Старший его сын Федор — мой дед, пошел в холерную деревню, спас многих людей, а сам погиб. Он похоронен в ограде Тоншаевской церкви. И с той, и с другой стороны у меня в роду церковные люди. В Тоншаево в краеведческом музее мне подарили свиток длиной метра два — мою родословную, в ней более семисот имен! Размышляя о жизни наших предков, я думал о том, что мы переживаем самые тяжкие испытания, страдания, но они даются не в уничтожение, а в восстановление. Вера наша называется святоотеческая. Она святая и одновременно отеческая, она идет от Отца, этот корень вечен.

Писатель и духовная власть

— Писатель и власть — вечная тема, вам пришлось общаться и строить отношения с советской властью, а теперь — с духовной властью.

— Советская власть меня старалась цензурировать, ввести в свое русло, но я этому не поддавался. Мне говорили: «Алексей, ты хороший, талантливый человек, но почему ты идешь по обочине жизни? Почему у тебя герои не устроены, что-то ищут?»
В 1988 году я сделал интервью с Владыкой Иоанном (Снычевым) на телевидении, и он после этого пригласил меня на празднование тысячелетия Христианства на Руси в Самарском театре оперы и балета. И вдруг он объявляет: «Слово представляется писателю Солоницыну». Шагая к трибуне, я еще не знал, о чем буду говорить. Вышел — и начал читать «Пророка» Пушкина. Я даже не был уверен, помню ли его наизусть. А потом стал говорить о том, о чем мы недавно говорили с Владыкой. Играют «Реквием» Моцарта — это событие. А где же «Всенощная» Рахманинова, духовные произведения Чайковского, Бортнянского, «Слово о законе и благодати» Митрополита Илариона? Это был поворотный момент в моей жизни, и произошел он благодаря Митрополиту Иоанну (Снычеву).
В 1993 году я первым взял интервью у нашего Правящего Архиерея. Владыка Сергий меня сразу поразил тем, что он — крестьянский сын, восьмой ребенок в семье, из рязанской глубинки — и такой тонкий, такой образованный человек! Общение с Владыкой все эти десять лет мне дало необыкновенно много. Архиепископ Сергий не просит показывать ему то, что я пишу или снимаю о нем, я всегда чувствую его доверие. Я сам его прошу прочесть мои повести перед публикацией, и он дает им оценку, иногда замечая: «Я бы этого не стал говорить». И, конечно же, я к его мнению прислушиваюсь. Меня окрылило, что ему понравилась моя последняя повесть «Взыскание погибших» — о последних днях Царской Семьи. Владыка мне однажды сказал: «Сейчас время такое, что мы не имеем право терять ни одного дня». Сначала я понимал это как свой журналистский долг, делал Православную программу «Путь» на СКАТе. Но когда было решено воздвигнуть на площади Славы храм Георгия Победоносца, была создана инициативная группа, и по благословению Владыки возникло общественное движение «Самара Православная», председателем избрали меня. Я понял, что сейчас важнее заниматься общественной деятельностью в защиту Православия. Наше направление — образование и просвещение. У Владыки Сергия нет большей заботы, чем просвещение людей, возвращение их к истоку, то есть спасение человеческой души, дороже которой ничего нет.

Брат

— Вы пишете книги за этим большим столом, покрытым зеленым сукном, который вам достался от брата — известного актера Анатолия Солоницына. Какую роль сыграл Анатолий в вашей жизни?

— Для меня старший брат всегда был образцом для подражания. Он носил нательный крест, и я за него переживал, потому что актеры на съемках переодеваются, кто-то мог увидеть, и у него могли быть серьезные неприятности. Но он крест не снимал. Он постился. Я ездил к брату на съемки фильма «Андрей Рублев», где он играл главную роль, побывал во Владимире, Суздале, Пскове. Мне не забыть, как июньским днем мы шли с братом через луг к храму Покрова на Нерли. Для меня открылось, что истинное искусство устремлено к небу. Для меня фильм стал мощным ориентиром, я все проверял «Андреем Рублевым». А потом я открыл самого святого Андрея Рублева, древнерусскую иконопись, зодчество.

— Если бы Анатолий, который ушел так рано, в 46 лет, дожил бы до нашего времени, он был бы в церковной ограде, как вы думаете?

— Обязательно, у меня в этом никаких сомнений нет. Для него это была бы великая радость, он был бы исповедником веры. Не знаю, какое бы служение он себе избрал, ведь он был человек совершенно непредсказуемый. Он свою жизнь, работу понимал как служение. Он мне часто снится, и всегда хорошо, мы с ним подолгу разговариваем. «А почему ты решил, что я умер?» — говорит он мне.

— А если бы режиссер Андрей Тарковский, который так много снимал Анатолия Солоницына, дожил до нашего времени, пришел бы он в храм?

— Не знаю. Возможно. Но меня настораживает такой факт: когда он заболел, ездил перед смертью лечиться к оккультисту Рудольфу Штайнеру. Тарковский был ближе к западному образу веры, его христианство достаточно плотно слито с жизнью мирской, когда «главное — верить», но нет борьбы со страстями.

Царская тема

— Ваша повесть «Взыскание погибших», напечатанная в журнале «Русское эхо», — я считаю, ваша большая писательская удача. Я ее прочитала на одном дыхании, слышала такие же отзывы от других людей. Как вы пришли к Царской теме?

— Я прочитал книгу Соколова об убийстве Царской Семьи, когда еще был студентом в Свердловске. Побывал со своим другом в Ипатьевском доме, там была куча всяких советских контор, мы заглядывали в окошечки, в подвал... Это было в 1956 году.

— Может быть, Господь вас привел в Свердловск, в Ипатьевский дом, зная, что вы когда-нибудь напишите обо всем этом?

— Чем больше я вглядываюсь в черты Государя, тем больше нахожу в нем того, что мне необыкновенно дорого. А одного своего друга, который стал плохо говорить о Царе, я просто выгнал из дома. В последние годы я видел, что в открытой прессе говорится или полуправда, или прямая ложь об этом убийстве. Причем полуправда изощренная, особенно у Радзинского. Его книгу «Господи, спаси и усмири Россию» сделали бестселлером и продвинули на Запад. А в той молитве в дневнике Царя было сказано: «Господи, спаси и УМИРИ Россию». Есть разница! Я хотел об этом подлоге поставить фильм «Один согласный звук», но все мои заявки отметались с порога. Поэтому я посчитал своим нравственным и писательским долгом сказать об этом правду, особенно в связи с этой скандальной историей вокруг «екатеринбургских останков». Эта тема очень долго во мне жила, но я все боялся к ней подступиться, считая, что я многого не знаю. Важно было раскрыть ритуальную подоплеку убийства. Я понял, что это вопрос вопросов, главная тема сегодняшней жизни. Царя убивали как «удерживающего» мировое зло... Старался писать как можно строже, ничего фактографически не нарушая. У меня был сердечный приступ, так сильно я это все переживал. Но я даже и не предполагал, что повесть получит такой резонанс. Ее ведь мало кто прочел. Ее обещает напечатать Роман-журнал, и я надеюсь, что она выйдет и отдельной книгой. Если люди будут знать правду о жизни Царственных Мучеников и понимать, какая это была святая семья, они будут понимать, как надо жить, строить свою семью, любить родину свою. Это образец настоящей семьи, служения, идеал того самого положительного героя.
Как писатель, я определяю свою задачу служения Богу через описание жизни праведников. Раньше я многое ощущал интуитивно. В моих ранних рассказах, у героев взыскует совесть, душа ищет себя. Жития наших святых праведников — это кладезь мудрости, самопожертвования, огромный безконечный мир, который познаешь вечно.

Людмила Белкина

11.04.2003