‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

​Во рву со львами

Главы из романа писателя Сергея Жигалова.

Главы из романа. Начало см.

Об авторе. Сергей Александрович Жигалов родился в 1947 году в с. Кандауровка Курманаевского района Оренбургской области. Окончил филологический факультет Куйбышевского госуниверситета. Работал собственным корреспондентом «Известий» по Куйбышевской области. Автор романа «Дар над бездной отчаяния» - о безруком иконописце Григории Журавлеве, «Царская голгофа» и других книг. Член Союза писателей России. Живет в Самаре.

Хам в золоченом кресле

Часовой, рослый в рыжей недельной щетине детина, восседал в золоченом кресле у ступеней Александровского дворца. Ноги в засаленных обмотках покоились на красной сафьяновой скамеечке. Справа от кресла валялась на земле винтовка. Детина щурился на утреннее вешнее солнышко и лузгал семечки. Все вокруг было заплевано подсолнечной шелухой, и на губах его висела гирлянда этой шелухи.

Государь, как всегда одетый в полковничий мундир, вышел из дворца. Теперь, брезгуя утренними прогулками под конвоем, он принялся на поляне в парке разбивать огород. Каждое утро копал землю, устраивал грядки. Проходя мимо часового, замедлил шаг:

- Здорово, стрелок!

- Я не стрелок, я гражданин! - сдунул шелуху с губ, как плюнул, детина. Ухмыльнулся, прищурился на царя, перекинул ногу на ногу. Проступившие камни скул на сером лице Государя были хаму ответом. Царь прошел на поляну, где был намечен огород. Сильное привычное к движению тело требовало действия. Давил сапогом на лопату, выворачивал комья чернозема, пронизанные пучками корней прошлогодней травы. От земли поднимался парок. Очаровательно пахло весной. Пригревало вешнее солнышко. Делалось жарко. Снял фуражку, поискал глазами сучок, куда повесить. Ветерок холодил напотевшую голову. И в то же время затылком ощущал тепло солнечных лучей.

«А как теперь там?» - спрашивала та «отреченная, отсеченная», но живая, всё ясно помнившая половина его души. И Государь уносился памятью к трехтысячекилометровой линии фронта в Ставку. Внутренним зрением видел хорошо знакомую по прошлому году весеннюю распутицу, разбитые полевые дороги. Грязь по колено. Вязнущие в колеях повозки с боеприпасами и продуктами питания. Лужи в окопах. Сырые землянки с побелевшими от плесени стенками. Видел хмурых, измаянных войной солдат и офицеров. Рвал душу о растянутые до горизонта заграждения из заржавевшей колючей проволоки.

«Всё было продумано, всё подготовлено к весеннему наступлению. - Не взрытый для грядок чернозем - штабную карту с остриями ударов по германским укреплениям видел перед собою он, сжимая черен лопаты. - Подлый и глупый приказ №1 этого свежеиспеченного военного министра Гучкова - нож в спину армии. Сам бы он не додумался. За его спиной стоят кукловоды, которые отчетливо понимают: если не развалить армию, то их революции скоро придет конец. А им самим грозит военный трибунал. Алексеев, «мой косоглазый друг», объявивший мне о моем аресте, теперь Верховный Главнокомандующий. Сможет он организовать весеннее наступление, как планировали? При такой анархии с этими солдатскими советами. Уму непостижимо, ониголосованием решают наступать или отступать… Превратили русского солдата в мародера и убийцу своих офицеров… И в этого хама, что развалился в золоченом кресле, в «гражданина». Давно ли я сам, будучи Верховным главнокомандующим, говорил французскому послу Морису Палеологу: «Как чудесен русский солдат! Я не знаю, чего нельзя было бы с ним достигнуть. И у него такая воля к победе, такая вера в нее!» Вывернули, как вот этот ком чернозема, корнями наружу Веру в Бога, Царя и Отечество».

От резкого толчка хрустнул и сломался пополам черенок лопаты. Государь выпрямился, утер пот: «Придется просить графа Бенкендорфа, чтобы нашел для меня лопату покрепче».

Этот хам в золоченом кресле понуждает и меня через столетнюю толщу времени «обратиться» к стоящему на поляне со сломанной лопатой Государю: «Не разуверились ли Вы, Ваше Императорское Величество, в «чудесном русском солдате», всякий день и час терпя от часовых «оплевания и заушения»? Не постигла ли Вас глубокая скорбь при виде охраны, стреляющей дворцовых косуль и лебедей? Не исполнилось ли сердце гневом от известий об убийствах солдатами своих офицеров и в Петрограде, и на фронте?»

Не дерзну сочинять за Государя ответы. Не усомнюсь, что полнилось его золотое сердце обидой, скорбью и гневом. Конечно же, полнилось. Как и не усомнюсь в его молитвах за русского солдата, чтобы просветил Господь их ум светом разума своего. «Не разуверился», - отвечает сама история. Потому как в той войне Георгиевским крестом были награждены полтора миллиона (!) солдат. Медаль «За храбрость» сверкала на груди еще полутора миллионов воинов. Тридцать три тысячи военных удостоились звания полных кавалеров Георгиевских крестов четырех степеней. Были среди них те, кого Государь награждал лично. А еще он, Император государства Российского и Верховный Главнокомандующий, преданный и забытый своими генералами, копая грядки в Александровском парке, согревал душу воспоминаниями о подвиге защитников крепости Осовец.

Алмазным резцом на скрижалях мировой истории вписаны примеры великого человеческого мужества всех времен: Куликовская битва, немыслимый переход суворовских чудо-богатырей через Альпы, имена героев Бородинского сражения, подвиг 28 героев панфиловцев… И среди этих сверкающих золотом великой славы вершин человеческого мужества тихо сияет русская «Атака мертвецов». Об этом подвиге своих солдат Государь знал из первых уст больше, чем знаем мы. А что знаем мы? Рука и сердце тянутся к белому листу рассказать об этом подвиге столь любимого Государем русского солдата.

«Атака мертвецов»

Под таким страшным названием* вписан в историю этот подвиг. Германцы наваливались всей своей военной мощью. Под залпы «шкод» и 420-миллиметровых «больших берт», визг шрапнели и пулеметный стрекот, в зеленых ядовитых облаках хлора, казалось, сама Смерть кружилась над бастионами крепости Осовец. Приглашала на «черный танец» защитников Сосненской позиции. «Страшен вид крепости, вся крепость была окутана дымом, сквозь который то в одном, то в другом месте вырывались огромные огненные языки от взрывов снарядов, - вспоминал майор Спалек в польском журнале. - Столбы земли, воды и целые деревья летели вверх; земля дрожала, и казалось, что ничто не может выдержать такого ураганного огня. Впечатление было таково, что ни один человек не выйдет целым из этого урагана огня и железа…»


Герой-защитник крепости Осовец подпоручик Владимир Котлинский.

Вышли! Русское командование направило коменданту крепости генералу Бржозовскому приказ продержаться 48 часов. Крепость после этого приказа выстояла не два дня и две ночи. Защитники ее держали оборону немыслимые 190 суток! И все это время перекрывали дорогу германских войск на Варшаву и далее вглубь России. Среди болот и топей другого пути, кроме как через крепость, не было. Потому так и стремились немцы овладеть Осовцом. После безчисленных артобстрелов - в неделю выпускали по крепости до 250 тысяч (!!!) снарядов - после десятков захлебнувшихся атак германцы подтащили к русским позициям 30 газовых батарей. Поедая глазами флюгеры, десять дней ждали, пока ветер повернет в сторону крепости. И дождались, сволочи!

6 августа 1915 года в четыре утра прозвучала команда открыть вентели баллонов с ядовитым хлором. Вижу это глазами русского летчика, сделавшего фотографию начала подлой газовой атаки. Сотни все расширяющихся к горизонту раструбов, на фото белесых, а в жизни темно-зеленых, устремлены на русские позиции. Кажется, сами ангелы смерти вскинули в небо страшные трубы, оповещая о конце света. Ядовито-зеленая волна высотой до 15 метров и шириной в 8 километров затопила всю местность, окопы, бастионы, здания и самих, не ждавших ничего такого защитников крепости. Под действием ядовитого облака мгновенно желтели и опадали листья на деревьях, чернела и обугливалась трава. Медные части орудий, снарядов, баков и умывальников покрывались зеленым налетом. При попадании яда на лицо и руки кожа лопалась, как от огня, тело покрывалось язвами. При вдохе горели, обращаясь в лохмотья, легкие. Потому-то «старуха с косой» так легко исторгла души русских солдат 9, 10, 11 роты Землянского полка - у всех до единого. От 12 роты осталось в живых человек сорок, не более. Обожженные хлором и пробитые свинцом тела с застывшими в муках лицами валялись тут и там. Погибли и были искалечены более полутора тысяч защитников крепости. Сытым черным вороном плавала Смерть с кружившими над крепостью германскими аэропланами и воздушными шарами. С них артиллерийские наблюдатели корректировали огонь немецких орудий по крепости. Шли густые цепи германской пехоты на штурм Осовца.

Семь тысяч нападающих… Множество кайзеровских вояк погибли сразу при начале штурма. 76-й Ландверный полк забрал слишком влево и попал в полосу своей же газовой атаки - Бог шельму метит, - в считанные минуты ядовитое облако пожрало около тысячи человек. Остальные же шесть тысяч наступавших чуть не строевым шагом устремились на русские позиции. Они были уверены, что в крепости после газовой атаки и живого воробья не осталось. Если бы не противогазы на физиономиях, кайзерлинги бы во всё горло орали победные марши без опаски, во весь рост обходя траншеи и проволочные заграждения.

Тогда-то это и случилось. Ядовитое облако зацепило эти наши позиции краем. Но и «край» оказался смертельным для многих. Клубы газа еще туманом плавали над землей. Полуживой 21-летний подпоручик Владимир Котлинский с обмотанным мокрой портянкой обожженным лицом лежал в забытьи, прижимаясь щекой к обгорелой траве. Прохладная глина утишала боль. Очнулся оттого, что под ухом все сильнее гудела земля. «Сапоги… Топочут тысячи ног. Пехота… пошли на штурм», - сразу догадался подпоручик. Сцепил зубы, поднялся во весь рост:

- Кто живой и полуживой, ко мне! - Солдаты-сослуживцы говорили про него, что их подпоручик не знает, что такое страх. И теперь, заслышав его голос, выходили как бы из огня солдаты 8-й, 12-й и 14-й роты. До глаз обмотанные алыми от легочной крови тряпками, сжимали в распухших от язв руках оружие. Ломаясь пополам от жуткого кровавого кашля, брели на зов командира. Их собралось всего человек семьдесят, если не меньше, навстречу тысячам. Рассосредоточились, залегли, подпуская ближе. И вот немецкие военные, похожие на сказочных чудовищ с зелеными хоботами противогазов и вытаращенными круглыми стеклянными глазами, приблизились. По команде подпоручика русские солдаты открыли огонь. Немцы залегли и обрушили на защитников винтовочный и пулеметный огонь. Гремели в алюминиевые рупоры: «Сдавайтесь!» - «Русские не сдаются!» - выхаркивая легкие, кричал в ответ юный подпоручик. «Русские не сдаются!» - хрипели под струями свинцового ливня бойцы, идя в штыковую.

В первые же минуты атаки грудь идущего впереди подпоручика Котлинского навылет прошили пули, числом большим, чем ему было лет. Владимир успел передать командование другу подпоручику Стржеминскому и испустил дух. Кто мог видеть в горячке боя, как, пронизав газовое облако, белой горлицей взвилась в небеса отданная «за други своя» душа юного офицера!

Атака не захлебнулась. «…Не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев, - свидетельствует очевидец. - Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат. Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью раздавить немцев…»

Сквозь круглые стеклышки запотевших противогазов немцы с ужасом видели выбегавших из газового облака живых мертвецов. С жуткими, похожими на рыки львов, хрипами они шли в штыковую атаку. Их обожженные хлором, кровоточащие, замотанные портянками и полотенцами лица сияли в лучах солнца ослепительным разящим светом. И тогда, спасаясь от этого света и русских штыков, тысячи захватчиков бежали прочь в дикой панике, проваливались в траншеи, повисали на проволочных заграждениях, топтали и увечили друг друга... Семь тысяч против семидесяти!..

Приветствуя растянувшегося в золоченом кресле часового, Государь верил: очутись этот солдат там, в Осовце, тоже бы пошел в ту «атаку мертвецов». Как пошли бы и те, кто стрелял лебедей в прудовом парке, оскорблял и надсмехался над «полковником Романовым». Знал и прощал им всё отныне и впредь. «Русские не сдаются!»

На огуречной грядке

- Алеша, ты опять без спроса утащил грабли? - Великая Княжна Ольга тыльной стороной кисти поправила сползавшую на лоб косынку. - Принеси быстро. Они мне нужны!

- Мне тоже нужны, - отвечал наследник. Подражая отцу, в сапогах и солдатской форме он со всей кипучей энергией то копал рядом с отцом, то бежал к сестрам устраивать грядки. - Ермолаич велел разбить комья, чтобы были, как пух!


Царь Николай II и Царевич Алексей пилят дрова.

«Вот не прибрал меня Господь пораньше. Век бы не видеть мне Их Императорское Величество с лопаткой в руках, и как Их Высочества возятся в земле, - сокрушался старый садовник, видя, как неумело, но со старанием Великие Княжны устраивают грядки. Он подошел к наследнику. Поглядел, как тот со всего плеча колотит по комьям зубьями граблей. Во все стороны летят брызги чернозема.

- Ваше Высочество, Алексей Николаевич, извольте перевернуть грабельки обратной стороной. Легче разбивать. Оно ловчее дело пойдет.

- Я и так их, как германцев крушу! - наследник вскинул разгоряченное в темных от пыли потеках пота пыльное лицо. - Все их новые укрепления с землей сравняю!

- Коли так, Бог в помощь, - Ермолаич перекрестился, отошел в тень ели на краю поляны, присел на пенек: «Ребенок еще. Не понимает, какая беда над ними нависла. Как он, болезный, убивался над застреленной косулькой. Истинно золотое сердце… А Государь-то за всех, и за семью, и за всю Рассею-Матушку страдает. Тоже, как раненый. С лица сменился. Аж почернел весь… Ишь как резко копает, будто с кем борется. Вон аж черен у лопаты обломил. Еще солдатня хамничает, донимает». Старик встал, повернулся лицом на восток, перекрестился, зашептал со слезой в голосе:

- Спаси и сохрани Его, Господи. Возверни Ему царскую корону!.. Прогневили мы Тебя, Господи. За грехи наши отвернулся от нас и смотришь на то, что тут у нас творится. Не оставь нас, окаянных, Милостивец Ты наш…

- Ермолаич, поди сюда! - отвлек его голос Государя. Он докопал до края поляны и остановился, утирая пот. - Подскажи, Ермолаич, где лучше огурцы сажать, где капусту? - обратился Император к садовнику. - Помидоры, знаю, солнышко любят. Их вон там подальше от деревьев…

- Верно говорите, Ваше Величество, - не отойдя еще от молитвы, тихо сказал садовник. - Огурцы вон там с угла, где жимолость. Они плетями прямо на кусты поползут. А так-то всякое растение к солнышку тянется…

После парка Государь поспешил в комнату супруги. Александра Федоровна опять мучилась болями в сердце. И пока все занимались с огородом, она оставалась в одиночестве. Великая Княжна Татьяна хотела остаться, но она и ее прогнала: «Иди, позагорай на свежем воздухе!» Теперь она полулежала в кресле и плакала. Увидев супруга, выдернула из рукава платок, заторопилась вытирать слезы.

- Опять боли мучают? - Государь присел на край кресла, взял за руку, пожал. - Холодная какая. Давай накрою пледом. А Боткин заходил?

- Сердце нормально, - она ответила на пожатие, продолжая тереть платком и без того красные глаза. - Я из-за Ани расстроилась. Ей, бедной, там так тяжко, что она собралась покончить жизнь самоубийством.

- Давай еще ноги пледом замотаю. Вот так. Теперь дай мне другую руку, согрею. Откуда тебе известно?

- Ах, Ники, я так счастлива, что мы снова вместе, - она притянула к губам его руку и поцеловала. - Госпожа Сухомлинова арестована и тоже находится в Трубецком бастионе. Ее камера через стену от Аниной. Они научились перестукиваться. Аня ей «сказала», что больше не в силах терпеть издевательства и побои.

- Думаю, это был минутный порыв отчаяния, который скоро пройдет. Да и в тюремной камере это невозможно сделать, - ровным голосом сказал Государь. Но Александра Федоровна заметила, как он до побеления костяшек в кулаке сжал уголок пледа. «Он и тут чувствует себя виноватым…»

- Аня сказала Сухомлиновой, что у нее с собой есть игла.

- Это всего лишь неподтвержденные слухи. Откуда ты об этом узнала?

- Мне рассказала Иза. Как помнишь, ее увезли отсюда из дворца вместе с Аней. Но через три дня отпустили. Она общалась с Сухомлиновой, и та ей рассказала.

- Анна Александровна не сделает этого страшного шага, - Государь разжал кулак с пледом. - Она глубоко верующая христианка. И знает, что наложить на себя руку есть смертный грех.

В этот самый миг дверь приоткрылась и в проеме показалась голова Алексея, на лице его светилась плутовская улыбка. В последнее время он ночевал здесь, в спальне Императрицы. Потому заходил без стука.

- Его тут нет, - обернулся он к кому-то в коридор и хотел прикрыть дверь.

- Кого ты ищешь, Алешенька? - спросила Александра Федоровна.

- Доктора Боткина.

- Кому плохо?

- Нет, мама, всем хорошо и весело, - наследник от нетерпения переступал ногами, будто уже бежал. - Я и Настя поспорили с Ольгой, что найдем Боткина по запаху его французских духов, которыми он прямо обливается! Адью!

Наследник скрылся за дверью. Раздался хохот и удаляющийся топот легких ног.

Государь и Александра Федоровна посмотрели друг на друга и поняли без слов: «Мы лишили Алексея престола Российской Империи…»

* * *

Крохотный росток в два зелененьких листка проклюнулся на углу грядки, взбугрил земляную корочку.

- Папа, посмотри на это чудо! - Великая Княжна Мария Николаевна присела над грядкой на корточки, пугливо дотронулась кончиком пальца до росточка.

Государь обернулся от соседней грядки, поставил на траву лейку, ополоснул испачканные в земле руки, подошел к дочери.

- Посмотри, какое чудо! - Мария озарила отца синевой романовских глаз. Поправила сползавшую с остриженной головы на затылок белую косынку. Ее исхудавшее за время болезни лицо светилось радостью. Указала на проклюнувшиеся ростки огурцов. - Смотри, какой шалашик с двумя маленькими жильцами. А там вон еще росточки. Да тут их целая улица и даже три.

- Скоро будем есть свои огурцы, - разлепил Государь ссохшиеся в долгом молчании губы. Дрогнул голосом: «Господи, совсем недавно она находилась при смерти… Лежала бы в холодной земле…»

- Надо будет полить их, - прогоняя страшные мысли, проговорил он, чувствуя, как сердце переполняется огромной непомещающейся в груди любовью к дочери.

- А не захлебнутся эти малышки, не потонут? - Мария выпрямилась и оказалась почти вровень с отцом. Утренние лучи солнца безжалостно высвечивали лицо Государя в череде новых, прочерченных отречением морщин, особенно глубоких над переносьем и по углам рта: «Как же папа постарел за эти дни, выглядит старше Ермолаича…»

- Огурец, он водицу любит, Ваше Высочество Мария Николаевна, - заулыбался из-под полей надвинутой на глаза шляпы не отходивший от Государя старый садовник. - Огурцы, они водохлебы.

- А почему они сразу не один, а два листочка выпускают? - простодушно, с мыслью сделать старику приятное спросила Мария. Она как никто из царской семьи умела находить общий язык с прислугой и даже с солдатами охранниками.

- Две семядоли у них, Мария Николавна. Из двух долей два листочка. - Держась одной рукой за поясницу, старик нагнулся и выдернул один из мешавших друг другу ростков и протянул Царевне. - Они как разведчики, вылезли узнать, тепло ли снаружи. Когда проклюнутся стоящие листья, эти завянут и отомрут.

- Как жалко, бедненький, - Мария двумя пальцами взяла росток, поцеловала. Присела к грядке. Раскопала ямку и посадила туда росток. Взяла отцовскую лейку, взбрызнула посадку.

«До чего сердешная. Не то что к человеку, к кажней травинке жалость имеет. Вся в отца, - умилился старый садовник, сощурился от стрельнувшего со штыка конвойного солдата солнечного зайчика. - Государь виду не подает, а сам аж почернел весь от горя… Не он отрекся, от него отреклись, - ворчал себе под нос Ермолаевич. - Спохватятся нехристи, ох спохватятся, да поздно будет. Все бочки со шпиртом на складах порасшибают, повыжрут. Перепорют друг дружку штыками, авось тогда одумаются?.. И этот жеребчака с ружьем вытаращился, - обратил свой гнев Ермолаевич на торчавшего вблизи конвойного солдата. - Стыд головушке, Царь огород вскапывает, огурцы поливает, а этот как басурман стоит над душой, дым из ноздрей пущает!..»

Будто услышав старика, разомлевший конвойный направился в тень, где под разлапистой сосной сидела в инвалидской коляске Императрица с вязаньем в руках. Временами она отрывалась от рукоделья, смотрела на хлопотавших меж грядок дочерей и Государя. Вместе с ними возилась в земле и отказавшаяся покинуть Государыню молоденькая никогда не унывающая фрейлина София Буксгевден. Под ногами вертелся и всюду совал свой нос рыжий спаниель наследника Джой. У Алексея опять разболелась нога, и он остался в спальне со своим воспитателем Жильяром.

Почувствовав резкий, как крик, запах самосада и пота, оглянулась и увидела подходившего конвоира. Напеченное солнцем небритое молодое лицо его было красным. В углу губастого рта потухшая самокрутка. Он прислонил винтовку к сосне, уселся прямо на хвою, уперся спиной в подножье ствола. Вытянутые ноги в обтрепанных обмотках доставали до никелированного обода коляски. Вытаращился на Александру Федоровну круглыми глазами: кому рассказать, злая хитрая царица, немецкая шпиёнка рядом с ним, рукой подать. Но величавый постав головы, царственный взгляд, быстрое мельканье вязальных спиц в руках понуждают конвоира поджать ноги и убрать прилипший к губе окурок. От непомерного умственного усилия у него сбегаются морщины к переносью и приоткрывается большой рот. Он осторожно, как до горячего, дотрагивается до спиц ближнего к нему колеса, еще пуще таращит и без того круглые голубенькие глаза:

- Эт что же, ноги болят или царице положено на такой, э-э… колеснице везде ездить? - спрашивает он, кроша в руках обломок сосновой коры.

- Ноги у меня, слава Богу, здоровы, - опустив вязанье на колени, отвечает Императрица. Выражение телячьих глаз конвоира вызывает у нее улыбку. - У меня сердце больное. Врач велит лежать. Но так хочется подышать свежим воздухом.

- Ить Вы, небось, гражданка… - конвойный проглатывает язык под царственным взглядом Александры Федоровны. Прикусывает от смущенья обломок сосновой коры, что вертит в руках. Кора горчит. - Вы, Ваше… э… Величество, - неожиданно для себя проговорил он, - Вы, небось, все царства-государства объехали, все чудеса повидали?

- Нет, не так и много успела повидать, - Александре Федоровне определенно нравился этот молоденький конвоир, напоминающий своими глазами Аннушку Вырубову. - Где я была? В Англии, в Германии, в Румынии. После замужества некогда было путешествовать. С детьми занималась. Сама всех воспитывала…

Фрейлина Буксгевден, увидев конвойного около Императрицы, испугалась, что тот наговорит дерзостей. С граблями наперевес устремилась к ним. Но подойдя и увидев, как Императрица мирно беседует, вернулась к грядкам. Наблюдавший за всем этим Государь выдохнул, взялся за лейку. В дуге множества мелких струек вспыхнула под солнечными лучами крохотная изумрудная радуга.

- Оля, Таня, Настя, идите сюда скорее! - отвлекаясь от горьких наблюдений за отцом, вскричала Мария Николаевна. - Посмотрите, папа сотворил настоящую радугу!

Государь глядел на овеянные вешним загаром лица подбежавших дочерей и чувствовал, как уходит из сердца лед. Из огуречных ростков, из радужной лейки, из быстрых и ловких девичьих движений, из заливистого смеха, из ясных, исполненных обожания юных взглядов составлялась целебная «мазь» на обожженную Государеву душу, утишала боль и скорбь по огнедышащему безумной яростью Петрограду.

Лилась из лейки вода, волной растекалась по грядке. Вскипала белесая пена, накрывая облюбовавших под жилище край грядки мурашей. Смывала с души Государя целебную мазь. «Пена! Благие дела мои и намерения ушли в землю, как эта вода, на поверхности осталась пена. И там, в Петрограде все эти солдатские и рабочие советы не есть ли пена столетней тьмы и злобы, - глядя, как мураши расползаются во все стороны, размышлял Государь. - Высохнет пена, улягутся страсти. Возобладает здравый смысл. Учредительное собрание призовет Михаила на царствование…»

Думал - и сам верил и не верил в такое развитие событий.

___________
* Название контратаки 13-й роты 226-го Землянского полка 24 июля (6 августа) 1915 года при отражении немецкой газовой атаки. Оборона крепости Осовец на Восточном фронте во время Первой мировой войны.

Сергей Жигалов.

49
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
1
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru