Защитница Святой Руси

Жизнеописание графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской (тайной монахини Агнии).

«Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» (Эккл. 1, 11), — с грустью писал мудрейший из людей Царь Соломон. Вот и мы, Христиане земли Самарской, уже почти забыли имя графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. Забыли славное имя той, которой могли бы по праву гордиться и жители городов, более нас богатые славными именами своих земляков… Анна Алексеевна Орлова-Чесменская родилась 2 мая 1785 года. В этом году исполняется 220 лет со дня ее рождения — и есть законный повод вспомнить о женщине с такой удивительной судьбой. Рожденная в роскоши и неге в доме вельможи екатерининской поры, на восьмом году жизни ставшая фрейлиной, а на 16-летие удостоившаяся стихов «придворного поэта» Гавриила Романовича Державина, — она всем богатствам мира предпочла неотмирные богатства веры Христовой.

В Самарском историческом архиве я почти не нашел упоминаний о ней. Ведь годы ее самарского храмостроительства и миссионерства проходили еще тогда, когда Самара была уездным городом. А центр обширной губернии — с архиереем, архивом, университетом — находился в далекой от наших мест Казани. Но все же несколько упоминаний о деяниях графини Анны я обнаружил в клировых ведомостях. Там говорится о построенных ею на Самарской земле храмах.
«С. Екатериновка. Церковь построена в 1813 году помещиком Орловым-Чесменским (ошибочные данные — ее отец умер в 1807 году. Впрочем, возможно, начал строительство он, а завершила дочь, графиня Анна — А.Ж.). Здание каменное, с той же колокольней, теплое. Три престола: во имя Живоначальной Троицы, Великомученицы Екатерины, Чудотворца Николая.
С. Ивановка (Никольское). Церковь построена в 1834 году Анной Орловой-Чесменской, здание каменное, с той же колокольней и оградой. Приделы: во имя Купины Богоматери; Святителя Николая; Георгия Победоносца.
С. Кануевка. Церковь построена Анной Алексеевной Орловой-Чесменской в 1829 году. Здание каменное с такой же колокольней, теплое. Приделы во имя Казанской иконы Божией Матери и во имя Святителя Николая. Земли при сей церкви усадебной в 1825 году 19 апреля отведено из владений камер-фрейлины графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской удобной три десятины и неудобной под церковь и кладбище 300 сажен и озером 900 сажен.
С. Покровское. Церковь построена в 1811 году графом Орловым (видимо, заканчивать строительство пришлось графине Анне по той же причине — скоропостижной смерти ее отца). Престолы во имя Покрова Пресвятой Богородицы; Святой Троицы; Святителя Николая».
Почти все эти церкви сохранились. Некоторые из них и по сей день действуют. Значит, и о графине Анне возносится в них соборная молитва: «О создателях и благотворителях святого храма сего…»
Церкви, ею построенные, оказались крепче народной памяти.

Род героев и цареубийц

Первый в роду Орловых звался Василием Орлом, так пошла фамилия. При Императоре Петре I генерал-майор Григорий Иванович Орлов в шведскую и турецкую кампании был награжден золотой цепью с портретом Его Величества. Три его сына Григорий, Федор и Алексей стали крупными вельможами в царствование Екатерины II. Отец Анны Алексеевны обладал такой исполинской силой, что даже выходил по праздникам драться с простолюдинами и предлагал награды тем, кто его одолеет. Хотя и находились охотники испытать судьбу, награды никто из них так и не удостоился.
В турецкую кампанию Алексей Орлов был главнокомандующим морскими силами России и 24 июня 1770 года принял участие в исторической Чесменской битве, за победу в которой и был удостоен добавления к фамилии — Чесменский. В этом сражении он проявил не только храбрость и мудрость военачальника, но и милосердие: он приказал спасать тонущих турков, когда исход битвы стал предрешен. Он также приказал отыскивать среди груды мертвых тел раненых турков и оказывать им помощь. Тех, кто мог уйти, он отпустил, а тем, кто не мог, велел оказать помощь. После этой великой победы в семи верстах от Санкт-Петербурга он поставил церковь во имя Рождества Иоанна Предтечи, — в день этого праздника произошла битва, принесшая славу чесменскому герою…
Известен был он своей любовью к лошадям — и даже вывел ставшую известной во всем мире породу знаменитых орловских рысаков, которые произошли от скрещивания английских скакунов и арабских кобыл…
Но было в его славной карьере одно обстоятельство, о котором даже и спустя годы говорили шепотом. Но об этом все равно не могла не знать единственная дочь графа Алексея Орлова-Чесменского — Анна. Ее отец убил законного русского Царя. Григорий и Алексей Орловы возвели Екатерину на престол. После смерти матери Император Павел I знакомился с письмами Екатерины и обнаружил среди них записку графа Алексея Орлова об убийстве Петра III. «Матушка милосердная Государыня! Как мне изъяснить описать, што случилось, — сразу после трагедии писал он. — Не поверишь верному своему рабу, но как пред Богом скажу истину… Матушка, готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась… Матушка, его нет на свете, но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на Государя… Мы были пьяны, и он тоже. Он заспорил за столом с князем Федором; не успели мы рознять, а его уже не стало. Сами не помним, што делали, но все до единого виноваты, достойны казни».
Находятся желающие оспорить авторство этой записки, но сама судьба рода Орловых говорит о ее подлинности. Жена Алексея Орлова, Авдотья Николаевна, в девичестве Лопухина (мать Анны), умерла родами, когда ее дочь была двухлетним младенцем, а ее сын скончался трех лет от роду. Алексей Орлов умер внезапно, без Причастия и покаяния — такая смерть (по тем благочестивым временам — необычная) наводила на грустные размышления. Дядя Анны, Федор, вскоре скончался. Григорий после смерти молодой жены сошел с ума…Сам род Орловых в мужском поколении пресекся — их титул вместе с фамилией перешел к мужу и детям одной из дочерей графа Владимира Орлова, которые стали носить фамилию Орловы-Давыдовы. Единственной продолжательницей проклятого рода цареубийц стала она — Анна Орлова-Чесменская. Ей надо было вымолить всех…

Сильнейшим впечатлением детства стал позор ее отца. Из славного вельможи он превратился во всеми ненавидимого цареубийцу. 7-летняя Анна присутствовала при публичной экзекуции отца. Во время траурной процессии с останками Петра III 2 декабря 1796 года он в составе процессии нес по Невскому проспекту в Зимний дворец корону убиенного им Царя… Войдя в Петропавловский собор, он рухнул на колени и зарыдал.
На 72-м году жизни 24 декабря 1808 года неожиданно скончался граф Алексей Орлов-Чесменский. Пораженная его смертью, дочь Анна лишилась чувств и оставалась 14 часов без признаков жизни. Можно только предполагать, какие видения посетили ее в эти часы. Но когда она пришла в чувства, это уже была не светская красавица, не блистательная помещица и камер-фрейлина. Это была воительница воинства Христова. «Господи, Ты взял мою мать, которой я не знала, теперь Тебе угодно взять моего отца. Будь Ты мне вместо матери и отца и руководствуй всеми поступками моей жизни», — молилась она пред иконой Спасителя. Так ею было получено благословение на всю последующую жизнь. О своей клятве всю себя без остатка отдать Богу она никогда не забывала.
А на похоронах отца произошло еще одно неожиданное событие. Сержант Изотов, находившийся с графом в Чесме, в день похорон явился ко гробу в мундире екатерининских времен, с медалями на груди. Ему было уже восемьдесят лет, и по старости ему не хотели давать нести гроб чесменского героя. Но он настоял на своем. И сделав несколько шагов, неутешно плача по почившем, он вдруг… упал замертво.
К тому времени Анне исполнилось 20 лет, и она стала наследницей несметных богатств своего отца. Все предложения о вступлении в брак она отвергла. Сразу после похорон Анна поехала на богомолье в Ростов. Там при гробе Святителя Димитрия в Ростовском Яковлевском монастыре ей встретился гробовой старец иеромонах Амфилохий. Из кельи старца она вышла с твердым убеждением, что здешняя жизнь есть только приуготовление к вечности. А земные богатства ничто по сравнению с Небесными. С тех пор она до 1820 года каждым Великим постом ездила в Ростов и там встречала Пасху.
Первый составитель жизнеописания Анны Алексеевны Орловой-Чесменской Н. Елагин свой труд (изданный в Санкт-Петербурге в 1853 году) начинает почти житийно: «Графиня Анна Алексеевна представляет разительный пример благотворительности и благочестия, напоминающий первые века Христианства. Родившись в блеске и богатстве, начав жить в неге и роскоши, она легко отказалась от светских увеселений и посвятила себя жизни уединенной, близкой к отшельничеству».
Унаследовав огромное состояние, она положила для себя правилом употреблять богатство не для себя, а для Бога, и таким образом желая богатеть в Боге, она не жалела ничего для храмов Его, для обителей и своих ближних.

Темное воинство

В те благословенные годы Российского триумфа, когда «ни одна пушка в Европе не смела выстрелить без разрешения России», Православная Империя была охвачена изнутри опасной болезнью. При внешнем Имперском благолепии и торжестве Православия, духовные силы нации оказались подточены страшным недугом. Началась запоздалая расплата за петровские заимствования. Великий замысел Петра I — взять из-за границы все лучшее в инженерной, военной, государственной мысли, дабы вооружить Православную Державу и сделать ее неуязвимой для внешних врагов, — исполнен был (не без участия самого Императора) с угрозой для духовной безопасности страны. И вместо внешней опасности, которая отошла на задний план стараниями Петра Великого, мы получили внутренний недуг, который со временем и сокрушил Российскую Империю. Вместе с новинками инженерной мысли приходили из Франции моды, вместе с военными правилами — дешевые поветрия в виде дуэлей. Вместе с государственными новациями — религиозные брожения… Оторвавшийся от веры отцов высший класс оказался не только в материальной, но и в духовной зависимости от запада. И опасаться нужно было уже не чужеземных армий, но гораздо более опасного врага: западного вольнодумства, рядящегося в одежды дешевой мистики и поверхностного атеизма. Масонство уже тогда проело все поры государственного организма. Оно как зараза проникало всюду, куда не дотягивалась казенная и ослабевшая рука официального Православия. После торжественного молебствия по случаю тезоименитства Государя петербургская молодежь шла на веселые попойки в масонские ложи, где обсуждали планы замены Монарха «советом мудрецов» и прочими бредовыми идеями. Да что там Петербург! В далеком Симбирске коллежский советник Николай Мотовилов (будущий служка Божией Матери и Серафимов!) не мог устроиться ни на какую должность, так как был верен присяге Государю и отказался вступать в масонские ложи…
Исследователь масонства Олег Платонов (см. Терновый венец России, М., 1995 г.) пишет: «В первые два десятилетия царствования Александра I масонство превращается в государство в государстве, живущее по своим законам и управляемое своими тайными владыками. Число масонов колебалось между 1300 в 1816-1818 г.г. и 1600 членов в 1820-1822. Существовало еще несколько тайных лож, независимых от больших масонских союзов. Самое большое число масонов — 700-800 членов — приходилось на Петербург, примерно столько же было в Москве. Ложи были не менее чем в пятидесяти городах. Знатное дворянство входило в масонство целыми родами».
Сам дух времени, пропитанный атеизмом и отвращением от «казенного» Православия, толкал молодежь в ложи. Не случайно даже «солнце русской поэзии» — национальный гений Александр Пушкин — не избежал этого поветрия и участвовал в гнусном ритуале клятвы на верность Бафомету (сатане), отрекался от Святого Крещения, обещал служить верой и правдой не Царю Небесному и не законному земному Царю, но абстрактному «Высшему Существу», Архитектору Вселенной… За что позднее и поплатился жизнью (а возможно, и вечной жизнью!) — когда прозрел и встал на путь служения Богу, Монархии и народу…
Дело дошло до того, что предполагалось создать масонскую ложу специально для… духовенства! Причем филиалы этой ложи должны были находиться во всех губернских городах страны. Близкий к трону масон Сперанский открыто говорил о «преобразовании русского духовенства» в масонском духе (см. прот. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991 г.). К чему могло привести такое «преобразование», показывает судьба несчастного законоучителя первого кадетского корпуса священника Иова, который был в 1818 году посвящен в масоны. Вскоре после гнусного «посвящения» некогда благочестивый священник вошел в алтарь корпусной церкви, где осквернил его, испустив урину, а затем изрезал ножом образ Божией Матери… Когда его в невменяемом состоянии затащили в келью, он пытался выброситься из окна. «Человек жизни воздержанной, был он введен в ложу Лабзина, — писал о нем Архимандрит Фотий, близко знавший Иова и даже одно время исповедовавшийся ему, — вскоре напал на него бес и свел его с ума…» Через непродолжительное время несчастный священник-масон снял с себя монашество и сан. Так и не раскаялся!
Будущий исследователь этого непростого времени — начала ХIХ века в России — иеромонах Серафим (Роуз) не столько с документами и фактами, сколько молитвенно почувствовал нерв эпохи. Вот что пишет о нем его соратник игумен Герман (Подмошенский): «Подвизаясь в своей Калифорнийской пустыни, ушедший в иной мир 20 лет назад, о. Серафим (Роуз) впитывал в свою душу судьбы Святой Руси, ломая голову: как мог народ такой Православной страны, как бы «по щучьему велению» какого-то злого проходимца Ленина, превратиться в бездушных материалистов хуже всяких западных отступников?.. Молился он со слезами за Россию, столь оболганную и ограбленную, — и в глуши своего лесного уединения ему открылся ответ! Повторение французской революции в России было предательски искусственно подготовлено по придуманному плану, и только такие светильники, как невоспетая графиня Анна Орлова-Чесменская и ее духовник праведный Фотий, отсрочили падение Руси на сотню лет!». Он начал изучать жизнь этих добрых гениев и составил краткое описание для своих современников» (Русский паломник, № 27, 2003 г.).
Возложив заботу о сохранности Церкви на государство в лице Монарха, церковная иерархия вдруг оказалась безсильной что-либо сделать там, где вместо открытого и явного врага против Церкви выступали тайные общества. Где вместо открытых противников веры и благочестия выступили хорошо подготовленные тайные враги, легко «нырявшие» из «парадного» Казанского собора на собрания в масонские ложи, где обряды посвящения силам зла порой по времени соседствовали с казенным (внешним) исполнением Православных обрядов. Но это безсилие перед новым опасным противником было временным, недолгим. Из церковной среды должны были выйти люди, готовые дать бой этим тайным врагам. И такие люди появились. Первым воином Христовым, рыцарем веры, бросившим клич ратовать за Православие, был Архимандрит Иннокентий (Смирнов), ректор столичной Духовной Академии и семинарии. Вел жизнь он строго-подвижническую, и его нередко заставали рано утром перед большим распятием распростертым на полу и в таком положении спящим… Его проповеди о вреде сектантства, пагубной лжемистики всерьез напугали не только врагов веры, масонов — но и… чиновников «сугубого министерства» — Министерства духовных дел и народного просвещения. Он говорил об опасности, которую так не хотелось признавать! Чиновничья осторожность и страх подсказали выход: отца ректора было решено назначить Епископом на далекую от обеих столиц Пензенскую кафедру. На этой кафедре он пробыл всего несколько месяцев и скончался (ныне Святитель Иннокентий причислен к лику святых и гробница с его святыми мощами покоится в Пензенском кафедральном соборе). По дороге в Пензу Епископ Иннокентий серьезно заболел и вынужден был сделать остановку в Москве. Анна Алексеевна Орлова-Чесменская предложила к услугам гонимого Владыки свой дом в Первопрестольной. Там и состоялся ставший историческим разговор графини со Святителем. Видя слабость здоровья Епископа, графиня Анна понимала, что дни его сочтены (несмотря на то, что ему в то время было всего 34 года!). Она спросила его, к какому духовному лицу он бы посоветовал ей обратиться с просьбой о духовном окормлении. «К Фотию!» — не раздумывая, ответил Святитель.

Светоносный Фотий

Святой Симеон Новый Богослов писал, что святые на земле образуют некую незримую «золотую цепь», в которой каждое последующее звено связано с предыдущим. Несомненно для нас, что таким предшествующим «звеном» в цепи святости и исповедания Православия для Архимандрита Фотия был его наставник по Духовной академии Епископ Иннокентий. «Светоносный Фотий» (имя Фотий означает «свет») стал успешным продолжателем его дела, за которое сам Владыка Иннокентий впал в немилость у «сильных мира сего». И то, что не смог сделать Святитель Иннокентий, удалось совершить Архимандриту Фотию и его духовной дочери — Анне Орловой-Чесменской.
Архимандрит Фотий (в миру Петр Спасский) родился в 1792 году в селе Спасском Новгородского уезда от бедных родителей духовного звания. По окончании Новгородской семинарии он в 1814 году поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, где его приблизил в то время ректор — Архимандрит Иннокентий (Смирнов). Вскоре имя иеромонаха Фотия стало известным в столице. Так, однажды он заявил публично, что покровительствовавший «мистикам» министр Духовного ведомства князь Голицын — еретик, и запретил своим духовным чадам молиться о нем… А потом отказал всемогущему обер-прокурору в благословении. Фотий безстрашно сказал министру: «В книге «Таинство Креста» под твоим надзором напечатано: «духовенство есть зверь», а я, Фотий, из числа духовенства есмь иерей Божий, то благословлять тебя не хощу, да тебе и не нужно оно…» А потом и вовсе проклял его — поставленного Царем следить как раз за чистотой Православия и по влиянию своему являвшегося четвертым человеком в могучей Империи!.. Вскоре после этого министр Голицын был уволен Царем. А «сугубое министерство», объединявшее министерства вероисповеданий и народного образования, разделено.
Оправдывая неучастие Святителя Филарета (Дроздова), Митрополита Московского, в борьбе с сектантской мистикой, исследователь его жизненного пути Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн пишет: «От открытой борьбы с мистицизмом его (Святителя — А.Ж.) удерживала, с одной стороны, его дружба с А.Н. Голицыным, а с другой — самый взгляд на мистицизм. При тех отрицательных действиях, которые допускал А.Н. Голицын против Церкви, московский святитель находил в нем много положительного… При поддержке Голицына можно было издавать много полезных церковных книг мистического характера, но в Православном духе. В своих взглядах на мистицизм Филарет, конечно, был Православен. Он ясно понимал, что в мистике самый важный вопрос — это отношение к Церкви и церковным учреждениям. Всякая обособленность (от Церкви — А.Ж.) могла приносить только вред, а не пользу. Филарет признавал полезность мистического учения в духе Православия… В действиях противников мистицизма он нашел крайности… Чего, например, достигла своей победой партия Фотия? Ровным счетом ничего, — заключает исследователь. — … Прежде всего подверглась ужасным нападкам мистическая литература, и то, что раньше считалось полезным, признано вредным, бесовским, еретическим. Велено было отобрать все книги мистического характера из книгохранилищ учебных заведений и наложить на них вето. Созданы были ужасные трудности для издания святоотеческих творений. Издатели боялись, как бы, издавая, например, писания преподобного Макария, не оказаться им сторонниками мистицизма». И особенно поражает следующий вывод уважаемого и высоко чтимого исследователя: «К отрицательному явлению антимистиков должно отнести и крайние преследования сект и лиц, обвиняемых за сочувствие духу времени» (Митрополит Иоанн (Снычев). Жизнь и деятельность Филарета, Митрополита Московского. Самара, 1997 г.).
С этими выводами невозможно согласиться! Видимо, Владыке Иоанну в этом вопросе дороже была репутация Святителя Филарета, который в наши дни канонизирован Русской Церковью. При всем том, что Голицын действительно был фигурой противоречивой и на фоне воцарявшегося безбожия и французского вольнодумства мог при поверхностном взгляде восприниматься как далеко не худший образец «министра вероисповеданий», вреда от его деятельности было гораздо больше, чем пользы. Именно благодаря его потворству сектантской мистике и самим сектантам — а вовсе не усилиям Архимандрита Фотия (и русской Православной «партии» при дворе — графу Аракчееву, Магницкому, Шишкову и другим, помогавшим Фотию и Анне Орловой в их борьбе за Православие) — на мистику и сейчас, спустя два столетия, в церковных коридорах смотрят с подозрением, как на что-то едва ли не еретическое. Именно во времена Голицына между словами «мистика» и «сектантство» фактически был поставлен знак равенства. А Фотий — подлинный церковный мистик своего времени — боролся не с мистикой, а с ее уклонениями от Церковного Предания. Тем самым спасал древнюю мистическую традицию от «официальной цензуры». Ведь во времена Фотия на стороне сектантских «мистиков» и масонов был и государственный аппарат, «благодаря» Голицыну, сумевшему временно направить духовные поиски Царя Александра Благословенного по опасному руслу нездорового (потому что не Православного!) мистицизма. Что это был за «мистицизм», становится ясно из знакомства, например, с книгой «Мученики», изданной с ведома Голицына и цензурного комитета. В ней отрицалось, что человек произошел от Бога, а утверждалось, что он «произошел от земли», религия называлась вымыслом, пророк Моисей — «обманщиком», хулилась Божия Матерь… И такие книги выходили одна за другой, легко проходя через развращенный Голицыным и масонами цензурный комитет. Один однокашник Фотия по Академии от чтения такой литературы даже заболел и умер… «Мистицизм» облекался при этом всей силой закона, со всей решительностью санкций против несогласных. В преступление вменялось и простое несочувствие идеям «внутреннего христианства», этого предшественника современного экуменизма, и при том — как противление видам правительства… В тогдашнем цензурном уставе была статья: «Всякое творение, в котором, под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушающее союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергается запрещению». При наличии такой статьи, пишет прот. Георгий Флоровский (вовсе не сочувствующий Фотию исследователь), оказывалось непозволительным разбирать протестантские взгляды с Православной точки зрения… О таком законодательном нонсенсе могли бы только помечтать сегодняшние либералы, свою нелюбовь к Православию рядящие в одежды ставшей вдруг для всех обязательной «толерантности»… Митрополит Филарет, конечно, далеко не сочувствовал такому положению дел. И не вступил в борьбу по другой причине: «Отчасти его можно обвинить в чрезмерной опасливости и предусмотрительности, — пишет все тот же Флоровский. — Он не хотел рисковать, выступая против сильной власти («Нам, двум Архимандритам, Юрьевскому и Пустынскому, не спасти Церковь, если в чем есть погрешность», — говорил он близкому к нему Иннокентию, ставшему на путь решительной борьбы за Православие и поплатившемуся за это изгнанием и смертью — А.Ж.). Но это его «неучастие» в борьбе было Промыслительным — так он был сохранен для долгого созидательного и кропотливого труда на благо Церкви, совершал ту работу, которую, конечно, не сделал бы за него ни светоносный Фотий, ни пламенный Иннокентий. Каждому свое…

На снимках: Графиня Анна Орлова-Чесменская (два портрета); Архимандрит Фотий.

Окончание

Антон Жоголев

28.01.2005