Живая вода чистой веры

Верность Богу и выбранному делу всегда были главным в жизни председателя профкома крупнейшего самарского завода Виктора Труфанова.

Когда довольно уж много лет назад я впервые столкнулась в нашем Кирилло-Мефодиевском соборе с Виктором Павловичем Труфановым, то не очень даже и удивилась. Хотя был он председателем профкома крупнейшего самарского завода, флагмана космического машиностроения. Но уже в те годы, когда работала в многотиражной газете завода «Прогресс», приметила - очень он скромный и тихий, и если есть возможность чем-то помочь нуждающимся в помощи, непременно поможет. А уже когда перешла в «Благовест», ближе познакомилась с женой Виктора Павловича. Любовь Алексеевна горячо взялась помогать строительству часовни и возрождению храма в селе Съезжее, у Святого озера. Однажды она привезла мне две бутылки с мутноватой водой из Святого озера, в которой плавали длинные нити водорослей. Через неделю вода стала кристально чистой, и даже водоросли исчезли, будто растворились!..

Вот так и в жизни верующего человека всё случайное, суетное растворяется и уходит, как не было. И остается одна лишь чистая живая вода глубокой и искренней веры.

Мы росли на Божьих заповедях

- У нас в Гостевке Борского района Куйбышевской тогда, а ныне Самарской области храма в моем детстве не было, - рассказывает Виктор Павлович Труфанов. - То есть он был, но закрытый. Храм в честь Казанской иконы Божией Матери, построенный в 1868 году, был величественный, высокий. И кресты наверху… Грешен! - иногда я лазил наверх. Такой лазучий был. Мама ругала, а я лазил. Там голуби водились, галки, и мне было интересно посмотреть, какие у них гнезда. Не разорял, а просто - смотрел…

Виктор Труфанов у входа в Кирилло-Мефодиевский собор.

Два, что ли, раза в год приезжал к нам в село священник из Заплавного, там храм действовал и в войну, и после войны. Батюшка останавливался у одной верующей женщины. Мы с мамой и младшей сестренкой ходили туда, молились.

Храм и поныне не восстановлен - народу в селе мало, вроде как не для кого. Установили Поклонный крест на месте снесенного храма. Иногда опять же из Заплавного приезжает теперешний батюшка, служит у Креста молебен. А так - моя дальняя родственница Нина Павловна Фролова в своем большом доме принимает верующих, старушки приходят и молятся. Гостевке в прошлом году исполнилось 190 лет, я приезжал на празднование. Ведь в 1828 году еще мой прапрапрадед Вокула мальцом 10-12 лет приехал сюда в числе первых поселенцев. Они были государственные, не крепостные, крестьяне из Тамбовской губернии, им выделили землю. Люди были работящие и крепкие в вере.

Помню, после войны - мне лет семь было, я же с 1939 года - батюшка приехал, послужил и всех поздравил с Победой. Меня и крестил батюшка в семь или восемь лет. Мама позвала крёстной свою младшую сестру, а крёстный был сосед, ему было восемнадцать - старше меня всего на десять лет. И в день после крещения он катал меня на велосипеде. Тогда же это была такая радость - прокатиться на велосипеде!

Пионером я не был, ведь против этого была моя мама. А у нас в школе не притесняли. Не хочешь быть пионером - твое дело.

Мама моя, Клавдия Прокопьевна, хоть и была неграмотная, но в церковной жизни знала многое, соблюдала заповеди Божии. И нас этому учила. Я с детства помню праздники Рождества, Пасхи, Вознесения Господня. А как она на Троицу дом наряжала!..

- На Рождество, наверное, ставили елочку?

- Нет, у нас же вокруг села места степные, безлесные, на топку дров не хватало, где уж елочку наряжать. Но на берегу реки росли ивы, ветлы, вот их ветвями на Троицу мама и украшала наш домик. И чувство было… - как в раю! Эти праздники были во всем - и во внешнем убранстве, и в душу мама умела внести праздничное умиротворение. При нашей небогатой жизни она в эти дни что-то повкуснее готовила. Мы росли в маминой любви и в соблюдении Божьих заповедей.

- А отец? Он был верующий?

- Я его мало знал, ведь он ушел на войну уже в июле или августе сорок первого, мне было всего два года. Но по маминым словам, в Бога он верил, это точно.

Мой дед Иван в 1921 году вместе с семьей уехал в Сибирь, спасаясь то ли от советской власти, то ли от голода. Семья Труфановых до революции была зажиточной, своим трудом добивались достатка. А нас даже когда и впроголодь жили, звали подкулачниками. В Сибири папин отец погиб, а его жена и десятилетний Павел вернулись на родину. И в 22-м году бабушка умерла. Остался мой отец сиротой, воспитывался у дяди.

Отец был очень способным. Окончил школу механизации в Бугуруслане и вернулся в Гостевку специалистом. Тогда все работы на земле вели на конной тяге, а тут в село дали трактора. И папа сначала сам поработал на тракторе, а через год его поставили бригадиром. Первый парень на деревне: приехал в форме, которую им выдали в ремесленном. А мама моя в два годика лишилась мамы, сестренке Марии было четыре года. Они две сиротки остались с отцом и бабушкой, а потом их отец, мой дедушка Прокопий, второй раз женился. Тоже и мачеха, и дед Прокопий были верующими. А прадед мой, Гурий - я вот всегда подхожу не только к образу мученика Виктора, но и к иконе Гурия, Самона и Авива и молюсь, - прадед Гурий жил за два дома от храма и последние годы был звонарем. Деда Прокопия Гурича я хорошо помню, он умер в 53-м году. А мама 30 лет назад упокоилась.

С женой Любовью Алексеевной на космодроме Байконур.

В Куйбышев я после армии приехал, в 61-м году. Мама незадолго до этого во второй раз вышла замуж - за Григория Карповича Портнова. Тоже был крепкий в вере, оренбургский казак. Они ехали в поезде и сидели на одной скамейке. Григорий Карпович был вдовый, с тремя взрослыми детьми, и ехал в родные места, в Бузулук. А мама в поезде возвращалась домой из Куйбышева, от моей старшей сестры. Григорий Карпович заговорил с мамой, узнал, что у нее муж погиб. И взял ее адрес, а ей дал свой, чтобы не потеряться. Как-то оба они пришлись по сердцу друг другу. Судьба, что ли… Слава Богу, со вторым мужем мама прожила пятнадцать лет, до его кончины. Все-таки хоть на эти годы Господь благословил их, они ухаживали друг за другом, поддерживали во всем. Мы уже самостоятельно жили.

- Вы были младшим в семье?

- Нет, сестра Валя младше меня, она родилась в 41-м году в сентябре, отец уже ушел на фронт и младшенькую дочку свою не видал. Но в письмах маме велел назвать ее Валентиной. Сейчас мы остались вдвоем, я и Валя. А старшие сестра и брат умерли.

Валентина окончила институт строительный и работала домоуправом в Смышляевке, я институт окончил - Высшую экономическую школу при Госплане СССР, когда уже работал в профкоме заместителем председателя. Парторгом завода был Иван Александрович Иванов, он года два назад умер. Он сам вырос сиротой и к людям относился с пониманием. На заводе было около пяти тысяч коммунистов. Иногда приходили письма: такой-то коммунист окрестил ребенка! Кстати, и мне как парторгу цеха пришло такое письмо на одного нашего слесаря. Я его вызвал. Что, говорю, окрестил ребенка? - Да, окрестил… - Ну и слава Богу…

Иван Александрович меня вызывает: слушай, тут такой сигнал поступил… - Да я, говорю, уже с этим товарищем беседу провел. - А, ну хорошо, молодец.

Тем дело и кончилось.

Партком начал готовить начальника второго отдела - это отдел особой важности. И на должность руководителя этого отдела назначали только коммуниста. А как получилось, что я стал коммунистом…

Не было противоречия с совестью

В армии я служил три с половиной года в войсках КГБ, мы обезпечивали надежную связь руководителей высокого ранга. Служили в Тбилиси, в Кутаиси; в Пицунде на даче Хрущева связь делали.

Я был рядовым связистом, служба не из легких: столбы таскал на плече, мотки провода. Но у меня всё получалось, уже получил знак «Связист 2 класса». Месяц сентябрь, сержанту демобилизоваться надо, но он должен был найти себе замену. Сержант Александр Михайлович Кащенко приметил, что я дисциплинированный. Вот он меня и привел в штаб. В течение двух недель все дела мне передал и демобилизовался домой в Воронеж. А через полгода меня вызвал парторг части:

- Мы к тебе присматривались, тебе надо в партию вступить, расти по службе.

Я стал отказываться - всю жизнь отказывался:

- По службе расти я не буду, вернусь в деревню. Мама осталась одна, старший брат уехал на целину. И мама не разрешит вступать в партию, она верующая.

- Давай пиши матери - вдруг разрешит! Всё равно тебе это в жизни пригодится.

И я написал маме: как мне быть?.. А мама написала: «Раз судьба так складывается, не отказывайся. Я знаю, что ты все равно против совести, против Бога не пойдешь». А в конце добавила: «Решай сам».

Вот так я и попал в партию. Но скажу так: я всегда старался только справедливо поступать и помогать людям, когда им трудно. Так что не было у меня противоречия с совестью. И когда уже после армии я стал рассказывать маме, что я как коммунист должен жить честно, помогать людям… - она успокоилась: так ведь это всё по Божьим заповедям!

Сводный брат, сын Григория Карповича, привел меня на завод. Тогда ведь на «Прогресс» просто так не принимали. Мне помогло то, что служил в элитных войсках и родственник уже работал на заводе. Приняли меня во второй цех, механосборочный, начальником цеха был Алексей Семенович Зернов. Цех большой, около тысячи человек. Я стал работать на станке, а потом и учиться в заводском техникуме космического машиностроения. В школе я хорошо учился, и это мне впоследствии помогало. Брат Николай учился похуже, и мама его пугала: «Пастухом пойдешь!» Но он выучился, работал начальником цеха на заводе имени Фрунзе. Просто мы хорошо относились и к людям, и к делу.

И вот я еще на втором курсе в техникуме, а Зернов говорит: давай работай технологом!

- Да какой из меня технолог? Мы еще спецтехнику не проходили!

- Ничего, ты же сам на станке работаешь, знаешь, что к чему. Так и пиши, чтобы не было ошибок.

И как в воду глядел! Когда я начал писать технологии, рабочие пошли ко мне: Виктор, подскажи, как тут делать.

- О лучших рабочих завода говорили: микроны ловит… Такая точность! Завод уже тогда работал на космос?

- Да конечно! На космос, на ракеты. Помню 52-е изделие - мы для него делали клапана.

На пятом курсе меня назначают старшим технологом цеха, хотя у нас в группе механиков-технологов было пять человек с институтом и с техникумом пятеро. Но я-то еще и техникум не окончил! Люди с высшим образованием, на дневном учились, - и что же, будут у меня в подчинении? Но Зернов ответил: «Институт - это хорошо, но они еще не научились так писать технологии, чтобы работа шла без замечаний, чтобы была качественная деталь». И технологии пошли, ошибок стало меньше, замечаний от контролеров и возврата стало меньше.

Это было в 70-х годах. А через 20 лет, когда я был председателем профкома завода, мы с директором «Прогресса» Кирилиным пришли на конференцию в цех 2. Я увидел знакомую деталь и говорю:

- Вот, Александр Николаевич, посмотрите - с этой деталью работают по моей технологии.

- Не может быть!

Подходим, смотрим - технология подписана: технолог Труфанов. Моя роспись. Столько лет - и технология не устарела, по ней работают!

А когда партком предложил избрать меня парторгом цеха, ни начальник цеха, ни начальник тех-отдела не отдавали меня: он здесь нужен! Но с парткомом не поспоришь. Пришлось и парторгом цеха быть, и заместителем председателя профкома предприятия. Оттуда меня направили начальником секретного Второго отдела, я пять лет руководил им.

Наш отдел делал расчет работы предприятия на случай, если будет война. Начальником отдела был Иван Васильевич Михайлов, он меня подготовил, поработал год заместителем моим, а потом уж ушел на пенсию. Вместе с ним в 1986 году мы сделали расчетный год нашего предприятия, и наш расчет работы предприятия на военные годы оказался лучшим в министерстве в то время. Опять мне благодарность, хотя работал, конечно, наш коллектив.

Сохранить завод

Грянула перестройка, и начало раскачивать страну… По заводу пошли демократы. С флагами, с лозунгами.

Как-то вечером генеральный директор Чижов меня приглашает к себе.

- Демократы кричат, что завод надо разделить на восемь заводов. Да ведь завод погибнет! Надо отстоять его целостность. Сейчас крикуны хотят протолкнуть в председатели профкома перестройщика. Я знаю, ты дорожишь предприятием, к тому же ты пять лет работал заместителем председателя профкома . Давай-ка выдвигай свою кандидатуру на председателя профкома.

- Да как это я пойду! Самому себя предлагать, расхваливать… Да и мне же в отделе хорошо, я освоился, работаю…

А он ответил:

- Если завод развалят, и ты здесь не нужен будешь! Давай сначала спасем предприятие.

И вот он, а потом и главный инженер Николай Петрович Родин, зам. директора завода Юрий Иванович Михайлов - все меня начали уговаривать. Надо спасать завод!

И кто-то из руководителей пришел на профсоюзное собрание во второй цех, и хорошо знавшие меня люди - я же там двадцать лет работал - выдвинули мою кандидатуру. Хотя бы не пришлось быть самовыдвиженцем. Но надо было ходить по цехам, выступать со своей программой. И в моей программе было четко сказано: необходимо сохранить завод! То, что на наших глазах разрушался авиационный завод, стало весомым аргументом: «Вот смотрите, что творится у соседей!» И здравый смысл восторжествовал. Хотя не сразу.

Пришли мы на конференцию во Дворец культуры имени Кирова. Тысяча человек в зале, и крики: долой Труфанова, он директорский ставленник, от него толку не будет!

А один рабочий из второго цеха встал и говорит:

- Да, ставленник, но он сам от станка и всегда стоит за рабочий класс.

И как начали следом за ним выступать, так меня в первом же туре и выбрали председателем. Тогда по два, по три тура выборов было. И вот я начал работать с теми, кто пытался развалить завод. Я уже знал обстановку на авиационном заводе, и дела там шли всё хуже. Тогда-то и начали понимать, что не ошиблись, сделав ставку на сохранение завода «Прогресс». Хотя уже и в бытность мою председателем профкома появилась группа, которая требовала разделить завод. Сделать завод заготовок, завод металла, завод-поставщик, еще какой-то… Если бы им удалось разделить «Прогресс», человеческий фактор - его же никуда не денешь, все стали бы заботиться только о своем заводике. Взять хотя бы снабжение электроэнергией: оно же общее по всему предприятию, и если кто-то заграбастает больше, начнутся перебои в работе других заводов… Всё это я объяснял. И голосовали не столько за меня, сколько за то, чтобы завод жил, чтобы не растерять окончательно всё, что создавалось десятилетиями.

И вместо трех лет я задержался там на пятнадцать. Уже и Чижов уехал, потом Дмитрий Ильич Козлов возглавил ракетный научно-космический центр «ЦСКБ-Прогресс», затем Александр Николаевич Кирилин стал генеральным директором - а я до ухода на пенсию оставался на своем посту.

И в этом есть моя частичка

Ну а заповеди Божии я никогда не забывал. На Черемшанской был построен вначале Воскресенский храм, потом это стал мужской монастырь. Я жил неподалеку, на Ставропольской. Стал бывать там вместе с супругой Любовью Алексеевной - слава Богу, она у меня тоже живет по заповедям. Очень благожелательная, готова помочь во всем первому встречному. Спасибо ей, она говорила: «Завтра большая служба - может, пойдешь? Такие сложности сейчас на заводе. Помолишься…» Вы, наверное, помните те времена - зарплату не платили, космическая программа оказалась не очень-то нужна, и предприятию приходилось выживать. Сначала я ходил в храм на большие праздники, потом чаще, потом стал каждое воскресенье ходить на службу.

Как-то Люба предложила пригласить священника освятить помещение профкома. Пригласили батюшку с Черемшанской. А батюшка оказался бывшим работником ЦСКБ (центральное специализированное конструкторское бюро - О.Л.), он меня знал. Был он технарь по образованию, руководитель среднего звена, а в 90-е годы ушел в священники. Он освятил профком, и стало легче работать. Даже воздух, кажется, стал чище. Меньше стало раздражительности, больше уважения друг к другу.

Сохранили мы завод. Начали находить заказы. Потом объединились с ЦСКБ, и по-прежнему всё было направлено на то, чтобы работа была и зарплата. И чтобы вовремя она была. Я выходил к директору, особенно весной, с предложением о повышении заработной платы. Люди это знали. Поэтому - я уже сейчас на пенсии и могу сказать: появилось уважение к профкому. Ко мне шли, понимая, что, если я смогу, обязательно помогу. Смею надеяться, что я внес хоть маленькую частичку своих усилий в сохранение предприятия. До сих пор оно трудится для укрепления Отечества. И в этом есть моя частичка.

Благодарю Бога за то, что тяжелые детство и юность меня закалили, и я, хоть и из простой семьи и рос без отца, своим трудом образование получил и в жизни всего добился. Это всё по милости Божией.

И, главное, к храму я путь свой нашел, понимая, как это нужно моей душе. Ведь грешен я, сто раз грешен.

Преданность Богу

Однажды перед Литургией Виктор Павлович подошел ко мне и сказал с тихой печалью: «Мамонов умер, Валентин Александрович. Помните? - председатель заводского спортклуба. Помолитесь о нем!..» - «А он был верующий?» - «Конечно! Когда мы с ним приезжали в Москву на профсоюзные съезды, он мне сам предложил: давай съездим в Храм Христа Спасителя!..»

Сейчас мы вновь припомнили о в общем-то не слишком заметном человеке, делавшем свое дело - и, как оказалось, хранившем веру в Бога.

- Я с душевной радостью поехал с ним в Храм Христа Спасителя. До сих пор ношу крестик, который приобрел в Храме Христа Спасителя. На службе постоять не удавалось, но ко всем иконам прикладывался, молился. Последние года два был на съездах и без Мамонова, все равно выкраивал часа полтора-два, чтобы побывать в этом Храме, и был там раз десять, не меньше.

Каждый выходной стараюсь быть на Литургии. Даже летом с дачи еду либо сюда, либо в Благовещенский храм. Грешен, редко, но исповедуюсь и причащаюсь. Пощусь ведь по силам: сахарный диабет, и желудок больной, и поджелудочная…

Вера в Бога и преданность Богу - как же без этого. Воскресенскому монастырю на Черемшанской, чем мог, помогал. Помогал и лично, и от предприятия храму в Богатом - у меня Люба из Богатого. О храме в селе Съезжее вы знаете… Летом ездим туда на Казанскую, на престольный праздник, ну и в другие дни тоже бываем. У Любиной сестры там дом. Сама она до сих пор - ей 70 лет скоро будет - на Байконуре работает, ну а летом приезжает, и мы у нее в доме останавливаемся. А в Богатом батюшка, тогда он был отец Александр, это теперь он в монашестве стал Николаем, попросил меня помочь купить металл - дверь или врата в храме обшить. «Не надо, батюшка, покупать - я привезу». Пошел в 5-й отдел на заводе, говорю: нужен лист такого вот металла длиной 3 метра и 50 см шириной. Они закупили где-то, я сам оплатил, лист свернул и в машине отвез туда. Батюшки не было, и я отдал его старосте. На следующий выходной приезжаю, батюшка благодарит.

Люба часто созванивается с батюшками, бывает, и наши имена дает, чтобы помянуть. Это всё на ней, она знает, когда за кого подать записочки…

- С Любовью Алексеевной вы познакомились когда на заводе работали?

- Я работал на заводе, а она была воспитательницей в детском садике. Она жила в общежитии в комнате с моей двоюродной сестрой Аней, и, может быть, Аня меня специально пригласила на день рожденья, чтобы познакомить с Любой. А она ведь была такая симпатичная, хорошая. Стали встречаться, потом я уже к Любе на свидания в общежитие ездил. Хотя на заводе девчонок полно, а я уже старшим технологом работал. Но лучше Любы никого не было. И мы с ней скоро уже 50 лет как вместе.

Люба казацкого рода. Ее дед Тихон Михайлович Манченков был донской казак, станичный атаман. Сам он и его сыновья служили в Белой армии. Тихон Михайлович расстрелян в 30-е годы, а два его сына были посажены на 10 лет - по 58-й статье. Отец Любы, Алексей Тихонович, в войну попал в плен, три года терпел нечеловеческие мучения. А потом, хоть их концлагерь освободили американцы, не поехал за океан, вернулся на Родину. А здесь - опять лагерь, опять муки…

- Да ведь и ваш отец тоже оказался в плену?

Судьба солдата Труфанова

- У отца трагическая судьба. Бог помог - он получил приличное по тем временам образование. Лет семь или восемь проработал бригадиром, и в селе его очень уважали. Дал Бог немножко порадоваться жизни. О семье он очень заботился: видел, какая сложная обстановка, и заранее закупил соль, керосин, и сахару на три года хватило - мы войну более-менее спокойно пережили благодаря этим запасам.

Помню, как мать получила извещение о том, что он погиб (или пропал без вести?) и так плакала! В 45-м году, когда все радовались Победе, она тоже плакала. Но зато она ходила с поднятой головой - четверых детей вырастила, и никто не посмел бы упрекнуть ее в чем-то плохом. В войну работала в колхозе и дояркой, и свинаркой, и птичницей. Помню, как мы, пацаны, бегали и сгоняли огромные стада цыплят, помогали ей, чтобы они не разбегались.
И овощеводом работала - все сельские специальности прошла.

Ну а отец, поскольку был специалистом в механике, попал в особые минометные войска. Часть минометов были старые, а в их фронтовую часть были доставлены «катюши». Установки были на автомобилях. Снаряды «катюши» летели 15 километров! И вот солдаты идут в бой, «катюши» далеко позади, и если даже атака захлебнулась, в плен бойцы с «катюши» не попадали, потому что пока до них добегут немцы, «катюши» разворачивались и отходили в тыл. Но в 42-м году их минометная часть пошла в наступление на Харьков, а Хрущев был членом военного совета, Тимошенко был командующим фронтом. Хрущев командовал: взять Харьков! «Любой ценой»! Наши гнали немцев на запад и вырвались далеко вперед. Соседние войска отстали. И Харьков они не взяли, а попали в котел. «Катюши» были новейшим оружием, и был приказ при угрозе попадания в плен уничтожать «катюшу», чтобы она не досталась врагу. И отец мой взорвал свою машину, а сам уйти не успел. Его отправили в концлагерь, на каменоломни. Там и похоронен, в городе Даттельн. Лет пять назад «Немецкий красный крест» прислал письмо, из которого видно, что отец через шесть месяцев после того, как попал в лагерь, умер. Был он здоровый, крепкий сельский мужик - и всего за полгода умер. Видимо, и от ран. Написали и номер могилки.

- Он в каком звании был?

- Вроде бы выше сержанта подняться не успел. Там было не до званий…

В прошлом году мой внучатый племянник Сергей поехал по делам в Англию, он английским языком хорошо владеет, и говорит: «Дядя Витя, я заеду в Германию на могилу прадеда». Поехал - я ему дал свидетельство о рождении моего отца и письмо «Немецкого красного креста». Ну, стоит, говорит, каменный столбик, на нем номер могилки. Постоял он, перекрестился, помолился, попросил прощения за всех нас, посыпал нашу родную русскую земельку с могилок мамы и бабушки и от него землицы в пакетик насыпал. Моя Люба в храм отнесла эту земельку на панихиду, освятили, а потом уж отвезли в Смышляевку и посыпали на холмик мамы.

И вот хоть я верующий, а ведь грешен, все равно душу гложет: за что мой отец понес такое наказание! Почему у него была такая судьба? И сам понимаю: это уже не Божие! Не должен я, не смею об этом думать.

И я за всё благодарю Бога. За то, что мне в июне исполнится 80 лет, а я, слава Богу, на своих ногах, и мы вот с вами сейчас разговариваем - в православном храме…

За то, что смотрю на этот мир, радуюсь жизни. Солнце, весна наступает… - это ведь тоже Он мне позволил столько лет этим любоваться! Дожить до внучек и правнучки. И хоть иногда начинаю хандрить, но ведь хорошего-то сколько в жизни! И на пути у меня всегда были хорошие люди, всех вспоминаю добром.

За всё благодарю Бога!

Записала Ольга Ларькина.

Фото автора.