Незримое присутствие

Рассказ-быль.

Об авторе. Андрей Артурович Долинский родился в 1957 году. 15 лет работал ургентным (экстренным) хирургом в различных клиниках Санкт-Петербурга. С начала 2000-х годов - в одном из подразделений Красного Креста в Бельгии. Сейчас на пенсии, живет в Бельгии, попеременно бывает то в Петербурге, то в Москве. Прихожанин кафедрального собора Русской Православной Церкви (МП) Святителя Николая Чудотворца в Брюсселе. Пишет прозу, песни .

Бабушку было жалко до слёз. Тряхнув головой, как бы приходя в себя, и набравшись смелости, я бросил взгляд на каталку. Ее толкал небритый, сонный, толстый и приземистый, уже в летах фельдшер «скорой помощи». Он кряхтел и ворчал, тщетно пытаясь сохранить направление движения, чтобы попасть этой самой каталкой в распахнутую дверь приемного покоя больницы. Бабушка, расположившаяся на каталке, жалобно и непрерывно стонала, всхлипывая, как ребенок. Я с некоторой досадой встал из-за стола, оторвавшись от написания очередной истории болезни, и поспешил на помощь бедолаге-фельдшеру. Он упорно продолжал попытки все-таки втолкнуть тележку на территорию здания, тараня дверной косяк и не обращая никакого внимания на то, что каждая неудачная попытка сопровождалась громким звуком удара о дверь и стоном болящей. Наблюдать эту картину было невозможно.

Я бросил взгляд на пациентку, на рану правой руки. Решил, что бумажными формальностями можно заняться и попозже, впрягся в каталку вместе с фельдшером, и мы благополучно преодолели препятствие. Все втроем направились к малой операционной под причитания и стоны больной. Переместил бабушку на операционный стол, снял жгут, наложенный, как всегда, без показаний на верхнюю треть плеча. Отпустил фельдшера, влез в операционный стерильный халат. Медсестра уже готовила инструменты. Рана была большой, рваной, зияла и кровоточила, со значительным размозжением тканей в области кисти, переходила на предплечье и тянулась до локтевого сгиба. Неудобная была рана, и расположение ее было неудобное. Рану на предплечье, хоть и глубокую, и с повреждением мышц, можно было не брать в расчет, а вот состояние кисти сильно безпокоило: обширное повреждение кожи, сухожилий и тех же мышц, будто пропущенных через мясорубку. Где оборванные сухожилия, где концы перемолотых мышц - совсем не разберешь. Да и случай этот был для хирурга-специалиста, оперирующего на кисти. Я же таким специалистом не был, а анатомию этой области подзабыл. В общем, всё складывалось не лучшим образом. За всеми этими грустными переживаниями и малодушными рассуждениями, роящимися в голове, я как-то совсем забыл о бабушке.

Она снова застонала и залепетала, как малое дитя, тоненьким плачущим голосом: «Боженька, Господи мой, что же это теперь будет, как же я без руки-то жить буду?» Всхлипы и жалобы не прекращались и имели под собой явное основание. Этими мыслями в тот же самый момент был отягощен и я. «Господи, помилуй, Господи, помоги»! - вырвалось у меня громко и как-то неуместно и неожиданно. Такое услышать от врача ведь не многим доводилось. Да и время было еще атеистическое. И что могла подумать моя пациентка? Что дела совсем уже плохи, раз в отчаянии призываю Самого Господа на помощь? Смущенно бросил взгляд на бабушку, перевел на медсестру, которую мой так «неуместно» вырвавшийся возглас привел в изумление: глаза ее расширились, она вздрогнула, на лице появился яркий румянец. Бабушка неожиданно затихла. В операционной повисла тугая тишина.

- Что-то не так? - выдержав паузу, обратился к медсестре, заканчивая шить рану предплечья.

Она выпалила с придыханием и возмущением:

- Андрей Артурович, как вам не стыдно, вы же интеллигентный, образованный человек! Вы что, в Бога верите?

Я не нашелся, как правильно ответить, и промямлил что-то вроде:

- Ну да, так вот получается, что верю, - и погрузился в созерцание ужасной раны кисти. «Господи, помилуй» так и застряло у меня в голове. Больная опять начала стонать и всхлипывать.

- Милая, - обратился к пациентке, - а вы молитвы наизусть помните? А то я что-то забыл всё совсем.

- Помню, сынок, помню, - донеслось издалека.

- Ну так читайте вслух, а я уж тут потружусь над раной.

Бабушка начала со «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу», дальше «Царю Небесный». «Правильно начала», - пронеслось в голове. Дойдя до «Отче наш», голос ее стал ровный, всхлипы прекратились, полегчало и мне. Я успокоился, вслушиваясь в слова молитв, и уже с ясными мозгами параллельно успевал размышлять о плане операции, продолжая обработку раны. Все-таки моих знаний да и опыта в подобных операциях явно не хватало. «Эх, сейчас бы какое-нибудь пособие, монографию, что ли, по подобной ситуации. Да где же ее взять-то?»

Икона Святителя Луки Крымского, написанная супругой Андрея Долинского Лией в Брюсселе. Рядом ковчег с частицей мощей Святителя Луки.

«Господи, помилуй!» Перед глазами неожиданно вспыхнула картинка из какой-то книжки по хирургии - яркая, в подробностях анатомия в рисунках интересующей меня области, хирургические приемы по ликвидации последствий повреждений, множество связанных с ними важных мелочей. «Слава Тебе, Боже наш, - торжественно и радостно прозвучало в голове мощным аккордом. - Слава Тебе, Боже!» Под аккомпанемент молитвы моей пациентки легко и быстро разобравшись в анатомии раны, закончил операцию. Наложил повязку, выдохнул: «Аминь». Улыбнулся медсестре и больной, получил ответные улыбки, причем возмущения медсестры больше не наблюдалось, и довольный этим, но несколько ошарашенный от произошедшего, поднялся в ординаторскую.

Кофе был горячий, крепкий. Без него никак на суточном дежурстве. Пил большими глотками, обжигаясь и мучаясь одним вопросом: что же это за книжка такая, которая так вовремя помогла мне в операционной? Давно забытая, а может, и прочтенная небрежно и наспех много лет назад.

В любой ординаторской есть стеллаж, куда многие поколения хирургов натаскали книг: монографий, руководств по оперативной хирургии, анатомии и прочей литературы, что может выручить при экстремальной ситуации. Там всё необходимое, пустые книжки там не приживаются. Такой вот «естественный отбор» получается. Подошел к стеллажу, рассеянным взглядом скользнул по полкам. Рука потянулась к потрепанному томику слева на верхней полке. Издание 1946 года. Книга пахла пылью, миндалем, ванильной сладостью, каким-то дикими луговыми цветами и ржаным хлебом. Я улыбнулся, запах старых книг мне всегда был мил. Открыл наугад страницы, посвященные заболеваниям кисти, тут же наткнулся на картинку, которая всплыла в моей памяти во время операции. И только после этой находки прочел на обложке имя автора: В.Ф. Войно-Ясенецкий. На момент описываемых событий Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) еще не был прославлен в лике святых, а мое знакомство с его трудами по хирургии было довольно поверхностно и во многом небрежно. Сейчас же необычайность ситуации заставила покопаться в закоулках памяти.

Третий курс медвуза, начался цикл факультетской хирургии. Первый раз совместно с ассистентом кафедры - курация больных, написание историй болезни, ежедневные осмотры, ассистирование на операциях. Познакомился с первым моим больным. И не знал, как описать в истории болезни то впечатление, которое производил этот пациент. Самое точное было начать так: вид у больного радостный. Смешно получается: страдающий от приступов желчно-каменной болезни, которые сопровождаются невыносимыми болями, лихорадкой, пожелтением кожных покровов, больной был радостным. А вверху под заглавием «объективно», после двоеточия: состояние средней тяжести. Но это было правдой и объективно: пациент имел стабильно яркое радостное устроение. Рядом с ним было тепло, уютно и как-то совсем безопасно. Лет ему - далеко за шестьдесят, но физически крепок, жилист, без капли лишнего веса, подвижен. Так и просилось написать в истории болезни: пышущий здоровьем. Разве напишешь такое в данной ситуации? Но от нового знакомого исходила какая-то мягкая, но очень мощная и непрерывная сила. Было ощущение, что сам становишься сильнее, увереннее, богаче что ли. Ну разве такое напишешь? Засмеют же.

В конечном итоге, запутавшись в собственных ощущениях и выбросив всё это из головы, приступил к осмотру и сбору анамнеза. Бегло прослушал сердце и легкие, перешел к осмотру живота. По всей длине последнего, по средней линии, имелся послеоперационный рубец. Рубец был старый, еле видный, и это свидетельствовало о том, что операцию делали давно. Обследовав область правого подреберья, убедившись, что болевой синдром сохраняется, спросил о характере операции на брюшной полости в прошлом. Пациент, морщась от болей, не переставая при том улыбаться, выдержал паузу и с торжественным видом ответил, что хирургическое вмешательство было из-за кровоточащей язвы желудка, а оперировал его сам профессор Войно-Ясенецкий. Когда назвал фамилию профессора, вид у него был по-детски гордый, и он явно ждал моей восхищённой реакции по этому поводу. Но реакции не последовало. Я вообще раньше ничего не слышал об этом профессоре и о том, какой он там был знаменитый. Промычав что-то вроде: «А, понятно», - продолжил осмотр. Однако мой больной не собирался менять тему разговора и перешел к воспоминаниям о личности легендарного профессора. Он сказал, что доктор Войно-Ясенецкий появлялся ежедневно утром на обходе в палате - стремительный, большой, в окружении ординаторов и медсестер. Вход был торжественный и величественный. Впереди шел профессор в белом распахнутом халате, под ним черного цвета подрясник, который украшала архиерейская панагия с изображением Божией Матери.

На переднем плане супруга Андрея Долинского - иконописец Лия.

Глаза рассказчика светились восторгом от нахлынувших воспоминаний, он улыбался, совершенно забыв о своих страданиях. Помнится, я тогда был тоже в некотором странном состоянии, в каком-то изумлении: служитель культа и при этом профессор-хирург! Картинка казалась нереально дикой и просто не имеющей права на существование. Я постарался выбросить ее из головы, но у меня ничего не получилось. Этот странный профессор плотно засел у меня в сознании. Вскоре в букинистическом магазине мне попалась монография этого профессора, которую я тут же приобрел, присовокупив ее к куче уже отобранных книг по хирургической тематике. Тогда, в студенческие годы я читал «запойно», день и ночь, впитывал как губка всё подряд без разбора и какой-нибудь хоть мало-мальски стройной системы. Книга профессора Войно-Ясенецкого попалась мне именно в этот сумбурный момент моей жизни и не произвела тогда сильного впечатления. Вскоре я совсем забыл о ней в своей безконечной погоне за медицинскими знаниями. Забыл, а вот получилось, что профессор меня помнил. Иначе как объяснишь то, что произошло со мной во время операции бабушки-молитвенницы?

Оторвался от воспоминаний студенческой поры, отошел от стеллажа и, удобно расположившись в кресле, с нежностью погладил обложку монографии и, открыв первую страницу, провалился в мир Владыки. Личность автора засияла в полной силе так ярко и притягательно, что усвоение материала происходило без каких-то усилий с моей стороны. Я почти что слышал голос хирурга, читая многочисленные описания клинических наблюдений и приемов оперативных пособий, слышал и интонации автора. Так и просидел над книгой до утра, захваченный повествованием, в незнакомом восхищении, благо больных не поступало. Видимо, всему свое время. И до этой книги мне надо было еще дорасти. И видимо, случайностей - даже маленьких - не бывает.

И вот, много лет уже спустя, моя жена Лия по заказу написала икону Архиепископа Луки. Мы освящали эту икону в алтаре. Священник водрузил ее на престол. Чудесным образом в храме в то время пребывали мощи Святителя. Во время Литургии мощевик располагался у самой иконы. Все присутствующие как-то разом притихли, что-то изменилось, как по щелчку пальцев. Заглянул Владыка, помолчал, развернулся и, выходя из алтаря, коротко бросил: «Служите без меня». Направился к себе в покои. Это было странно и впервые; расстроило всех, так как послужить с Архиереем - это всегда счастье. Однако расстройство продолжалось недолго. Началась Литургия, и за ее течением уже всё земное смотрелось как неважное и малозначимое. Я как иподиакон стоял в уголочке алтаря и находился в состоянии созерцания происходящего, в переживании необычного и вполне чудесного мира. Но что-то еще в этот раз было странное. Произносимые возгласы священника и диаконские ектении звучали будто приглушенно, как издалека, а свет, наполнявший алтарь, стал совсем не из этой реальности, он резко выхватывал из нее сам престол и находившуюся на нем икону. А остальные материальные объекты потонули, растворились, ушли на второй план.

Странности прибывали. С удивлением заметил, что священник находится от престола на значительном расстоянии, как бы освобождая место для кого-то еще. Взглянув на это свободное место, понял, что оно совсем не свободно, там стоит Владыка Лука, стоит и молится во всей мощи личного своего присутствия, возглавляя Литургию. Нет, я не увидел святителя обычным зрением, но этого было и не надо. Более того, оно было бы лишним и смутительным для меня. И потом, то сердечное переживание, по зоркости его, никогда не может даже отдаленно сравниться со зрением обычным. И в душе оно остается живым и ярким. Обычная память тускнеет, эмоции гаснут, а вот такое духовное в Идение только крепнет и разрастается в душе. И надеюсь, что преображает ее.

Литургия закончилась. Мы все были тихими и молчаливыми. Уверен, что каждый в этот день приобрел что-то ценное, существенно нужное. Бросив взгляд на прошедшее - от первого моего больного до момента освящения иконы - нельзя было не ощутить, что незримое присутствие Святителя Луки сопровождало меня всю жизнь, и остается только поражаться, в какой степени близок к нам Бог и Его святые.

Держу в руках книгу Святителя Луки, когда-то приобретенную по случаю в маленькой пыльной, заброшенной букинистической лавке. На обложке надпись: В.Ф. Войно-Ясенецкий. И название: «Очерки гнойной хирургии». Если открыть монографию, то на первой странице слева лаконичная дарственная надпись незнакомых мне людей, но таких близких по духу:

«Люся и Олег!

Помните всегда, что обязанности врача тяжелы, сложны и многочисленны. Накапливайте терпеливо знания и опыт, подобно автору этой книги, замечательному врачу и чудесному человеку.

Постарайтесь быть достойными того звания, которое вы носите.

Будьте всегда человечны к больным, помните о их страданиях.

Благодарность больных - это самая лучшая и высшая награда для врача.

Любящие вас Кокочка и дядя Андрюша.

27/IX-49 г.»

Чернила надписи со временем выцвели, текст едва различим. Еще несколько лет пройдет - и он совершенно исчезнет, как исчезло в значительной мере понимание сути служения врача уже в моем поколении. Когда-то, при первой встрече, старец-протоиерей Николай Гурьянов, узнав о характере моей профессии, воскликнул: «Какое счастье, апостольское служение!» Такое пронзительное и глубокое понимание звучит и в этой дарственной надписи на книге Владыки Луки.

Помоги нам, Господи.

Андрей Долинский