Монашеская тропа

Монахиню Иоанну (Смолкину) мы застали на подворье Богородице-Табынского монастыря, расположенном в храме Великомученицы Татианы башкирского города Стерлитиамака. Еще недавно матушка была старшей в скиту на Святых ключах, а два года назад возглавила обитель. А оказалась она здесь, у великой святыни Уральского края, как сама говорит, чудесным образом — по молитвам своего духовного отца.

Духовное чадо Владыки Иоанна

— Начинала я свою монашескую жизнь в Эстонии — в 1979 году приехала в Пюхтицкую обитель, под руководство игумении Варвары. В Пюхтице и самарских много: мать Агния, мать Геронтия (она, кстати, приезжала ко мне сюда) тольяттинская, в миру она была Антонина Коржаева, пела она в церковном хоре.
Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн был моим духовным отцом. Я родилась в Ульяновской области, он тогда был нашим Правящим Архиереем. Я всегда мечтала иметь духовного отца, которому бы я могла открывать все свои помыслы. Владыка приезжал и в Оськино, в наш храм. Когда он первый раз к нам приехал, я была еще маленькой. Услышала его проповедь — и духом почувствовала, что это тот человек, который должен быть моим руководителем в жизни. Но я долго не могла осмелиться попроситься к нему в духовные чада. Уже когда приехала в Эстонию, поехала к Владыке. Это была незабываемая встреча! Я стала его духовным чадом. Книга «Наука смирения» вся составлена из переписки Владыки Иоанна со мной на протяжении пятнадцати лет.
Пятнадцать лет прожила я в Пюхтицах, и матушка Варвара направила меня в Москву, на Пюхтицкое подворье. Старшей там была матушка Филарета — тоже наша, пюхтицкая. На этом подворье я четыре года несла послушание ризничной и уставщицы правого клироса. Потом Алекперов, возглавляющий нефтяную компанию «Лукойл», задумал в Кагалыме — это столица нефтяной компании — устроить подворье Пюхтицкого монастыря. Кого туда послать? Жребий пал на меня. Я с великими слезами уезжала из Москвы. Москву я по сей день люблю. Но мы, монахи, даем обеты послушания… Десять месяцев я прожила в Кагалыме.
Приехала в Москву, и Святейший Патриарх Алексий II неожиданно предложил мне ехать в Челябинскую епархию. Пришлось смириться и с этим. Но хотя я была прислана Священным Синодом, на новом месте возникло непонимание между мной и священником. И пришлось пережить здесь великие искушения и скорбь. Я уехала оттуда без копейки денег и год прожила у мамы. Пела и читала в церкви. Потом уехала в Вырицу, там пожила. Оттуда было близко ездить на могилочку к Владыке Иоанну. И сейчас я каждый год езжу на могилу Владыки Иоанна в день его памяти. Уже оказавшись здесь, поняла, что это за молитвы Владыки Иоанна я попала сюда. Потому что Владыка Мануил с Владыкой Иоанном почитали Табынскую икону Божией Матери, возобновили крестные ходы к месту ее явления, Владыка Иоанн написал ей акафист. Я должна была через скорби и страдания прийти к этой великой святыне. Одной матушке Наталии здесь было тяжело: непонимание местных властей, непризнание иноверцами нашей святыни. До сих пор еще приходится слышать: «Здесь пахнет коммерцией! Вы придумали сказку об иконе, чтобы наживаться…»
Владыка Никон был духовно близок Митрополиту Иоанну. Мы с Владыкой Никоном оказались в одной паломнической поездке в Иерусалим, и после этого он обратился в Священный Синод с прошением перевести меня в Уфимскую епархию. Но мы как раз восстанавливали подворье в Москве, и Святейший меня не отпустил. Теперь Владыка говорит: «Поехала бы сразу, в девяносто пятом, сюда — не пришлось бы пройти все круги ада». Из Вырицы я приехала в Москву, туда в это время привезли Почаевскую икону Божией Матери, и по Божиему Промыслу в Даниловом монастыре мы встретились с Владыкой Никоном. И Владыка сказал: «Приезжай к нам, послужи».

На Святых ключах

Уже почти четыре года, как я в Богородице-Табынском монастыре. Помню, привезла кирпичи: в скиту были печи-буржуйки какие-то. Не было и воды, сестры во флягах возили от колонки, жилье — сарай-развалюха. Я сразу взялась за то, чтобы провести воду, сделать теплый туалет, кухоньку. Но едва привезла кирпич, ко мне подошел глава администрации: «Вам тут строить нельзя!» Сколько шума было. Нам дали предписание немедленно убрать строительные блоки. Ограда была из штакетника, и что ни привезешь, сразу видно. Надо делать капитальную ограду! А из блоков — сделать лестницу к вершине горы, к храму-часовне.
Рассказывали, что еще покойный Митрополит Оренбургский Леонтий приезжал — здесь были какие-то ступеньки из камня. Послушник ведет его по этим ступенькам на гору. Владыка и говорит: «Да какой же человек найдется, чтобы построил здесь лестницу!»
Так Господь судил, что на нашу долю это выпало. Матушка Наталия лежала в больнице. Я к ней приехала и прошу благословения на строительство ограды и лестницы. Матушка затужила: «Да где же такие деньги взять!» — «Что-нибудь придумаю, только благословите!» Матушка благословила ехать к Владыке, что он скажет. Владыка благословил: «Строй!» С Божией помощью мы лестницу построили, поставили ограду и от нас отстали. Два года назад Владыка дал нашему монастырю подворье в Стерлитамаке, при Татьянинском храме. На Святых ключах мы уже не умещались. Сейчас мы там построили небольшой корпус, человек около двадцати разместить можно, но там еще многое не доделано. Не хватает средств. Сделали мы трапезную, а то паломники приезжают к источнику, приходят крестным ходом, а мы их покормить не можем. Местные мусульмане не могут этого понять: «Зачем вам это — кормить приезжих?» У них, видно, так не принято. А на Руси издревле так велось: пришельцев, странников, тем более паломников, обязательно надо приютить и накормить.
— Сколько сейчас насельниц в Богородице-Табынском монастыре?
— Всего около двадцати. При храме Великомученицы Татианы прежде была богадельня. Нам это здание досталось уже полуразрушенным, на нем деревья росли. На Святых ключах все-таки почитаемое место, нет-нет да кто-то пожертвует что-то. У нас в Стерлитамаке нет благотворителей, и восстанавливать здание приходится с большим трудом. К кому ни придешь — в лучшем случае ответят, что когда-то раньше оказали помощь на восстановление Татьянинского храма. Другие же и разговаривать не желают, не то что помогать. И все же мы сделали кое-какой ремонт, теперь здесь можно жить. Но еще столько ремонта требуется! Все в этом деревянном здании сгнило, венцы подгнили. В монастыре должны быть хотя бы минимальные условия для сестер. И церковь вся закопченная, крыши текут. В храме надо гидроизоляцию делать, сырость большая. Надо ходить, хлопотать, а времени нет. Приходится самой и петь, иногда и читать.
— Этот храм ведь старинный?
— Да, ему больше ста лет. Местная благотворительница Татьяна Дьякова построила на свои деньги и храм, и богадельню. К сожалению, архитектура испорчена: медучилище сделало надстройку, и симметрия нарушилась. Настроили склады, спортзал для учащихся. Нам эти помещения пригождаются, но все они требуют ремонта. Все трескается, течет, садится. Слава Богу, по-монашески живем! Я читала, как одному монаху на Украине дали такую келью, что лег — и ноги не умещаются, наружу вылезли. У нас еще сносные условия. Мне протоиерей Олег Тэор из Пскова говорил: «Ну что же это за монашество — уйдут из хрущевки, придут в хоромы…» У нас не хоромы. А с другой стороны: ну, завидно кому — так идите в монастырь! Нет — будут бомжевать, но в монастырь не пойдут. В Царство Небесное — и не затащишь…
— К послушанию не приучены?
— Да уж какие у нас послушания! В Пюхтице у нас было 30 коров, 80 овец, 7 коней. Вот где послушания… У нас тут что? Просфорня новая, машинки и мешалки новые. В храме убирать? Взял тряпку, протер — и чистота. Земли у нас нет, сажать не надо. И то тяжело. Сестры устают и скучают. Народ сейчас слабый…
А мы в Пюхтицах не скучали. У меня снимок есть: зимой на снегу сидим и кушаем. В нашем наборе было двадцать человек, всем чуть больше двадцати лет, почти все с высшим образованием. Знали, для чего пришли. И в мыслях не было куда-то уйти. Сейчас чуть что — «Уйду, не могу терпеть!» Ну нельзя же, чтобы верующему человеку совсем уж ничего не терпеть. Хотят и в Царство Небесное, и ничего не терпеть. И такие проблемы везде. В одном документальном фильме Владыку Иоанна спросили: «Что вы, Владыка, переживаете — неужели в третьем тысячелетии Христиан не будет!» — «Христиане-то будут, — ответил Владыка, — да будет ли у них сила, которая присуща Христианину?»
— По-евангельски: «если соль потеряет силу, чем исправить ее?» (Лк. 14, 34) Ну вот у вас-то ведь Святые соляные ключи — соли должно быть достаточно… Все-таки, матушка, есть какое-то духовное утешение?
— Поневоле приходишь к тому, что Апостол заповедовал радоваться и в скорби. Все равно Господь выводит из скорби, и получаешь утешение и радость. Для чего-то ведь Господь посылает все это.
— И потом, ведь у вас на глазах происходят и исцеления…
— На Святых ключах? Да, бывает, бывает. Приезжала к нам Татьяна из телепередачи «Жди меня» — у нее мамочка болела раком. Она ей отсюда привезла святой водички. Стала ее мама вторично обследоваться — анализы не подтвердили онкологию! Из Челябинской области Галина тоже исцелилась здесь от рака. Много таких случаев известно, а о многих исцелениях и не говорят.
Ну, конечно, и искушений много. С неверующими людьми приходится столько воевать… Искупаются в источнике, так и идут полуголыми, как по пляжу. Не понимают, в каком святом месте находятся. В плавках, в шортах в храм ломятся. Говоришь им: «Вы хоть в храм в таком виде не ходите!» Вздыбятся: «А что это вы нам замечания делает! Мы в Сочи так ходим — и ничего!..» И приходится успокаивать сестер. У нас на горе уже есть своя монашеская тропа: от храма поверху проложили ее, чтобы не сталкиваться с этими «купальщиками».
Что говорить, уж если Валаам, Соловецкий монастырь — и то до конца не отданы Церкви! А ведь это какие обители!.. Либо так уж нам нужно для смирения? Может быть, Церкви и нужны эти препоны, чтобы дух не угасал. Я ни в пионеры не вступала, ни в комсомол. И обзывали, и стыдили, сколько мы пережили — страх! А дух был какой! К Преподобному Сергию едешь — сколько радости! Пюхтицкая монахиня Димитрия еще мирянкой поехала в Почаев. Ну а там милиция молодежь отлавливала — забрали и ее. Две недели отсидела в Кременце. Спрашиваю: «Татьяна, и что ты там делала?» Смеется: «Параши выносила».
В Сергиевом Посаде мы весь день безвыходно сидели в Лавре. Голодные, холодные — дети! На квартиру нельзя уходить — вылавливала милиция. Негде было главы приклонить. Так и сидишь на просфорке да святой воде.
— С мамой ездили?
— И с мамой, и без нее. В пятнадцать лет одна поехала в Почаев. На Западную Украину! Мама потом удивлялась: «Как я тебя одну послала!»

Мария Ивановна

— Помню, как-то вы прислали письмо в «Благовест»…
— Про блаженную Марию Ивановну — да. Когда я к Владыке Иоанну приезжала, никак не могла ее застать. «Была — ушла…» Сколько лет ездила в Самару, с ней не встречалась. И сокрушалась: «Мария Ивановна старенькая, вот умрет, а я так ее и не увижу…»
И уже в Москве, на Пюхтицком подворье, стоим мы накануне Успения, поем службу. Вдруг матушка Филарета мне на ухо шепчет: «Мария Ивановна из Самары приехала». Меня аж как кипятком облило. Я скорее выбежала во двор — она лежит там на скамеечке, рядом Тамара. Я к матушке подошла, а она неожиданно схватила меня за щеку и потрепала. Я напугалась: «Ой!..» А Тамара: «Да ты что — радуйся, она так не всех!» Ну Мария Ивановна мне сказала одну фразу, это действительно сбывается. А я потом спросила Тамару: «Как же вы сюда приехали?» — «Ничего не знаю. Матушка говорит: в Москву! — и все. Куда же, спрашиваю, в Москву? — А где будет Патриарх, туда и вези». Вот они и приехали: Патриарх Алексий освящал Пюхтицкое подворье.
Я написала об этом случае в редакцию, чтобы внести свою лепточку в прославление матушки. Письмо опубликовали в журнале «Лампада». А потом мне уже матушка Мария в таком искушении помогла! Наш водитель Миша попросил разрешения отвезти рабочих на кладбище в пчелосовхоз: «Всего на час отлучусь». Ну ладно, — говорю. Он людей отвез, а сам где-то выпил. И на обратном пути задел иномарку — зацепил дверь. Зашла я в келью, взяла эту «Лампаду» с Марией Ивановной на обложке, прижала к себе и легла на свою коечку. Думаю: если я сейчас не полежу, просто не смогу — сил нет… И прошу: «Мария Ивановна, помоги! Нам только такой беды не хватало — это во сколько же теперь эта дверь нам обойдется!» Лежу, плачу и молюсь матушке Марии.
Что делать: пошла я к водителю иномарки. Он оказался мусульманин, но ездит в Дивеево, очень чтит Преподобного Серафима Саровского. Я говорю ему: «Ахат, вы поймите — у нас таких денег нет, и как тут быть, я не знаю». Тут Михаил подошел, петушится. Я его отогнала: виноват, так хоть не лезь, без тебя разберемся.
Ахат сказал: «Конечно, страховая компания возместит ущерб, но машина не моя — моего брата…». На другой день идут Ахат с женой. Я пригласила их за чашкой чая поговорить о нашем деле. Ахат рассказал о своих поездках в Дивеево, о том, как он почитает Преподобного. И говорит: «Я вижу, вы бедно живете. Я сейчас зайду в милицию, поговорю с сотрудником, который занимается расследованием этого дорожного происшествия (а этот сотрудник был тоже мусульманин, — уточнила матушка Иоанна), скажу, что у меня нет претензий, — пусть прекращает дело». Ну и слава Тебе, Господи, все обошлось — я считаю, по молитвам Марии Ивановны. Она очень слышит наши молитвы…

Окончание

На снимках: настоятельница Богородице-Табынского монастыря монахиня Иоанна; в пещере близ места явления Табынской иконы Божией Матери.

Ольга Ларькина

25.03.2005