Любовь побеждает всё

Такой завет оставила своим внукам бабушка Анна…

Об авторе. Елена Александровна Юдакова живет в Тамбове, окончила Государственный педагогический институт (теперь Тамбовский университет имени Г.Р. Державина) по специальности немецкий и английский языки, работала в лингво-математическом лицее № 29 г. Тамбова. Работает с детьми с ограниченными возможностями здоровья. Прихожанка храма святых первоверховных Апостолов Петра и Павла в Тамбове, преподаватель воскресной школы. Замужем, мама четверых детей, старшая дочь уже замужем.

Родилась моя бабушка Анна в 1910 году (по паспорту) третьим ребенком в крестьянской семье. По тогдашним меркам считались они середняками, то есть не кулаки и не бедняки, скотинку держали: корову-кормилицу, домашнюю птицу, овечек. Мама ее Аксинья была сиротой, но были у нее три брата: Авдоким (так называла Евдокима бабушка Анна), Аким и Иван. Отец моей бабушки Яков, обвенчавшись с Аксиньей, взял ее в дом к родителям Игнату и Анисье Борисовым. Так и жили они все вместе, кроме Якова в семье были еще дети: Петр, Наталья и Степанида. Жили всегда в деревне Воейково (теперь Александровка) недалеко от деревни Авдеевка Тамбовского района Тамбовской области.

Знаю о них только то, что рассказывала моя бабушка. Жили дружно. У Аксиньи и Якова было трое детей: старшие сыновья Петр и Григорий да дочка Анна. Может, и еще бы дети были, раньше большие семьи у всех нормой считались, только пошла пора безвластия, так называла то время бабушка: просыпаешься и не знаешь, какая власть. Менялась жизнь с молниеносной быстротой. Пропадали скудные сбережения (без небольшого запаса ведь никто не жил). Ненужные бумажные деньги отдавали детям на игрушки. Бумажки были довольно большими, самодельных куколок можно было заворачивать. Будучи в то время ребенком, понимала и видела опасности жизни - только под руку подвернись. Первым настоящим потрясением для нее было, что мама не пустила ее в школу. Ребятам, говорит, в армию идти, им грамота нужна. Тебе учиться там нечему, ты вот учись вязать, прясть да ткать…

Как просила ее Аня, умоляла, учиться очень хотела, мама была непреклонна. Вообще, по словам бабушки, она была очень сильным человеком, главным в их семье, и слово ее было решающим. Муж ее Яков был смирным. Еще удивительным было то, что у Аксиньи были от природы совершенно белокурые волосы. Это, наверное, было очень красиво, но бабушка мне рассказывала больше о строгости ее мамы, не о красоте. К дочке строга была очень. Бабушка моя и ребенком скорее была боязливым и послушным, старательным и любознательным. Маму слушалась, но характер у нее тоже был. Читать и писать она научилась у своих старших братьев Григория и Петра, поджидала их из школы домой, просила и молила научить ее. И им приходилось жертвовать ради нее своими мальчишескими играми и забавами с друзьями. А что вслух учили, и она, садясь рядышком, запоминала. Способная была, все необходимое выучила, домашние дела тоже освоила. Всегда с благодарностью братьев своих вспоминала.

Анна Яковлевна Капитанова. Фотография на паспорт.

Хотела еще научиться готовить что-то вкусненькое, блинчики например. Мама не позволяла. Не надо, говорила, мы пока с бабушкой есть, справимся. Замуж выйдешь, наготовишься еще. Украдкой бабушка моя (тогда-то еще ребенок) и этому у соседки, бездетной старушки, выучилась. Обучала ее та бабушка охотно, спрашивала только: а мать-то что не научит?

Думается мне часто, что предвидела ее мама Аксинья многое, и что бить и обижать будет бабушку ее муж. Сама наказывала ее, чтоб училась убегать от опасности и спасалась, только услышав горлопана мужа, возвращающегося недовольным или пьяным. А готовить и впрямь пришлось немало, в семье ее мужа было кроме него девять человек детей-сирот и свекор. Бабушка о любви к мужу не говорила, но говорила, что жалко ей очень сирот было, мимо них всегда за водой ходила. Неужели только из жалости и замуж вышла?

- Мама меня замуж за него не отдавала, - рассказывала бабушка.

Драчуном слыл будущий муж, гневливым был. Бывало, где какая заваруха - и он тут как тут. Впервые наперекор матери поступила бабушка, пошла за него замуж. То, что ошибку она совершила, убедилась почти сразу.

Прямо накануне свадьбы пришла и к ним в дом беда. Группа большевиков-колхозников явилась отнять последнее в семье Борисовых.

Подгоняли людей в колхоз сначала потихоньку, потом уже железным кулаком. Кто сопротивлялся, ссылали на верную смерть в неизвестность, оставляя одних детей, грабя и зверствуя. Так же поступали и с верующими, если замечали, что собираются старушки у кого дома Богу помолиться, ссылали, убивали, несмотря ни на что.

Муж бабушкин был первый колхозник, уговаривать долго не надо, чем-то надо жить. Работать он был здоровый, сильный и крепкий мужик. У колхозников первое время все водилось, много чужого добра собрали, только, не умея наживать, прожили все довольно быстро. А рев угнанных насильно коровок и других домашних животных слышать было без слез невозможно. Бабы так и рыдали о них каждый день. И некормленые и неухоженные стояли коровки, как жалкие сиротки без хозяек. «Голытьба», так называла бабушка тех большевиков, которые работать ленились, ничего не имели. Могли ли они дать уход животным? «Кто был ничем, тот станет всем…»

За чей счет, какими судьбами, по какому праву?

Аксинья в колхоз идти наотрез отказалась, муж Яков был согласен с ней. Как могли остаться они единоличниками в то время? Одни из всего села? (по записям того времени, из 85 крестьянских дворов). Пошли наперекор системе, позволили забрать всё. Зло большое на них было, соседи или кто-то следил и доказал, что закопали они в огороде немного зерна. Взяли всё, только в пустой избе их оставили да сундук, на котором сидели, тоже бросили, чисто выпотрошив его. Ни тряпочки, ни кусочка не оставили, утром встали, в рот положить нечего. Но оставили жизнь! Удивлялась всю жизнь этому бабушка, может, говорила, из-за мужа-то ее как раз и пощадили их. Работал-то он прямо за десятерых. Не отказали ему колхозники, дали лошадку съездить обвенчаться (еще поначалу действовала церковь Казанской иконы Божией Матери). Но дрожки были так загажены жидким навозом, что не то что сесть, подойти было нельзя. Укрыли сверху их соломкой, в доме-то ничего «ни надеть, ни вздеть», поехали к венцу. У бабушки от всего этого с ногами что-то случилось, идти не могла, то ли, говорит, замерзли, то ли еще что. Только не сдвинуться, пришлось жениху ее на руках в церковь внести.

Переселившись из родительского дома в дом мужа, Анна украдкой помогала родителям-единоличникам чем могла, муж знал, не противился. Он ее первое время не обижал, жалел, был благодарен за то, что взяла на себя обязанности матери для его младших братьев и сестер. Голодно было, сама Анна ела мало, досыта никогда не наедалась, все боялась, не достанет мужикам-работникам, детям, да родителям что-то надо дать, остались ведь в совершенно пустом доме без ничего. «Спать, бывало, ляжем, а у меня в животе урчит, да сильно так, кажется, что всем в доме слышно». Муж встанет ночью, отрежет ломоть хлеба и несет - ешь. Но время, новая власть да свободная воля человека сделали свое. Дедушка мой Илларион - муж Анны - другим стал, крест с себя снял, впоследствии так и умер молодым, наложив на себя руки. Было у Анны от него трое детей: Василий, Владимир и моя мама Валентина. Все они недуг пьянства имели и умерли молодыми, не думая, наверное, насколько сильно надо было с этим бороться. У меня от этого греха пьянства защита есть. Выпью рюмочку даже очень вкусного вина, удивляюсь, почему вторая невкусная? Теперь и удивляться перестала, не пью вторую, и всё. Зачем добро переводить? Совсем уже можно от этого отказаться.

Замуж Анна во второй раз так и не вышла, «нагорилась». С братьями и сестрами мужа всю свою долгую жизнь жила дружно. Она всегда была центром. Туда, где она жила, стекались наши немногочисленные родственники, знакомые. Всем она была рада. Когда гости были дома, так угодить и услужить старалась, сама ничего не ест - волнуется, думает, какой бы еще гостинчик с собой гостю дать. Про кого еще расспросить, что сказать, чем уважить.

После смерти ее родителей-единоличников избу их хотел забрать колхоз. Возмутившись таким произволом, поехала она в столицу правду искать. Тут-то и пригодилась ей грамота, которой обучили ее братья. Добралась, нашла начальство, не побоялась обратиться. Ответили ей, что этот вопрос остается на рассмотрение местной власти. Ни с чем вернулась она домой, но не озлобилась, рассказывала, какая красавица Москва, и еще очень понравился ей город Зеленоград. А избу она и свою не пожалела, когда потребовалась детям помощь, провожать первую внучку в школу, продала и скотинку свою, и насчет дома уже договорилась. Пошла на могилу матери и просила совета, как поступить. Рассказывала, что приснилась ей мама, скорбела, что раньше не пришла, а теперь уже дело сделано, сказала, - поезжай. Поделила она деньги, вырученные за хозяйство, поровну между детьми, уехала в Тамбов, помогать детям с внуками. Жила - скиталась, то к сыну, то к дочке, кому когда нужней. Больше всего жила у нас, жалела нас с сестрой и любила, молилась за всех. Насколько ценна учеба и знания, всегда помнила, старалась, чтоб мы не нуждались, обязательно учились. Не жалела ни труда, ни сил, ни денег. Надо было шить - не жалела своих отрезов, бери да шей! Я торты любила печь. А плита старенькая, да продуктов много угонишь, порой не получалось. Не ругала, не укоряла, всегда разрешала. Знала, что умение сразу не приходит. Пенсия у нее была самая крошечная - 28 рублей. Всю жизнь работала в колхозе за трудодни. (В конце рабочего дня ставили палочку за выход, если осенью уродится хлеб, получал каждый зерна по количеству трудодней. Ну а если засуха или еще что, неурожай, то и нет тебе ничего.) Строила в военное время аэродром вместе с другими селянами. Но документы, подтверждающие это, в колхозе, выручать она не хотела. Много несправедливости от них потерпела.

Был такой случай. Сгорели однажды во время пожара документы колхозников, поехали восстанавливать. По дороге бабы шутили: «Ведь ничего не стоит теперь себя и помоложе сделать, давайте-ка годков себе поубавим!» - весело было, сказано-сделано. Все бабы (наверное, все) себя таким образом омолодили, а бабушка себе два года приписала, постарше стала. Наверное, оттого, что старше себя и чувствовала. Получается, что по паспорту она - Капитанова Анна Яковлевна с 1910 года рождения, а на самом деле с 1912 года. О пенсиях в то время и знать не знали. Вот ведь как жили наши родные - без зарплаты, без пенсии, без удобств, льгот… Дети пели тогда такую песенку: «Был у нас Царь Николай - была мука и каравай. Как пришли большевики - нет ни кашки, ни муки…»

Бабушка Анна в последние годы жизни.

Думаю я, понимала бабушка, что не по совести тогда поступила, хоть не намеренно, «не взнать», как она говорила. Так ведь грех-то есть. Стала она получать пенсию раньше своих ровесниц на целых два года! Жила-то она как - ведь чужого не возьмет, скорее раздаст свое последнее. Так совесть не позволила ей оформить положенную пенсию колхозницы, в которой она очень нуждалась. Получала самую минимальную, которая была назначена для совсем не работавших людей. Бабушка всегда удивлялась, как же в колхозе, где она всю жизнь трудилась, числится она как ни дня не работавшая? Поехать разбираться и доказывать считала для себя невозможным.

Сама она нас и после смерти мамы воспитывала. Всё умела делать - и ковры ткать, а уж в вязании - свяжет абсолютно всё, только посмотреть бы, что носят, что надо. Связанные вещи ездила продавать на рынок в выходные на целые дни. Себе пирожка за весь день не купит. Очень удивлялась, что большинство людей на рынке совсем не торгуются. Сколько спросишь, столько и дают. Редко кто просит уступить. Учила торговаться, «ладиться».
Непросто было тогда продавать, «гоняла» их милиция, налоги ведь не платят. Обязаны были привести для разбирательства в отделение, но многие милиционеры жалели, уведут с рынка, отпустят.

С Богом жила моя бабушка Анна. Всё с молитвой делала, нас учила. О некоторых результатах ее молитвенного обращения к Господу я еще напишу, если поможет Господь. За многие случаи она себя корила, за помощь и за то, что слышит ее Господь, благодарила. Обращалась она к Богу по-детски просто с полным доверием и таким голосом… Единственный раз довелось мне нечаянно услышать, как она молится. Я не подумала, что это она, - тихим голосом с дрожью, волнуясь, обращалась она к Тому, Кого всегда видела сердцем. Я тогда не посмела подойти, вторгнуться в это общение. Пример этот навсегда я сохранила в памяти.

О смерти говорила не страшась, ждала ее, не думала ведь, что так долго проживет - 95 лет. Узел «смертный» собрала задолго до своей кончины. В нем было всё, во что одеть, чем гроб обшить, что в помин раздать (мужчинам платочки и полотенца, женщинам - головные платочки, детям - носовые платочки). Деньги на черный день тоже имелись. Ничем чтобы не побезпокоить людей, всё приготовила и много раз нам с сестрой объяснила, что и как, все адреса, кого позвать, что дать. Больших поминок просила не собирать, лишь заказать всё необходимое в церкви. Не хотела умирать зимой, переживала, что могилу будет копать трудно...

И если она о чужих людях так заботилась, можно себе представить, как заботилась она о нас. Сколько любви досталось нам. А чужих для нее не было.

Наказывала нам с сестрой не бросать друг друга, как бы кто ни жил, всегда помогать. «Любовь побеждает всё», - часто повторяла она. В нашей непростой жизни были случаи, когда надо было поругаться с кем-то, защитить себя. Бывало, повозмущаемся, обсудим всё вечером, обижают, да где же правда? Дойдем… всё выскажем… А утром проснусь, она мне: «Что-то я раздумалась, не спалось ночью, не надо так, потерпим, ничего…»

Так забрали у нас после смерти мамы огород, да и не только. Колхозников в нашей маленькой семье не осталось. Обо всем этом и вспоминать теперь не надо. Только за квартиру, когда наше жилье - большущая трехкомнатная квартира могла тоже уйти от нас, вернее мы из нее, она разрешила мне обратиться за помощью к адвокату. Квартиру отстояли.

Болеть, конечно, болела. Было у нее «три таблетки», завернутые в бумажку, и крупно подписанные кулечки: «от головы» - анальгин (тогда еще применяли), «от живота» - левомицетин, и сердечные капли корвалол стояли в холодильнике. Давлением не страдала. Говорила,что давление у пожилых - от жирной пищи. Она жиры почти не ела.

Из заветов, которые она нам оставила, кроме как жить в любви между собой и со всеми (как я поняла из ее жизни), помнить всегда о Боге и молиться, помню еще только не выходить замуж за людей другой веры, другой культуры. И выбирать мужа не злого, уступчивого. А так все наказы были в самой ее жизни.

Из своего жизненного опыта вынесла она то, что это удел немногих - жить на чужбине, вдалеке от своего народа, земли.

Перед смертью дал ей Господь искупить один свой грех, который повторяла она, не задумываясь об этом. Мои это мысли, может быть, это и неверно. Старела она, но всегда могла посоветовать, подумать с тобой о каком-то деле, всегда была в памяти здесь и сейчас. Потом вроде инсульт, и она, продолжая двигаться, обслуживала себя до последнего дня сама, была в силе (мы все думали, что доживет до ста лет), начала говорить непонятно. Интонация обычная, говорит, а слова неясные, что за слова? Расстраивалась из-за этого очень, хочет ведь предостеречь или что посоветовать, как раньше, а сама слышит, что не то. В голосе - огорчение, волнение. Я ее как могла успокаивала: «Да что ты, бабушка, ты ведь как на иностранном языке говоришь, я все понимаю!» Улыбнется мне, повесит голову. Юмор она всегда понимала, готова была пошутить и порадоваться, но не сейчас.

Всегда она коверкала слова одной молитвы, произносила их, как многие неграмотные, на деревенский лад, и так вот всю жизнь. И я ведь, будучи подростком, часто говорила «Божечки мой». Прости мне, Господи, гадкий мой язык. Я почти уверена, что это поняла перед кончиной бабушка, хотела донести нам, предупредить: «За каждое слово…», а сколько ТАКИХ слов наговорили, как сосчитать? А у Господа каждый волос на голове посчитан.

Отошла она ко Господу тихо, осенью, дома была только жена ее сына Мария. Взяв ее за руку, пожала ее на прощанье и умерла.

Исповедовалась и причащалась она незадолго до кончины, когда была у нас в гостях. (Интересно, что пригласила я для этого священника, который впоследствии стал мне сватом. Дочка наша вышла замуж за его старшего сына.)

На момент ее кончины сестра моя была не замужем, а о ней особенно переживала бабушка. И моложе она, и здоровьем слабее. Сколько мы с ней в детстве намучились, пока выросла. Очень плакала о ней и Людочка. В утешение нам было явлено настоящее чудо. Казанская икона Божией Матери, которой благословляла Люду бабушка, «надела» бусы! На шее у Пресвятой Богородицы появились капельки жидкости, прозрачной и плотной, не растеклись, так и застыли крохотные на иконочке. Бабушку отпевал в квартире сына тот же священник, который незадолго до кончины причащал ее. Мы, увидев это чудо на иконе, обратились к нему с просьбой помазать нас этой жидкостью. Он отказал, объяснив, что не знает, что это за капельки. Благословил приложиться.

Так, прожив нелегкую жизнь, окончила свой земной путь наша бабушка Анна. Всю жизнь не снимала с головы платка (на снимке - ее фото для паспорта). Ей даже в квартире в нестерпимую жару стыдно было его снять, тем более появиться перед кем-то простоволосой. Не позволяла себе прилечь днем, только уж если болела. Просыпалась она по давней привычке в четыре утра, а то и в два ночи и, полежав немного: «Всё равно не усну», - начинала прясть, сделав нам «шалаш», прикрепив булавкой тонкое одеяло к домотканому ковру, загородив от света. Спрашивала не раз, не мешает ли прялка. Смазывала ее тщательно, но переживала. Даже у соседей спрашивала. А нам так сладко спалось тогда в родном гнездышке под тихое постукивание ножной прялки, уходить в другую комнату от бабушки - ни за что.

Рассказ мой был бы неполным без упоминания о ее братьях, обучивших бабушку грамоте так хорошо, что она и нас учила считать в уме лучше, чем в школе. Сколько стихов и сказок знала, многие, как мне кажется, выдумывала сама. Хорошими людьми выросли ее старшие братья Петр и Григорий, оба во время Великой Отечественной войны ушли на фронт. Один из них был к тому времени женат. Не знаю кто, с тяжелым ранением ноги вернулся в село, лечился. Просили его колхозники: останься, война на убыль идет, ты прихрамывай, мы тебя оставим. Работать некому, бабы одни, ребятишки да старики. Не упросили, вернулся боец на фронт, обратно уже нет. Бабушка всегда всех родных и близких поминала, всех помнила. Удивлялась, что не снятся ей умершие. Меня очень просила и живых и мертвых - а у Бога все живы - каждый день поминать. Хорошо это очень, говорила.

О самарском чуде - Стоянии Зои - я от нее много раз слышала, в точности так, как рассказал «Благовест». Сама она Николая Чудотворца очень почитала. О селянах своих, предавших веру, тоже рассказывала. Век их недолгим был, умирали они смертью жуткой, многие, видимо, от заблуждений так и не отошли, не раскаялись. Всех, кто снимал кресты с церквей, ломал их и крушил, постигла кара. Дети их тоже добра не видели, многие были безумными, а как это, я не уточняла, страшилась. Всех их бабушка пережила, понимала, что старенькая очень, а пожить еще на земле хотелось. Очень людей любила и Бога. Я давно о ней написать хотела, ей ведь память в марте, день рождения 10 марта, - не получалось. Она - скромный человек, вряд ли бы при жизни согласилась. Но без гостинчика никого бы не оставила. Так и я по ее доброму примеру напишу, что любила бабушка поесть, кое-что из ее рецептов. Всё просто - щи, да каша, да подсушенный хлебушек! Каши пшенной, сливной (с картошкой) напишу рецепт и овсяного киселя. Попробуйте на здоровье!

Рецепты бабушки Анны

Каша сливная пшенная

3-4 картошечки почистить и порезать не мелко в воду (четыре стакана). Посолить немного. Я люблю добавить головку репчатого лука, покрошив его в кипящую с картофелем воду, а можно обжарить и добавить потом в готовую кашу. Совсем немного покипит картофель, добавить пшено один стакан (пшено бабушка всегда тщательно, насыпав на стол, перебирала и промывала). Можно для начала попробовать взять на полстакана пшена 2 стакана воды. Тогда каши получится не так много, но как раз на пробу. Время приготовления - 15-20 минут, помешивая. В конце можно добавить в готовую кашу растительного или сливочного маслица. Хорошо бы дать настояться. Когда любая каша сама доходит в тепле, полезнее получается и вкуснее.

Овсяный кисель

На самую маленькую пробную порцию взять 3 столовых ложки овсяных хлопьев, а можно - 6 столовых ложек, так кисель будет погуще.

Я выбираю для киселя овсяные хлопья в прозрачных пакетах, немного раскрошенные, не особенно сухие. Насыпаю хлопья в небольшую баночку, заливаю обычной водой комнатной температуры и, помешивая ее иногда, оставляю настаиваться примерно на сутки. Воды требуется около стакана. Я делаю все на глаз. Лежат в баночке овсяные хлопья, и над ними воды на два пальца. Можно поставить на овсянку столовую ложку, воды должно быть в половину ложки. Когда хлопья набухнут, воды покажется меньше и вода станет беловатой, как разбавленное молоко. Затем процедить мучнистую вытяжку в сито, надавливая. Готовую жидкость слегка подсолить и довести до кипения, как обычный кисель, на небольшом огне. Когда сделаете один раз, будет понятно, как сделать его гуще. В готовый кисель добавить меда или растительного масла совсем немного, можно ничего не добавлять. Когда нет поста, добавляю в него немного молока, вкуснотища! Очень полезно для желудка, кожи. Можно в бане как маску для тела или лица применять и внутрь принимать для красоты и здоровья. Если овсянка постоит больше суток в воде, не страшно, вкус киселя будет немного кислее, как деревенские блины на закваске. Кому как нравится. Из оставшихся сухих хлопьев после отжима можно приготовить печенье.

Елена Юдакова