Рыцарь Православной книги

За свое право писать на Православные темы и издавать духовные книги Николай Блохин заплатил годами неволи…

Благородство и отвага для этого человека — его образ жизни. Такими многие были в детстве, а потом перестали. А он не перестал. Николай Блохин остался тем максималистом из детства, тем рыцарем, который правду отстаивает шпагой. Его книгу для детей «Диковинки красного угла» можно встретить в любой церковной лавке. В 2003 году ее автор Николай Блохин был признан лучшим детским писателем России. Это его единственная награда, несмотря на то что он один из самых читаемых современных Православных авторов. За свое право писать на Православные темы и издавать духовные книги он заплатил годами неволи…

Подмосковье. После сильного дождя дорогу совсем размыло, глина стала чем-то вроде трясины. Как печальны дачи осенней порой. Вроде деревья одеты по-летнему, и грусть желтых листьев еще еле видна, розы на клумбах радуют своим пурпуром, а астры разноцветьем, но это только отражение лета. Все покрыто умиротворением осени.
Это не слишком деловое настроение легкой осенней хандры чувствуется и у хозяина дачи — Николая Владимировича Блохина. Недавно он окончил писать свою новую книгу «Тюремные байки», теперь же можно немного отдохнуть и насладиться осенними красками. Живет на даче в компании трех пушистых и ленивых котов, а на выходные приезжают родственники. Два внука вьют из дедушки веревки, но он этому рад. Коты — это их забава и радость. Усатые-полосатые друг за другом семенят из сада в дом. Запах пирога с рыбной начинкой не оставляет их равнодушными. Попрошайничают, прыгают на стулья. Один из них,  черный и лохматый котище, сидит скромно, только зелеными глазами поблескивает.
— Это Батон, — говорит Николай Владимирович, — мой доктор. Придет, полежит на больном месте у меня, и все — не болит больше. Вот какой кот! Недавно меня так прихватило, но обошлось — пришел Батон, сиганул на больную грудь, полежал, помурчал — и все, прошла боль.

«Живой щит» Почаевской Лавры

— Писать книги я начал в тюрьме. В Лефортово, в 145-й камере, родилась моя первая книга «Бабушкины стекла», — вспоминает Николай Блохин.
Я крестился только в 32 года, хотя до этого сколько раз Бог давал возможность обратиться к Православию…
В 1964 году я поступил в нефтехимический техникум на химический факультет. И там напали на меня чисто бесовские мысли, что надо мне открыть некую единую теорию поля. Мне вдруг запало на всю мою голову и на все мое сознание, что я живу, чтобы открыть единую теорию поля. Эта идея и раньше витала у меня в голове, еще с восьмого класса. Но эту единую теорию найти невозможно, ибо ее нет. Эйнштейн сам ничего подобного не искал, а таких вот чудаков, как я, на это подвигнул своими убеждениями. После этого искушения я долго приходил в себя, только Православие меня спасло. Первый раз, когда позвал меня Господь, то я ведь не пошел. Мне нужно было еще 16 лет для этого. Русскому мужику Господь всегда ставит вехи, зовет на истинный путь. А мы не хотим их замечать и отходим, кто, как я, в единую теорию поля, кто в пьянство, кто в блуд. На всякое-разное тянет русского мужика, только не куда надо. Вот Господь первый раз когда меня позвал, то я не пошел. Я даже не понял.
Был я тогда еще мальчишкой, хотя уже чемпион ДСО «Динамо» по самбо. Самбо занимался с 1959 года, до сих пор, хотя здоровья нет, руки все помнят. И вот такой бравый шестнадцатилетний паренек из Москвы вместе с ребятами из техникума приехал на экскурсию на Западную Украину. Мы осматривали достопримечательности, отдыхали, дегустировали немного винца, а в один из дней двинулись к монастырю.
Я был далек от Православной жизни и не знал, что Хрущев объявил «безбожную пятилетку» и решил закрыть наряду со многими храмами и Почаевскую Лавру, к которой мы и направлялись. Для меня в то время закрытие храма ничего не значило, ну вроде как закрыли магазин. И вот на дороге к действующему монастырю я встретил группу женщин. Все они были в платочках, встревоженные какие-то. Говорили о том, что сейчас будут закрывать Почаевский монастырь. И вдруг внутри у меня взыграло супротив. Как это так закрывать? Не хочу я закрытия. Слышу приближающийся грохот бэтээров, и одна женщина дает команду: «Бабоньки, ложись!» Мужика ни одного не было. И прямо перед вратами храма улеглись бабоньки, защищая собой святыню. Я был поражен храбростью одних и наглостью других. Капитан крикнул из военной машины, чтобы те разошлись, а не то всех передавят. Сначала я подумал — вот я попал, и даже бежать хотел. Потом тоже лег, как-то вдруг осознал правоту этих русских женщин, которые, если надо, и жизнь отдадут за веру. И что в душе делалось, пока я лежал чуть ли не под колесами бэтээров, передать трудно, но хотелось кричать, что всех не передавите.
Так Почаевский монастырь, и эти бабоньки, и все, что связано с Православной верой мне как-то вдруг родным стало. Хотя к Господу еще долго шел, и все я потом гордился, что был в живом щиту, защищая монастырь в честь Почаевской иконы Божией Матери. Мне бы надо было понять, что Господь мне путь показывает, так я вывод другой сделал — мол, я молодец, не струсил.
А ведь Хрущев так и не смог за-крыть Почаевский монастырь.

Благословение отца Иоанна (Крестьянкина)

В то время, время споров физиков и лириков, хрущевская оттепель давала возможность людям быть более открытыми, свободными во взглядах, но только не в религиозных. Гонения на Церковь только усилились. Государственные издательства книг на Православную тему не издавали, а Церкви издавать духовную литературу не позволялось. У будущего Православного писателя возникало много вопросов, но где на них найти ответы, — он не знал. От друзей услышал имя старца, к которому приезжали посоветоваться многие россияне, услышал об Архимандрите Иоанне (Крестьянкине). Со своей душевной смутой и с двумя верными друзьями поехал Ни-колай Владимирович в Псково-Печерский монастырь.
— Там произошло чудо, — рассказывает Николай Блохин. — Настоящее чудо. Отец Иоанн (Крестьянкин) уделил нам четыре часа. Я подробно рассказал ему о себе, потом мы разговаривали о том, что нет сегодня у русских людей достойной Православной литературы. Даже молитвословы были написаны просто от руки, ничего тогда не печаталось. Издательство Московской Патриархии в год издавало пять календарей. Все! Спрашиваем батюшку, как же быть, где брать Православную литературу. Он отвечает: попробуйте сами писать. Положил руку мне на голову и благословил, да еще спросил: «Пьешь?» Руку опять положил мне на голову и молитву прочитал. Я потом как-то сразу силу нашел и бросил пить. После приезда я открыл Евангелие и первое, что прочел — это были строки: «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мф. 6, 23). Я ужаснулся, потому что узнал себя. Услышал голос Господа, только Он может сказать такие мудрые слова. Человек может придумать «Гамлета», «Войну и мир», но такие слова — нет. Это слова Самого Бога, и они были обо мне. И тогда я решил прочесть Евангелие, может, не все там смогу понять, но прочесть хотя бы должен.
Мне кажется, что подействовало благословение отца Иоанна (Крестьянкина), и я прочел Евангелие с великим вниманием. После приезда из Псково-Печерского монастыря я решил окрестить дочку и себя. Родственники точно не помнили, был ли я в младенчестве крещен.
Я крестился в одной купели вместе со своей дочкой. Малышка кричала на руках, я стоял раздетый до трусов, но это никого не смущало, настолько атмосфера была благодатная. Я почувствовал себя заново рожденным, помню — ощущал первозданность во всем. Теща и моя мама в ту пору были атеистки, и они были против крещения внучки. Даже родная мать грозила лишить меня родительских прав. Сам-то, мол, крестись, но внучку — не смей. Да, было некоторое непонимание со стороны родственников. Жена пришла в храм уже следом за мной, но все 35 лет нашей супружеской жизни именно она всю нашу большую семью тащит на себе к Православию. Моя жена — молитвенная опора всего моего семейства.

Лефортовский писатель

Сначала я работал в Издательском отделе Московской Патриархии под руководством Митрополита Питирима (Нечаева). Но ничего делать нам в то время не давали. Тогда Владыка Питирим сказал мне: ну, тогда издавай сам — на свой страх и риск… В ту пору существовал закон о монополии советского государства на издательскую деятельность. И когда я начал издавать и распространять духовную литературу, то получалось, что этим я нарушил существовавший тогда закон. В 1982 году меня арестовали по 162-й статье за запрещенный промысел и посадили на три года. КГБ тоже рассматривал мое дело, и когда я поинтересовался, почему они занимаются мной, то мне ответили: «Где Церковь — там и мы». В Лефортово мои размышления, мои какие-то записи, сделанные в разное время, стали соединяться, и стала рождаться книга «Бабушкины стекла». Сейчас она стоит в церковных лавках, пожалуй, большинства российских храмов. За эту книгу мне добавили еще два года, как за антисоветскую пропаганду. После Лефортова и пересылочных пунктов меня отправили в Саратов на зону общего режима. Там я продолжал писать «Бабушкины стекла», я уже не мог не писать. Все мне надо было вылить из себя, все надо было изложить, по-другому я уже не мог. Я писал — и потом говорил с «братвой», читал им свое произведение и ничего не скрывал. А это уже «статья» — так как своего рода агитация…Кстати, из сокамерников слушателей становилось у меня все меньше и меньше. Под конец остался только один слушатель. Моя повесть «Глубь-трясина» перевернула всего этого человека, и он из вора в законе, из мошенника, который мог из десятки ловко сделать десять тысяч рублей, стал другим человеком. Он всегда внимательно слушал мою писанину и всегда переспрашивал: «А не врешь?» Я отвечал: «Господь жив, зачем мне врать». Он тогда мне сказал, что как выйдет на свободу, пойдет в монахи. После отсидки этот человек пошел учиться в Духовную семинарию, стал монахом, священником и сейчас служит в Грузинской Православной Церкви. Все, что я написал, потом было уже из записей, которые я сделал в тюрьме. Так что я в чистом виде писатель Лефортовский.
Я вышел из тюрьмы и вдруг узнал, что моих детей — а их у меня трое — стали в школе учить безстыдству. Сексуальному обучению — прямо в школе. Раньше ведь как браки заключались — папенька и маменька знакомили молодых, потом венчание, и там уже дальше все природой и Господом заложено. А это в школе стали учить, как презервативы использовать, — я не стерпел. Пришел к директору и говорю, что мне не нравится эта новая школьная программа. Если у вас в школе будет проходить подобная гадость, то придется нам серьезно разбираться. Только так и надо поступать, а то они наших детей, еще чистых, хотели портить, а мы привыкли молчать. Бороться надо за детей. Отменили в школе этот, стыдно сказать, «предмет». После тюрьмы родилась моя младшенькая, Сонечка. Только вроде недавно на горшок сажал, а сейчас уже: «Папа, без стука не входи». Девятнадцать лет девчонке. Жениха теперь ей надо хорошего найти.

Книги должны работать

Как говорит моя жена, книги должны работать. Мои книги «работают», их любят. Я здесь, в Москве, а они где-то в Сибири или на юге. И у меня с моими книгами бывают интересные встречи, удивительные точки пересечения. Два года назад я был в Тюмени. Мне надо было срочно долететь до одного места, никто не мог мне в этом помочь, вдруг я увидел в храме свою книгу «Глубь-трясина» и сказал, что я автор этой книги. Проблема тут же решилась. В Тюмени был я не случайно, там проходило освящение храма во имя Царя-Мученика Николая. В начале девяностых я участвовал в комиссии по причислению Царской Семьи к лику святых. Мы в 1989 году написали обращение от почитателей последнего российского Царя и обратились через газету «Православное слово» к читателям с просьбой прислать свидетельства, когда при молитвенном обращении к Царю Николаю была получена помощь от Царя-батюшки. Потому что канонизация дело серьезное и нужны документы. Мешок писем в ответ пришел, сначала из Москвы, потом со всей страны. Люди писали о себе, свою историю, свои адреса, что было обязательным условием — свидетельства должны быть абсолютно достоверными. Потом уже все письма мы направили в Синод. Издали семь сборников о чудесах Царственных Страстотерпцев. Но стоял такой мощный тормоз на пути их канонизации, потребовалось больше десяти лет, чтобы прославить Царскую Семью. И все же это произошло!
Недавно я закончил свой новый роман «Пепел». Это моя любовь. Одним из действующих лиц там стал Григорий Распутин, для меня лично он раскрылся как подвижник. Я принес рукопись председателю Союза писателей России, главному редактору «Роман-журнала» Валерию Ганичеву. Принес и фотографию Григория Распутина. Там, на редакторском столе, разного печатного хлама много было, и я подумал, уходя, что вряд ли он скоро мой роман прочтет. И вдруг Валерий Ганичев звонит мне и говорит, что будет печатать ру-копись и даже без всяких исправлений. Оказывается, у него кто-то из родственников сильно болел. И он после моего ухода взял фотографию Григория Ефимовича и так вот своими словами попросил излечить больного. Через два дня больной родственник стал поправляться.

…Когда сжигают, например в крематории, обычных людей, то пепел серый. А когда по приказу Керенского жгли тело убиенного Григория, то пепел был белый. Даже пепел от его тела был особый! А сколько лгали о нем… В своей новой книге «Пепел» мне хочется открыть людям неизвестного многим Распутина.

У меня дома на полках нет ни одной моей книги, если она появляется, то сразу кто-то из друзей и знакомых просит ее подписать и подарить. Я подписываю и с радостью дарю. А потом захожу в магазин и вижу свою книгу в новом издании, хочется ее купить, но порой не бывает денег. На мне многие издатели заработали немалые деньги, я сделал только одно — никогда не шел на компромиссы с совестью. Многие издатели требуют, чтобы я что-то прибавил или убавил в тексте, но я из тех писателей, которые пишут набело. Я не могу, как некоторые, сегодня так напишу, а завтра эдак. Нет, все писано моей кровью, когда ни прибавить, ни убавить невозможно.
…Сидит на своей даче, среди котов и осенних с золотыми прядями деревьев, немного усталый после интервью писатель. Будто рыцарь после очередного сражения за правду. Борода, усы и печальный взгляд — как на старинной картине про рыцарей из испанской жизни. И мне кажется, что лацканы его серенького поношенного пиджака скромно прикрывают шпагу.

Ольга Круглова

Фото автора

19.09.2008