«Старец Гавриил в моей жизни»

О преподобноисповеднике Гаврииле Мелекесском рассказывает его духовная дочь монахиня Мария (Гоголева).

Одним из покровителей Симбирской епархии считается преподобноисповедник Гавриил Мелекесский. Мощи его покоятся в Мелекессе (Димитровграде). В этом городе еще живы люди, хорошо знавшие старца и подвижника. С одной из тех, кого можно по праву назвать сподвижницей преподобного Гавриила — монахиней Марией (Гоголевой) — наш корреспондент встретился во время своей командировки в Мелекесс.

— Матушка, расскажите о своем детстве.
— Родилась я здесь, в слободе. В церковь в детстве не ходила. У меня родственники были маловерные, и я ничего о Боге не знала. Соседка однажды говорит: «Мария! Ну что ты все лыжи да лыжи, давай пойдем в церковь — знаешь, какая там сегодня служба!» А я говорю: «Что там делать? Мне неинтересно». Но она взяла меня с собой, и так я первый раз пошла в храм. Эта церковь, куда мы ходили, потом сгорела. Стояла она на улице Куйбышева, в ней отец Гавриил как раз и служил.
Вот я вошла в храм, меня поставили на солею. Народу было много, а я молиться не умею — верчусь, чуть не пляшу, тот одернет меня, другой замечание сделает. И вот отец Гавриил вышел и говорит: «Ребенка этого не трогайте». Мне тогда было девять лет. Батюшка вышел после службы, меня благословил, по головке погладил, дал конфет. А тогда тяжелое время было. О, я так конфеткам обрадовалась! Вскоре соседка мне говорит: «Пойдем опять». А я говорю: «А как мамка узнает, что она мне сделает?» А мы, говорит, тихонько. Приходим, а батюшка говорит: «В каком ты классе учишься?» Я ответила. Стал расспрашивать, хорошо ли учусь. Ну, средне учусь, не отличница. Он мне говорит: «А мама с папой верят?» — «Нет, не верят, они в церковь не ходят. Может быть, они и верят в душе, я об этом не знаю», — отвечаю. А он говорит: «Я тебя сегодня приглашаю к себе». Я пришла, меня там накормили, приласкали. Очень мне у отца Гавриила понравилось.
— Это был дом за старым кладбищем?
— Да, кладбище пройдешь — и будет улица Осипенко, там жили две монашки. Отец Гавриил говорит: «Вот моим бабушкам будешь помогать». И устроил меня к просфорнице. Старушка одна там пекла просфоры, и я ей стала помогать.
— А как ваши родители к этому относились?
— Я день у отца Гавриила пропадаю, другой пропадаю, на третий батюшка говорит: «Ночуй здесь сегодня, отсюда в школу пойдешь». Я заночевала, а мать пошла искать меня, ей объяснили, где я, соседка сказала. Мама пришла, шум подняла: что такое, почему ребенка здесь держите? Он ее позвал, говорил с ней долго, а потом мне сказал: «Ну, Маня, иди домой». А я думаю: что теперь мне будет дома? Но после того как мама поговорила с батюшкой, то меня уже не ругала и стала к нему отпускать.
— Где располагалась просфорня?
— Бабушка, которая пекла просфоры, потом уехала, и некому стало их печь. Я осталась одна. А батюшка Гавриил был строг — если женщина, например, с мужем живет, он не разрешал ей печь просфоры. А я что одна? Ни печку не затоплю, ни дров не могу наложить. Но он благословил сторожей, уборщицу мне помогать, и я так и пекла. Потом пойду в школу — то урок не выучу, то еще что-то, в школе-то все смеются, что в церковь хожу, тогда ведь как было… Я огорчалась, плакала, и батюшка начал меня ругать: «Ну какая ты Христианка, если ты боишься, что над тобой смеются? Смотри — Спасителя распяли, но Он вытерпел все, а ты не хочешь терпеть, если тебя дурой или монашкой обозвали». Так он меня ободрял. Это было в 1948 году. Я сильно переживала, но потом привыкла к насмешкам в школе. Стала слабее учиться, учителя стали детей подзуживать, чтобы меня ругали да били. Батюшка тогда стал говорить: «Мария, ты сегодня вот этот урок выучила?» Я говорю: «Нет». «Вот сядь и прочитай этот урок». Или скажет: «Ты эту задачу решила? Сядь и реши вот так». Он как бы со мной вместе заново в школе учился, все мои дела знал. На экзамен иду, он мне говорит: «Ты вот этот билет повтори». Отвечаю: «Батюшка, да я вроде повторила». А он говорит: «Еще раз повтори, он тебе достанется». И правда, доставалось то, на что он мне указывал.
Когда зимой мы, дети, его провожали домой со службы, бывало, уцепимся за него — а дорога скользкая, — и, вместо того чтобы помочь, еще и виснем на нем. И вот один раз так идем мимо кладбища часов в пять вечера — а на улице уже темно, хоть глаз выколи — и видим: с одной могилы поднимается огненный шар. Мы как заорем! Батюшка нас начал крестить. Когда же шар уже пролетел над нами, он и говорит: «Чтобы больше этого не было… Это кто-то плачет о покойнике и дьявол в виде покойника летит к тому дому». Так он нас предупредил — не надо плакать, когда покойник умирает. Ну поплачь немножко, а переживать сильно не нужно. А то такой вот дьявол прилетит.
Частенько ездил он в Ульяновск и всегда меня с собой брал. И вот в один прекрасный день, когда мы ночевали в Ульяновске с его племянницей, к нам вдруг стучатся. Входят милиционеры и говорят батюшке: «Вы арестованы!» Он перекрестился и говорит: «Видно, моя горькая чаша недопита!» Когда его забрали и он был в тюрьме, я ездила к нему и в Ульяновск, и в Поливаново.
— Это в Ульяновской области?
— Да, за Ульяновском. Приезжаю туда, а мне говорят: «Он по строгой 58-й статье, что ты хочешь, девочка?» Я уже потом узнала, что он из-за детей пострадал. Говорил нам всегда: «Вы утопите меня в ложке воды». А нам было смешно: как такого батюшку и в ложке воды можно утопить, не понимали. Приезжаю я туда, а мне говорят, что свидания не дадут. И добавили, что он враг государства. Я в ответ говорю: «Не знаю, он враг или не враг, но я хочу его видеть». — «А кто он тебе?» — «Дедушка».
— Вам было десять с небольшим лет… И вас родители так далеко одну отпускали?
— Да я ведь уже самостоятельная была, могла обманывать (смеется). Раз я при церкви, могла прийти домой, а могла и не прийти. Тут мне сказали, что та тюрьма, где батюшка, от Ульяновска недалеко, вот я и рискнула. Может, одиннадцать, может, двенадцать годков мне было.
Вот я, значит, начала плакать: как же так, я хочу его видеть… Потом к нему подошли, спрашивают: «Есть у тебя родственники?» Он говорит: вот такая девочка есть, моя внучка. Назвал мое имя, описал, как я выгляжу, и даже одежду, как будто он меня через стену, как через стекло, видел. И нам разрешили свидание.
А была я в платьице и чуть ли не в лаптях. И когда он вышел, я так обрадовалась: вместо дедушки да батюшка. Он меня благословил, и нам три дня разрешили быть вместе. Так издевались там над ним, заставляли воду качать, делать всю тяжелую работу. Он мне говорит: «Вот будешь мимо этого места идти, там яма, вот в эту яму всех покойников валят». Мне так было страшно, говорю: «Батюшка, не умирай тут, домой приезжай, лучше мы там тебя будем хоронить, не надо в яму тебя!» На пять лет его сажали, вот он все пять лет и просидел, до 1958 года. Когда он вышел, я уже жила в Ташкенте.
Один только раз я была у него. Потом он вышел из тюрьмы, его начали здесь притеснять. Бояться его стали. В алтарь не пускали — он встанет в конце, молится. Начали народ настропалять: из-за него, мол, мы все пострадаем. Но люди его очень любили, к нему очень много ходили, советовались, он такой добрый сердцем был. За всех переживал, всем помогал. Когда я приезжала в отпуск, всегда к нему заходила побеседовать, спросить совета. Однажды, когда мы пошли фотографироваться, он говорит: «Мария, погладь мне клобук». Я гладила-гладила, а потом взяла да и надела его клобук — и к зеркалу. Он говорит: «Мария, да что ж ты сделала, теперь замуж не выйдешь, монашкой будешь». Говорю: «Нет, батюшка, я пойду замуж». «Не пойдешь замуж, будешь монашкой…» Вот его слова и сбылись, я приняла монашество. Когда тяжело на душе, помолишься: «Батюшка, помоги, не могу терпеть!» — и как-то полегчает. Пошла я однажды в лес, заплуталась, кричу: «Батюшка, я не знаю, куда мне идти, помоги мне!» И слышу его голос, его не вижу, а только голос: «Налево, налево иди!» Вот так он мне помогает.
Когда батюшка вышел из тюрьмы, его вдруг пригласили на исповедь, и он говорит: «Пойдем, Мария, кого-то исповедовать надо». Пришла машина, мы уселись в нее, и нас привезли к тому судье, который батюшку посадил в тюрьму. Судья заболел раком и сказал: «Мне никакого батюшки не надо, кроме отца Гавриила». И вот батюшка исповедовал его часа два, вышел оттуда весь мокрый и говорит: «Я за девяносто лет не слышал такой исповеди, как от этого судьи». И как только он вышел, этот человек скончался. Дождался, когда отец Гавриил выйдет из тюрьмы, его исповедает, причастит…
— А он его и причастил?
— Да, и причастил. Умирающий просил у него прощения за то, что такую статью ему приписали. И так плакал, так плакал. На батюшку сильно исповедь подействовала.
— При погребении отца Гавриила вы присутствовали?
— Нет, при погребении не присутствовала, а вот когда поднимали мощи, я приехала. Так играло солнце, столько было народу… А когда его хоронили, я была в Ташкенте, я там 43 года прожила.
Когда я приехала в Ташкент, думала устроиться работать на завод. Но куда? В церкви служил архимандрит по фамилии Колчев. Такой хороший, добрый, все его любили. И он говорит: «Ну вот, это у меня новая духовная дочь». А я подумала: почему он так говорит, может, я кого другого изберу? Он меня пригласил к себе, я начала к нему ходить помогать. Прописки нет, документов нет, надо было хлопотать. Пошла я в паспортный стол, а там мне говорят: «Такая молодая, зачем ты приехала? Езжай назад». Принимали меня трое мужчин, еврей, узбек и русский, пожилые уже. Ну, они меня поспрашивали-поспрашивали и говорят: «Покажи нам Бога». Я говорю: «Ой, какие вы глупые, уже в годах, а такой вопрос задаете!» Хорошо, я вам покажу Бога, если вы мне вот так, на ладони, покажете ум, вкус и мысли» (матушка раскрыла ладонь). Они говорят: «А девка с умом, уже просвещенная». Вот так я попала в Ташкент.
— Документы вам сделали?
— Да, сделали. Батюшке я писала письма, он мне отвечал. Велел вести себя строго, предсказал, что настанет тяжелое время, время антихриста, когда люди будут отрекаться от веры. Сейчас трудно, не имеем ни книг, ни икон, а придет время — свобода будет, церкви будут строиться, монастыри откроются. Все его слова сейчас сбылись.
— Вы много лет прожили в Узбекистане. Как у вас складывались отношения с мусульманами?
— Очень хорошо к нам верующие относились. Я жила на краю города. Бывало, с трамвая слезаю, боюсь, а там чайхана: «О, апа, не бойся, у нас никто тебя не тронет!». Я в черном платье всю жизнь ходила, а уже когда в монашеском стала ходить, то вообще говорили узбеки: «О, апа, апа». Они хорошо к нам относились. У нас умерла монашка одна, так соседи-узбеки принесли казаны плова. Мы говорим, что не едим мяса, а они: «Кормите кого хотите. Это наш обычай, мы должны помогать вам поминать ваших близких». Когда мы с кружками для пожертвований ходили по городу, некоторые русские кидали в нас кирпичами, а узбеки давали нам денег и всегда говорили про нас: «Нельзя трогать этих людей».
— В постриге вам оставили прежнее имя?
— Имя не изменилось, святые изменились. То был у меня ангел Мария Константинопольская, а теперь Мария Египетская.
— О семье Мечевых расскажите, пожалуйста…
— Батюшка Гавриил был духовным чадом отца Алексия Мечева. Отец Алексий в молодости нажил с матушкой троих или четверых детей. Умирает матушка, и на руках у него остается почти годовалый ребенок и еще мал-мала. Родственников в Москве у него не было. И он был вынужден соседку попросить посидеть с детьми, а сам поехал к праведному Иоанну Кронштадтскому и говорит: «Я должен с себя сан снять, мне надо жениться, у меня дети, кто их будет воспитывать?» А отец Иоанн встал, строго на него посмотрел и говорит: «Нет, отец Алексий, ты уже повенчался с Господом, ты должен служить Церкви. Ты служи народу, а народ будет служить твоим детям!» И народ — врачи и учителя, все, кто любил батюшку, воспитывали его детей. И устраивали в школы и в институты, и помогали кто как мог. О детях он уже никакого попечения не знал, знал только горе людей. Приходили к нему и поздним вечером, и ночью — батюшка, помоги! Он всех обнимет, ласково встретит. У него был сын Сергий — как и отец, строгой жизни. Батюшка, чувствуя приближение смерти, начал своим духовным чадам говорить: «Давайте переходите к Сереже». Предсказал день своей кончины и сказал: «В день моего отпевания отпустят Патриарха Тихона, и он придет на мое отпевание». И когда батюшку умершего принесли в церковь, Патриарх Тихон пришел и принял участие в отпевании.

На снимках: Архимандрит Гавриил (Игошкин) с духовными чадами. Справа от него — старец Василий Дмитриевич Струев. Фото 1943 года; 

Рака с мощами преподобноисповедника Гавриила Мелекесского.

Сергей Серюбин

30.09.2005