«Вы дали мне силы жить дальше… »

Эту статью известный Православный писатель Алексей Алексеевич Солоницын надиктовал соседу по больничной палате. Писать, к сожалению, он еще не может. И молит Бога о том, чтобы «хотя бы один палец двигался», чтобы вновь сесть к клавиатуре компьютера или по старинке — к пишущей машинке, чтобы только вновь начать писать самому. Но, может быть, оттого так и ценен этот текст, что писался он в исключительных условиях. Писался не пальцами — сердцем! В послужном списке Алексея Алексеевича много заслуг: высшие награды престижных всероссийских литературных конкурсов, десятки книг, издававшихся не только в Самаре, но и в Москве, несколько замечательных фильмов (последний из которых — «Взыскание погибших» — о Митрополите Санкт-Петербургском Иоанне)… И все же, мне думается, эта небольшая статья — едва ли не самое значительное, что когда-либо вышло из-под его пера. Ибо тут каждое слово — боль сердца и радость сердца! Мы желаем нашему старшему товарищу скорейшего выздоровления и возвращения в тот строй, в котором он так крепко стоял в последние пятнадцать лет своей жизни — в Православный строй церковных тружеников. Дай вам Бог сил, дорогой наш товарищ!

Антон Жоголев

Спаси вас Господь, други дальние и ближние!
Это случилось в ночь на 30 апреля.
Я проснулся и почувствовал, что встать не могу. Не двигалась ни правая рука, ни правая нога, да и говорить я мог еле-еле — правая сторона лица тоже отнялась.
Инсульт.
И вот меня несут соседи на брезентовых носилках, которые как люлька, а я — как безпомощный малый ребенок.
И вот я оказываюсь в больнице, в палате, где лежат пережившие такой же внезапный удар, как и тот, что настиг меня.
Палата небольшая, но нас здесь пять человек. Я впадаю в забытье, и когда прихожу в себя, вижу, что привезли еще одного больного, который лежит со мной совсем рядом. Это тучный старик, которого повернуть набок, чтобы сделать укол, сестрам очень трудно.
Утром я просыпаюсь и, еще не осознав своего нового положения, пытаюсь приподняться, но тут же безсильно опускаюсь на подушки.
Сначала я лежал в больнице имени Семашко, потом дома, потом в медсанчасти № 6 г. Самары, потом в санатории имени Чкалова, где диктую эти строки.
Они о том, как люди, прежде мне незнакомые, спасли меня.
Это други мои от Петропавловска-Камчатского до Калининграда — со всей нашей Руси великой.
Я хочу рассказать о том, как появились у меня эти новые друзья — ближние и дальние — и как они сделали все возможное, чтобы снова поставить меня на ноги.
Когда я оказался в больнице, я постепенно сообразил, что для того, чтобы выздороветь, нужны большие деньги. Находиться в палате, где лежали тяжелобольные и где на моих глазах скончался один из них, было очень трудно. Но для того, чтобы лечь в другую палату, на двух человек, надо было платить немалые деньги. Теперь ведь в каждой больнице есть так называемые палаты улучшенного содержания, которые надо оплачивать.
Первая палата, в которой я лежал, была самая типичная, и поэтому немного я расскажу о больных, которые в ней находились.
Грузный старик, который лежал рядом со мной, был фактически брошен на произвол судьбы. Лишь несколько раз к нему заглянули знакомые. Он лежал неприбранный, молчаливый, холодная пища стояла на тумбочке. Когда ко мне кто-нибудь приходил, его кормили, переодевали — и так до следующего раза. Сестер, которые приносят пищу и убирают за больными, было всего две на все неврологическое отделение, где больные лежали даже в коридорах. Нынче дело поставлено так, что за больными должны следить родственники или близкие.
За лекарства тоже надо платить. Постельное белье желательно иметь свое… За мизерную зарплату в санитарки никто не идет.
Чуть подальше от меня лежал еще один больной. Здесь картина была совершенно противоположной. Все время у постели хлопотали женщины разных возрастов, они то и дело уговаривали Семочку поесть, принять лекарства. Но у Семочки (ему было лет пятьдесят) была парализована гортань и, видимо, часть желудка, потому что ел он мучительно трудно, кашлял, хрипел, стонал и время от времени горько плакал.
Еще чуть поодаль лежал совершенно брошенный своими родными старик. К нему приходил лишь внук, шофер. Он все время извинялся перед дедом, говорил, что у него много работы.
Дед прощал внука, требовал, чтобы его увезли домой, потихоньку просил внука дать ему покурить. Ночью он с грохотом сбрасывал металлическое ограждение, которое ему ставили на койку, чтобы он не упал на пол. Все больные в палате просыпались, стонали, а дед продолжал ругать всех и вся.
И еще один старик лежал в палате — тот, который потом скончался. К нему приходили дочки и еще какие-то женщины и требовали от него, чтобы он подписал дарственную на свою квартиру.
Все это я рассказываю к тому, что находиться в таком месте было тяжко. При инсульте надо соблюдать два условия: первое — чтобы тебя ничто не волновало, чтобы был покой, и второе — уход. Давление ни в коем случае не должно повышаться, иначе будет повторный удар.
Как говорили мне врачи, в прежние годы из больницы выписывали только тогда, когда больной начинал ходить. А сейчас лечат всего лишь две недели.
Неважно, в каком ты состоянии. Выписывают, хоть ты «лежачий» и совсем не поправился.
Выносят и ногами вперед.
Всех моих сбережений хватило лишь для того, чтобы оплатить мое лечение в больнице Семашко. Вот эти самые две недели я старался не думать о том, что будет дальше. Пенсии моей явно не хватало даже на лекарства.
А кто будет ухаживать за мной? Выносить горшки, кормить, даже получать пенсию? Может быть, меня ждет та же участь, что и умершего старика?
В общем, невеселые были мысли, и я решил полностью вручить себя воле Божией — дело в том, что родных-то у меня уже не осталось — схоронил брата, отца, мать, жену.
Но вот нашлись люди, которые стали ухаживать за мной изо дня в день: оставались ночевать в больнице в самые трудные дни, потом приходили ко мне домой, памятуя о том, что я предоставлен сам себе.
Постепенно новая для меня жизнь налаживалась, но все же об одном приходилось думать — деньги.
И вот священник Олег Китов, настоятель Крестовоздвиженской церкви, мой давний друг, предложил такой вариант: дать объявление в Православной газете «Благовест» о том, что мне нужна помощь.
Сначала я решительно отказался — мне казалось унизительным просить помощи публично у незнакомых мне людей. Но отец Олег и редактор газеты Антон Жоголев убедили меня в том, что я не должен отказывать людям в милосердии, которое они хотят проявить.
И вот случилось непредвиденное — прежде всего для меня.
Со всех концов страны стали приходить переводы: из Приморья, Читинской области, уральских городов, из поселков и маленьких городков, названий которых я прежде не знал, шли и шли переводы и слова с пожеланиями моего скорейшего выздоровления.
Среди адресатов не было ни одного прежде знакомого мне имени.
Скажу откровенно: прежде я никогда не переживал таких чувств, как в эти дни.
Я не знал, что газета «Благовест» так известна в нашей стране, так много у нее подписчиков — это во-первых.
А во-вторых, я не знал, даже не догадывался, что так много читателей знают меня, что они так заинтересованы в моем выздоровлении.
Ладно, в Самарской области меня знают, и это для меня было не в новинку. Мои книги, фильмы, выступления по телевидению и радио, статьи в газетах и журналах, вся моя деятельность связана в последние годы с Православным просвещением — все это сделало меня известным. Но чтобы в Петропавловске-Камчатском или в Брянской области знали меня — было удивительно и безконечно трогательно.
И дело вовсе не в том, что я, дескать, такой знаменитый, дело в другом — я произношу эти слова совсем с другим смыслом.
Сейчас приходится слышать, что наша страна одичала, что криминал у нас свирепствует, что не осталось у нас людей с чувствами добрыми, с состраданием.
Мой пример как раз говорит об обратном.
Да, действительно, есть у нас криминал. А где его нет? Да, действительно, часть нашего народа одичала. А разве в благополучной Европе меньше дикости?! Не крадут детей, не устраивают на целые кварталы публичные дома, как в Мюнхене, например? Да, прежде у нас не было такого разгула преступности, как сейчас. Но ведь преступность растет от безвыходного положения многих людей, оттого, что наше телевидение преступность возвело в ранг геройства, что потоки грязи и пошлости льются на нас с голубых экранов грязной рекой.
Но почему-то совсем не говорят о том, что душа русского народа не убита; она жива, и я свидетельствую об этом.
Мои други, дальние и близкие, подняли меня с постели, дали мне силы жить дальше.
Это самое главное, что я хочу сказать, потому что при моей болезни главное — Вера.
Вера моя еще более укрепилась за эти месяцы. Может быть, и сама болезнь была мне послана именно с этой целью.
Я не только оплатил и оплачиваю все лекарства, лечение, но и освободился от долга, который так сильно тяготил меня.
Скажу и об этом, хотя мне это трудно. Дело в том, что после смерти жены мне пришлось поделить с внучкой и разменять мою прежнюю квартиру, пришлось покупать с большой доплатой квартиру в долг, через кооператив. Много денег за двухкомнатное жилье я выплатил, оставалось тридцать тысяч — и тут я заболел.
Заработать эти деньги, как я предполагал раньше, я уже не мог, а в это время рушились все эти строительные «пирамиды», на улицы выходили обманутые люди. Невольно думалось о том, что и мой кооператив может рухнуть.
Но так много людей молились за меня, что страхи мои оказались напрасными.
И вот что поразительно: и мой «квартирный вопрос», и первые шаги, которые я сделал самостоятельно, выпали на начало октября, когда Православная Россия обращается памятью к Митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну (день его Ангела — 9 октября). В эти дивные, светлые дни я обращался молитвенно к Владыке, просил его защиты и помощи.
Надеюсь, что к Рождеству Христову я снова смогу ходить по улицам родного города, работать в полную силу во Славу Божию, как я работал раньше.
Совсем недавно один из моих друзей был у меня в гостях и завел разговор о том, что очень трудно сегодня любить русского человека.
Он сказал, что поступки современных русских вызывают недоумение и даже оторопь.
И еще он сказал, что на Байкале, этом священном море, как назвал его народ, бьют под толщей воды чистейшие в мире родники.
Лишь Богородице и Сыну Ее дано знать о том, что такие же ключи бьют в душах нашего народа.
Потому Спаситель и Богородица не отворачиваются от нас, хранят русский народ, несмотря на всю его многогрешность.
Эти чистые ключи дано видеть еще и тем, кто в тягостные минуты ощущает молитвенную помощь знакомых и незнакомых людей.
И мой пример не единичен.
Нет, никому и никогда не убить душу русского народа.
И даже если останутся «последние люди», как сказано в «Повести о погибели земли Русской», то эти «последние люди» встанут на защиту своей Родины, своей Веры, выстоят и победят, потому что в самом центре души русского человека живет Христос.
Многие об этом даже и не догадываются, а многие, как и я, делают все возможное, чтобы народ наш помнил, что Христос и Пресвятая Богородица всегда с ним, до скончания времен.
Мне остается только низко поклониться всем тем, кто провел со мной безсонные ночи в больнице; кто кормил меня с ложечки; кто выполнял все мои поручения; кто ходил в редакцию «Волжской коммуны», когда мы снова стали выпускать страницу нашей «Самары Православной»; кто ходил в редакцию областного радио, когда продолжился выпуск нашей программы «Путь»; и всех-всех, кто внес посильную лепту в мое выздоровление, чтобы я смог работать во Славу Божию.
Спаси вас Господи, люди русские!
Я думал, что осиротел, схоронив всех своих родных, а оказалось, что у меня огромная родня, живущая в огромной стране, которая раскинулась от Балтики и до Сахалина.

Алексей Солоницын

писатель

г. Самара

20.10.2006