Вспоминая писателя Николая Коняева…
Вспоминая писателя Николая Коняева…
- Вы с папой из Питера приехали? Как тебя зовут?
- Богдан.
- О как! И почему ж тебя так назвали?
- Потому что откуда же я взялся?! - сурово ответил мой шестилетний сын.
И тогда еще совсем молодые муж с женою одобрительно рассмеялись.
Вот так ровно тридцать лет назад в Пицунде, где я единственный раз в жизни побывал по путевке Союза писателей с сынишкой, и состоялось наше знакомство с Николаем и Мариной Коняевыми.
Несмотря на то, что наша хорошая по тем временам гостиница с питанием красиво именовалась Домом творчества, большинство населявших ее писателей, в основном из союзных республик, с шумными чадами и крикливыми домочадцами, пребывали на пляже, купались в море, совершали экскурсии на базар, и если уделяли время на творчество, то как-то весьма скромно, почти незаметно.
Исключением был «дядя Коля».
- А где «полявинка»? - спросил я на пляже Марину.
Именно так спрашивали патрульные милиционеры, если вечером обитательница Дома творчества выходила за его территорию. «Где полявинка? Без полявинка туда-сюда гулять нэльзя».
- Полявинка работает.
- Так ведь лето, море... Отдых.
- Он говорит, что его отдых в смене занятий...
Это была правда. Коля Коняев бывал на пляже очень рано, до завтрака, чтобы окунуться в море, и ближе к вечеру, когда писательская братия отправлялась на ужин или в значительном числе усаживалась чуть не до рассвета за разнообразные чаепития и застолья.
- Дядя Коля! - кричал Богдан. - Пойдем, покажу, какой я вигвам построил!
И Николай, посмеиваясь, шел смотреть вигвам, в котором помещалась только его голова, когда он покорно укладывался на песок «кабутто индеец». У них с Богданом образовалась дружба. Они возжигали костры и сидели у огня, о чем-то подолгу разговаривали. Мы с Мариной наблюдали эти «индейские» вечера «сторонне». В такие моменты Николай и Богдан в нашем обществе не нуждались. Они вываривали в какой-то найденной на помойке кастрюльке вынесенные морем рапаны исключительной тошнотворной вонючести, чтобы впоследствии сделать из них настоящее «дикаревское» ожерелье...
- Пацаны! - говорила, глядя на них, Марина. - Наверно, эту «дикаревую вонь» мы и в Питер привезем...
При этом ни в литературных разговорах, ни в знакомстве с тогдашними мэтрами литературы, пребывавшими на отдыхе в изрядном числе, ни в прочих тусовках, ни в завязывании «нужных» контактов дядя Коля и тетя Марина как-то не участвовали... Николаю - некогда - все время работал, а Марине без него, наверно, неинтересно. При всей улыбчивости, доброжелательности и открытости, даже внешне они не вписывались в тогдашний партийно-номенклатурно-литературный бомонд...
В Питере мы с Богданом и примкнувшей к нам его трехлетней сестренкой Сашей несколько раз ходили к Коняевым в гости в их маленькую тесную от книг квартиру. Книг там было столько, что казалось, все стены сложены из книжных стеллажей.
Я всегда старался максимально дозировать свое присутствие во времени и пространстве своих друзей, это позволяло сохранять хорошие отношения, поэтому и визиты совершали мы крайне редко. Но Николай искренне радовался нашему появлению.
- Как хорошо, что вы пришли, а то все пишешь, пишешь, не разгибаясь... От такой жизни с ума можно сойти! - И с нескрываемым удовольствием смотрел, как Богдан уплетает торт, а Саша с обезьяньей скоростью перемещается по спинке дивана, по стульям, пытается вскарабкаться на стеллажи... и прыгает оттуда под вскрики Марины «О, Господи!» и радостный, одобрительный смех Николая:
- Марина, не переживай! Она не расшибется! Ее ангелы подхватят...
«У поэтов есть такой обычай: в круг сойдясь, оплевывать друг друга», - строка из стихотворения Кедрина. Вот такого у нас с Николаем не было никогда! Мы никогда никого заглазно не осуждали... Да и вообще о литературе не говорили. А чего говорить? Пиши - предъявляй свой труд... Учиться друг у друга? Так у нас у обоих гуманитарное образование, примерно одинаковый читательский багаж... И, как выяснялось, опять-таки из книг, а не из бесед - очень близкое мировоззрение...
А книги-то друг друга мы читали пристально! Хотя никогда между собой не обсуждали.
Только однажды, когда потребовалась рецензия на мой роман «Дорога на Стамбул», Коля ее мгновенно и легко написал, и она поразила меня глубиной, пониманием и полным совпадением наших точек зрения на события и духовную составляющую, казалось бы, такой далекой от нас Русско-турецкой войны 1877-78 годов.
За тридцать лет нашего знакомства (я не вправе говорить дружбы, но - сердечной приязни и понимания) был очень нагляден профессиональный рост, тот путь, который прошел писатель Николай Коняев. И это не только виртуозное (чтобы писать максимально просто) владение словом, это рост духовный, который правильнее именовать восхождением.
В годы, когда, казалось бы, жить писательским трудом, в самом грубом бытовом смысле, стало невозможно - не прокормиться на копеечные гонорары, Коняев не оставил писательства.
- Он живет писательским трудом! - однажды сказала Марина.
А писательский-то труд и всегда не изготовление рукописей по шаблону, который предлагается в дамских журналах, в рубрике «Как написать роман», а служение...
Николай служил ревностно, молчаливо и непрерывно, как монах. Низвержение русской литературы до состояния чтива, а писательства - до нищенства добавило в его служение еще и аскезы.
Николай Коняев оставался писателем всегда! Его ничто не могло отвратить от данного ему судьбой призвания. Он оказался стоиком! Что в наш век, строго говоря, немыслимо!
Вероятно, среди современных литераторов, исключая тех, на кого трудятся так называемые литературные рабы, воздвигающие горы разнообразной растиражированной макулатуры, у Николая Коняева больше всего изданных книг. Они составляют целую библиотеку современной русской литературы.
Но чтобы так несгибаемо трудиться, чтобы так неколебимо стоять в своем служении - нужна опора. Без нее суета и ежедневная борьба за выживание, в прямом, физическом смысле, не дадут сосредоточиться, завалят мусором ежедневных забот, отвратят от призвания... Опора - в Православной вере.
С годами Православная основа души, характера и жизни Николая становилась все видимей, все ясней. Он изменился и внешне, вместе с сединою пришла и невозмутимость, раздумчивость и глубина в каждом слове. А в душе - что отчетливо виделось - Православное смирение и постоянное ощущение Воли Божией...
Я нисколько не удивился, увидев его в стихаре. Для верующих во Христа мирян, достигнувших уровня, на котором пребывал в последние годы Николай, - храм везде. Он и молиться-то любил в разрушенном храме Шлиссельбурга, на коем нет крыши - а только покров небесный и невидимый в нашей мирской суете Покров Богородицы. Потому совершенно естественно и просто прозвучали его слова:
«Небо очень близко...»
Это правда! Ему видно! Ему можно верить. В своем ежедневном тяжелом и молчаливом подвижническом восхождении писатель Николай Коняев поднялся к небесам...
Борис Алмазов, член Союза писателей России, г. Санкт-Петербург.
Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru