«Мой дед был крестным Цесаревича… »

Как-то одна добрая знакомая в Дивеевском женском монастыре обмолвилась: в паломнической трапезной обители трудится пожилая мирянка, родной дед которой был крестным Страстотерпца Цесаревича Алексия! И я попросила познакомить меня с этой трудницей. Оказалось, что Конкордия (так попросту зовут ее в обители) уже знакома с «Благовестом»и любит нашу газету. И потому она согласилась ответить на все интересующие вопросы. А первый был, конечно, — о том, как получилось, что ее дед стал крестным Наследника Российского престола? Конкордия Георгиевна Тоболова рассказала:

— Это было в Русско-Японскую войну. Наше казачье Забайкальское войско стояло у китайской границы. И в это время — 30 июля (12 августа по новому стилю — О.Л.) 1904 года родился Цесаревич. Генерал Линевич попросил у Государя, чтобы все его войско — полк, по-моему, — были бы крестными Цесаревичу. Император дал добро. Вот так и мой дед, в числе всего войска казачьего, стал крестным отцом Цесаревича Алексия.
— Как звали вашего деда, в каком звании он был?
— Он был вахмистр, Василий Степанович Тоболов.

— Фамилия-то сибирская!
— Они охраняли границу, пока генерал Стессель не сдал Порт-Артур. Ждали победы, а Стессель написал Царю, что японцы слишком сильны. Государь ответил: «Ни пяди земли не уступать врагу!» Но Стессель совершил предательство…
— Ваш дедушка сам не видел Государя?
— Не знаю, он об этом не рассказывал.
— Вы еще застали дедушку в живых?
— Мне лет девятнадцать было, когда он умер. Про войну он все рассказывал, мы любили слушать. Один раз дед сидел в засаде, на горе, видит — едут японцы, генерал и офицер. Он выстрелил в генерала и убил его, и офицер свалился в траву. Одним выстрелом снял обоих! Был он очень метким стрелком — охотник, сибиряк! Дед забрал документы японцев и принес их в штаб. У него много воинских наград было. Но однажды его друга приговорили к расстрелу за то, что он не исполнил свое задание. Ну а дедушка поручился за него. «Вот снимешь награды, тогда мы его отпустим». — Он снял со своей груди награды, а друга спас.
Они, бывало, сослуживцы, сойдутся, начнут вспоминать, как воевали вместе на Японской, — так интересно слушать!…
— Как сложилась судьба вашего деда?
— Во время революции он с семьей эмигрировал в Китай, там целая колония русских поселенцев образовалась. До этого жили под Уссурийском, в казачьей деревне. Дедушка был атаманом. Советские хотели его расстрелять. Дедушка убежал, спрятался, тогда большевики несколько раз выводили папу — ему тогда было восемь или девять лет — на расстрел. Пугали: «Скажи, где прячется отец, не то убьем!», — и стреляли поверх головы… Так папа с детства получил порок сердца. Но отца своего не выдал.
Потом они эмигрировали — как уж это удалось, не знаю. Дед забрал семью и бежал в Китай. В Китае мы прожили до 1962 года, а потом уехали в Австралию.

— В Китае жизнь была тяжелая для русских людей?
— Нет! Мы очень долго жили свободно. Сколько хотели иметь земли, столько имели. Сеяли хлеб, разводили скот. В тайге у наших мужчин было охотничье зимовье. Вот они живут там зиму, охотятся за белками, хорьками, колонками, всю эту пушнину привозят, по сортам ее сдают. Рыбу ловили, у нас там были хорошие рыбные речки. Жили свободно! Мы в детстве даже не знали, что в Китае живем, это для нас Россия была. Ну что: русская колония, естественно, что все традиции сохранили, жили по-русски, законы были Царские.
— А церковь была?
— В каждой деревне была церковь! Если не церковь, то молебный дом. А в Харбине так там и вовсе все было русское: много храмов, и университет, и русская больница… Русских очень много было. С Манчжурии до Харбина — все это была русская земля. По ту и другую сторону железной дороги шла полоса 15 километров, заселенная русскими.
Дедушка в Китае упокоился, папа в Австралии, а мама уже тут, в Приморье. В 1993 году мы вернулись в Россию, и мама уже в Приморье умерла.
Русских людей много в Австралии. Но все боятся ехать в Россию — там показывают в новостях, что здесь все очень плохо. Конечно, все мечтают о возвращении, но считают, что пока рано.
— Ну а вы не пожалели, что вернулись?
— Нисколько! Важно, чтобы дети знали свое, русское. У меня четыре сына и дочь. Один сын остался еще в Австралии, а эти со мной.
— Все в Дивеево?
— Нет, дочка живет в Москве, работает, и два сына тоже. Сейчас они пока здесь со мной, помогают в монастыре. Лето жили тут, в трапезной кашу варили, помогали. Гавриил, старший, за повара был. А младший, Валентин, больной, он постоянно при мне живет.
— Значит, на Родине оказалось не так уж плохо?
— А легко сейчас где? Легкой жизни нет. Это многие думают, что за границей доллары на кустах растут. Нет, там за них так работать надо! И потом — везде платежи, налоги, знай только расплачивайся. Да еще и безработица… Когда мы только переехали в Австралию, там азиатов не принимали. А сейчас ведь целые районы заселены вьетнамцами!
— У вас так и была изначально цель — ехать в Дивеево?
— Мы приехали в Москву, а там уж решали: куда Господь укажет! Потом по радио услышали, что в Дивеево нуждаются работниками, ну и решили ехать. Тут лето прожили, и старший сын приехал, помогал. Так понравилось — уже и не хочется уезжать. На праздник Батюшки Серафима я подошла к одному старцу-священнику: «Мы приехали из Австралии, где нам поселиться?» — «В Дивеево!» Ну раз в Дивеево, значит, в Дивеево. Как Богу угодно. Пока вдвоем с Валентином, а потом уж — как Бог укажет. Все равно мечтаем все собраться вместе.
Десять лет мы в России, а в Дивеево — с июня. В Приморье жили в деревне Ахмыловке, недалеко от поселка Врангеля — 35 километров от города Находки. Там у меня еще два брата и две сестры. Глухая деревня, работы нет. Ну у них есть коровы, живут пока. И теперь, говорят, никуда мы отсюда не поедем. Теперь уж тяжело куда-то подняться…
— Трудно было привыкать к жизни в России?
— Нет, мы приехали в деревню — как будто там и жили. Мы к деревенской жизни привычные, хоть и в Австралии пожили в городах, а все равно, к чему с детства привыкли, уже не забывается. И дети восприняли с охотой переезд. Тем более, здесь же свобода.
— В России?
— Ну да. В Австралии вся земля разделена на частные владения, там только на машине можно проехать, земли все перетянуты проволокой, пока не уплатишь, не пропустят через свой участок дороги. А в Приморье они зиму по лесу за бурундуками бегали, летом — на речке. Куда хочешь, туда и иди. И на рыбалку ходили, и на пикники. Нас все пугали: куда вы едете, там же тигры! А у меня как-то не было страха. Уйдешь в лес, километра два пройдешь — и не боязно. Хотя было такое: мужчина в лес пошел за грибами, дошел до валежины, а оттуда — медведь поднимается с ревом. И он, говорит, от меня, а я от него, кто кого громче — кричим… Еще был случай, девочка восьми ли, девяти ли лет, потерялась в лесу. На третий день ее на берегу моря нашли, на песке лежала. И вокруг нее кольцом следы: тигра ходила — охраняла. Видно, мать за нее хорошо молилась…
А дедушка рассказывал, что когда он служил в Уссурийске — восемь лет отслужил, — высоким частоколом стояла ограда, с вечера лошадей привяжут, утром встанешь — лошади уже нет. Думали, кто-то крадет. Но как? Ворота на замке… Решили караул поставить. Видят — тигра перемахнула через забор, хватает коня за загривок — и как с ягненком, с ним через частокол перепрыгнула. И даже ноги не задели за ограду. Там очень большие тигры, уссурийские. Ну тоже уже мало их остается.
— А дедушка не рассказывал о случаях, когда спасение пришло по молитвам?
— Да, он с детства нам всегда наказывал: каждый должен знать «Живый в помощи»! Однажды такой перестрел был, когда они попали японцам в кольцо. «Японцы стреляли вслед, и мы махом летели по земле, от пуль фуражки по земле катились колесом. Я припал к коню, и пуля лычкой вырвала рубаху, а сам цел остался. У меня, говорил дед, сколько я служил, в кармане была книжечка с молитвой, и сам я всегда «Живый в помощи» читал. Молитва спасает везде».
Он в составе Первого Сибирского корпуса участвовал в подавлении боксерского восстания в Китае — семь держав усмиряли. Эти восставшие боксеры с немыслимой жестокостью убивали христиан, и даже своих же китайцев истребляли — и душили, и резали, и на кострах жгли. И вот дед тоже порассказывал, какие дворцы в Китае были — летний, зимний дворец. Это, говорит, такая красота!… Русские первыми вошли в Пекин. Нужно флаг поднять, а мы в императорский дворец не можем попасть. Большущие львы стоят на воротах, лошади пятятся, не идут. Кое-как протянули лошадей в ворота. А во дворец попасть не можем — он весь из стекла, дверей не найти. Выбили стекло в одном месте, так и вошли во дворец. Смотрим, а внизу — стеклянный пол, а под ним в воде какого только рода рыб нету! Три или четыре ограды прошли, пока попали во дворец. И разные сады в каждой ограде насажены…
В Китае жили албазинцы — это полукровки, китайцы с русскими. Давно когда-то ссыльные казаки в Сибири, на острове Албазин, на китаянках поженились, у них дети пошли. Часть этих албазинских казаков со своим священником Максимом Леонтьевым поступили на службу к китайскому императору.
Эти албазинцы — такие верующие, такой красивый народ был. У них была своя епархия, все священники, дьяконы у них были албазинцы. И вот — мы в 62-м уехали, а в 63-м или 64-м началась культурная революция в Китае, так этих священников-албазинцев как мучили! Одели, как поваров, и на грузовиках возили по Харбину. И били камнями. До полусмерти изобьют, потом холодной водой отольют и опять мучают. У Алексеевского собора в Харбине привезли на грузовике священника, он встал у собора на колени, и его забили камнями. Такие муки приняли албазинцы за веру!
И над русскими, которые там еще оставались, тоже издевались. Полукалеками еле вырвались оттуда.
— Значит, вовремя Господь вас оттуда вывел?
— Вовремя… За год или за два до этой культурной революции. Дак они китайцев, кто старой жизни еще держался, и тех всех перебили. Всех специалистов под корень извели. Пимы катать теперь некому. А какие бабана раньше пекли у них — печенье у них было, ну такое же вкусное! Тоже теперь уже некому такое испечь. Хоть и много сортов всякого печенья, ну такого уж нет.
В Трехречье, где мы жили, китайцы со слезами нас вспоминают. Пока мы там жили, у нас как-то общего ничего не было. А как в Австралию уехали, так пошли по китайским магазинам покупать китайские приправы. Готовить по-китайски учились. А они переняли все русское. У них была ностальгия о русских. Наши недавно ездили в гости, так они сейчас гуляют по-русски. Столы накрыли, в три этажа тарелки наставили, еще и извиняются: вы уж простите, вы-то из Австралии, мы так готовить не умеем, и угостить вас нечем… Сестра смеется: «Четвертого этажа только у вас и нету!» — «Мы, говорят, скучали об вас!» Кровные китайцы играют русские песни, и танцуют по-русски. А здесь — в России все свое забыто! Как есть, притоптали всю русскую культуру!
В Забайкалье китайцы все заполонили. Без войны завоевывают… Да, работать они умеют. Но ведь их-то принимают как рабочих, а они оседают там, и русских вытесняют. Им даже подъемные выдавали в Китае, чтоб только уехали, освобождали землю. У них перенаселение, и разрешение родить только одного дитя. Полукровкам можно четыре-пять иметь, а русским — сколь хочешь.
Нас приглашали вернуться в Китай. В Трехречье, в Манчжурском округе, очень красивая природа, и земли плодородные: ничем не удобряли, и все росло. Ну посмотрели мы свои прежние места. У нас деревня была на очень красивом месте — китайцы все так загадили, ни во что превратили. Где мы хлеба сеяли, все заболотилось, заросло березняком, тайга образовалась. По нашей деревне звери бродят. Одно хорошо: мокрых груздей сколько стало! Хоть вагон подгоняй и грузи… Где Владимирский монастырь был, там живут лесники-китайцы. А монастыря давно уже, при нас не стало. Монахи старенькие уже были, умерли, только один и остался, уехал в Австралию, священники уехали в Россию, монастырь закрылся. Около сорока русских деревень было вдоль железной дороги, и из этих деревень в монастырь каждый год 3 июня на престольный праздник, на Владимирскую, паломники сходились. Но все это — в прошлом…
Манчжурские власти сделали запрос в Пекин, можно ли нам опять вернуться в Китай. А из Пекина ответили: если они вместе с нами откроют бизнес, тогда мы их пустим. Мы посовещались и пришли к выводу: они такой бизнес откроют, что наших волос не хватит… Съездили несколько раз, погостили — и успокоились, решили сюда ехать.
Ну куда ехать в Россию — из жаркой страны, Австралии, — мы же замерзнем! Поедем туда, где дедушка жил, в Уссурийск… А пожили — что там, работы тоже нет для молодежи в деревне. Кто устроился в Приморском порту, те и прижились. А остальные — уж как придется… Старший сын в Москве год пожил, потом приехал в Приморье: «Мама, давай я ребят туда отвезу, а то они так и будут думать, что эта деревня — и есть вся Россия». Вот и решили мы с дочкой дом продать и переехать в центр страны.
— А в Австралии — как с верой? Церковь у вас была?
— Да конечно! В каждом городе.
— Православная церковь?
— Православная. В Брисбене — три храма, в Сиднее — пять или шесть, в Мелбурне два, в Канберре храм — во всех главных городах есть наши храмы. Ну там что — как жил раньше народ, так и теперь живут, как при Царе.
— Ваш дедушка так и остался монархистом?
— Конечно! Мы так и молились, поминали Императора, Царскую Семью. У нас большие портреты Императора, Императрицы.
— В вашей жизни был такой случай, когда как-то особенно ощущалась связь с Царской Семьей?
— Младшая сестренка еще в Австралии видела сон: еду, говорит, в поезде — и сидит рядом со мной Император. И говорит: «Вот как хорошо, что вы мои портреты имеете, что русский язык не забыли! Он вам пригодится еще!» И я тоже один раз видела, будто приехала я в деревню в Китае, смотрю в окно — с запада по югу, по небу, на лошади едет Император. И что-то у него в руках — вроде жезла. А сзади казаки едут. Проснулась я и говорю: «В России будет Царь! Все равно мы должны поехать в Россию». И сколько раз во сне его видела — тоже говорил: «Хорошо, что вы русский язык не теряете, он вам пригодится».
Хотя язык очень изменился. Нам в Австралию писали: «Пришлите кроссовки, колготки, плавки… » — мы понять не можем: чего просят? Ну кое-как догадались, что плавки — это купальный костюм. А другие слова что значат — так и не могли понять, пока сами в Россию не приехали.
— А сестра с вами приехала в Россию?
— Мы две сестры и два брата переехали.
— Большая семья!
— Нас семь сестер было и четыре брата. Три сестренки покойные. Там у всех семьи большие. Сколько Господь послал, столько и рожали.
— Все же, возвращаясь к вашему «исходу из Китая»: когда еще вы и предположить не могли, что такая смута начнется, — как же смогли спастись?
— Владыка Иоанн Шанхайский, Митрополит Филарет, думаю, нас вымолили…
— А вы Владыку Иоанна знали?
— Я лично не знала. Брат, отец Руф, знал. Когда он поехал в Америку в семинарию учиться, то у него был. И рассказывал потом: «Владыка спрашивает: «Ты когда празднуешь День Ангела?» — «Тогда-то… » — «А вот врешь! Тебе надо тогда-то этот день праздновать… » Еще ни даты рождения не знал, ничего. Прозорливый был… Накормил нас. Спать легли. Я лежу и думаю: а где же Владыка, что он сейчас делает? Слышу — топ, топ, подбегает. Я притворился, что сплю. «Спи с Богом!» — благословил».
— Так ваш родной брат — священник?
— Ну да.
— А где он сейчас?
— В Приморье. Они восемь лет уже здесь. Ну в настоящее время в Австралии, на операцию уехал. Во Владивостоке не взялись операцию делать. Наверное, теперь уже вернулся в Россию…
— Я, наверное, слышала о вашем брате, отце Руфе! Он служил в Находке? В поселке Врангеля? Мне одна читательница о нем писала, очень высокого мнения была о батюшке Руфе!…
— Да, служил он и во Врангеля, на два прихода. Там не хватает батюшек…
— В Австралию выезжала, наверное, не только ваша семья?
— Целыми пароходами ехали. Потому что в Китае уже невозможно было жить. Пайку дают — на полмесяца хватает, а потом живи как хочешь. Было три пути: оставаться на месте, или в Россию, или за границу. Наши как-то решили за границу. Одиннадцать лет добивались от властей разрешения уехать. Наконец-то власти приняли решение отпустить. Большинство, конечно, в Россию поехали. Мы сразу не решились, поехали в Австралию. Владыка Иоанн вымолил…
Это действительно был светильник! Подружка рассказывала, как они в 1948 году уехали из Китая и жили целый год на Филиппинах. Так даже филиппинцы поняли, что он был святой человек. Потому что за весь год, что Владыка жил на острове, там не было ураганов. А до этого каждый год разрушительными ураганами все разносило. Эта моя подруга с Филиппин уехала в Аргентину, потом уже в Америку. Владыка Иоанн в Китае все время, говорит, босиком ходил. Каждый день босичком прибежит, всех по головке погладит, приласкает, благословит… И в Америке его тоже полюбили.
Один раз в Нью-Йорке его прихожане устроили бал — в воскресенье… Владыка узнал об этом и велел: «Везите меня туда!» — «Да что вы, Владыка!» — «Везите!» Приехал, прошел молча в круг танцующих, встал и смотрит на людей. Все тут же разбежались. «Кончен бал»!…
У меня кусочек мантии Владыки Иоанна есть. Я и вашей редакции дам.
— А как к вам попала такая святыня?
— У нас в Брисбене у отца Петра Симовских, наверное, целая мантия Владыки была. И он мне отрезал большой кусок. Конечно, сейчас уже я много раздала. Но и вам тоже отрежу…
У отца Руфа хранятся четки, принадлежавшие преподобномученице Великой Княгине Елисавете Феодоровне и снятые с ее святых мощей. В гражданскую войну мощи алапаевских мучеников вывезли из России, они целый год хранились в склепе храма Преподобного Серафима Саровского где-то под Пекином. Когда переоблачали мощи, одна Православная арабка сплела новые четки — и в благодарность получила безценный дар: те самые четки, снятые с тела убиенной Великой Княгини. Через много лет эта арабка, встретив отца Руфа, передала ему четки: «Для меня это не настолько дорого, как для вас… » И мне брат подарил ниточки из кисточки от этих четок.
Конкордия показала мне эти ниточки — светленькие, желтоватые… И еще святыня: кусочек темно-синего бархата — от ризы, украшавшей чудотворную Иверскую Монреальскую икону.
— А это откуда?
— Иосиф Муньос два или три раза был в Австралии, и отец Руф сопровождал икону в поездках. Он потом удивлялся: в каждом приходе миро от иконы пахло по-особому, везде был разный аромат… Тогда-то Иосиф и подарил отцу Руфу кусок бархата от ризы с мироточивой иконы.
Конкордия Георгиевна отделила для редакции несколько ниточек из четок великой княгини Елисаветы Феодоровны, частицу мантии Святителя Иоанна Шанхайского и частицу ризы с Иверской Монреальской иконы Божией Матери. Все эти великие святыни теперь хранятся в нашей редакции, — рядом с землицей, взятой с шахты, в которую была сброшена Великая Княгиня Елисавета и другие алапаевские мученики, рядом с иконой преподобномученика Иосифа (Муньоса, в тайном постриге инока Амвросия) и многими другими святынями.
Сама Конкордия поделилась мечтой устроить у себя в молитвенном уголке маленький уголочек Цесаревича Алексия — поставить его портрет в обрамлении веточек с Царской лиственницы. Одну из этих веточек Конкордия тоже подарила редакции.
А на прощание она рассказала о чуде, которого сподобилась уже в Дивеево. На праздник Успения Божией Матери был дивный закат! Возвращаясь со службы, Конкордия глянула — и увидела над обителью лучезарную облачную корону: четкими дугами — нежно-розовый слой облаков, над ним полоса небесной лазури, затем вновь нежно-розовые облака, и сквозь все это облачное великолепие мощно пробивались лучи солнца, а над ними — вытканные из облаков буквы ХВ. Как пожалела она, что не было с собой фотоаппарата! Пока добежала до флигеля, пока нашла фотоаппарат, вернулась на прежнее место — облака уже расплылись и приняли обычный вид… Но в сердце звучало, ликуя: «Христос Воскресе! Воистину воскресе!… »
В Дивеево, на Русской святой земле — всегда Пасха…

На снимках: Конкордия Георгиевна (справа) и дивеевская инокиня Валентина в паломнической трапезной; Православный храм в Китае; фотопортрет Цесаревича Алексея.

Ольга Ларькина

20.02.2004