‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Встреча со старцем

К 20-­летию кончины схиигумена Иеронима Санаксарского.

К 20-­летию кончины схиигумена Иеронима Санаксарского.


Схиигумен Иероним в своей келье в Санаксарском монастыре.

В Санаксары я ехала впервые. Хотелось и монастырь посмотреть, о котором уже столько слышала, и в тишине помолиться. Была и еще одна причина. В своих письмах знакомый монах писал: «Приезжайте, у нас такие старцы, к ним вся Россия едет».

И вот мы в Санаксарах. Монастырь мне сразу понравился. Расположенный в красивейшем живописном месте, он поразил меня своей тишиной и уединенностью. Во всем его облике чувствовался покой. Монастырь казался небольшим и по-домашнему уютным. Лица монахов приветливы и не угрюмы. По всему было видно, что паломникам здесь рады.

Когда в монастыре жил старец Иероним (Верендякин, † 6 июня 2001), сюда приезжало очень много паломников. В иные дни этот маленький монастырь принимал сразу по десять «икарусов». И все хотели попасть к старцу Иерониму: люди простые и люди ученого звания, глубоко верующие и те, кто еще только ищет веру - всем нужны были совет и молитва старца.

Приезжало много больных, и старец Иероним ежедневно служил молебны о здравии. Люди шли на эти молебны не только в надежде получить исцеление, но и затем, чтобы избавиться от своих многочисленных скорбей и бед, чтобы услышать старческое слово. Ведь при таком стечении народа другой возможности попасть к старцу у многих просто не было. На этих молебнах было много бесноватых. Батюшка и их исцелял силой Божией. И в тот наш приезд их тоже было много: они сидели на полу в храме, лежали, укрывшись дорогими шубами, в притворе, их можно было встретить во дворе, в гостинице, в трапезной - всюду. И я тогда подумала: как будто вся Россия больна… или беснуется… И как только батюшка выдерживал, какую силу Бог ему давал!

В гостиницу, в соседнюю с нами комнату, поселили одну из тех страдалиц, что во множестве ехали к старцу в надежде получить исцеление. Всю ночь она жутко кричала, выла, билась к нам в стенку, словом, мучилась, ее даже привязывали к кровати. Ночь прошла неспокойно, я почти не спала. «Еще одну такую ночь я едва ли выдержу», - подумала я утром то ли от усталости, то ли враг смутил. И когда мне сказали, что сегодня, сразу же после трапезы мы уезжаем в Дивеево, я даже не спросила, почему вдруг изменились наши планы.

После трапезы кто-то из наших уже поспешил за благословением на дорогу, кто-то остался помогать в трапезной, я пошла в гостиницу. На душе было спокойно: безсонная ночь уже почти забылась, а предотъездная суета как-то прошла мимо, совсем не коснувшись души. Здесь, в этом тихом, намоленном месте, душа жила по каким-то своим, неведомым законам, в каком-то сладостном, едва-едва еще уловимом присутствии радости. Словно она уже знала то, что я своим грешным умом пока знать не могла.

И вот медленно шла по монастырскому двору. Изящный, словно сошедший со старинной литографии монастырь удивляет своей величественной простотой и изысканной скромностью. С интересом рассматриваю фигурные окна-арки на искусно декорированных фасадах, узорчатые карнизы, белым кружевом развешанные под двойными «голландскими» крышами, декоративные стены со шпилевидными башенками в центре и круглыми угловыми башнями, словно стража стоящими у стен монастыря, и устремленные к небу шпили церковных куполов, увенчанные золотыми крестами. Все радует душу, все наполняет ее красотой и гармонией.


Санаксарский Рождество-Богородичный мужской монастырь.

Недалеко от колокольни увидела небольшую группу людей, подумала, что это экскурсия, и подошла поближе. Оказалось, что эти люди пришли сюда, чтобы увидеть старца Иеронима. «Батюшка сегодня уезжает и потому никого не принимает, и даже молебен служить не будет, - объяснили мне. - Вон на дверях его келии объявление висит», - и указали на келию старца. Я посмотрела на небольшой, ничем не приметный с виду флигель, вплотную примыкавший с левой стороны к колокольне: высокое крыльцо с перилами, обитая простыми деревянными рейками дверь, небольшое окно с плотно задернутыми белыми занавесками - во всем была видна аскетическая простота и монашеское смирение. «Надо же, столько раз проходила мимо и не знала, что здесь старец живет». Смотрела на келью старца, на людей, притихших в каком-то напряженном ожидании, и мне почему-то стало жаль этих людей. Быть может, кто-то приехал всего на один день, и так не повезло. Но люди знали, что батюшка, как бы он ни был занят или болен, обязательно к ним выйдет, всех помажет святым маслицем и каждому скажет хоть слово. Без утешения никто не уйдет. Так было всегда, так будет и сегодня. Потому они и пришли сюда, и ждали, и никто не уходил.

Я тоже стояла, и тоже чего-то ждала, и неожиданно внимание привлекла… кормушка. Да-да, обыкновенная кормушка для птиц. Она стояла у окна батюшкиной келии, недалеко от входной двери, и ее легко можно было достать с крыльца рукой. Сделанная довольно просто, но какая-то трогательная в своей простоте: обыкновенная фанерка-жердочка, четыре палочки-стоечки, крыша-навес, а на верху - маленький крестик. «Всякое дыхание да хвалит Господа…» Я задумалась, мысленно представляя себе, как батюшка кормит птичек. И вот тут ко мне подошел гостиничный, монах С. «Это ваша машина стоит у гостиницы?» - спросил он. «Да, - отвечаю, - наша». - «Старец Иероним собирается сегодня поехать на приход, не могли бы вы подвезти батюшку?» - «За счастье посчитаем», - ответила я. «Тогда зовите своего водителя и идите к старцу, за благословением».

Вот так неожиданно попала я к старцу. Все, что с нами происходит, все наши «неожиданно» или «вдруг» - все совершается Божией волей, Его Божественным Промыслом. И пока мы стояли у трапезной и решали: уезжать нам или лучше остаться, выбор уже был сделан. Только мы об этом еще не знали. Да и как мы могли тогда знать, что старец Иероним, собираясь послужить на приходе, молитвенно просил Господа, чтобы Он послал ему машину. И Господь промыслительно определил ему наш старенький «жигуленок», который после долгой дороги по осенней непогоде имел довольно неприглядный вид. А ведь там, у гостиницы, были еще и другие машины, лучше нашей.

А дальше все произошло так быстро, что думать мне было просто некогда… Когда вошла в дверь, которую открыл для нас послушник, по тому внезапно охватившему «с ног до головы» страху я поняла: что-то случилось… В прихожей было еще несколько человек. Дверь в келию старца была открыта. Заметила, что прежде чем войти к старцу, люди снимают обувь. Я тоже почти машинально сняла сапоги и села на лавку. Было очень тихо. Сидела и никак не могла сосредоточиться. В голове было пусто. Я как-то сразу всё забыла - всё: зачем пришла к старцу, и что хотела ему сказать. Это было похоже на то, как если бы вы долго кого-то искали и никак не могли найти, и вдруг неожиданно его встречаете и… забываете, зачем вы его искали и что хотели ему сказать.

В прихожей было тихо, дверь в келию старца оставалась открытой. Люди входили в нее - выходили, в руках у них были какие-то листки, у некоторых листки эти были довольно большие, развернутые, они их внимательно читали, что-то в них записывали, снова читали и все - молчали, не говорили ни слова. «Что же это они все пишут? - подумала я. - Может быть, свои грехи? Готовятся к исповеди у старца? А я ничего не написала, - вдруг сказала я вслух и неизвестно кому. - Вот сейчас войду к старцу, а что сказать ему - не знаю…» В прихожей стало так тихо, что казалось, все слышат, как стучит мое сердце. «Надо бы вам заранее подготовиться, - сказал кто-то. - К старцам просто так не ходят». От этих слов совсем стало страшно. «Господи, помилуй…» - сказала опять вслух и перекрестилась. Кто-то, быть может келейник, протянул листок бумаги. «Вот возьми и пиши сейчас, может, успеешь… Пиши то, о чем бы хотела попросить старца… он поможет».

Листок был маленький, я крутила его в руке, не зная, что с ним делать. Писать? О чем?.. О том, как два года назад меня неожиданно свалила болезнь - то ходила, как балерина, а то вдруг обезножела и теперь сижу дома: без работы, без денег, а до пенсии еще далеко. Или, может, о том, как на глазах погибает от пьянства брат, которого я очень люблю, а как помочь ему - не знаю… и мама больна… и с ней проблемы… и всех жалко… иной раз кажется, что и сил не хватит… А может, написать о том, что давно уже хочу в монастырь, но кто теперь меня туда возьмет… обезноженную…

Не заметила, как из своей келии вышел схиигумен Иероним. Он стоял рядом с келейником и они тихо о чем-то разговаривали. В руках старец держал флакон со святым маслицем и кисточку. В прихожей я осталась одна, больше никого не было. Встала. Старец быстро подошел и молча, не говоря ни слова, стал меня помазывать: лоб, щеки, ладони, как на соборовании. И я постепенно чувствую, как все мои волнения и страхи куда-то уходят, и мне становится легко и спокойно. И доверчиво, как родному, близкому человеку, показываю старцу свои больные, непослушные руки, опухшие от ревматизма локти, и приговариваю: «…вот здесь у меня болит…», «и здесь болит…», «…и вот еще где болит…» А старец смиренно слушает - молча, терпеливо, внимательно - и только все время улыбается. А я смотрю на него, и кажется, что этот тихий улыбчивый монах с добрыми лучистыми глазами и не старец вовсе, которого так долго искала и так боялась встретить, а наш приходской батюшка, которого давно уже знаю и люблю, и роднее и ближе которого у меня никого не было и нет.

Помазав маслицем, старец все так же молча, внимательно на меня посмотрел, как будто задумался о чем-то, ни о чем меня не спросил и вдруг сказал: «Ну-ка пойдем, пойдем со мной…» - повернулся и пошел в келию. Пошла за ним.

Почему батюшка пригласил в келию, не знаю. Для меня это осталось тайной милосердия Божия, только Он знает, что нам нужно и что полезно, и дает, каждому в свое время. Туне дает, даром. А кому и почему - не спрашивай. Это тайна. Принимай этот ничем не заслуженный дар милосердия Божия и благодари неустанно.

Вошла в келию старца, перекрестилась на иконы. Батюшка прошел в уголок и сел на низенький топчанчик, служивший ему, по-видимому, кроватью. Я встала возле него на колени, как на исповеди.

Старец молча сидит, улыбается. А я смотрю на него, и весь он кажется мне пронизан каким-то мягким, незримым светом: и его длинная, почти по пояс, белая седая борода, и белые-пребелые, аккуратно расчесанные на прямой рядочек волосы, и сияющее светлой улыбкой лицо и глаза - ясные, лучистые, взгляд которых от постоянного, глубинного общения с Богом был как будто немного задумчивым и печальным. Наверное, он был бы похож на древнего мудреца или пророка, если бы не эти его удивительно добрые, лучистые глаза и мягкая, кроткая и по-детски доверчивая улыбка.

Смотрю на благодатное лицо старца, на его тихую, светлую улыбку, и незримый покой наполняет душу такой же тихой нездешней радостью. И все мои страхи, тревоги, заботы и печали - всё куда-то уходит, исчезает, и я молчу, не в силах ничего сказать. А старец и не торопит, только внимательно на меня смотрит и ждет, а сам весь так и светится радостью. А глаза у него - такие добрые, такие ласковые и такая в них любовь. «Ну, говори же, - как будто спрашивают меня они, - что там у тебя, с чем пришла?» И я сказала то, что Господь вложил в ту минуту в сердце: «Батюшка, просто хотела Вас увидеть и края ризы Вашей коснуться…» - наклонилась и поцеловала старцу ручку.

И это была правда. Как давно просила я у Господа в сердце своем эту встречу, как долго искала настоящего старца, и какой печалью наполнялась всякий раз душа моя, когда читала о них в книгах. А где же они сейчас, эти светильники Божии? Где, Господи? Ведь есть же где-то, есть! Но почему прячутся под спудом, почему не открываются нам сегодня, нам - немощным и маловерным.

И вот теперь стою перед старцем, и душа моя ликует. Я почувствовала какую-то внутреннюю благостную свободу, как будто душа освободилась от всяких уз земного бытия, в ней не было больше постоянного гнетущего чувства несвободы - зависимости от тягостных впечатлений и воспоминаний, греховных мыслей и переживаний. Так безмятежно и свободно жили, наверное, только первые люди в раю, а сейчас живут лишь малые дети да блаженные.

И мой ум тоже стал свободным - свободным от всех земных пристрастий, привычек и условностей. И все мысли, слова и поступки не подлежали уже больше внутреннему наблюдению или контролю со стороны моего постоянного цензора - отягощенного грехом ума. Ум как бы выключился. И я жила сердцем, в котором была Любовь…

Только это была уже не «я», а кто-то другой: то ли блаженная, то ли юродивая. Уже по-другому все чувствовала и воспринимала. Как-то странно, по-детски, себя вела и так же странно, по-детски, говорила. И ничего уже больше не печалило и не тревожило, как будто нет и не было у меня никогда ни тревог, ни забот, ни печалей. И уже всех любила, и казалось, что все любят меня, что нет и не было у меня никогда ни обидчиков и ни печальников. В сердце жила Любовь.

И радуясь этому, говорю старцу: «Батюшка, а я знаю, Бог меня лю-ю-бит…» А он тихонько-тихонько так, задумчиво и тоже немножечко нараспев отвечает: «лю-ю-бит, лю-ю-бит…»

Не знаю, сколько продолжалась беседа со старцем. Времени не чувствовала. Оно потеряло для меня свое измерение. Сейчас сказала «беседа», хотя наше общение с батюшкой едва ли можно было назвать беседой. Мы не беседовали. Мы вообще говорили мало. Да и как говорить в том блаженном состоянии духа, в котором я тогда пребывала? О чем могла спрашивать старца, когда душа все время ликовала. Что могло печалить или тревожить? И что могла рассказать о себе старцу, когда это была уже не «я», а словно кто-то другой…

А старцу и не нужно было ничего рассказывать, ему все уже было открыто Господом. Стоило только сказать хотя бы два-три слова, как батюшка сразу все понимал и тут же давал совет или духовное наставление.

Говорил батюшка Иероним тихо, спокойно, безо всякого назидания или учительства, а только как бы советуя или предлагая: «Тебе надо чаще причащаться и собороваться…», «хорошо бы тебе в источнике искупаться, но сейчас тебе нельзя…» (был ноябрь, хотя других старец благословлял купаться и в январе), «хорошо бы тебе пожить в монастыре…»

С батюшкой было так отрадно, что печали рядом с ним я не чувствовала, и безпечально говорила о печальном и без сожаления об утраченном. А батюшка то с любовью утешал: «Терпи, все будет хорошо…», то мягко наставлял: «Ничего не бойся, читай каждый день Псалтырь…», «Надо только любить Бога». А то помолчит, а потом, как бы размышляя вслух, скажет: «Хорошо, что ты не лечилась, а то сейчас тебе было бы хуже…» Иногда старец говорил образно: «Не ходи нараспашку!», но всегда кратко и только по сути: «Терпи, все терпи. Надо терпеть!»

Может быть, кому-то эти советы старца покажутся простыми, дескать, что же тут мудрого: «чаще причащайся…», «читай каждый день Псалтырь…», «всё терпи».

Да, батюшка говорил просто, не многословил. Но сила его была «не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа» (1 Кор. 2: 4). Потому и ехала к нему за советом и помощью вся Россия.

Все, что говорил мне старец, принимала с первого слова, не рассуждая и ни о чем больше его не спрашивая: «почему мне сейчас нельзя купаться», «почему мне было бы хуже, если бы лечилась», «почему нужно пожить в монастыре…» И сам батюшка ничего не пояснял, не уточнял и ни о чем не спрашивал. Только один-единственный раз он задал вопрос. Но по сути, это был и не вопрос, ибо в нем содержался уже готовый ответ: старец точно назвал причину болезни близкого мне человека, причину греховную, о которой в то время ни я, ни сама болящая даже не догадывались. И старец не просто назвал болезнь и ее причину, но и исцелил болящую, которую никогда не видел. Исцелил заочно, на расстоянии, молитвой. Только имя ее спросил. О том, как это было, я узнала уже позже, из рассказа самой болящей.

И еще. К моему великому удивлению, а удивлялась еще не раз, когда вернулась «с небес» на землю: оказалось, что батюшка ответил на все мои «трудные» вопросы, хотя и заранее их не подготовила. И своими молитвами помог справиться с теми трудными жизненными ситуациями, которые к тому времени сложились в моей жизни.

А напоследок старец преподал еще один урок. Батюшка сам пошел провожать меня в прихожую, попросил келейника, чтобы тот налил мне святого маслица, сказал, что оно афонское и очень целебное, объяснил, как им нужно лечиться.

В прихожей я опять села на лавку, на ту самую, на которой еще недавно тряслась от страха, как потерянная овечка без пастыря. Только теперь я уже ничего не боялась - со мной был пастырь. Сидела на лавке, батюшка стоял рядом, а келейник сидел на полу и надевал мне сапожки. И меня нисколько не смущало, что старец все время стоит, а келейник сидит на полу. Я даже не обращала на это внимание. Сидела и радовалась, как умеют радоваться только дети, когда они чувствуют, что все их любят.

Батюшка провожал меня, как любящий отец, в который уже раз сказал мне, чтобы я часто - каждую неделю - причащалась, благословил и подарил мне иконочку «Троицу», дал много просфорочек и даже денег дал. И я ничему не удивлялась, приняла все это просто, как принимают от родного, близкого человека и только радовалась всему несказанно, а потом спросила батюшку: «А можно я вас поцелую?» А он сразу как-то смешно, по-детски так сморщился, замахал руками и сказал: «Нет, я такой гре-е-шный…», и слово «грешный» протянул.

А потом посмотрел на мои «поролоновые» сапожки и спросил: «А они у тебя не холодные? Ты в них не мерзнешь? Мерзнешь, наверное…» А я весело ему отвечаю: «Зато мягкие». - «Ну и хорошо, что мягкие», - успокоился батюшка.

А когда встала, батюшка поцеловал меня в голову - дал свое последнее благословение. Вот так.

Никто никогда не замечал, что у меня холодные сапожки, и никто не спрашивал, мерзнут ли в них мои больные ноги. Только батюшка, который любил всех нас, заметил это, потому что любящее сердце всех жалеет. Вот таким был наш старец - дорогой наш батюшка Иероним. Запомнила его таким - тихим, кротким, смиренным, всех и каждого любящим всеобъемлющей любовию Христовой.

Вышла от старца и еще долго ходила по монастырскому двору. На душе было тихо. Говорить не хотелось. Мыслей никаких не было. Хотелось побыть одной, чтобы навсегда сохранить в памяти эту удивительную встречу и образ дивного старца в тихом сиянии света любви Христовой.

Ноябрь, 1998 г.

Десять лет спустя

Прошло уже десять лет со дня той незабываемой встречи. И нет уже с нами нашего старца - дорогого батюшки Иеронима. И когда долго не бываю в Санаксарах, и душа моя заплачет от боли, беру в руки свою старую тетрадь с уже пожелтевшими листочками, и память уносит меня в ту далекую санаксарскую осень. Вновь и вновь, уже в который раз, переживаю я ту незабываемую встречу, которая изменила мою жизнь, и которую я тогда ни понять, ни объяснить не могла. Пришла к старцу в скорбях и заботах. Куда все это ушло? Куда девался мой страх? Что за необъяснимое и непонятное состояние тогда переживала? Откуда во мне эта безмятежная радость и безпечалие? И почему так странно, по-детски, себя вела и все воспринимала? А что случилось с моей душой - почему она все время ликовала? И еще множество «почему» безответно роились в уме, не давая ему покоя. И только теперь, по прошествии стольких лет, начинаю понимать, что же тогда было… Сидя у ног старца, я тогда впервые поняла - поняла сердцем, что Бог есть Любовь. И как много Бог нас любит, и как любит Он меня, великую грешницу…

Ноябрь, 2008 г.

Духовный телефон

Мне однажды вдруг показалось, что все, что я сейчас делаю, как живу - все это не то и не так.

Но я совсем недавно была у схиигумена Иеронима в Санаксарах. Батюшка встретил меня по-отечески, с любовью, пригласил меня в свою келию, долго беседовал со мной, преподал мне свои спасительные советы и наставления, и на прощание щедро одарил подарками. По молитвам старца немного отступила болезнь, появилась любимая работа - благословили преподавать в воскресной школе, а с ней и радость, и утешение духовное, и небольшие деньги, которых раньше совсем не было. Жизнь как будто бы наладилась. И вот опять сомнения: а так ли живу? Может, зря только время трачу? Надо хотя бы это отпущенное Богом время прожить согласно Его Святой воле. Но как узнать ее? Услышать ее как?

Спроси старцы твоя и скажут тебе (см. Втор. 32: 7) - учит Святое Писание. И тогда я написала старцу Иерониму. Поделилась с батюшкой своими сомнениями, переживаниями, рассказала о том, что много времени уходит на работу с детьми в воскресной школе, а мне бы хотелось побольше быть одной, чтобы больше читать, молиться… «Хотелось бы жить согласно воле Божией. Но как узнать ее?»

На скорый ответ не надеялась - приближался Великий пост. Прошло совсем немного времени, около недели. Сидела и читала Псалтирь. Было уже довольно поздно. Я люблю Псалтирь, это, по словам старца, «океан бездонный», и всегда читаю ее не рассеянно. И в этот раз ничто не отвлекало ум. И вдруг - появились эти слова. Они появились в сознании независимо от моей воли и шли параллельно молитве - ясно и четко, как на экране, и даже как будто видела их - видела умом: «Спасайся. Вот чего хочет Бог. Вот Его Святая воля». Записала их на листок, который лежал у меня в Псалтири, и продолжала молиться. О своем письме к старцу тогда даже не вспомнила. А через некоторое время получаю от старца Иеронима письмо. Письмо небольшое, всего на страничку. Батюшка всегда говорил кратко и просто. Он благословлял меня на Великий пост, советовал, как поступить в одной затруднительной ситуации, о которой ему писала, обещал молиться за болящую схимонахиню Евфросинию из Свято-Тихвинского Керенского монастыря, о которой просила.

А дальше писал: «Очень важно иметь желание неугасающее - спастись. А Господь управляет. Спасайся. Храни тебя Господь. Трудись, молись и не отчаивайся. …Упал - поднялся, так всегда будет».

Прочитав это письмо, поняла, что главное для христианина - это думать о своем спасении, «иметь желание неугасающее спастись». А где спасаться - в миру ли, в монастыре - не так важно. «Господь управляет», - пишет старец. И род занятий, если это не мешает спасению, значения не имеет. То полезно, что спасительно, и то Богоугодно, что ведет в Царствие Небесное.

И вот что еще поняла, прочитав это письмо: прежде чем послать его мне, старец отправил ответ по «духовному телефону»: «Спасайся…» - который я получила, когда читала Псалтирь. Вольно это было или невольно - не знаю, но верю, что это было именно так.

P.S. Вот уже нет с нами санаксарского старца - дорогого батюшки Иеронима, но не молчит его «духовный телефон». И день, и ночь наши мятущиеся души шлют по этому спасительному телефону свои молитвенные сигналы в Селение Праведных. И он, дорогой наш старец, неутомимый наш ходатай перед Богом - батюшка Иероним, как и прежде, слышит нас, грешных, любит нас и молится о нас.

Да упокоит Господь душу твою во веки веков! Аминь.

6 июня 2006 г.

Думайте о спасении

Та осень выдалась удивительно сухой и теплой. Я приехала в Санаксары в конце октября. Лес еще не успел сбросить свою листву и стоял такой живописный, как будто невидимый художник собрал здесь все прощальные краски уходящего лета. Монастырь встретил, как всегда, своей первозданной тишиной. Тишина здесь такая, что ее можно слышать. Вы когда-нибудь слышали тишину? Она густая, почти осязаемая, звенящая: она звенит, как натянутая струна, звуки которой еще долгим эхом будут отдаваться в вашей душе. И хочется безконечно слушать эту тишину, сливаясь с ней в этом незримом безмолвии и покое.

Но на этот раз тишина была какой-то особенной, тревожной: в ней слышался отзвук печали. Все уже знали, что старец Иероним тяжело болен. В монастыре было пусто, паломников совсем не было. В гостинице жила только я да приехавшая со мной бухгалтер нашего храма З.И., ныне в постриге монахиня Александра. К вечеру пришли из Алексеевки навестить батюшку его духовные чада: молодая женщина Татьяна с девочкой-отроковицей. Их поселили в нашу келию. Они все время оживленно о чем-то беседовали, ожидая, пока их позовут к старцу. В 9 часов им передали, что батюшка их ждет, и они ушли. Очень хотелось, чтобы они и меня с собой взяли, но не посмела попросить их об этом. Батюшке, думаю, и так нелегко, а мы его еще утомляем. Слава Богу и за то, что нахожусь в этом святом благословенном месте, рядом с дорогим сердцу старцем. И душа моя, как и в тот первый приезд, когда батюшка взял меня к себе в келию, была полна тихой, неизъяснимой радости. А завтра пойдем в храм, будем молиться со старцем за одной Литургией и, если Бог даст, из одной Чаши причастимся. Ну что еще нужно? Слава Богу за все!

Вскоре вернулась от старца Татьяна и сказала, что батюшка бодрый, веселый, все время шутил, дал им с собой будильник, чтобы они не проспали к ранней обедне. «А ты, - сказала мне Татьяна, - подходи завтра после Литургии к боковой двери храма, что у алтаря. Старец будет выходить, там ты сможешь его увидеть и поговорить».

После службы, как мне и сказали, я пошла к боковой двери храма. Старец Иероним уже шел мне навстречу, его сопровождал келейник. Несколько человек паломников плотным кольцом окружили батюшку и задавали ему вопросы. Я пристроилась рядом с молодой женщиной, которая шла рядом с батюшкой, стараясь от нее не отставать. Старец шел не спеша, молча, слушал вопросы и тут же отвечал на них. Был он тих, сосредоточен, чувствовалось, что он непрестанно молится. И хотя людей было мало, вопросов оказалось много, а люди всё спрашивали и спрашивали без остановки: можно ли куда-то переехать, можно ли поменять работу… кто-то никак не мог взять кредит, а кто-то не мог за кредит расплатиться, словом - «житейщина». И уже ловлю себя на мысли, что совсем не слышу этих вопросов, а только смотрю на лицо старца: осунувшееся, похудевшее, с глубокими на лбу морщинками, но все такое же доброе, с ясными, лучистыми глазами, из которых изливается на нас свет любви Христовой - утешающий, врачующий. Но одно берущее за душу слово все-таки услышала. Его сказала молодая женщина, которая шла рядом со мной. Сказала так робко и так тихо, почти шепотом, как будто сама боялась услышать то, что сейчас скажет: «Батюшка, я исцелилась…» Старец чуть-чуть приостановился, глубоко вздохнул и так же тихо-тихо ответил: «Ну что ж… благодари Бога». И я поняла, что он хорошо знает эту женщину, знает, о чем идет речь. Добрый, добрый наш старчик, как же нелегко тебе исцелять наши больные тела и израненные грехом души. Прости нас, прости, что мы мало тебя жалели.

Мы уже почти подошли к батюшкиной келии. Старец остановился, опять тяжело вздохнул и тихо, как-то даже печально сказал: «Что вы пустое всё говорите. Думать надо о спасении!» - повернулся и пошел к своей келии. Господи, что же я-то стою, ведь у меня тоже есть вопрос, и серьезный: в прошлый раз старец сказал, чтобы я часто, еженедельно, причащалась. Вот уже год, как это делаю, и не знаю продолжать ли…

Догнала батюшку у крыльца. «Батюшка, - он остановился. - Вот вы в прошлый раз мне сказали…» - начала я. Старец не дослушал, положил свою руку мне на голову, благословляя, и сказал: «Продолжай, продолжай…»

- А еще, дорогой батюшка, вам шлет поклон матушка А., которая со своим батюшкой на нашем приходе служат.

- Ну пойдем, я вам просфорочек дам, - и старец посторонился, пропуская меня вперед по ступенькам, а сам пошел за мной.

Когда мы вошли в прихожую, он сразу же сел на лавку, чтобы перевести дух, по всему было видно, что он очень устал. А келейнику сказал, чтобы тот налил мне святого маслица. И пока батюшка отдыхал, я его еще кое о чем спросила:

- Вот некоторые батюшки у нас в храме соблазняются, что я часто причащаюсь.

- А ты скажи: «Духовник велел».

Так и сказал: «велел».

- Батюшка, мне в воскресной школе работать?

- Работай… учи, учи.

- Батюшка, а один мальчик нашей воскресной школы спрашивает, можно ли ему молиться по четкам.

- Можно, пусть молится.

- Дайте нашим детям духовный наказ, они ждут. Они знают, что я к Вам поехала.

- Дети пусть учат молитвы и ходят в храм.

Вышел келейник, принес мне большой флакон со святым маслицем. Старец сказал, что масло это афонское и очень целебное, благословил помазывать им больные места. «А я сейчас тебе просфорочек принесу», - и ушел в келию. Вскоре вышел и подал мне целый пакет просфор, а одну, большую, Богородичную, дал отдельно, для матушки А.

Взяла у старца благословение на отъезд, и по его молитвам мы благополучно, хотя и с большими приключениями, добрались до дома. Если об этом писать, то это был бы еще рассказ с захватывающим почти детективным сюжетом, волнующий и комичный: таксист привез нас в какую-то глухомань, в которой мы даже и не мыслили очутиться и не знали, как оттуда выбраться.

Там нас, двух незадачливых паломниц, приняли за монашек, которые ездят по сбору денег, и проявили к нам интерес, хотя у меня не было ни копейки, а у З.И. - только на железнодорожный билет. Но мы с юмором отнеслись к сложившейся ситуации и все время были в хорошем расположении духа, так как по молитвам старца Иеронима к нам был приставлен словно ангел-хранитель - верующий мужчина, который, как оказалось, ехал в нашем направлении, и взялся сопровождать нас в пути. «Держитесь за меня, - сказал он нам. - Я вас не оставлю. Я батюшку знаю, тоже у него не раз был». Он не оставлял нас ни на минуту, исполняя все наши дорожные поручения, даже охранял наш сон, когда мы всю ночь спали на вокзале в Рузаевке.

Словом, по молитвам старца Иеронима мы благополучно и в хорошем расположении духа добрались до дома. Слава Богу за все!

Октябрь, 2008 г.

Татьяна Федотова, Свято-Троицкий женский монастырь, г. Пенза.

208
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
-1
6
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru