‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Свет и тьма

Главы из повести Антона Голика.

Главы из повести Антона Голика.

Об авторе. Антон Михайлович Голик родился в 1957 году в городе Сосногорске Республики Коми. С 1969 г. живет в Самаре. Член Союза писателей России. Лауреат литературных премий имени Н.Г. Гарина-Михайловского и В.М. Шукшина. Неоднократно публиковался в газете «Благовест» и журнале «Лампада». Автор книг «Свет и тьма» (2003 г.), «Эх, Россия…» (2005 г.) и других. Работает охранником в федеральном государственном унитарном предприятии «Охрана».

См. также...

1.

Посадили Ларису в Марийской АССР, а освободили в Марий Эл. Самого СССР совсем не стало. Ларисе нравилась такая вот наступившая вдруг свобода. Все торговали кто чем хочет и как может. Ларьки и киоски на каждом углу. Осудили Ларису при «сухом законе», а теперь вино можно было купить когда угодно в любом киоске, и даже дефицитную раньше ее любимую «Улыбку». А мода? Как она разительно переменилась за эти годы, особенно у мужчин. Красные пиджаки. Парни в шортах, почти все лысые и с золотыми цепями. А совсем еще недавно, в ее молодости, все были в олимпиечках и фурагах. Жить стало гораздо веселее.

Устроившись дворником, убрав чистенько свой небольшой дворик, Лариса отправлялась гулять по городу. Любимым занятием ее было ходить по частным магазинчикам и разглядывать витрины в киосках. Ведь каждый день в них появлялись всё новые и новые заграничные товары. А она не только соскучилась хотя бы просто по виду их, но большинство и в глаза никогда не видела. Ведь садилась при пустых полках в магазинах, талонах и сплошном дефиците. А тут такое изобилие!.. Находившись и насмотревшись диковинного за день, вечером она выпивала бутылочку винца и засыпала. Во сне же, как всегда, грезилась тюрьма. Только она. Как будто по ночам срок ее продолжался. Помимо зарплаты Ларису выручали еще и пустые бутылки, так что «наличка» в ее руках была каждый день. Но не всегда на пользу человеку легкие деньги. Женский организм быстро пошел на поводу у вина. Вскоре одной бутылки ей было мало, и она стала выпивать по две. Да еще и днем. На работе ее предупредили, что выгонят. А терять такое место Ларисе очень не хотелось. Но вино было сильнее, ведь так было приятно сесть перед зеркалом одной, выпить и поговорить с собой по душам. Поплакать и пожалеть себя, такую несчастную. И потом, сильно выпив, она не видела снов. Сначала не видела. А потом во сне ей снова стал являться знакомый бес. Он смеялся над ней, зло шутил и подтрунивал, а она пьяная не всегда могла быстро сообразить, что ему ответить.

Лариса проснулась, но, к своему удивлению, продолжала его видеть наяву. А он не спеша встал со стула и, продолжая смеяться, влез в платяной шкаф, где и затих.

Лариса схватила нож и бросилась к шкафу, но его там не обнаружила.

- Всё. Я докатилась. Глюки начались. Допилась. Но... Но ведь, когда не пила, он тоже мне снился. Но только снился, а не по шкафам лазил! Что же делать мне?! - заплакала она от безсилия. - Всю жизнь он меня преследует, и нет спасения мне от него. Да просто он с ума меня хочет свести, морда поросячья!.. Стоп! Я знаю, что делать. В церковь надо идти. Это по их части. Тем более что священник, приходивший в зону, приглашал к себе в храм.

Лариса вспомнила сейчас, как в конце ее второго срока их тюрьму посетили несколько священников во главе с настоятелем церкви городка, где она жила теперь. Тогда это было событием! Молитва в тюрьме! Это же надо?! Но это было тоже веянием нового времени. Россия стала пусть медленно, но возвращаться к своей истинной вере.

Настоятелю, отцу Игорю, было лет тридцать пять. Борода лопатой да глаза скорее печальные, чем веселые, но такие умные и слегка усталые.

- Дорогие сестры, - обратился тогда священник к заключенным, собравшимся по этому случаю в клубе. - Наш Бог - Господь Иисус Христос учит нас посещать наших братьев и сестер в местах неволи. Почему мы сегодня и здесь. Мы делали бы это всегда, но возможность представилась только теперь. Господь сжалился над нами, и Слово Божье мы можем нести теперь и в тюрьму. Что раньше было невозможно. А ведь если бы вы, дорогие сестры, с малолетства обучались Христианским ценностям и жили бы по заповедям Божьим, то вы не нарушили бы и законов общественных. И не были бы сейчас здесь. А если б уж и случился грех, то все бы раскаялись. А судьи ваши - тоже, по христианской милости, не судили бы вас так сурово. И даже если суд человеческий был бы над вами несправедлив, то с верою в Бога вам легче было бы переносить страдания, и вы бы не продолжали копить здесь еще и новые грехи. И уже, конечно, не попали бы сюда во второй и более даже раз, как некоторые. Я знаю, что большинство из вас благодаря вашим бабушкам крещеные. А по нашей вере главная беда не в том, что человек согрешил. Безгрешных нет среди нас. Беда в том, что согрешающий не раскаялся. Надо пожалеть о содеянном беззаконии и слезно просить прощения у Бога. Ведь какой страшный грех убийство. Отсидит человек и думает: «Всё. Я свое отстрадал, я перед всеми чист». Не так это. Ведь человека-то убитого нет. Никто его вновь не создаст. Создал его Бог, а убила его - ты. - При этих словах он посмотрел тогда на Ларису, отчего ей стало не по себе, и она даже опустила глаза. Батюшка же продолжал: - Мало ли кто нам не нравится в этом мире. Не мы его создали, а Господь Бог. Не нам его изменять. Но нам изменить можно и нужно душу свою. Вот это в наших силах. Мы должны работать над очищением души. Постом и молитвой очищается душа... Ну, поститесь вы тут, как я понимаю, каждый день, хотя только телом. В следующий раз я расскажу о посте более глубоко. Молитвы вы, конечно, не знаете. Их мы тоже выучим постепенно. Теперь будем видеться чаще.

На прощанье он раздал несколько Евангелий, ответил на множество вопросов, посыпавшихся на него как из рога изобилия, и пригласил всех по мере освобождения посетить его храм.

Еще когда он читал проповедь, глядя на своих подруг, Лариса искренне удивилась, как жадно они внимают его слову, некоторые осеняли себя крестным знамением, и у многих на глазах блестели слезы. Почему? Ведь пока священнослужитель не пришел к ним, то Бога вроде никто и не вспоминал. В этом аду ведь правила тьма. Она-то и заковала души людские в броню, которая не выпускала наружу свет души человеческой и не впускала свет духовный вовнутрь ее. А потому человеку кажется весь мир - мерзким и грязным. Человек видит только плохое в себе и других. И тьма радуется этому. Но вот пришел добрый пастырь и Духом Святым разбил эту броню. Она дала во многих душах трещину, и маленькие лучики из этих душ, еще живых душ, устремились навстречу свету, чтобы напиться от него. Чтобы душа просветилась и стала копить всё больше света, чтобы встретиться когда-нибудь с самым ярким и чистым, самым большим и всемогущим Светом! Господом нашим Иисусом Христом!

На свободе соблазны мира сего быстро заставили Ларису забыть приглашение священника, хотя и в ее душе появилось тогда желание вернуться к вере, которую она потеряла. Но именно нужда, как правило, заставляет вспомнить о церкви. И Лариса, не став сегодня даже похмеляться, отправилась в храм Божий. Она легко нашла настоятеля и напомнила о его посещении женской тюрьмы. Он искренне обрадовался ей.

- Вот и слава Богу! А ведь вы первая из ваших сестер пришли ко мне.

Лариса понимающе улыбнулась.

- Как зовут вас?

- Лариса.

- Вы, Лариса, конечно, крещеная?

- Конечно.

- Ну а в Бога-то веруете?

- Да как вам сказать... Вроде верила. Потом разуверилась. Все-таки верю. Иначе бы не пришла. Меня вот что интересует. Я, собственно, и пришла по этому поводу. Меня... Меня черти замучили. Вернее, один бес... Он давно уже мне снится и гадость всякую говорит. Я устала уже от него. Да и боюсь. Потому что сегодня... Сегодня я его увидела наяву. Как вас вот сейчас. Если скажете, что это был сон, то я скажу, что и вы мне тогда снитесь. Поймите меня правильно. Я не сумасшедшая. Это началось еще в юности. Я не пила тогда. Короче, попробуйте объяснить это, если можете…

- Знания духовные очень велики и многогранны. Приобретаются и постигаются они постепенно и в труде. Ну а если вкратце попробовать ответить неподготовленному человеку, то черти, бесы, демоны - это все суть духи тьмы, слуги дьявола. Он их хозяин и самый могущественный среди них. Это сущности невидимого мира. Они очень сильны, хитры и коварны. А самое главное - злы. Они очень ненавидят людей, созданных по образу и подобию Божьему. Конечно, они могут явиться и во сне, и наяву. Святым отцам являлся и сам сатана. Посещают людей они, конечно, не с благими намерениями. Основная их цель - увести человека от Бога Истинного. Разуверить в Нем. Они используют для этого все слабости нашей души. Играют на наших греховных склонностях и пороках, толкая человека к падению. Свои желания и помыслы внушают в сознание людей, чтобы человек считал их своими мыслями, желаниями и мечтами. За маленьким, легким грехом они приучают постепенно человека творить всё большие. И постепенно завладевают не только душой грешника, но и даже каждой клеточкой его тела. Если в вас зародится хоть лучик веры, если вы, пав, сделаете хоть шаг в сторону спасения души, вы сразу почувствуете на себе их недовольство и их козни. Но молитва, пост, исповедь и Причастие Святых Тайн сделают их безсильными против вас.

- Вы сказали, отец Игорь, Причастие?

- Да.

- В детстве я причащалась, и мне очень нравилось. Но теперь я такая грешница... Можно ли мне сейчас причаститься?

- К Причащению нужно подготовиться. Три дня поститься, в первую очередь для вас - не пить вина, ни с кем не ругаться, не грешить иным способом. Почитать молитвы, которые я вам дам. И утречком в воскресенье ко мне на исповедь. После того, как грехи свои вспомните, расскажете и покаетесь, я допущу вас к Причастию. А насчет грехов? Таких нет, каких бы не смог простить Бог. Теперь же у меня к вам вопрос. Есть ли у вас родные или близкие? Ждет ли вас кто-нибудь дома? Ведь, как я понял по вашему говору, вы нездешняя?

- Да, я из Самары. Родных и близких у меня нет.

- Ну, может быть, есть подруги?

- Та, кого считала подругой, оказалась врагом... Может быть, Софья мне стала бы подругой, но ее убили. Дружна вроде с Верой была, но я ее потеряла. Есть еще баба Надя. Она всегда меня в жизни поддерживала, но не знаю, жива ли она сейчас... Хотя... Ждет меня, точно, я вспомнила - Люба. Но она дурочка. Так что, пожалуй, я одна. Во всем белом свете.

- Вот здесь-то вы и ошибаетесь, Лариса. С нами - Бог. Наш Отец. Самый близкий, самый родной и самый любящий. У нас есть Матерь Божья. Обращайтесь к Ней, и Она всегда поможет и заступится. С нами Дух Святой - Утешитель. С нами Святое Евангелие с ответами на все вопросы. Церковь Святая, куда стремятся люди, когда им порой и идти-то уже вроде и некуда. Здесь встречают всех отцы духовные, которые утешат, подскажут и научат. А как же братья и сестры во Христе? А вы говорите, Лариса, - одна. Верующий не бывает одинок. Готовьтесь и приходите в воскресенье причащаться. И помните, что тот лишь попадет в Царство Небесное, кто родится Свыше.

Тяжелее всего было для Ларисы три дня не пить. Но она выдержала. На исповеди вспомнила вроде все свои грехи, и она все-таки причастилась. Конечно, ничего подобного, что испытала она в детстве, не почувствовала. И все же…

Выйдя из храма, она не устояла и купила вина.

2.

Люба-дурочка не ошиблась, Лариса прибыла в свой родной город ровно через семь лет.

Куйбышев теперь снова назывался Самарой. Над зданием областной администрации реял теперь не красный, а трехцветный флаг. Здание украсилось мрамором. Возле него стояли иномарки, на которых разъезжали довольные, красиво одетые люди. А их деревянная двухэтажка недалеко от мраморного здания покосилась еще больше и была готова вот-вот рассыпаться. Баба Надя, слава Богу, еще была жива. И хотя ей было уже девяносто с небольшим, в церковь ходить силы у нее еще были. Тем паче, что церквей открыли много и ездить теперь в далекий центр было уже не нужно.

Виктор, как рассказали Ларисе соседи, уже три года как покоился в земле. Отравился какой-то гадостью, то ли выпил не то, то ли укололся не тем. Томку тоже подсадили «люди добрые» на иглу. Сначала в долг кололи, а потом и квартиру отобрали. Алексей развелся со своей женой, так и не нажив с ней детей. Он тоже стал попивать, горюя о том, что не заимел сына, как мечтал всю жизнь. Анатолий, брат Томки, теперь регулярно присылает для нее деньги, он уже стал офицером и служит на Севере. Тома бомжует, живет летом где придется, а зимой у знакомых кочегаров в котельной. Вот и все новости... Пока Лариса отбывала срок, жизнь и других людей не больно жаловала... Люба-дурочка теперь убиралась около киосков, которые вытянулись в безконечный ряд вдоль мини-рынка, недалеко от железной дороги. Она почти не изменилась, все так же носила танкистский шлем. Лариса подошла и сказала ей, позабыв, что та ничего не слышит.

- Здравствуй, Любаха. Дура-дурой, а угадала, что семь лет меня здесь не будет.

А та только улыбалась сама себе.

«Да ведь не слышит ничего в шлеме-то и зачем только таскает его?» - подумала Лариса.

- Война будет. Ага. Будет, - будто отвечая на мысли Ларисы, проговорила скороговоркой дурочка.

- Типун тебе на язык, - опять заругалась та на нее и хотела уж было отойти, как вдруг снова услышала непонятное:

- Человек умрет. Ага, умрет. Один умрет. Новый родится. Ага. Так всегда бывает.

- Кто? Когда умрет?

- Война пройдет. Ага. Пройдет. Один умрет. Другой родится. Ага.

- М-м! - махнула со злостью на нее рукой Лариса. - Мели Емеля. Что несет - сама не знает...

Пожив в родном городе с недельку, Лариса убедилась, что и сейчас кое-какой, а дефицит все-таки есть... Это работа. И еще деньги. На государственные предприятия еще можно было устроиться. Которые не стояли, но на них не платили. Вернее, ждать надо было этих денег по полгода. Это ее не устраивало. Ведь на иждивении Ларисе быть было не у кого. Зато полно было работы у мелких частников. Но по устному договору: мол, в день столько. Лады? Лады. И всё. Чуть что не так, гуляй дальше. Выбирать Ларисе было нечего. Взялась она работать на одного толстого молодого парня. У него было несколько лотков на разных мини-рынках, с которых торговали его наемные продавцы всякой мелочью: шампунь, мыло, батарейки... Хозяин Ларисы постоянно стонал, что дела идут неважно, хотя рассчитывался каждый день исправно. И требовал в основном одно - не пить на рабочем месте. «Самому, наверное, нельзя, сердечник, видно, вот и другим запрещает, - рассуждала Лариса. - Да и напейся попробуй на твои копейки». Она очень завидовала продавцам, торгующим продуктами, эти делали хороший «навар» на обвесе и всегда имели возможность «погреться» винцом. Но вскоре и у них дела пошли. Хозяин закупил партию дорогих духов. Их хорошо раскупали. Он повеселел, прибавил жалованье. И Лариса научилась учитывать свои интересы, набрасывая по лишней пятерке за флакон. Теперь и она могла «погреться». И хозяина своего вокруг пальца обвести насчет трезвости.

Частенько Лариса видела на своем рынке Томку, которая превратилась в грязную, спившуюся старуху. Они встречались несколько раз взглядами. Глаза Ларисы говорили: «Ну что? Докатилась? А я вот живу и в ус не дую. И одета, и сыта, и при деле. И выпью, когда захочу, не опустилась, как некоторые». На что злые мутные глаза Томки так же безмолвно отвечали: «А я не узнаю вас. Но все равно. Все равно! Будь ты проклята!» И отходила от нее в поисках торгаша-зеваки, чтобы стянуть что-нибудь на пропой.

3.

Всё шло у Ларисы неплохо. Она даже начала денежки потихоньку копить, не оставляя своей мечты съездить к сыну на могилку. И даже пришла ей недавно очень неплохая мысль: взять с собой Алексея. Ведь, в крайнем случае, можно было бы и рассказать ему, что был это и его сын. Может, и поверил бы? Но Украина стала теперь заграницей. А это было еще одной проблемой. И потому она не спешила насчет объяснений с ним, тем более что до конца и не определилась, стоит ли. Алексей подходил к ней иногда поболтать за жизнь, смотрел на нее как всегда странно, наверное, у него все еще тлели к ней какие-то чувства. Но она понимала, что не смогла бы ему быть хорошей женой. Она вообще теперь для семейной жизни, как считала сама, вряд ли годилась. За столько лет она соскучилась по независимости, тем более по воле, не хотела себя ничем и никем связывать.

А для кратковременных утех появился у нее уже мужичок. Особо близко в душу свою она его к себе не подпускала. А так, встречались раз в неделю-другую, когда желание у обоих появлялось. Он тоже сделал уже несколько «ходок» и сейчас приворовывал. Знал многих «крутых» ребят. И эти знания его скоро Ларисе пригодились. Потому что повстречала она недавно врага своего - грузчика Бориса, который подставил ее под «статью». Жил теперь он, видно, несладко. Ошивался небритый вокруг рынка на подхвате, то палатку поможет собрать, то разгрузить чего. Даже Ларисе как-то помог, то ли не узнал ее, то ли притворился. Лариса напоминать о себе не стала, три тысячи дала ему за работу, а про себя подумала: «Бери-бери. Я в двадцать раз больше еще дам, чтоб тебя проучили, умника. Чтоб отомстили за меня».

Мужичку своему Лариса тридцать тысяч дала и еще столько же пообещала, чтобы он с «братвой» как следует избил Бориса. Уже на следующий день Борис на рынке не появился.

- Сделали как надо, - отчитывался Ларисе любовник. - Пацанам еще тридцатник пригони, и всё будет в ажуре.

Лариса вроде отомстила врагу, но на сердце вместо облегчения повисла тяжесть. Наоборот, что-то стало мучить. Тем более что Борис не появился ни через неделю, ни через две. Только месяцем позже Лариса случайно узнала, что его уже похоронили. После побоев он так и не пришел в сознание. Умер через несколько дней в больнице. «Дура!.. Дура я, дура! - ругала себя Лариса. - И эти оболтусы - тоже дураки! Бить не умеют! Звери! Мокрушники!.. Еще!.. Еще один грех на себя повесила! Исповедовалась! Причащалась! Тьфу на меня! Грязь я и мразь! Убийца конченая! Ад по мне плачет! Нет мне счастья в этой жизни! И после надеяться теперь не на что! Доигралась! Докатилась!.. Эх, судьба моя, судьбинушка!..»

За Ларисой повелась такая черта, что любая пусть даже незначительная неприятность или скандал вышибали ее тут же из колеи. Сказывались расшатанные нервы. Ведь тюрьма ни для кого не проходит безследно. Возбужденные нервы сразу требовали вина и обманывали, что после него они сразу успокоятся. Но выпитое вино требовало еще вина, потом еще и еще. Она напилась в тот день так, что еле стояла на ногах. Дождавшись хозяина, кое-как вручила выручку, да еще и нагрубила ему. А на следующий день обнаружилась приличная недостача. Лариса смолчала, но напилась еще больше. Бросила лоток с товаром и ушла домой. Дома же закрылась и запила. Приходил любовник, она и ему нагрубила за Бориса и выгнала. Стучали и пинали в двери «вышибалы», нанятые хозяином, страшно грозили, сообщили, что включили ей «счетчик», но пьяная она их не больно-то испугалась, а тоже прогнала через закрытую дверь. Когда деньги кончились, она заняла у бабы Нади и продолжала пить еще с неделю. Когда организм уже надорвался, и она, отлеживаясь, стала потихоньку приходить в себя, то до ее сознания дошли прежде всего две новости. Первая - это то, что в Чечне начались военные действия, то есть практически шла уже война, как предсказала Люба-дурочка. И еще - что, пожалуй, ей конец безо всякой войны. За товар она оказалась должна несколько миллионов. Как передал хозяин в тот день, он не обнаружил после ее ухода ни духов, ни денег. Всё! Ей крышка! Да еще счетчик включили. Каждый день долг растет. Она снова почувствовала себя на краю пропасти.

Но выход, как оказалось, был. Его подсказали те, кто, собственно, и поставил ее на край этой пропасти.

- Продай свой сарай. И рассчитаешься, и еще при плюсе останешься.

- Да кому он нужен?

- Мы купим.

- А жить мне где?

- Смешная ты, тетя. Замуж выйдешь - и всех делов.

«А чем не выход?» - подумала Лариса. Василий, любовник ее, давно предлагал сойтись.

Она согласилась. Подписала доверенность, отдала паспорт, получила аванс и, накупив вина и что повкуснее, отправилась к Василию. Прокутили они с ним почти все лето. Сначала пропивая ее деньги, потом его. Ребята с расчетом тянули, потом кого-то вселили в ее квартиру и вообще пропали. Хозяина бывшего Ларисы они тоже «кинули» -ни ему, ни ей денег не отдали. А осенью посадили Василия опять. И так как с росписью они протянули, да и паспорта у нее не было, родственники Василия из квартиры его ее выгнали. И оказалась она на улице. Без паспорта и без денег, с одной головной болью. Голодная, но трезвая, решилась она через несколько дней на крайний шаг - обратиться к милиции.

Пошла к участковому, чтоб узнать, как быть ей теперь в ее положении. Участковым у них теперь был толстый и добрый по натуре своей мужик. И хотя он поначалу долго смеялся над ней и крутил пальцем у виска, в конце концов все-таки помог Ларисе. Повел ее очень далеко через железнодорожную линию в какие-то жуткие курмыши, где среди баз, складов и пустырей спрятался древний полуразрушенный барак.

- Этого барака, дорогая, нет ни на карте города, ни на карте нашего района. По документам его давно снесли. Твоя комната будет вот эта, - пнул он ногой и так разбитую, как решето, дверь. - Кто будет из жильцов возникать, скажешь, я поселил. Тут до тебя жил один, да недавно под поезд попал. Так что живи и пользуйся пока. Больше я тебе ничем помочь не могу.

Он ушел. А Лариса села на грязный пол пустой комнаты и заплакала. Горько заплакала, потому что поняла, что оказалась на дне. Даже в тюрьме она не ощущала себя так плохо...

4.

Барак оказался «веселый». Публика проживала в нем пестрая. Беженцы, бомжи, бродяги, такие же неудачники, как Лариса, но всех роднило одно увлечение - пьянство. А что было делать в их положении? Ведь все они никому не были нужны. А большинство из них не нужны были даже себе. Не имея никаких доходов и не работая, к вечеру весь барак все равно был пьян. И никто еще в нем не умер с голоду. Люди эти, как птицы небесные, находили каждый день какой-то прокорм. Кто милостыню просил, кто «пушнину» добывал. То есть бутылки пустые собирал. Это занятие выбрала для себя и Лариса. Конкурентов по этому делу было множество. Лариса же обнаружила, что вдоль железной дороги, тем более далеко, никто не ходит. А ей этот маршрут понравился. Задумавшись и замечтавшись, она уходила далеко, даже за город, по одной линии, а возвращалась по другой. Мечты ее были одни и те же. О жизни, которая могла бы быть. Теперь ей счастливая жизнь виделась гораздо проще и скромнее, чем в молодости. Была бы крыша, работа, муж и, самое главное, был бы живой сынок. Вот и всё, оказывается, что нужно для счастья человеческого. «И ведь это может иметь любая баба, - размышляла она. - Но все кичатся. Им этого мало. И всегда чего-то не хватает. Хочется большего, как когда-то мне. Эх! Но почему люди устроены так, что понять это можно только когда петух клюнет в одно место! Этих всех сытых, избалованных бабенок на мое бы место, в мою судьбу! Вот тогда бы поняли смысл жизни...»

Собранные бутылки Лариса сдавала и покупала на вырученные деньги, как все, вино да что подешевле, чтоб вино это закусить. Пила она одна и чаще даже вне барака, чтоб не портил ей никто настроение. Ведь, выпив, она любила поговорить сама с собой вслух. Поболтать и поплакать. Не замечала, когда засыпала, а проснувшись с больной головой, снова выходила на свой маршрут, ибо, чтобы вылечиться, надо было набрать «пушнину», сдать, выпить и... И всё повторялось заново. И хотя она была на дне, понимала, что катится куда-то еще ниже, но остановиться не было ни силы, ни воли, а может, даже и желания. Ей казалось, что она очень устала от жизни. И хотела, чтобы жизнь эта побыстрее окончилась.

Как-то раз на ее пути замаячила сутулая, костлявая фигура женщины. Эта плохо одетая тетка явно занималась на ее тропе тем же промыслом, что и она. Когда Лариса почти нагнала соперницу и увидела, что та нагибается за ее бутылкой, она тоже бросилась к той. Бутылку схватили обе одновременно. Встретившись злыми глазами, обе через мгновенье расхохотались. Сутулая тетка оказалась Томкой. Теперь они обе не скрывали, что узнали друг друга.

- Здорово, подруга.

- Здорово, Тамара.

- Ты чего, Лариса, на чужую территорию забрела?

- Нет, Томочка, ошибаешься, я уже почти год на ней промышляю.

- То-то и видно, что недавно. Это ведь Лиса территория была. Поездом которого зарезало.

- Лис? Знавала я одного с такой кликухой. Неужели тот?

- Тот, не тот. Смотрю я, ты тоже бомжуешь?

- Почему это? У меня крыша есть.

- Крыша? Кому лапшу вешаешь? В бараке ошиваешься, знаю я барак этот. Он сегодня есть, завтра его нет.

- Так и мы сегодня есть, а завтра нет. Неизвестно, кто скорее сгинет, он или я.

- Да, вообще-то здесь ты права. У тебя курить-то есть?

- Есть.

- Покурим?

- Покурим, что ж не покурить...

Они сели прямо на рельсы и закурили.

- А тебя ведь, Ларка, Лешка искал.

- Ты не сказала, где я?

- Нет. Я ж недавно узнала, где ты обитаешь.

- Ну и хорошо.

- Че так?

Лара вздохнула тяжело.

- Стыдно. Стыдно в таком виде ему показываться. Я уж и умываться-то разучилась. Воды ж в бараке нет. И рядом тоже. Да и морда видишь какая? Вино-то дрянь пошло. Туфта. А на хорошее денег нет.

- Дура ты, Лара. Была дурой и останешься. Я б на твоем месте все бы сделала, лишь бы выскочить замуж за него. Королевой бы жила. Он ведь сторожем работает и по инвалидности получает. У него «бабки» есть. Он пьет с умом, не то что мы.

- Совесть не позволяет мне «бабки» его пропивать. Я и так ему всю жизнь загубила.

- Батеньки?! Совесть?! С чем ее едят?! А у него где совесть была, когда он женился на этой дуре?! Знал ведь, что я всю жизнь за ним бегала. Женись он на мне, я, глядишь, и не дошла бы до такого. Но ничего, я ему тоже сделала. Я к колдунье к одной ходила, денег не пожалела, но я сделала им, что ни детей у них, ни жизни не получилось.

Лариса посмотрела с удивлением и одновременно с презрением на бывшую подругу.

- Че вылупилась-то? Ты такая же теперь, как и я. Такая же грязь и мразь! А то начинает тут втирать! Совесть, совесть... Я вон есть захочу - иду в столовку, выберу парочку помоложе и давай перед ними сморкаться и харкать. Рожи строить, дурочкой прикидываться. Они всё бросают. А я доедаю. Наемся, и совесть сразу в порядке.

- Я еще, слава Богу, не дошла до этого.

- Смотрите-ка, Бога еще помнит. Дойдешь, дорогая. Недолго ждать осталось. Еще ниже меня упадешь. Потому что сдохну я скоро. Больная я. А у тебя здоровья невпроворот. Ты будешь жить и падать, падать, падать. Всё ниже и ниже. Вот так-то, Ларочка, - и расхохоталась, довольная своим пророчеством.

Лариса уже хотела ударить ее по противной физиономии, но Томка вдруг закашлялась, и Лариса со всей силы и с удовольствием стала бить ее по спине, приговаривая:

- Бутылочку эту я тебе дарю. Но не дай Бог попадешься еще раз на моей дороге! Под поездом окажешься!..

На этом они и расстались.

Да, Лариса пила. Лариса спивалась и потихоньку опускалась всё ниже. К концу второго года жизни в бараке Ларисе уже было начихать, увидит ли ее Алексей в таком виде или нет. За неимением бутылок она, как и Томка, стала ходить на мини-рынок, промышляя вдоль его рядов. Подбирая упавшее яблоко или картошку, хватая у зевак что попадет под руку и клянча у киосков, чтоб оставили пивка в бутылке. Она стала сама себе противна, сознаваясь в душе, что прогнозы Томки сбываются. Сегодня к ней подошла Светлана, бывшая ее одноклассница, и спросила участливо:

- Ларочка, ты ли это?

Что она могла ответить цветущей, красивой моложавой женщине, под руку идущей с мужем, который держал на руках их внука?

- Ты обозналась, гражданочка, - солгала она ей хриплым прокуренным голосом.

- Но все равно. Вот, возьми, - протянула она Ларисе десять тысяч. - Храни тебя Бог, Ларочка.

Лариса молча взяла деньги и поспешила скрыться. Была осень, октябрь месяц. Лариса была голодна и дрожала от холода, но всё она научилась переносить, кроме гнетущего чувства похмелья. На эти деньги она купила две бутылки вина и буханку хлеба. У нее было любимое заветное местечко у железной дороги в кустах. В последнее время она отчаянно заигрывала с судьбой, стоя подолгу на полотне в ожидании поезда. Но оставаться на дороге до конца у нее все-таки не хватало воли, после первого же гудка локомотива она уходила с рельсов.

А началась эта рискованная игра с того, что цыганка, которой она дала закурить, погадала ей за это. Она сначала рассказала всё прошлое Ларисы. Всё было угадано в точности. Так что в будущее, нагаданное ею, Лариса тоже поверила. А нагадала она ей скорую страшную смерть от круглого железа. Вскоре до нее дошло, что круглое железо - это колеса поезда. «Что ж? Пускай. Лучшего я, видно, не заслужила...»

5.

Теперь она предавалась выпивке с еще большим удовольствием, каждый раз будто в последний. То, что война в Чечне окончилась, тоже говорило за то, что Люба-дурочка правильно предсказала. Но ведь по ее предсказанию после войны кто-то должен умереть. «Наверное, это я. Ведь сказала она это мне, а не кому-нибудь».

Выпив первую дозу вина, как всегда, за упокой мамы и сына, она обвела свою полянку потеплевшим взглядом. Вино приятно зажгло в пустом желудке, хлеб был очень мягким и вкусным. Полянка эта стала ей за два года родной. «Мое последнее пристанище», - подумала Лариса. Ведь барак обещали к зиме снести. Будущего никакого впереди не было. Она выпила еще и еще. Потом пьяно позвала: «кис-кис». Но кошка, которая всегда приходила к ней на полянку разделить ее одиночество и поесть с ней хлеба, на этот раз не пришла. К вечеру ощутимо похолодало. Закутавшись в свою ветхую одежду, Лариса уснула. Сначала, как всегда, снилась всякая белиберда, а потом, видно, с прояснением головы, приснился ей странный и с каким-то намеком, интересный сон.

Снилась ей зимняя стужа. Метет снег, сумерки. Как будто дело к вечеру. Она одна идет вдоль края обрыва по узенькой занесенной снегом тропиночке. Где-то должен быть спуск. А спуститься вниз ей вроде необходимо было. Здесь круто очень. Она дальше пошла. Дальше еще хуже - торчат из-под снега острые камни, разбиться можно о них - насмерть! Еще дальше - вообще отвесная стена, и дна у пропасти не видно. Свисают только и качаются на ветру мертвыми косами корневища деревьев. И надо же так случиться, что именно здесь она и поскользнулась. Успела только за корни эти ухватиться. А они будто гнилые, трещат, надрываются, и вот-вот должна уже вместе с ними полететь Лариса вниз - в бездну. Тогда-то она и вспомнила о Боге. И быстрее начала Иисусову молитву читать, которую сразу же и вспомнила во сне очень точно. Подсказало ей что-то, что, погибая, надо о Боге вспомнить обязательно. Читать читает, а сама на корневище раскачивается, надеется за камни ухватиться, что справа от нее выступают. И только схватилась она за них, полетели корни вниз, да уже без нее. Осмотрелась Лариса, а тут склон уже более покатый. И хоть, наверное, переломаешься вся, но выжить шанс уже есть. Камни холодные, пальцы мерзнут, вот-вот отпустят, а Лариса всё молитву читает да в темноту вглядывается, надеется на что-то. Наконец справа опять разглядела близко совсем трап деревянный со ступенями и перилами. Его-то и искала она, видно, да мимо как-то прошла, не заметив. Стала пытаться дотянуться до него. Обидно уж очень было погибнуть рядом со спасением. И получилось! Дотянулась она. Встала на ступени, ухватилась крепко за перила и вниз уже не пошла. А полезла вверх - и всё молитву не перестает читать. Вышла наверх и бегом от этого гиблого места. А голос чей-то властный внутри нее говорит назидательно: «Даже совсем когда пропадать будешь, все равно надейся на Бога. А иначе... Иначе...» Что иначе, она не услышала, потому что такой жар и свет ударил ей в лицо, что открыла она глаза и увидела вдруг перед собой близко совсем пламя жаркое. Закричала она дико и отскочила от него. Что очень насмешило Любу-дурочку, которая закатилась надолго в своем дурацком хохоте. Это, оказывается, она разожгла костер рядом с Ларисой.

- Ты что, дура?! Сжечь меня хотела, что ли?!

- Всё ест и ест? Ага. Ему мало всё. Даю, даю ему, и всё ест. Ага. - Она положила в костер еще поленце. - О! Опять ест. Он так всех поест. Ага. Поест.

- Ну хватит подкладывать! И дров-то насобирала сколько, овца!

Лариса отошла на минутку от костра и только тут ощутила, какой холод опустился сегодняшней ночью. Трава хрустела под ногами, а земля стала жесткой, как асфальт. Изо рта валил пар. Мороз. «Если б не дура, могла б замерзнуть во сне. А что? Самая легкая смерть. Так нет же, обогрела, влезла! Теперь опять вот мучайся. Башка-то раскалывается».

Она подошла к костру, дурочка легла спиной к огню и, накрывшись пальто, готовилась уснуть. Лариса только сейчас разглядела на ней вполне добротное, даже с песцовым воротником пальто.

«Везет же дуракам. Какие вещи им дарят. Ну ничего. Мы поправим это дело». Подложив еще дровишек и дождавшись, пока она уснет, Лариса стянула пальто со своей спасительницы и быстро удалилась в направлении киосков.

Пальто никто не купил. Но за воротник бутылку вина все же дали. Похмелившись, когда боль головная исчезла и Лариса стала способна мыслить, она снова стала ругать себя и корить: «Вот дрянь! Ну и мразь же я! Пальто украла у дурочки. У той, которая от холода спасла меня. Согрела ночью. Которую, как ребенка, всякий обидеть может. Эх! Ну что ж за дрянь я стала?! А может, я всю жизнь такой и была?! А?!»

Днем стало еще холоднее. Подул пронизывающий северный ветер, он поднимал желтые листья и кружил их вместе с редкими снежинками. Лариса видела, как мерзла бедная дурочка. Она мела непослушные листья, съежившись. Трико да детская кофточка вряд ли давали ей хоть какое-то тепло. Она то и дело дула на побелевшие пальцы и, по-дурацки похохатывая, повторяла то и дело с некоторой досадой:

- Зябко. Ага. Зябко. Там обогреют зато. Ага. Обогреют. Ага.

Лариса, глядя на нее, куталась в пальто еще больше. От стыда хотелось напиться. Но было не на что. И тут ей пришла вдруг шальная мысль: «А пусть! Пусть этот день будет последним в моей жизни! Хватит себя и других мучить. Сегодня покучу последний разок, и амба! Прочь из этой жизни!.. Раз последний денек этот мой, пусть меня все простят». И она решительно направилась к бабе Наде.

- Здорово, баб Надь. Жива, что ль?

- Жива пока. Слава Богу. А это ты, Лар? Тебя не узнать. Ты что ж в пальто, а без чулок?

- А! Не обращай внимания. Я ж в бараке обитаю. А там сброд всякий. Всё было, и чулки были, да стянули. Ну и ладно. Я вот чё пришла, баб Надь. Мне денег тысяч тридцать надо - взаймы.

- Зачем это, Лар? - настороженно спросила старушка.

- Комиссию прохожу на работу. А сейчас всё платное, сама знаешь. Так говори скорей, дашь? Или работу терять?

- Конечно, дам, Лара. О чем разговор?

Она ушла в комнату и вскоре вернулась с деньгами и чулками.

- Вот надень, а то на комиссию неудобно так идти-то.

У Ларисы появились на глазах слезы.

- Прости меня, баб Надь, непутевую. Не поминай лихом.

- Да за что ж мне прощать-то тебя, Ларочка? Давай устраивайся да берись за ум. Говорят, пить ты стала еще крепче. Сколько я говорила тебе, переходи ко мне жить.

- А, ладно, баб Надь. Спасибо еще раз. И Лёшику, пожалуйста, привет от меня передай.

- Я молюсь за тебя, Лара. Каждый день молюсь, - перекрестила Ларису вслед старушка.

Довольная Лариса с зажатыми в кулаке деньгами снова появилась на рынке. «С чего начать-то? С чего начинают люди свой последний в жизни день? В голову ничего не идет. Значит, надо поправить ее». Она купила вина, шоколадку и сигарет. Оглянувшись и не увидев поблизости блюстителей порядка, она с удовольствием приложилась тут же к горлышку бутылки. После вина ей захотелось есть. Но за многие годы, не видя мяса и сладостей, она вообще к ним охладела. Зато хлеб, мягкий и теплый, она очень любила. Купив буханку такого свежего, высокого, душистого хлеба, она с удовольствием отломила нежную хрустящую корочку и стала есть. Какого же необычного вкуса был этот хлеб! Ведь Лариса считала, что он последний в ее жизни. Она еще раз поднесла бутылку к губам, как вдруг ощутила на своем плече тяжелую руку. «Милиция!» - мелькнула по привычке пугающая мысль. Но оказалось, это Люба-дурочка.

- Дай. Ага.

Лариса напугалась, что пальто она свое требует. Ведь если люди поймут, в чем дело, то за дурочку могли и побить.

- Чё те, дура? Это мое!

- Есть дай. Ага. Хлеба дай. Ага.

- А-а. Хлеба? Да на весь.

Дурочка улыбнулась, взяла протянутую буханку и с огромным удовольствием стала есть хлеб, как будто и для нее он был последним.

Лариса тоже улыбалась, ведь нет ничего приятней на свете, чем дарить людям радость. Тем более таким открытым и чистым душам, как дети или дурачки, подобные им.

- Ну что, вкусно? То-то. Мне вино. Тебе хлеб. Поделили по справедливости. Да?

- Вино да хлеб. Ага. Хлеб да вино. Ага? - вдруг подмигнула ей хитро дурочка и пошла прочь, волоча за собой метлу, то и дело оглядываясь на Ларису.

- Вино да хлеб, - повторила Лариса. - Что-то знакомое. Да я, собственно, всегда покупаю вино и хлеб. Сейчас, правда, хлеба уже нет.

Она снова подошла к хлебному киоску и купила еще хлеба, а потом еще вина. «Пойду-ка я на свое любимое место».

Придя на свою полянку, она обнаружила, что угольки еще тлеют. Дурочка натаскала дров много. Лариса подложила веточек и раздула небольшой костерок. С ним намного стало уютней. Она выпила вина, помянув маму, сына. Потом выпила еще и помянула тетю. Потом на полянку к ней в гости пришел пес и сел напротив Ларисы в ожидании хлеба.

- О! Чапа пришел. На, дорогой, - она кинула ему кусок хлеба, который пес буквально проглотил не жуя.

- Ну ты молоток, Чапа. А может, ты не Чапа, а Чаба? Так папка нашу собаку называл. Папка, - повторила с удивлением она. - Я никогда его так не называла. А-а. Сегодня ведь последний день. Сегодня любые чудеса, наверное, могут быть. Да и потом, он ведь тоже человек, и не чужой. И чем он хуже меня? Я ведь почти повторила его жизнь. Нет. Надо и папаньку помянуть.

Выпив еще вина и здорово уже захмелев, она подняла взгляд над костром и на месте пса увидела отца. Чему нисколько не удивилась.

- О! Папка?! Молодец! Легок на помине. Вдвоем повеселее будет. Хлеба хочешь? На. А винца? Нет? Ну ладно, поешь хотя б, поешь. Ты ведь как-то просил поесть.

Отец с жадностью поедал хлеб, почти не глядя на Ларису, лишь изредка как-то с опаской поглядывал на пламя костра. А Ларису вдруг обуяло страстное желание выговориться. Ей захотелось рассказать отцу всю свою жизнь с самого раннего детства, все свои желания, мысли, страдания и мечты. Ведь он же абсолютно ее не знал. Она говорила долго и с чувством, так долго, что язык даже устал, и костер давно потух, а когда она закончила говорить, то увидела наконец, что и отца уже нет на прежнем месте. И вина нет, и хлеба, только крошки от него остались на месте, где отец сидел. Лариса вздохнула глубоко, но с облегчением:

- Вот и хорошо. Хорошо, что мы поговорили по душам. Я хоть высказала всё, что хотела. Я думаю, он теперь доволен. Ведь и накормила я его. И объяснила всё. И простила его, и прощенья попросила. И почему я его так долго ненавидела? Может, надо было просто попробовать его простить еще тогда? И полюбить? Ведь красивого, умного да доброго любой полюбить сможет. А ты попробуй полюби вот такого... Эх! Ну почему нет второй жизни, чтобы прожить ее набело?! Ведь первую-то все только учатся жить. Она ж как черновик. Ведь все мы ее, как правило, жизнь эту первую и последнюю, просто запороли!.. Но нет второй... А раз нет, так и что ж мечтать? Да и вообще мне сегодня уже не о жизни думать надо.

Она встала, поеживаясь от холода, и снова с очень тяжелой головой поплелась к рынку.

День действительно был богат на неожиданные встречи. Похмеляясь у киоска, Лариса разглядела в толпе Светлану с внуком на руках. Быстро нащупав в кармане шоколадку, Лариса догнала их и вручила ее ребенку.

- Возьми, маленький. Помяни родных моих, золотце.

- Спасибо, Лариса, - поблагодарила за внука Светлана. - Ну как ты, Лар? Как жизнь-то у тебя? - участливо спросила одноклассница.

- А что жизнь? Хорошо, что конец у нее есть. - Сказала и пошла прочь.

- Спаси тебя Господь, - пожелала ей вслед Светлана.

Хоть и последний день, а настроение у Ларисы было неплохое. Хотелось раздавать всё налево и направо. Правда, и раньше никогда она не была жадной, но раздавать и одаривать людей ей было просто нечем. А сегодня, хоть и чужие деньги, она с легкостью раздавала и попрошайкам, и тем, кто спрашивал и не спрашивал, было всё равно приятно. И вот наконец, когда купила она последнюю бутылку вина, то, пошарив по всем карманам, обнаружила, что денег больше нет. Даже на хлеб. Подошли к концу не только деньги. Подходил к концу и последний день ее жизни. Наступил вечер, стало еще холоднее. Вино уже не лезло, даже «Улыбка», потому что была она ледяной. Хотелось чего-нибудь горячего. Из маленького летнего кафе шел дурманящий запах кофе. Лариса не выдержала и зашла. Окинув зал нетрезвым взглядом, она подошла, как учила когда-то Томка, к молодой парочке, ведущей милую беседу под звон маленьких ложечек.

- Ребятки, угостите кофейком, горячего охота, забыла уже и вкус его. А я винца вам плесну.

- Нигде покоя от вас нет! - С шумом отодвинула от себя чашечку девушка и пошла вон из кафе, продолжая ругаться. Парень поспешил за ней.

А Лариса, хмыкнув только, поспешила к их чашечкам. Она уже перелила кофе в одну посуду, предвкушая огромное удовольствие, но не успела сделать и глотка, как почувствовала, что поднимается в воздух. Хозяин кафе, огромный парень, схватил ее за шиворот и поволок к выходу. А за дверью дал ей такого пинка, что она подлетела над землей и просто чудом приземлилась на ноги. Тут ей стало очень обидно, и она расплакалась.

- Я последним сегодня делилась, а ты кофе оплаченное пожалел?! Буржуин! - кричала она закрытой двери. - Хозяева жизни! Взяли и выпинули! Всю жизнь меня пинаете! И счас. Выпинули вообще из жизни!.. Чтоб вы сгорели все!..

Успокоившись немного, она посмотрела вокруг. Стало совсем темно. Люди спешили по домам, к теплу, свету и уюту. Дрожа от холода и похмелья, Лариса поплелась к железной дороге...

6.

Перед тем как взобраться на железнодорожную насыпь, она допила вино. Лариса его и не хотела вовсе. Но без него она боялась продлить свои дни. А ведь даже в завтрашний день путь ей был закрыт. Что ей было в нем делать? Без денег и в долгах. И еще нужно было пережить холодную ночь. А каждая ночь теперь будет всё холоднее. Барак вот-вот снесут. В нем уже отключили свет. Да и что ей делать в этих будущих днях, когда она уже в сегодняшнем, в свои сорок с небольшим, конченая, опустившаяся алкоголичка, которая забыла даже, когда в последний раз была в бане. В жизни она совершила всё худшее, что, наверное, только бывает. И ничего не нажила в ней, кроме чужого и собственного презрения к себе.
И что еще мешало ей продолжать жить, так это Томкина победа. Ведь она могла скоро пасть еще ниже ее, на радость бывшей подруге. И всё шло к этому, Лариса это чувствовала. А потому лучше уж смерть! Нельзя ей было доставить такое удовольствие. Допив последний глоток вина и бережно поставив пустую бутылку на видное место, она, уже сильно пьяная, с большим трудом взобралась на насыпь «железки». Только здесь она почувствовала, как устала. Устала вообще от всей этой полной вечных проблем и всяческих забот жизни. Она положила голову на обжигающий холодом рельс. «Может, я услышу сейчас стук приближающихся колес, мчащегося круглого железа, которое освободит меня от всего». Но она ничего не успела услышать, потому что вдруг неожиданно для себя тут же уснула...

Но во сне она ничего не увидела. Да и спала очень недолго. Потому что почувствовала дрожание рельса под головой, а затем и взрывоподобный оглушительный рев локомотива. Когда она наконец разомкнула тяжелые веки, то была тут же ослеплена летящим на нее из темноты прожектором. Даже отуманенный разум ее совершенно точно подвел сейчас черту: «Это конец! Ничего уже не поделать. Колеса слишком близко!»

«Ну и пусть», - была ее последняя мысль. Бешено вращающиеся железные диски срежут ей голову так же легко, как ножницы разрезают серпантин.

…Странно, но она даже не почувствовала боли... «Всю боль, наверное, уволок поезд. А может, я спьяну ничего не почувствовала?»

«И все-таки я утонула», - мелькнула в ее голове теперь-то уж точно последняя мысль. Потому что фонарь, светивший со столба в прозрачную осеннюю воду, стал медленно гаснуть в ее глазах...

Наступила непроглядная тьма. И тьма эта была долго, очень долго. «Но раз я это ощущаю и замечаю свои ощущения, значит, я мыслю? А значит?.. Живу?!» А еще через некоторое время она почувствовала, что находится в вертикальном положении и что у нее есть тело. Но какое? Она хотела поднести руку к лицу, чтобы хотя бы потрогать его. Но совершенно четко поняла вдруг, что это ей просто пока нельзя. На это нет пока воли Того, Кому всё тут подчинено. Мысли здесь были ясны, как никогда при земной жизни. Насчет всего всегда было одно истинное суждение. И оно говорило ей сейчас, что этот мрак не один в этом уже неземном пространстве. И что он несоизмеримо меньше и незначительнее... Света... Да-да. Света. Он уже был здесь совсем рядом, но совершенно иной по своим свойствам и природе. Именно его она сейчас почувствовала сзади. Но и находясь к нему спиной, она ощутила его легкое ласковое прикосновение, и даже по этому краткому контакту с ним она почувствовала, что несет он в себе только замечательные свойства: чистоту, покой и любовь. Хотелось даже от такого легкого и краткого прикосновения чудесного Света пасть на колени и плакать. Плакать от радости... И печали... Потому что Свет этот - Свет Царства Небесного. Это она уже поняла. Но Царство это Небесное, устроенное Создателем всего сущего, для вечного счастья людей... оказывается, не про нее! Ведь чем больше хотелось ей обернуться, тем дальше удалялся от нее этот волшебный Свет. И она поняла, что недостойна Его. Минует ее Царство Небесное, в которое ей верилось и не верилось при земной жизни. Хотя и многие хорошие люди рассказывали о Нем, убеждали и призывали ее к вере. А теперь? Теперь уже ничего не изменить... А так хотелось ей сейчас хотя бы обернуться, хотя бы на миг осветить лицо его Святым Сиянием, имеющим даже несравнимый ни с чем аромат, благоухание которого тоже слегка коснулось ее. Хотелось улыбнуться этому Свету и порадоваться, хотя бы недолго, за достойных его обитателей. Так хотелось вместе с ними воспеть, восхваляя и славя Великого Бога. Ведь она различала как бы издали пение и музыку, если бы можно было определить этими земными словами ту волшебную гармонию неземных звуков и голосов, заставляющих трепетать и радоваться каждую клеточку души. По всему немногому, что было дано ощутить ей как бы издали и всего на мгновение, и то было ясно, какого великого и вечного блаженства и счастья она лишила себя - сама! Да. Это она тоже совершенно отчетливо сейчас понимала. Ибо здесь лгать ни кому-либо, ни себе - было невозможно...

Свет удалялся от нее всё дальше. А приближаться стало то, что она заслужила. Хотя тьма, приближающаяся к ней, становилась всё мрачнее и страшнее, она, к удивлению своему, обнаружила, что стала различать в этой кромешной тьме какое-то движение и звуки. Глаза ее разглядели наконец огромное скопище людских тел, всё было здесь в постоянном движении. Тела человеческие изгибались и дергались в неестественных позах, словно в конвульсиях. Потому что между ними сновали, ползали и летали чудовища. Их приходилось по несколько на каждую грешную душу. Они ни на мгновенье не оставляли людей в покое, причиняя им всяческие мучения. Царство Небесное не зря называлось Небесным из-за своей возвышенной и неземной природы. Здесь же всё было удивительно приземленно. Земные краски были просто разбавлены грязью. Было душно, и царили самые отвратительные, но вполне земные запахи. В этой вотчине князя тьмы царил голый натурализм. Люди были все обязательно наги, тела их были грязны и запущенны и представляли отталкивающее, ужасное зрелище. Еще ужаснее выглядели их мучители - хозяева этого страшного места. Только безвыходность заставляла терпеть бедных людей омерзительную внешность своих истязателей. С немыслимыми и уродливыми членами их ужасных тел, их гадкие, вибрирующие, изгибающиеся и пульсирующие движения. Отвратительные голоса, непотребные звуки и вонь, какую они распространяли. Между тем эти твари обладали полной властью над людьми, попавшими сюда. И пользовались неуемной фантазией своей в издевательствах и пытках над ними. Казалось, они готовы были взорваться от собственной ненависти к роду людскому. Ни одному самому извращенному грешному разуму человеческому не пришло бы на ум то, что творили в своем владении над людьми бесы. Их даже не скотская, а сверхъестественная извращенность не могла насытиться, и всю жажду ненависти своей они обрушивали на людей снова и снова. Самым страшным было, пожалуй, и то, что знали они всё о каждом и читали мысли любого несчастного. И делали с ним именно то, чего он боялся и не хотел больше всего. Зная каждый грех человека в его земной жизни, каждый его поступок, тайные грезы и желания. При каждом роптании своей жертвы и мольбе они тут же со злорадством напоминали ей: «А помнишь, как ты?! А помнишь?! А помнишь?!»

Плач, стоны и душераздирающие вопли с одной стороны и рев, хохот, визг и свист с другой заполняли всё пространство ада...

«Неужели и мне здесь уготовано место?!» И что-то внутри нее ответило: «Да».

Хотелось кричать! Звать на помощь! Но кого?! Бога?! Но в этом месте уже поздно! «Ведь Он и так долго терпел мои грехи и ждал от меня шагов навстречу. Но... Но их не было. Была прожита пустая, никчемная, грязная, эгоистическая жизнь. Ведь никого я, в сущности, и не любила. Сына? Но даже для него я ничего не успела сделать. А ведь даже вера без дел - мертва! А Бога? Бога я разве любила? Нет. Его даже проклинала...» Все грехи ее всплыли тут же, как поплавки из воды. И ничего! Ничего кроме них! Ни одного хорошего дела, чтобы прикрыть хотя бы один из проступков...

Бесы как будто не замечали ее пока. Но она понимала, что долго так продолжаться не может. Кто-нибудь из них заметит ее - и тогда... Вся душа сжалась в комок. Но не уйти, не убежать отсюда. Не убить себя здесь во второй раз. И вдруг знакомый голос, обращенный к ней!

- А-а! И ты здесь! Ха-ха! Чистюля наша совестливая! Я говорила, я говорила, что ты хуже меня!

Это была Томка. Два мерзких создания тащили ее по грязному скользкому полу за веревку, накинутую на шею. Она, как и все, была абсолютно голой и грязной. И хотя над ней уже порядком наиздевались, увидев подругу, она нашла все же силы, чтобы злорадствовать.

- Ты хуже, хуже меня! Тебе Царство Небесное не показали! А мне показали! Показали! И я там видела кое-кого, но тебе не скажу! И ты никогда не узнаешь! Не узнаешь! Потому что ты - хуже меня! Хуже! И тебе достанется больше от них! Больше!

Омерзительные твари после слов Томки разглядели наконец Ларису и бросились к ней, воя и визжа, радуясь новой жертве. Но пока они не дотрагивались до нее, витали вокруг, пугая, а возможно, просто смакуя и предвкушая свои садистские удовольствия.

Лариса хотела закрыть глаза, заткнуть уши, присесть, сжаться в комок, но ничего из этого она не могла сделать, она, похоже, уже подчинялась их воле. И тут она услышала еще один знакомый голос. Цокая уродливыми копытами по зловонному полу, подошел почти вплотную к ней огромный и, пожалуй, самый страшный из виденных ею здесь демонов.

И весь ад заголосил, загоготал и завизжал.

- Я вижу, что ты узнала меня, - проревел он. - Вот посмотри и полюбуйся, каким я стал благодаря твоим похотливым желаниям и мечтам, в которых ты боялась сознаться себе даже во сне. Теперь стесняться некого и ни к чему. - Он достал из складок своей кожи часы на цепочке и разбил их об пол. - Час твой пробил! А времени здесь не существует! Ха-ха-ха. У нас впереди - вечность! Так придумал Тот, по Чьему вы образу и подобию! Если не нравится, ругайте Его! Ха-ха-ха-ха. - И снова весь ад заполнили звуки, от которых всех людей, находящихся здесь, повергло в дрожь и тошноту одновременно. Так ликовал ад!

- Господи! - взмолилась Лариса в страхе. - Я знаю, что поздно, но все-таки молю: прости! Прости и помилуй!

- Нет! Ты уже наша! Ты наша! - гудел ад ужасными голосами.

Эти крики подавляли в Ларисе волю. Она разрыдалась, убитая безсилием и безнадежностью. Но вдруг сквозь страшный рев нечисти она услышала слабый, измученный голос отца своего.

- Не верь им, Лара! Молись! Молись, дочка!

Яростный вой заглушил его голос.

А Лариса снова взмолилась Богу.

- Ты наша! Наша! - заглушал ее мольбы ад.

И вдруг сзади, со стороны покинувшего ее Света, она услышала такой же слабый, но спокойный и уверенный в хорошем исходе голос матери:

- Ларочка, открой глазки. Нельзя сейчас спать. Нельзя!

- Глазки? Мама, я сплю?

- Да, милая. Просыпайся скорее!

- Господи! - взмолилась Лариса в третий раз. - Пусть это будет действительно только сном! И тогда, проснувшись, я буду другой, Господи! Я стану на путь истинный! Господи! Господи, спаси и помилуй!

- Надька с Веркой и Любкой, проклятые, молятся за нее! Ну ничего! Всё равно наша будешь! - вопили бесы.

Но тут Лариса услышала оглушительный рев, принадлежащий уже не аду, а чему-то земному, знакомому, но уже забываемому. Под Ларисой всё задрожало, она открыла наконец тяжелые веки и была тут же ослеплена ярким прожектором мчавшегося на нее поезда. На этот раз она в мгновенье ока оказалась на ногах. И успела бы не раз благополучно уйти с пути поезда, если бы не бесы, вцепившиеся ей в ноги. Она еще видела еле различимые их отвратительные сущности.

«Вот так, наверное, и погибают люди без видимых для окружающих причин, - подумала она. - Неужели, Господи, Ты не дашь мне шанс после всех этих ужасов, увиденных мною?!»

Она закрыла глаза, уже не в силах ничего понимать и предпринимать. И когда уже приготовилась к очередной и, быть может, уже самой настоящей смерти, неведомая сила вдруг так ударила ее в плечо, что покатилась она с насыпи прямо в лужу, ударилась головой о затопленный в ней баллон, но тут же выскочила из нее, бросилась, не оглядываясь, бежать прочь что есть духу. А сзади злые колеса, а может быть, и демоны, не сумевшие погубить ее, кричали вслед: «Ты наша! Ты наша! Догоним! Догоним! У-у-у!..»

Лара в ужасе убегала сама не зная куда от этого страшного места, но усталые ноги привели ее все-таки к бараку. Только около крыльца она остановилась перевести дыхание. Только что она стояла между тьмой и Светом. Теперь же она находилась как бы между двумя чувствами: страхом и тоской, что ожидает ее показанная участь. И радостью и надеждой, что жива, а значит, можно ее все-таки изменить.

7.

Каким прекрасным казался ей теперь этот холодный осенний вечер, звездное небо над головой и даже грязная развалюха-барак. «Господи! - в сердцах подумала она. - Ну какие же мы дураки. Как прекрасно всё, что вокруг нас, созданное Тобою. Как много мы все имеем. Как просто и легко жить с Тобою в сердце. Жить лишь да исполнять Твои десять заповедей. А всё остальное Ты бы простил, правда, Господи? А мы? Мы ничего не замечаем. Мы ничего не понимаем. Мы вечно недовольные. Нам вечно чего-то не хватает. И мы сами превращаем жизнь свою уже на земле - в ад! Ах, Господи-Господи!.. Спаси и помилуй нас всех - детей Твоих непутевых».

Слезы умиления потекли по щекам Ларисы. Когда она отворила дверь своей темной комнаты, они еще бежали по ее щекам. Но вдруг опять, совсем близко, она услышала голос своей мамы.

- Ларонька? Наконец-то я нашла тебя. Слава Богу!

- Мама? - уже ничему не удивляясь, спросила Лариса темноту.

- Нет, Ларонька. Это я, Вера. Подружка по несчастью твоему. У меня свечка есть, Лара. А есть ли у тебя спички, чтоб огонек зажечь в жилище твоем?

- Веруня! - узнала наконец подругу Лариса. И бросилась к ней навстречу.

- Как я рада, Вера! Как я рада, что мы снова вместе. Я такое чудо сейчас тебе расскажу!

- Нет, Ларонька. Нет. Извини, пожалуйста, но возраст и здоровье такое у меня, что первой я должна тебе о чуде поведать. О самом расчудесном чуде, тебя касаемом. Если б я в Бога не верила, то, узнав о чуде этом, обязательно уверовала бы. А так я еще раз убедилась в безграничной любви Божьей к нам грешным... Приготовься, Лара... Возьми себя в руки... Ларочка, дорогая!.. Твой сынок Максимушка - жив! Радуйся, Лара! Славь Бога Всемилостивейшего! Цел! Невредим! Красавец! И замечательный парень!

- Ха-ха-ха-ха! - раздался в ответ хохот Ларисы. - Что ты несешь, бабка! Разве шутят этим?

- Ларочка! Вот именно, что бабка. А значит, говорю серьезно и от души. Выслушай спокойно всё по порядку.

Вера начала свой обстоятельный рассказ. А Лариса зажгла свечу и, явно охладев к Вере, с недоверчивой улыбочкой стала потихоньку переодеваться и выжимать свою мокрую одежду.

- Когда ты отвечать на мои письма перестала, я забезпокоилась, - рассказывала Вера. - И написала письмо самой Екатерине Дмитриевне. Она долго тоже не отвечала. Я еще раз написала и получила ответ: «Сын у нее утонул. Не до тебя ей». И я подумала, что, может, и действительно тебе не до писем сейчас.

Подсчитав, когда ты освободиться должна, и прибавив маленько сроку для верности, я поехала к тебе в Самару, но тебя уже не застала, тебя снова осудили. Что, где и чего - о тебе никто не знает. Только баба Надя, соседка твоя, сказала, что на могилку к сынишке твоему под Киевом ты так и не попала. Я же каждый отпуск езжу по святым местам. И этой осенью поехала в Киево-Печерскую Лавру. Там-то меня Господь и надоумил посетить могилку твоего сынка. Давай искать ее. И разыскала. Только могилка не сына оказалась, а мужа твоего бывшего. Потеряв сына своего и страшно боясь, что сына своего ты заберешь от нее, обезумела, видно, твоя свекровушка и пошла на тяжкий грех. Тебе солгала, что сынок утонул не ее, а твой. А ему всю жизнь лгала, что ты умерла в тюрьме давно да далеко. А как узнал он от меня, что жива ты, - очень обрадовался. Я о тебе правду только рассказывала, что женщина ты спокойная, хорошая и в Бога веруешь. Просто с судьбой тебе не очень повезло... А он? Он просто замечательный парень. И на бабушку зла не заимел - простил. И твоя судимость его не оттолкнула. Он уже и в армии отслужил, и женился, и работает автослесарем.

После пережитого видения, чудесного спасения от близкой гибели и странных рассказов Веры и вообще ее неестественного появления здесь да ночью ум Ларисы отказывался принимать происходящее за реальность.

«А может, сплю я? Или это бес опять издевается надо мной? Они ведь могут прикинуться кем угодно. Прогнать ее? А может, ударить чем-нибудь?! Боже, что со мной опять?! Я схожу с ума? Господи, спаси меня! Пусть она исчезнет и не мучает меня больше. Я так устала. Так устала...»

Тут из пальто Ларисы, которое она вытряхивала, выпали прихваченные ею из кафе две маленькие ложечки. Они упали на пол крест-накрест. Когда она нагнулась за ними, Ларису вдруг пронзило давно затерянное в памяти воспоминание.

Две ложечки Причастия. Такие же маленькие, но запомнившиеся на всю жизнь. Так поразившие ее в детстве. И предсказание... Предсказание бабы Нади в связи с ними о чуде. Чудо, которое должно было свершиться в ее жизни. «А может, это и есть то самое чудо? Может, действительно жив мой сынок?»

- Вера, перекрестись, пожалуйста, если ты не бес. Так. Ну хорошо. А доказательства у тебя есть хоть какие-нибудь? - уже с надеждой в голосе спросила Лариса.

- Всё есть, Ларочка. А как же? И фото, и письмо.

Лариса буквально выхватила фотографию из рук Веры и кинулась к свече.

- Он! - закричала она. - Он!!! Сердце материнское не обманешь! Правда ведь, Вера?! - Она бросилась целовать фото, не замечая даже, что мнет его. - С девушкой стоит, - уже плача, произнесла Лариса.

- Так это жена его Юленька. Замечательную женушку он выбрал - верующую.

- А на руках у него кто? - уже догадываясь, но не веря в такое вдруг обрушившееся на нее огромное счастье, спросила Лариса.

- О-о! Ни за что не догадаешься, бабушка Лариса, как внучку твою зовут. Да мучить не стану тебя, открою секрет. Зовут этого ангелочка - Ларисонька. Да-да. Так папочка ее захотел, в честь мамы своей. Сынуля твой не побрезговал осужденной матерью. Все равно любил тебя, даже мертвую.

Лариса рухнула на пол без чувств... Но вскоре пришла в себя на руках у Веры и разрыдалась, надолго уткнувшись ей в грудь, словно матери своей, изредка прерывая плач отдельными фразами:

- Они такие чистые... Красивые... Лица светлые... А я?.. Дрянная... Алкашка... Зэчка... Мне стыдно... Я в бане уже сколько не была...

- Ну что ты, милая? Что ты? - успокаивала Ларису Вера. - И в баньку мы с тобой сходим. А потом и в церковку. Прямо завтра же. И пить заречемся. От пития чрезмерного - зло одно. Особенно женщине. Нам ведь внученьку, Ларисоньку, нянчить надо, а как, пьяная если? Пьяных детки боятся.

8.

Всю ночь провели они в обнимку, безчисленное количество раз перечитывая письмо сына:

«Дорогая мамочка! Ничего не думай зря. Я люблю тебя очень, что бы там ни было. Если б ты знала, как мы с Юляшей обрадовались, что ты у нас есть. Ведь Юля - сирота. А значит, и у нее теперь мама будет. А у Ларисоньки теперь две бабушки - старая и молодая. Приезжай скорее к нам. Да оставайся жить у нас. Дом у нас большой, места всем хватит. И старая бабушка видеть тебя очень хочет, чтоб прощенья у тебя попросить. Ведь старая она уже и здоровья слабого, очень переживает. А Юля в положении - сына ждем. Тяжело ей одной-то будет. Очень ждем тебя. И крепко все целуем. Сын твой Максим».

До утра и Лариса рассказала о своем чудесном видении-сне. О том, как чуть не сбылось предсказание цыганки. Но сбылось зато теперь предсказание бабы Нади. И еще поведала Лариса Вере о своей давней и самой сокровенной тайне. О том, что отец настоящий сына ее - Алексей, подельник по первой судимости, который до сих пор не ведает об этом. Теперь же, узнав, что сын жив, Лариса считала, что сказать ему об этом необходимо.

Чудеса же не исчезли с наступлением нового дня. Когда женщины собрались в баню и уже хотели выходить, явился нежданно-негаданно легкий на помине Алексей.

Поздоровавшись, он поставил бутылку вина на стол со словами:

- Знаю, Лариса, радость у тебя. Баба Надя вчера сказала, что сын твой жив, оказывается. Поздравляю тебя. Давай выпьем за хорошую новость. А потом... Потом помянем нашу знакомую...

- Что? Баба Надя? - испуганно спросила Лариса.

- Нет, Тамара. Подруга детства нашего. Сегодня ночью. В котельной повесилась. Уже в морг отвезли.

Вера с Ларисой переглянулись и покачали головами.

- Только вечером ее видел, - продолжал Алексей. - Тоже сказал ей о сыне твоем. Думал, вместе сегодня к тебе придем. А вышло вон ведь как... Ну? Давай стаканчики.

Алексей в последнее время тоже стал больше выпивать. Брился не каждый день, ходил неряшливый и помятый. Как будто махнул на себя рукой, живя без цели в жизни - абы как.

- Что ж один-то? А себе? А подружке?

- Она не пьет... И я... Не пью... Теперь, - как-то неубедительно проговорила Лариса, глотая слюну и ощущая дрожание в руках.

На что Алексей недоверчиво хмыкнул:

- Да ладно тебе. Не смеши людей. Давай. Винцо хорошее. И повод. Если поминать рано, так за радостную весть выпьем.

- Лёша, а ты хотел бы разве, чтобы мать твоего ребенка была пьющей? - вдруг неожиданно даже для себя выпалила Лариса.

Алексей долго смотрел непонимающе на Ларису, потом на Веру. И снова хмыкнув и наливая себе вино, попросил:

- Повтори, пожалуйста, вопрос. Я что-то не понял.

- Лёшик, мой сын - и твой сын. Мы зачали его в ту роковую ночь.

Стакан, поднесенный к губам, долго оставался в таком положении, потом Алексей плавно опустил его на стол.

- Повтори. Я опять... Ничего...

Лариса подошла к Алексею вплотную и глядя ему в глаза повторила:

- Мой сын Максим - наш общий ребенок. Вспомни, какой он был рыженький и голубоглазый. И вот посмотри - теперь он вообще вылитый ты.

Она протянула ему фотографию.

- И железки, видно, так же любит - автослесарем работает. И женат уже. Невестка теперь у тебя есть - Юленька. И внучка Ларисонька, видишь, на руках у сына твоего?

Голос у Ларисы задрожал, на глазах появились слезы. Руки у Алексея тряслись. Взгляд его был скорее испуганный, чем удивленный. Он бросал его то на Ларису, то на Веру, то на дрожащее фото. Губы шептали безшумно один и тот же вопрос: «Почему?»

- По-почему? - наконец, заикаясь, произнес он вслух. - Почему не говорила раньше? Зачем скрыла?

- Потому что я дрянь! Презренная дрянь, Лёшик! - уже рыдая, выкрикнула Лариса и упала на колени перед ним, как когда-то в молодости.

Она обхватила его ноги и, целуя мятые брюки, запричитала:

- Ты теперь возненавидишь меня! Да, Лёшик?! Ты бросишь меня?! Да?! А я теперь так хочу женой твоей быть, Лёшик! Я поняла, что лучше тебя нет человека! Сын нашелся! Жить теперь хочется, Лёшик! Чтоб вот как у людей! Я еще не совсем пропащая! Ты только прости меня! Я буду хорошей женой! Я не буду пить! Если хочешь, бей меня, Лёшик! Бей! Только прости! Только прости, Лёшик!

- Ну что ты, Лара? Разве могу я ненавидеть тебя? - его единственная правая рука уже давно нежно гладила ее голову. - Я тебя всегда понимал и любил. И сейчас понимаю. И... люблю.

- Даже такую? - подняла она на него глаза.

- Всякую, Лара. Всякую... Вот видишь, и дождался я тебя. А ведь когда потерял руку, то уж сам надеяться перестал.

- И ведь не поздно еще, Лёшик? Правда ведь, не поздно? - не вставая с колен, спрашивала Лариса.

- Нет, конечно. Не поздно. Любить разве бывает поздно?

- И ты?.. Женишься на мне, Лёшик?

- Да.

- И мы обвенчаемся? И будем жить, как все люди живут?

- Да.

- И вместе поедем к сыну нашему, Максиму?

- Да.

- И к дочке Юленьке? Женушке его?

- Да.

- И к внучке Ларисоньке?

- Да.

Лариса пала лицом на пыльные ботинки Алексея и разрыдалась еще больше. Вера с Алексеем стали поднимать ее, а она не переставала плакать.

- Нет-нет, Лёшик! Я не выйду за тебя!

- Это почему же? - с доброй улыбкой, как ребенка, спросил Алексей.

- Ты - свет! А я - тьма! Я недостойна ни такого сына, ни такого мужа! Я слишком грязная!

- Да ну? - отшучивался, улыбаясь, Алексей. - А куда вы собрались? Не в баню ли? Вот и отмоешься, коль грязна. И я схожу, с веничком попарюсь. Нам обоим подготовить себя к свадьбе надо. Ох и свадьбу закатим! Человек на восемь! А после уж и в свадебное путешествие к сыну. За границу - на Украину! Вот так-то вот. А то свет да тьма. Всё в наших руках! Хватит слез! Пришла пора радоваться жизни!.. Но вначале нам в церковь надо, покаяться надо…

9.

Но пролить слезы все-таки еще пришлось, и довольно скоро. Ведь путь их лежал опять же через железнодорожное полотно. Лариса подходила к месту вчерашнего происшествия с тяжелым сердцем. Еще издали она заметила довольно много людей, собравшихся на пересечении тропы и железной дороги. Они что-то обсуждали, горячо размахивая руками. Потом Лариса и машину разглядела, непонятно как проехавшую к этому месту. Среди толпы оказалась и соседка Ларисы по бараку. Завидев Ларису, она подошла к ней, вытирая глаза уголками платка.

- Беда какая, Лариса! Жалко-то как!

- Что случилось?

- Ночью этой дурочку, Любу, поездом зарезало!

Ларисе от этих слов как будто самой в сердце нож воткнули.

- Переходила она дорогу, - продолжала соседка, - с женщиной какой-то. Та-то, что поумней, успела с линии спрыгнуть перед самым поездом. А дурочка-то споткнулась или что… Упала, короче, прямо под колесами и оказалась. Хоть и сигналил машинист, и тормозил, да ничего не помогло. Скорость-то бешеная. Всю искромсало, бедную. Только по голове в шлеме и определили, что она. В луже под насыпью нашли. Собрали кое-какие останочки да вот сейчас только увезли.

Но Лариса уже давно не слушала. Ноги ее подкосились, она упала лицом прямо на щебень и заголосила:

- Ай, Любонька! Ай, душенька чистая! Это ты, оказывается, столкнула меня и спасла опять! Я должна бы на твоем месте быть! Я-а-а-а! Люба-Любонька. И зачем? Знала бы ты, за кого головушку свою положила! Я ведь... Я пальто даже... Пальто твое... А-а-а-а-а...

Вере тоже теперь ясно было, кто спас Ларису сегодня ночью и какой ценой. А потому, понимая чувства Ларисы, она дала Алексею знак, чтобы не мешал ей выплакаться.

Когда же слезы кончились, Лариса, еще стоя на коленях, подняла голову к небу, то, помолчав некоторое время, трепетно и восхищенно произнесла:

- Как велик Ты, Господи! Какова же любовь Твоя?! Что ради спасения последней грешницы, как я, Ты такую безвинную и чистую душу в жертву принес!.. Я ведь проклинала даже Тебя, а Ты и это терпел! Боже, Боже! Да разве ж смогу я жить по-старому после такого?! Нет! Нет больше той жизни! Нет той безпутной Ларисы!

Она встала с колен и повернулась к своим друзьям:

- Смотрите на меня, Алексей и Вера! Перед вами другая! Новая Лариса! Новый человек! Я рождена заново!

Глаза ее выражали удивление и восхищение, как будто видела себя сама - абсолютно переменившуюся. И действительно, в облике ее что-то обновилось. Глаза как будто отмылись слезами, стали чище и светлее. Просветлело и лицо ее, хотя и было испачкано потеками от слез и пыли. Посветлели и волосы. За какие-то мгновенья седины стало в два раза больше. И Вера, и Алексей оба заметили это.

- А раз я заново родилась, - продолжала Лариса, - то и жизнь и судьба будут теперь у меня абсолютно другими. Правда?

- Правда, - подтвердили в один голос Вера и Алексей.

- Значит, хватит плакать. Будем учиться радоваться жизни. Да? Раз Господь пока дарит нам ее дни.

- Конечно, Ларонька. Люба-дурочка вовсе и не дурочка, видно. А Христа ради юродивая. И душа ее теперь навечно в Царствии Небесном. За нее мы только радоваться должны. О своих душах нам печься надо. Должны мы научиться прощать, научиться любить, как Господь нам заповедовал, пока есть у нас еще время.

Они помогли отряхнуться Ларисе и продолжили свой путь втроем. По левую руку Ларисы шел, ведя ее под руку, теперь уже можно сказать - муж. А по правую - Вера. И было всем троим очень хорошо и легко. Они строили планы и о свадьбе. О том, как обязательно помогут в похоронах и Любы, и Тамары. Что поделать, если в этой жизни радостное и печальное всегда рядом.

- Только в первую очередь я должна ложечки хозяину вернуть, - сообщила Лариса.

- Какому хозяину? - не понял Алексей.

- Да есть тут один, очень строгий парень, - с шутливой, доброй улыбкой ответила Лариса.

И было в ее словах, и в улыбке, и в глазах что-то действительно новое, светлое, жизнерадостное, совсем несвойственное прежней Ларисе. И всё потому, что сбылось и предсказание Христа ради юродивой Любы. Что умрет один человек и родится новый!

Умерла навсегда прежняя Лариса, которая жила во тьме. Но родилась - новая! Родилась во второй раз с обновленной душой, в которой поселилась навечно любовь к Богу! А значит, и жить ей теперь только в Свете! А жизнь в Свете не имеет конца!..

Рисунок Анны Жоголевой.

176
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
1
1 комментарий

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru