«Сейчас живу, как на ладошках Божиих»

Творческая встреча в Самаре с артистом Петром Мамоновым стала проповедью о вере.

Давно я не слышала, чтобы возле театра спрашивали «лишний билетик», мне казалось, что невозвратно ушло то время, когда перекупали билеты, чтобы попасть на любимого артиста, когда дотошный зритель, даже не имея билета, на одном желании увидеть просачивался в театр. Такое происходило вечером 1 ноября возле здания театра «Самарская площадь», где в рамках фестиваля искусств, проводимого журналом «Город», состоялась творческая встреча с музыкантом, актером, сыгравшим в фильме «Остров» главную роль, просто Православным человеком Петром Николаевичем Мамоновым.
Ожидание затягивалось… Зал был переполнен жаждущими воочию увидеть не то артиста Петра Мамонова, не то «старца Анатолия» из нашумевшего фильма. Операторы, журналисты уже настроили, проверили и перепроверили свои камеры, фотоаппараты, диктофоны, а виновник всей этой суматохи все не появлялся.
Возле входа в смятении стояли организаторы, созванивались, выясняя причину задержки.

— Петру не понравилась гостиница, и они поехали в другую, еще не скоро будут… — услышала я обрывок фразы.
В зале зритель об этом не знал и терпеливо ждал своего любимого актера, никто не расходился и не сдавал билеты. И не зря.
Петр Николаевич появился, улыбнулся своей неповторимой улыбкой, показав доверчиво совершенно беззубый рот, и сказал: «Здравствуйте, миленькие мои, здравствуйте, хорошие мои…»
И все, и больше ничего не надо, сразу стала теплее атмосфера, а зрительный зал на одном дыхании стал слушать монолог артиста, на каждой паузе засыпая его вопросами.
— Петр, расскажите, как вы пришли к вере?
— К вере приходишь, когда некуда больше идти. Мне было уже 45 лет. И все-то у меня было. Денег хватало, работа любимая, жена любимая, дети прекрасные, машина «Мерседес». А вот почувствовал, что жить мне незачем. Наверное, вы меня поймете… До этого я все бегал, пел там что-то, прыгал. А зачем?
Вышло так, что я в деревне жить остался один. Вот стал копаться в себе, искать, что мне нужно. Успехи, какие-то любови, деньги — все уже было.
Что дальше? Стал искать. А что у нас в России-то искать, когда до меня уже все давно нашли… Вон они, храмы стоят — красотища! Раньше-то думал, что они там кланяются, молятся, что-то просят. А как сам пришел в церковь — смотрю, все здесь то, что мне надо. Все то, по чему так истосковалась моя душа.
Не умел я жить, не любил людей, теперь учусь. Не вообще людей, а вот кто рядом: в трамвае, в электричке. Вот еду как-то в этой самой электричке. Два дембеля сели рядом. Один мат стоит, и весь разговор у них про девок. Ну, думаю, наслушаюсь сейчас дряни всякой, и уже заводиться начинаю.
И вспомнил здесь слова одного мудрейшего старца, про пчелу и муху. Первая в самом грязном месте цветок найдет, а вторая, если даже всю комнату сладостями уложить, а только в уголке кусочек дерьма будет, то заметит она именно дерьмо и сядет на него.
Вспомнил я это, решил применить, стал думать. Кто родители этих ребят? Наверняка пьющие. Били их, ругали их, они доброго слова в жизни не слышали, пожалеть их надо. И только я так подумал, как уже и приехал. Вот оно, по-правильному поступать.
Когда мы сами, без Бога, то это похоже на полет в открытом космосе. Хочешь так — ну лети. Я — нет, я боюсь. Я боюсь один, без защиты, без старших. И не хочу. Раньше я так жил, а сейчас — как в ладошках. Только живи и радуйся — ладошечки кругом. И все действует, Бог наш живой.
Вот я сейчас приехал к вам в Самару. Гостиница мне не понравилась, номер не понравился, поехали в другую. Там еще хуже, потыркался — и что? Вернулся обратно. Что тыркаться, Господь дает — радуйся, а нет, надо все самому… А по-своему не выходит ничего.
— Расскажите, какая была ваша семья, кто родители?
— Отец воевал, был неверующим, но очень добрым человеком. Пять лет назад умер. Я думаю, он достойно там занял свое место — хороший отец.
Мне было четыре года, меня приглашали соседи, я читал стихи, мог пересказать целые страницы текста. Пел, сочинял.
Около пяти я замолчал. Мама бросила, оставила меня одного, ушла от нас. Я два года не разговаривал — вот такие дела.
— Как не бояться смерти, Петр Николаевич?
— На такие глобальные вопросы моего взгляда у меня нет. Раз сказал Господь, что смерти нет — значит, нет. Я Ему верю. Это как в утробе матери. Девять месяцев ребенок там растет, потом выходит на свет Божий. Так здесь на земле человек живет, как в утробе, а потом выскакивает в вечность. Около тридцати лет по глупости получил такой удар ножом, что стоял возле жизни и смерти — кома, реанимация. У меня такого не было, но там, в палате, мне многие рассказывали, как видели свою душу. Она выходила из них и парила над врачами, даже видели, какого цвета рубашка врача. Это давно уже доказанный факт, что нет ее, смерти. Человек как луч — у него есть начало, но конца нет. Не умирать страшно, а страшно то, c чем придешь.
— Почему вы снимались в фильме «Остров»?
— Сценарий уж очень хороший был. Вот как-то подходит ко мне такой милый, чистый юноша с голубыми глазами и дает почитать сценарий. Я радуюсь, что такие сценаристы у нас молодые, светлые такие ребята. Открываю его сценарий, а там сплошной мат. Тьфу! Он мне говорит, что это правда жизни. Может, и так, но только я в этом участвовать не буду. И вот когда сценарий фильма «Остров» появился, то за него была большая драка. Павел Семенович Лунгин как человек весомый в кинематографических кругах смог всех победить и завладеть сценарием. Мы с Павлом давно знакомы, до всех фильмов, а шестнадцать лет назад вместе делали фильм «Такси-блюз».
Прочитал я сценарий «Острова» и думаю, как я в него попадаю. Все, что я представляю, там. Мне почти так же приходится жить, только мой уровень гораздо мельче уровня моего героя. А так же валяешься и просишь: «Господи, помоги, ну опять я курить начал, помоги бросить, прошу Тебя». Смотришь, месяц не куришь, потом опять сорвался, опять молишься, просишь. Глядишь, три месяца не куришь. Вот так. А как по-другому? Я не знаю. Ну нет больше сил жить погано. И водочку, и все прошли. Сколько можно, сколько можно!

Я ведь не могу тихонечко за столом выпить — и все. Пью без похмелья, сразу до больницы. Не смешно это, а очень страшно. Слава Богу, что все это давно позади.
Слава Богу, что я опомниться успел. К концу жизни стать бы нормальным человеком. Что значит нормальным: не ругаться, не злиться, не обижаться. Жить по законам Божиим, конечно, трудно. Ты хочешь все время не то, что нужно. Иногда невыносимо трудно, но уж если гибнуть, то лучше за правду, чем от водки. Так по-мужски.
Сорок дней мы снимали фильм. Все выкладывались по полной, а рядом на катерах рыбаки. Вот у кого все в жизни по-настоящему.
Виктора Сухорукова я предложил на роль. Какой он радостный человек! Его когда пробовали на роль, то Паша Лунгин плакал от доброты и чистоты Виктора. Димочка Дюжев замечательный. Все на этом фильме отдавали все свои силы и душу. Вот и фильм получился крепкий, хороший.
— Помешало ли фильму, что его создатели, кроме вас, люди невоцерковленные?
— Все в группе верующие. Понимаете, Христианство — это не просто религия, это живая жизнь, с Живым Христом. Поэтому воцерковленный ты или невоцерковленный… Хотя, конечно, в Церкви наша сила, но дело не только в этом. А в том, сколько каждый может отдать крови за другого. Кровь в данном случае — это терпение, силы, время. Вот позвонили тебе в два часа ночи и попросили приехать, ты не стал роптать, а сделал и помог человеку. Вот если ты так смог, на столько ты живой, а нет — значит, на столько ты мертв.
Вот многие в храме стоят в чистых платочках, в длинных юбках, свечки охапками ставят, а выходят за порог церкви и давай друг в друга плеваться. Он такой, да она так сказала. Ну и сказала, а наше дело не судить.
В каждой душе есть живое место, можешь кого-то пожалеть, помочь — вот мы этим и объединены. Церковь — это сообщество людей, которые соединены именно этими частичками и с Живым Богом.
— Скажите, ваша жена, дети как отнеслись к вашему обретению Православной веры?
— Что может быть в жизни дороже отношений между людьми? Дома вот что-нибудь брякну не так, а потом жене говорю: «Ой, прости, прости, прости меня». Надо успеть помириться и до вечера простить. Ведь «в гневе да не зайдет солнце в доме вашем».
Сыновья мои папу понимают. Но вот чтобы я заставлял их, убеждал — такого нет. Надо понять, что ребенок самостоятельная личность. Совершенно новая, похожая на папу и маму, но другая. Со своим миром. И не надо ему навязывать что-то. С детьми очень аккуратно надо.
Ты сам живи вот как следует, а ребенок заметит. Скажет — что-то папа все пил и кричал, а тут стал тихий-тихий. Улыбается что-то. Что это с папой произошло. Заинтересуется и, глядишь, в церковь с тобой пойдет. Я своим ребятам сказал только одно — вот этой Книге две тысячи лет, люди ее читают, не глупее нас с вами, поэтому прочитать ее надо.
— Вы дали согласие на роль Ивана Грозного?
— Дом-то я в деревне не достроил. Стены есть, крыша, а остальное надо делать. Вот в фильме Лунгина про Ивана Грозного сыграю — и дом дострою. Буду я там играть нашего безумного Царя (Отведи, Господи, раба Твоего Петра от глумления над русским Монархом, который если и был «безумен», то только по слову Апостола: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым»(1. Кор. 3, 18) — ред.).
— Вас ассоциируют с образом отца Анатолия из фильма «Остров», приходят за помощью?
— А, да, было такое. Прихожу в церковь, а там бабульки говорят мне: «Отец Анатолий, посоветуй, как быть?» Я опешил: что вы, бабушки, не узнаете, что ль, меня? Какой я вам отец Анатолий, я артист. Моя работа танцевать, болтать и развлекать, на своем месте стараюсь как могу.
Все надо делать с любовью. Жить, рожать детей, работать или заботиться о ком-то. Если твой посыл — любовь, то все будет на уровне.
Вот я приехал на дачу, а там у соседа радио вовсю орет. Я отдохнуть хочу, а тут шум. По-житейски если поступать, то надо кричать, разбираться с соседом. А по-Боженькиному — молчать и терпеть. Вот она, настоящая любовь к человеку. Не обидеть, а отдать свой отдых, ведь что это по сравнению с жизнью, которую за нас отдал Спаситель…
…Вдруг выскочил на сцену какой-то человек и гордо так заявил, что на груди у его друга — портрет Петра Мамонова.
Артист так грустно посмотрел и сказал:
— Другу своему передайте только одно — не сотвори себе кумира. Благодарю, родные мои. Хотя бы полтора часа, а были мы с вами как одно большое сердечко. Мы же все родственники, папа и мама у нас одни. Адам и Ева. Вот мы все братишки и сестрички.

Ольга Круглова

Фото автора

09.11.2007