Петербург, Лавра, премия имени Святого Князя…

Антон Жоголев представляет свою книгу «Капельки вечности» в Свято-Духовском центре Александро-Невской Лавры.

Редактор Православной газеты «Благовест» Антон Евгеньевич Жоголев получил Первую премию имени св. Александра Невского на литературном конкурсе в Петербурге.

Редактор Православной газеты «Благовест» Антон Евгеньевич Жоголев получил Первую премию на Всероссийском Православном литературном конкурсе имени Александра Невского за 2010 год в номинации «Документально-публицистическая проза». Этой награды он удостоен за книгу «Капельки вечности». Литературная премия имени Александра Невского учреждена Свято-Троицкой Александро-Невской Лаврой в Санкт-Петербурге и является единственной литературной премией в России, учрежденной монастырем.
…А когда Антон Евгеньевич вернулся из Санкт-Петербурга, где в Александро-Невской Лавре проходило награждение победителей, этой своей радостью он захотел поделиться и с читателями «Благовеста». Как поделился бы радостью со своими самыми дорогими и близкими людьми.
— Антон Евгеньевич, а ведь вы, насколько помню, уже и раньше были хотя и косвенно причастны к этой престижной для Православного литератора премии…
— Да — Владимир Осипов в 2006 году получил эту литературную премию за свою книгу «Нечаянная радость». Эту книгу я редактировал — Володя доверял моему вкусу и попросил быть редактором поэтического сборника. И вот я помню, что когда услышал по телефону от Володи о том, что он едет за медалью, за наградой в Санкт-Петербург, я очень за него обрадовался. Я еще не знал, что это за медаль, но для меня было важно, что он едет за литературной наградой не на какую-то светскую тусовку, а — в Александро-Невскую Лавру! Медаль эта была учреждена за три года до того, как Владимир получил ее, учреждена Лаврой, наместником Александро-Невской Лавры Архимандритом Назарием — сейчас он уже Епископ. И полученная Владимиром медаль была наградой за лучшую поэтическую книгу по итогам 2005 года.
И вот когда Владимир привез эту медаль, он сразу с поезда приехал к нам в редакцию. Я помню, как сделал тогда снимок, медаль была прямо на его сером свитере: даже пиджака на поэте тогда не было… Медаль была очень красивая, с ликом святого благоверного князя Александра Невского. Владимир испытывал тогда очень большой подъем. И когда мы спустя четыре года хоронили Володю, я увидел, что над его рабочим столом в поселке Майском висит грамота, которую ему выдали четыре года назад, с подписью Архимандрита Назария. То есть это, видимо, было высшее достижение в его жизни, так он, по крайней мере, считал. Вот так Владимир относился к этой награде.
И когда я узнал от петербургского писателя Николая Михайловича Коняева, моего старшего и давнего товарища, что моя книга «Капельки вечности» выдвинута на эту премию, я уже заранее заволновался. Неужели моя книга может получить такую награду — Всероссийскую литературную премию имени Александра Невского! 6 декабря был день Александра Невского, это был будний день, и я не планировал идти в храм. Но я подумал, что если я сейчас не поеду в храм и не поклонюсь святому князю, обстоятельства сложатся так, что я эту премию не получу. И я отодвинул все дела и поехал в Петропавловскую церковь, в которой правый придел освящен во имя святого благоверного князя Александра Невского, — а это мой приходской храм, куда я хожу уже более пятнадцати лет. Когда-то это был воинский храм, рядом еще в Царские времена была армейская часть, и поэтому один из приделов был освящен в честь святого покровителя воинов. И я поехал в Петропавловский храм, поклонился святому князю, помолился ему. Я не просил у него награды, но я чувствовал, что этот мой приезд может переменить ход дела. Потом обстоятельства закружили меня, и я уже не думал о конкурсе. Как вдруг от секретаря этого литературного конкурса Андрея Вадимовича Грунтовского, поэта, писателя, театрального деятеля, он отвечает за работу Свято-Духовского культурного центра Александро-Невской Лавры — получил сообщение о том, что высокая комиссия единогласно признала мою книгу «Капельки вечности» лучшей книгой 2010 года в номинации «Документальная и публицистическая проза». Я очень обрадовался, особенно потому, что первое место влечет за собой вручение медали.

Антон Жоголев показывает сотрудникам редакции свидетельство о присуждении ему Первой премии на Всероссийском литературном конкурсе имени Александра Невского.

— Еще один самарский писатель отмечен такой высокой наградой…
— Не один! Первую премию в номинации «Художественная литература» получила книга нашего самарского автора Александра Витальевича Громова — моего руководителя по самарской областной писательской организации. Замечательная книга «Паракало», которую мы широко анонсировали в газете, а также публиковали из нее отрывки в журнале «Лампада». Я был за него рад! Обе наши книги не сочиненные, не выдуманные, и у Александра Громова — в чем-то документальная проза, так как он ничего не сочинял там, а просто и искренне написал о своей поездке на Афон. Но ради такой книги, как эта, книги о Святой Горе Афон, я был рад уступить «художественную» номинацию. Пусть уж художественное будет у художника, а публицистическое — у публициста. Так вот мы, два самарца, сумели занять первые места в важных номинациях на конкурсе.
Ну и хорошей новостью для меня было то, что еще один человек, связанный с Самарой, Николай Переяслов, — по прописке-то он не самарец, он сейчас живет в Москве, работает в мэрии, но начинался в Самаре его творческий взлет, — он получил особую премию, вне номинации, за поэму о всеми почитаемой святой Блаженной Матронушке Московской. Я надеюсь опубликовать в журнале «Лампада» эту прекрасную поэму.
Вот так три человека, как-то по жизни связанные, получили премию Александра Невского в этом году. Были там и премии в других номинациях: литературоведение, поэзия, детская литература… Среди них отмечен грамотой питерский священник и поэт Анатолий Трохин.
— Вы не обойдены высокими наградами. Почему же так значима для вас эта — литературная — премия?
— Дело в том, что я «родом» из Петербурга! Духовное родство! — просто то место, где ты приходишь к вере, становится родным. Я учился в Петербурге, там прошли мои студенческие годы, юность, духовное мое становление, крестился я чуть позже, но на этой питерской волне. Вручение премий проходило в Александро-Невской Лавре, а я именно в Лавре впервые побывал на Пасху. Если не ошибаюсь, это была Пасха 1985 года. На следующий год я встречал Пасху уже в Смоленском храме, возле часовни Ксении Блаженной. То есть Петербург для меня не просто город, в нем прошла часть моей жизни, и приехать туда писателем, приехать за медалью — это особенно значимо для меня.
— Александро-Невская Лавра — это ведь еще и место, где покоится Митрополит Иоанн (Снычев). Он много лет возглавлял Самарскую (в то время Куйбышевскую) кафедру.
— Каждый день я ходил на его могилу, один раз пришел вместе с Александром Громовым. Громов меня около могилы Владыки Иоанна спросил, знал ли я его лично. Я сказал не без некоторого тщеславия, что знал довольно хорошо, несколько раз брал у Владыки Иоанна интервью. В одном из интервью он даже неожиданно приоткрыл мне некие духовные тайны. Рассказал мне о каких-то вещах своих внутренних, об одном своем видении, которое связано с Александро-Невской Лаврой, видении своего духовного отца, Митрополита Мануила. Он сделал это не потому, что я как-то был очень близок к нему, нет, но, видимо, он поднялся уже на такие высоты духа, что не делал различия на людей близких и далеких… С тех пор, я думаю, наша связь молитвенная продолжается. И я о нем молюсь, и иногда чувствую, что и он за меня молится уже в Вечности.
— Как в вашу жизнь вошел святой князь Александр Невский?
— Так же, как и в жизнь тысяч и тысяч мальчишек моего поколения. По фильму «Александр Невский», как же еще… Помню, зимой на гаражах мы устраивали свои «ледовые побоища». У меня были и щит, и меч, и даже копье… Мы подражали тем русским героям. Потом уже узнал о том, что он не просто герой, а еще и святой. И вот в далекой Якутии, в 1989 году, мне было что-то вроде явления. До сих пор не умею этого объяснить. Только спустя уже годы я узнал, что не случайно именно в ночь на 12 сентября все это произошло. Ведь это день памяти благоверного князя… Я тогда работал днем в редакции газеты «Мирненский рабочий», а ночью еще и охранял тамошнюю типографию. Старался как-то дополнительно заработать денег. И вот поздним вечером проверил там все, обошел объект, закрыл ворота и лег спать. На груди у меня лежала какая-то светская книжка, помню. И вот словно бы не то во сне, не то наяву (трудно понять — вроде бы я и отчетливо видел все предметы, но была там какая-то тоненькая как будто «пленочка», что ли, и в ней-то и предстал мне он) увидел Александра Невского. Сразу понял, что это он — хотя был он не в доспехах воинских, а в монашеском одеянии. Он ведь перед смертью принял схиму с именем Алексий. Помню только его слова: «Я ведь всегда мира хотел, мира…» Проснулся. И… ничего не понял. Отложил в сторону все это, просто не смог постичь. Но слова его — совсем не воинственные, напротив, мне все же запомнились. После этой встречи путь моего воцерковления как-то сразу ускорился.
— Наверное, для вас как писателя было важно снова встретиться с Николаем Михайловичем Коняевым — он ведь не только член жюри этой почетной литературной премии, но и постоянный автор наших самарских изданий.
— Николай Коняев действительно, можно сказать, литературный классик наш Православный, человек, который сделал для современной русской литературы очень многое. Он писатель настоящий! Я считаю, что это один из лучших Православных писателей в России на сегодняшний день. И очень рад, что в «Благовесте» и «Лампаде» мы постоянно публикуем его произведения, нашим читателям этот петербургский автор хорошо знаком. А еще он покровительствует самарской литературе. Вот смотрите: в разное время эту премию получали Владимир Осипов, Алексей Солоницын, протоиерей Николай Агафонов, в прошлом году тоже самарцы, супруги Евгений Семичев и Диана Кан, взяли две престижные премии в номинации «Поэзия». Я думаю, что это во многом заслуга, конечно, Самары, которая взращивает талантливых людей, но еще и Николая Михайловича, который действительно является другом нашей самарской литературы. Это тоже те узы, те незримые ниточки, которые связывают литературную Самару с литературным Петербургом.
— Если уж говорить о литературном Петербурге, нельзя не вспомнить и о том, что возле Лавры, в Некрополе, похоронен писатель Федор Михайлович Достоевский…
— От Николая Коняева в день награждения я узнал о том, что место, где вручали нам премии, необычное. Дело в том, что Свято-Духовский центр раньше был храмом. Но храмов много в Лавре. И вот в этом бывшем Свято-Духовском храме решили сделать культурный центр. Там постоянно выступают Православные исполнители, идут спектакли, есть своя концертная афиша Лавры — и в этой афише каких только имен нет! Вечер, посвященный Рубцову, вечер памяти Высоцкого… все это благодаря Андрею Грунтовскому.
Так вот в Свято-Духовском храме ровно 130 лет назад, в такие же зимние дни, в феврале 1881 года, отпевали Федора Михайловича Достоевского. Величайшего Христианского писателя, который только писал на русском языке. Имею в виду, конечно, светских писателей. И вот литературная премия была вручена нам с Александром Громовым именно там, где душа Федора Михайловича Достоевского прощалась с землей и знакомилась с Божьим миром уже напрямую…
Достоевский сыграл огромную роль в моей судьбе. Уверен, что не только в моей. Я рос в Куйбышеве, где тогда корней Православных почти не осталось. Не было священников у меня в роду, просто верующие люди — только на уровне дедушек-бабушек, а церковные люди на уровне прадедушек-прабабушек (прадед Василий Тимофеев был церковным старостой в Бугуруслане). Сейчас мои родители — люди глубоко Православные, церковные. Но тогда меня учил вере Достоевский. Я в девятом классе прочел «Братьев Карамазовых» и прикоснулся к чему-то такому, к чему не было пока у меня каких-то других нитей. У нас было полное собрание сочинений Федора Михайловича Достоевского, оно и сейчас у меня стоит. Вот с этих книг для меня все и началось. Постижение России, постижение веры, Христа.
В годы моей юности Достоевский уже не был запрещенным писателем. И именно Достоевский был моим первым духовным наставником. Это не была катехизация, у него самого было немало мнений весьма спорных, но он обратил меня к тому пласту русской культуры, который связан с Церковью. И то, что в этот год — юбилей Достоевского, что награду мне вручали в том храме, где его отпевали, — это для меня значимо! Ведь я Достоевскому обязан верой.
Я помню, как шел в Питере со своим другом студенческим Михаилом Сизовым, сейчас — прекрасным журналистом церковным, он в газете «Вера» работает, — мы шли с ним по Васильевскому острову, и он, даже чуть отведя меня в сторонку, шепнул такие слова: «Антон, я наконец-то понял: все-таки можно писать лучше, чем Достоевский!» Я уж не знаю, можно или нельзя, по крайней мере ни я, ни Михаил (пусть он не обижается) пока ничего лучше Достоевского не написали и вряд ли когда-нибудь напишем. Но Достоевский был для нас той глыбой, от которой мы отталкивались в своих стремлениях. Сейчас уже Достоевский потерял для меня прямую актуальность, потому что я вошел в Церковь, живу Евхаристией, встречей с Самим Христом на каждой воскресной обедне, но — «Поминайте наставников ваших!» Для меня наставником был Достоевский. А ведь он и похоронен в Лавре, я был на его могиле.
— Давайте поговорим о книге, которая отмечена высокой премией Александро-Невской Лавры.
— Книга «Капельки вечности»… Я думал о том, почему именно за эту книгу меня наградили, я ведь до этого уже несколько книг написал — и о блаженной схимонахине Марии, и о нашем самарском старце прикровенном, протоиерее Иоанне Букоткине… — почему не за эти книги, которые были широко известны, а за сборник рассказов, не связанных с подвижниками, о которых я столько писал… У меня даже была книга «Новые мученики и исповедники Самарского края», написанная по архивам ФСБ, — там просто страницы кровью пахнут, святой кровью, мученической. А почему меня за эту скромную книжку литературную, первую авторскую книгу наградили, а не за те книги? Да ведь там — какая же моя заслуга-то была? Это надо было не меня, а блаженную Марию Ивановну награждать, или отца Иоанна Букоткина… А я ведь только добросовестно собрал и записал все, что узнал о них и от них. Ну а «Капельки вечности» — это хоть и малый, но уже лично мой литературный труд. Маленький вклад в церковную, в литературную жизнь. Такой книги за меня кто-то другой не смог бы уже написать. Книга эта предельно искренняя. Я решил ничего не сглаживать в своей жизни. Как я ее понял, жизнь свою, так и описал. Людей, с которыми встречался, ситуации, в которые вольно или невольно попадал. Но все эти люди, ситуации, события, все те маленькие личные или большие исторические события, свидетелем которых мне довелось быть, — я все их попытался осмыслить и рассказать о них с точки зрения своей веры, Православия… И я думаю, что комиссия, когда единогласно проголосовала за присуждение мне премии, она это все учла — не мое какое-то особое литературное мастерство, которое только еще обретаю, а то, что книга написана очень искренне и с верой. А вера в моей книге есть. И вот интересно, что незадолго до того, как пришла весть о моем награждении, я получил письмо от своей петербургской знакомой, читательницы «Благовеста», блокадницы Ирины Александровны Фисенко. Она в Петербурге купила мою книгу — ведь «Капельки вечности» по всей России и даже за ее пределами, даже в Минске продавалась (тираж 8 тысяч экземпляров — очень большой по нынешним временам), благодаря рязанскому издательству «Зёрна» книга попала во все уголки России, где русское слово ценят и ждут. Ирина Фисенко была так потрясена этой книгой, что переложила ее в стихах. Стихи немудрящие, простые, но тем не менее она все эти главки пересказала в простой такой народной поэзии, от чистого сердца. И я думаю, что не случайно Ирина Александровна перед самой моей поездкой в Петербург мне снова позвонила, как бы напомнила о себе. Потому что некая связь с Петербургом опять-таки есть: многое для меня начиналось в этом городе, и этот литературный успех пришел в Петербурге тоже не случайно.
На награждении всем предоставлялось слово, и я рассказал о нашей газете, потому что все эти «капельки» в первую очередь для «Благовеста» писались. Рассказал о том, почему такой вот жанр выбрал. Дело в том, что я не могу писать большую прозу. Газета «Благовест» требует от редактора каждодневной работы — работы, которую нельзя ни на час порой отложить. Нельзя закрыться в своем кабинете на полгода и писать роман. Для меня этот жанр недоступен. Я могу писать только в малом жанре. Газета меня отпускает совсем на короткое время. Да и то все эти «капельки» писались в первую очередь для газеты и только потом уже сложились в книгу. Вот почему — только «капельки». А не какие-то там реки или моря… Но я надеюсь, что эти «капельки», собранные вместе, они из себя представляют какое-то явление, пусть маленькую, но волну.

Ольга Ларькина

28.01.2011