Порог искренности

Из «Былинок» Александра Григорьевича Ракова.

См. также

Ну вот, дорогой Александр Григорьевич, случилось то, что и должно было когда-нибудь случиться. Я вовсю редактирую твои «Былинки», и ты уже, как ни старайся, не в силах мне в этом помешать… Просто ты умер, а я вот нет (моложе тебя на пятнадцать - иль сколько там? - лет…) Почему-то заговорил едва ли не в рифму, стихами… И на глазах почему-то слезы. Реальные слезы. А не те, пресловутые, «невидимые миру» слезы, которые и слезами-то назвать нельзя! Тебе мои «Капельки вечности» всегда нравились, только название их ты почему-то поругивал. «Былинки», да, лучше. Но не в названии ведь дело. Я вот сейчас на бегу (всегда на бегу!) стал хватать какие уж попались на глаза твои «Былинки» для посмертной твоей публикации в «Благовесте», и понял, да, понял, насколько же ты в своем жанре велик! Едва себя остановил… А то бы пришлось все твои книги перепечатывать. Наверное, я редактор лучше, чем ты. И «Благовест» в чем-то существеннее, чем твой «Православный Санкт-Петербург». Но в коротком жанре… не знаю тебе равных. И себя с тобой не равняю, отнюдь. Такой искренности у меня не найти. Когда-то в интервью (ты включил это мое интервью с тобой, подготовленное к твоему 60-летию, оно называлось вот так же - «Порог искренности» - в эту самую книгу включил, из которой я и натаскал в эту публикацию прекрасных твоих «Былинок»; а книга вся называется неудачно «Повторение пройденного») я спросил тебя о пороге искренности. И вот что ты ответил:

Александр Раков на Православной выставке в Санкт-Петербурге.

«У каждого человека свой болевой порог. Один палец уколет иголочкой и падает в обморок. Другому могут сделать операцию без наркоза… Так же и с человеческой искренностью, с публичной откровенностью. Мой порог искренности - это не моя заслуга, а дар Божий и вместе - тягота. Он расположен дальше, чем у других людей… Но даже я иногда переступал за свой порог… Увлекался… И начинал писать о таких вещах, о каких писать все-таки нельзя… И все же у меня есть оправдание. «Былинки» - это жанр исповедальной прозы. Это поиск исповеди».

Такой порог искренности удивителен все же…

Все эти дни молюсь о тебе, читаю твои прекрасные «Былинки», восхищаюсь ими, иногда чуточку завидую, иногда, чаще, умиляюсь. И думаю о том, что ты, как ни был далек от меня, оказался вдруг очень близким человеком. Сам посуди. Оба учились в Питерском госуниверситете. Оба пришли к вере не сразу (я крестился в 22 года, ты - не знаю когда, но к вере пришел, уже поплутав по буеракам). Каждого из нас, хотя и в разной мере, все же коснулся Митрополит Иоанн (Снычев). Оба мы стали редакторами Православных изданий. Причем эти издания наши стали как бы нашим сугубо личным делом. Можно сказать, твоя газета носила и второе неформальное название - имени Александра Ракова. Наша тоже с моим именем невольно ассоциируется у большинства читателей. И это, я считаю, нормально. За свое дело надо отвечать, что называется, головой.

Ты вот сейчас и отвечаешь уже. Думаю, тебе будет чем оправдаться.

Ну и в конце концов оба мы авторы, скажем так, книг духовных миниатюр. У тебя «Былинки», у меня - «Капельки вечности».

Достаточно, чтобы понять: «мы с тобой одной крови», очень близки, хотя и в жизни близко не сходились.

Но вот ты умер, а я уже который день чувствую какой-то сквозняк одиночества. Мне было спокойнее, когда я знал, что ты там копошишься, пыхтишь, творишь, ругаешься да смиряешься в своем Санкт-Петербурге.

Теперь я совсем один. На своем поле. Пойду-побреду дальше. Сколько хватит уж сил.

А в память об ушедшем друге, ни у кого не спросясь, ставлю в интернет-публикацию твои прекрасные «Былинки». Те из них, которые просто первыми попались мне на глаза.

Вечная тебе память, дорогой Александр Григорьевич Раков!

Уже девять дней без тебя. А ты стал только ближе. Как не был близок при жизни. Почему - не знаю. А просто прочел твои «Былинки» - и опять слезы подступают к глазам…

Антон Жоголев.

26 сентября 2018 года.

Автограф на книге А. Ракова «На милость дня»

Автору незабвенных «Капелек вечности» от старого «былиночника» Александра Ракова с пожеланием, чтобы капелька по капельке Антон отвоевал Вечность.

Христос Воскресе!

28 апреля 2008 г.

Словно тонкие линии на ладони твоей

Что происходит со мной? На далеком Солнце вспышка - и я день-деньской провожу в постели; труд в газете, которую я любил больше жизни, кажется теперь утомительным и однообразным; я стал раньше уходить домой для экономии сил; кому-то уже понадобился мой рабочий стаж для начисления пенсии; в душе неведомое до сих пор смутное томление от наделанных непоправимых ошибок и впустую прожитых дней: и прошлое страшит, а будущее манит к себе. И уже не столько боишься смерти, как стать обездвиженной обузой жене; и читаешь брошюрки о разнице между инфарктом и инсультом…

Даже поздняя любовь привлекает не чувственной стороной, не концом или апофеозом, а разрозненными крохотными кусочками воспоминаний - словом, сказанным тебе, розой в дрожащей от волнения руке, даже поцелуем, который долго помнишь на вкус, юношеским ожиданием встречи, тенью колеблющейся свечи над головой… «В мире, жестоком и грубом, я вспоминаю одно: сладкие ждущие губы и глаз голубое дно» (А.Р.) Но это случается, признайтесь честно, практически с каждым стареющим мужчиной.

Но потом постанывающее от незабытых страданий сердце даст пищу размышлениям на все оставшиеся годы. Подержать за руку, рассмотреть линии твоей ладошки, подарить милый пустячок, нацарапать четверостишие, просто посидеть молча рядом - неведомые удовольствия, которые раньше я считал за ничто, ищут повода для повторения.

Время сжалось - и ты умудрился, отдав то, чего требовала жизнь, оставить себе часть сил и нажитый опыт, открыл возможность заглянуть в не зримую юностью суть вещей.

… Глянь, как осень растянула свою желтизну по земле. Медленно ходи по дорожкам парка, перебирая до мелочей свою извилистую жизнь, и никуда не спеши - твоя гонка подошла к концу. Но еще есть время написать книжку, поиграть с внуком, а главное - осознать, кого любил, что же хорошего ты сделал на нашей прекрасной, обезчещенной людьми земле…

Ну до чего же хочется влюбиться! - это приближающаяся старость сопротивляется, требует обновления чувств, как прежде. Да чего греха таить - делал я такие попытки, но ничего путного не получалось, только совесть саднило, и жене всё-всё рассказывал. Собственно, и каяться-то перед ней не в чем: в кафе сходили со знакомой, до Выборга на машине прокатились, вкусным пирожным ее угостил, договаривались и дальше встречаться, да всё как-то разваливались наши встречи. Да я не чувственного хотел - это немыслимо, мой Ангел-Хранитель всегда на страже - я переиспытать хочу то, что в юности испытывал: тянучие часы ожидания встречи, сама встреча-праздник словно миг один, и мучительные воспоминания потом каждого сказанного ей слова. А если руки невзначай коснешься - это уже событие для тебя вселенское, долго не избыть.

Но всё напрасно. Теперь руку поцелуешь на прощание - больше для вежливости, игры ради, которую вместе затеяли, и все правила наизусть - чтобы на исповеди не каяться. Потом сидишь в одиночестве, выжимаешь из души то, чего так хотел ощутить, - пусто! Но почему так? - сержусь я, но ни настоящей влюбленности, ни тем более любви на сердце и близко нет. Вот как ты мстишь людям, старость, - ты отнимаешь у них яркость и силу впечатлений, сглаживаешь чувства, лишь грусть по прошедшему у тебя невообразимо красива: плохое забылось, а хорошее превратилось в прекрасное.

Не смотрите на седых мужчин, девушки! Вас поражает незнакомый взгляд, полный непонятного, притягивающего и отталкивающего одновременно? Это мудрость наступающей старости с затухающей завистью глядит вам вдогонку. Бегите от нее дальше по своим безконечным девичьим делам, встречайтесь с ровесниками и никогда, никогда не думайте, чем же озадачил вас взгляд случайного прохожего. Мужай, молодость! Не оглядывайся назад, старость! Вам все равно никогда не встретиться вместе, вам никогда не догнать друг друга. Мудрость старости - в пожинании плодов жизни, безрассудство юности - в яром стремлении вперед. Достало бы сил перейти поле до другой стороны; да не время об этом…

Тихо бредет старость, опираясь на палочку прожитого, скоро обегают ее быстрые ножки молодости. Только не оглядывайтесь назад…

«И стал я ни хороший, ни плохой»

Но эта былинка повисла бы в воздухе, не будь у нее продолжения. Я привычно показал ее жене, не ожидая подвоха. Но реакция жены оказалась непредсказуемой для «инженера человеческих душ» - она обиделась. Обиделась за мою невинную встречу. Я тоже был огорчен, ибо искренне считал это дружбой между мужчиной и женщиной. Супруга увидела всё в другом свете, следуя непостижимой для мужчин логике. Мое же удивление было вызвано тем, что я (почти) ничего от жены не скрывал. Но, видно, женская интуиция говорила ей об опасности; да и сам я, положа руку на сердце, чувствовал тоненькую паутинку лжи.

Но знала же моя венчанная супруга, что со слабым полом я легче нахожу общий язык - они и прощать умеют, и за грань дозволенного перейти не дадут. Слышала же она мои длиннющие телефонные разговоры с несколькими знакомыми женского рода. Я ведь и вправду нуждался в общении, чтобы вырваться за рамки газеты, ну, перышки распушить немножко, дать или получить совет… Когда я духовнику всё рассказал начистоту, он словно в шутку, ласково ударил четками по спине. А сам промолчал. А его молчание дорогого стоит - оно думать заставляет, а уж потом делать…

«С добрым утром!»

Всё нравится мне в моей уютной квартире - и дом-то «сталинский» о четырех этажах, и лестница в подъезде широкая, и площадка перед дверью огромная, и двор, как в детстве на Хорошевке, зеленый и просторный, и тишина за окном. Да, за окном тишина, а внизу под нами сосед живет и по ночам что-то из дерева конструирует. Да не ночь-другую, а три года с лишком уже трудится. Сплю-то я плохо, да вы знаете, с таблетками, но от ночного шума, когда каждый звук словно барабан звучит, даже иностранные беруши не спасают.

Стал я рукастому соседу по ночам звонить, но разговора не получалось - что успеем выкрикнуть друг другу за мгновенье, то наше. А надо сказать, что на прежней квартире тоже доставал меня сосед-милиционер: он по ночам ловил наркоманов и в ожидании смены тихо так играл - поверите ли? - через синтезатор на барабане. А стенки в «корабле» звуку не препятствовали - лишь бы потолок удержать. И стал я с молодым правоохранителем воевать: жалобы писать в разные инстанции, милицию вызывать по ночам. А что ему родная милиция? Он им или удостоверение свое показывает, или замолкает на инструменте играть, услышав шум подъехавшей машины. Оставалось мне лишь краснеть перед прибывшими милиционерами и просить прощения за безпокойство. А молодой «санитар общества» в отместку регулярно прокалывал шины на моем «Жигуленке», стоявшем у подъезда. Я, помню, всё удивлялся - откуда на питерских дорогах столько гвоздей? Батюшке жалился, а он в ответ: «Ты вот шума не терпишь, бороться пытаешься, вот бес тебя и достает». Но по милости Божией смогли мы оттуда убраться подобру-поздорову. На новом месте день-другой я настороженно вслушивался, нет ли со двора шума, не балуется ли кто в доме музыкой нестерпимой. Тихо всё было, и я было успокоился. Но тут заработала у нового моего соседа столярная мастерская, а у интеллигентных соседей сверху до упора гремит телевизор.

Но через год наверху родился ребенок, и звуки телевизора стихли, а младенцу-несмышленышу рот не закроешь…

Да, батюшка после переезда, когда квартиру освящал нашу, предупредил меня, счастливого: «Саша, бес с тобой может переехать, чтобы досаждать. Пока будешь на шум раздражаться, избавиться от него ты не сможешь». Но я в счастии тогдашнем слова-то запомнил, но внимания на них не обратил.

И началось! Три года боролся, пока не понял - смирись! Написал я тогда, в Прощеное воскресенье, соседу письмо; не грозил, не пугал ничем, рассказал ему, кто мы с женой есть и как просим его, Бога ради, не шуметь по ночам.

В ту ночь я, конечно, поначалу не спал - вслушивался в каждый шорох, но тишина была оглушающая, - и я провалился в сон. Сегодня вторая ночь наступает, сосед в это самое время стучать по дереву должен, а у него тишина. Счастье-то какое, Господи! Ну почему я сразу по-хорошему не поговорил с человеком - мы бы давно славно и тихо жили. Учат, учат нас старцы, а мы и в ус не дуем.

С соседом мы теперь раскланиваемся при встрече: «С добрым утром, Михаил Иванович!» - «Здравствуйте, Александр Григорьевич!» А утро и вправду доброе…

Это я написал вам «былинку-как-должно-быть», «былинку-сказку». По жизни, к несчастью, всё происходит наоборот: сосед как стучал молотком по гвоздям всю ночь, так и продолжал стучать. И нервы мои не выдержали - я обратился к знакомому, но власть имущему. И проблема, не могущая разрешиться годами, вдруг растворилась в воздухе. Не скрою, соседу внушения были сделаны с чувством, с толком, с расстановкой - не то что мои писклявые прошения. И сосед внезапно перестал ночью продолжать работу, которую он делал на мебельной фабрике днем. А скоро ли пройдет испуг - не знаю, не ведаю. Хотел по традиции присоединить стихотворение примерно с такой концовкой: Кто-то по утрам с добром встает, а кто-то делает гадости, но пока не нашел в своих тетрадях. Придется написать самому - белым стихом:

«Труженик»

Сосед подо мною - великий труженик.

Он рук не покладая работает на фабрике мебельной,

Однако платят ему не так чтобы много.

Поэтому он, обладая здоровьем, со сном не считаясь,

Прихватывает с фабрики - так, пустяки,

ненужные доски, фанеру и гвозди,

чтоб сделать, к примеру, стул на продажу.

А что тут худого? Своими руками

он делает стулья - прослужат века.

И всё б ничего - только делает ночью,

где гвоздь забивает он в голову мне.

Так каждую ночь - не неделю - годами

семейный бюджет столяра всё растет.

А то, что сосед наверху ненормальный

и требует шум прекратить до утра, -

ну что он звонит и несет ахинею?

Еще православный, а нету терпенья…

Подумаешь, ночью стучат молотком!

А. Раков - после безсонной ночи.

С добрым утром, Михаил Иванович!

Пожалели бы старика-редактора…

Простудился и два дня не ходил на работу. Вот, думаю, отосплюсь! вот попишу в удовольствие вдали от тягомотных редакционных забот! И работники пускай отдохнут от моего сержантского голоса. Да сколько можно! Целую безконечность делать газеты; только одна вышла, ты о ней забудь - на очереди другая цепляется. Другую сделаешь - опять забудь: третья своего требует. Ну нет! Я же не лошадь в цирке - цельный день по кругу! Отосплюсь, попишу…

А как там дело с материалом на первую полосу? Мы же с настоятелем договорились. Алексей-то, златоустый наш, забыл, чай, позвонить? А передать тому-то о том-то я просил, тоже забудут? И вот это срочное дело… Ладно, позвоню разок, напомню… Слава Богу, помнят, и газета по графику идет. А у меня не спится - не пишется. Подумаешь, насморк! Люди с температурой под сорок на работу ходят, герои труда. В редакции, небось, телефон названивает, посетители приходят, почта по интернету получена… Нет, не поеду, тотчас сяду и буду трудиться над «былинками» драгоценными - когда еще писать получится? А Ира расшифровала кассету? - статья же в ближайший номер пойдет! А фотографию сделала? Не любит она меня… Говорю ей: «Не любите вы меня, Ирина». А она в ответ: «Зато я вас уважаю». И на том спасибо. Поставь себя на ее место: ты и наказуешь, ты и шубу с барского плеча, ты, ты, ты… Трудно быть начальником, а подчиненным? И разница в возрасте у нас двадцать лет - часто не понимают меня или не хотят понять… Пожалели бы старика-редактора… Ой, вспомнил: мне же человек нужный позвонить должен! Да и «былинки» все разлетелись - нет в голове ничего. Может, поехать? Или отдохнуть, поспать, пописать?..

Да нет, давит тишина домашняя, а в редакции суета трудовая, безтолковая, как же они без начальника?

А от насморка спрей есть «Длянос» и носовой платок побольше. Заодно и новости интернетские принесу для «Летописи». Ладно, чего ты сам себя уговариваешь, уже и одеться успел, болящий…

«Вон без косынки из храма!»

В Великий пост слушал радио «Радонеж», правда, не с начала, поэтому не могу точно сказать, кто из священников выступал. И вдруг услышал новое для себя выражение: «ВОСКРЕСНЫЕ ЗАХОЖАНЕ», то есть люди, которые посещают храм только по воскресеньям. Услышал и подивился: они что, хотят, чтобы мы из храма не вылезали? Профессия священника требует от священнослужителя как можно больше находиться в храме. Это его святая обязанность, и это его хлеб, это его работа. Между прочим, священник кормится и семью кормит как раз за счет нас с вами, прихожан и «захожан». Мой духовник, отец Иоанн Миронов, однажды прогнал прихожанку домой: «Ты зачем здесь? У тебя дети не кормлены, хозяйство запустила, мужа забросила! Вот когда дома будет порядок - тогда и приходи!»

Некоторые священники, видимо, забывают, что мы работаем, учимся, болеем, воспитываем детей и внуков, занимаемся домашними делами, копаемся на даче и прочее, и прочее. Лично меня это презрительное выражение покоробило. Конечно, хорошо бы, как в монастыре, каждый день быть на службе дважды - утром и вечером, да все правила вычитать, да пятисотницу протянуть, да поклонов положить не один десяток. Но я, нерадивый христианин, по уши занятый проблемами с православной газетой и к 60-ти годам растерявший здоровье, не могу себе этого позволить; я хожу в храм по возможности, а в Великий пост по воскресеньям непременно. Значит, получается, я - «воскресный захожанин»? Только пусть тогда священство не забывает, какую роль играют миряне в церковной жизни: они и книги пишут, и иконы, и деньги в храм несут, и по первому зову настоятеля сделают всё, что он попросит для храма. Пусть священник на миг представит себе, что в храме, кроме него, никого нет. Конечно, он будет служить Литургию, он может даже проповедь прочитать в пустом храме. Помните, есть такой вызывающий слезы эпизод из видеофильма «Попы»: батюшка служит в каком-то захолустье, лесом зимой долго с матушкой на лошадке добирается до холодного храма и служит в нем Литургию. Матушка у него и хор, и прихожане в одном лице. И вот, когда доходит до возгласа: «Мир всем!», священник вместо этого возглашает: «Мир тебе, матушка!»

Священникам надо бы осторожнее относиться к словам, тем более сказанным на огромную аудиторию. Но ведущий не оговорился; он рядом с «воскресными «захожанами» поставил «прихожан пасхальных», что, на мой несовершенный взгляд, совсем несопоставимо. Мир всем!

«Лети легко и босоного…»

Великий пост прошел обыденно и тихо. Так же отпраздновали Пасху - в умиротворении и покое. Вспышек пасхальной радости я не почувствовал, да и не ждал, если говорить честно: наверное, потому, что в душе было больше фарисейства, чем искренней любви к Богу. Духовник по этому поводу советует не расстраиваться очевидным отсутствием благодати, но все же не оставлять стремления быть ближе ко Господу - чаще молиться. А близость Божья дается не сразу и не всегда.

И все же Господь не оставил и меня без подарка - да какого подарка! Утром при разговении невестка тихо сказала, стесняясь, что ожидает ребенка. «Девочку, батюшка говорил про девочку!» - сердце рвалось из клетки от забытой и уже нежданной радости. «Я боялась, что вы ругаться будете», - все еще испуганно оправдывалась Наташа. Какое же ты глупенькое, несмышленое, неразумное дитя! Хотя ты и родила уже сына, тебе ли познать, что это за счастье такое свалилось - стать дедушкой внучке!

Я только представил на миг, как мы гуляем с крошечной живой куколкой в розовом - обязательно в розовом! - платьице по скверу, как ее маленькие, в розовых же башмачках, еще не научившиеся твердо ходить по земле ножки время от времени заплетаются друг о друга, собираясь уронить внучку, как крепкая рука деда вовремя подхватывает тебя на руки. И ты с любопытством начинаешь исследовать дедову седую бороду, умея выразить весь ворох навалившихся чувств только одним словом: «Де-да…» Господи, да за что Ты наградил меня таким счастьем под закат дней! Ты убрал из моей жизни родную дочь, Ты - через духовника - не советовал общаться со старшим братом, а я перестал верить в Твои чудеса. Прости меня, Господи! Вот же оно, чудо из чудес, сидящее на моей руке! Малюсенькое подобие человека, миниатюрными пальчиками уже активно осваивающее открывающийся перед ней мир - маму, папу, деда, брата, бабушку… И вокруг тебя столько презабавных игрушек: прыгает по дорожке птичка-невеличка-воробушек, летят в небо огромные - не дотянуться глазами до вершин - деревья, воркуют голубки на зеленой травке, а ты удобно устроилась на дедовой руке, и твой крохотный мозг, как губка, впитывает в себя увиденное.

Пройдет совсем немного времени, и ты будешь надоедать деду вопросами: «А почему?» «А зачем?» «А как?» «А где?» - и утомленный непростыми ответами дед на очередной вопрос ответит: «А потому что перпендикуляр!» «Пе… - как ты сказал, деда? - де - лял?» Освоение труднейшей буквы «Р» у нас еще впереди. «Перпендикуляр!» - сурово повторяю я, оставляя внучку в глубокой задумчивости.

Но низко летящая бабочка-капустница прерывает ее размышления, она с моей помощью возвращается на землю в тщетной попытке поймать белокрылую красавицу. Бабочка - грустная шутка Творца, что отдыхал после гнева и грома. Создана как бы сверх всякой программы. Нету в ней веса - почти невесома, жизнь ее длится четыре часа. Юрий Могутин. Скоро я скажу внучке, что бабочка живет на этом прекрасном свете очень мало, и крупные чистейшие слезы покатятся по ее розовым щечкам - жалко бабочку!

Но вот - пришло время (нет, это неточно); но вот - вдруг в крохотном тельце что-то переключилось, и внучка мгновенно засыпает на плече у деда, забыв закрыть своими длинными ресницами распахнутые на этот ласковый мир глаза.

Наверное, ей снится, как они вместе с бабочкой перелетают от одного солнечного одуванчика на другой, и радость жизни распирает ее, и внучка улыбается во сне, вздрагивая ручками-крылышками. Она летает - а значит, растет…

…24 октября 2007 года у меня родилась внучка Оленька-Алёнушка.

«Что ты сегодня молчишь и невесел?»

Отрочество и старость - два острейших периода одиночества. Юность ищет свое Я в толпе одноклассников, единогодков, объединенных местом, модой и образом мыслей, - в основном навязанных извне, поэтому самая что ни на есть обидная фраза из уст бросающей тебя девушки: «Ты такой же, как все!»

Но как ему выделиться, юнцу, который кроме школьных знаний и «занудства» «предков», еще не обладает ничем? Отсюда дикие, по приговору взрослых, поступки, вплоть до преступлений, ведущих за тюремную решетку. Родители в панике, соседи благовоспитанного мальчика не в силах поверить в содеянное, а он смотрит в набитый зал суда и ищет, ищет глазами свою ненаглядную, ради которой пошел на всё. Это воспитание - скажете вы! Это одиночество и неумение из него выходить - утверждаю я. Конечно, потом он поумнеет, а любимая девушка выскочит замуж за другого, не оценив его подвига - я не оговорился - именно подвига ради показной, но столь естественной для его возраста смелости. Был бы кто рядом, умней и опытней, - возможно, и не было бы ничего, но, как правило, такие вещи делаются с маху: «Хочешь, я прыгну с моста ради тебя?» И его несмышленая подруга подначивает: «Слабо!» Куда тут отступать? - только через поручни в черноту далекой воды. Случается и пострашнее: юность еще не знает смерти - а посему не боится.

В Медянке, пригороде уральского города Серова, произошла трагедия, похожая на шекспировский сюжет о Ромео и Джульетте. Влюбленные, роману которых мешали родители, покончили с собой. Но все же главной причиной двойного самоубийства стала глупая ссора молодых людей…

А старость? Я только вступил в нее, но чувство непреходящего одиночества не отпускает меня. Ни дела, ни внуки, ни чтение помочь не в силах. Может, так устроена душа - чтобы очищаться, кроме болезней, еще и пыткой одиночества мучается.

Твоя жизнь интересна только тебе: рассказывать другим - скуку на них навевать, твой золотой жизненный опыт никем не востребован (хотя в Японии, говорят, старикам приплачивают к пенсии за консультации преемников!); и только один-единственный внук проницает тебя до донышка. А ты - его, но не до конца, и вы интересны друг другу: ему бывает «скучно» часто, но «одиноко» - никогда.

Одиночество - плата за жизнь; более всех одиноки люди талантливые, творческие, самые одинокие - гении; их принято считать за чудаков, не от мира сего.

Гении окружены одиночеством, как сейчас говорят, по определению: они одиноки среди родни, коллег по профессии, у них без числа завистников. Гении страдают от непонимания - их образ мышления, жизни не вписывается в устоявшиеся каноны обывателя - и раздражают непредсказуемостью открытий.

Тогда отчего томлюсь я? Не берусь описать: так жалобно-тонко оставленной душе страдать, и так сладка эта боль… Утрат? Былой любви? Не содеянного? Содеянного не так? Бог весть… Но ты уже ушел в себя, и уютно тебе твое одиночество, хотя для точности надо бы подобрать иное слово. Так страдай и наслаждайся своим одиночеством, старость! Мучайся «похожестью» на других, молодость! Придет время и всё расставит по своим местам.

Мобильник

- Молодой человек! - услышал я миловидный женский голос.

Вряд ли это ко мне, - подумал я, украшенный ухоженной седой бородкой. Но призыв прозвучал опять, и я обернулся. Из окна серебристой иномарки выглядывало привлекательное лицо девушки. Я подошел к обочине.

- Вы не могли бы дать на секунду ваш мобильник: мы ищем… - она произнесла название какой-то непроизносимой конторы. - У меня села батарейка, - помахала она перед моим носом изящным устройством. - Я только спрошу, как к ним подъехать.

Я машинально протянул ей свою старенькую боевую Nokia, стремясь, как истинный христианин, всегда и всем делать добро. Девушка схватила мобильник, а парень за рулем стремительно нажал на газ. Ничего не понимая, я тупо глядел на удаляющийся багажник машины. Заработавшее сознание дало мне понять, что я лишился своей драгоценности, что вернуть ее невозможно. А ведь там записано множество просто необходимых номеров, без которых и жизнь, и работа казались невозможны. Если и скажу, что почти не расстроился, не верьте мне никогда. Глупый я, глупый! Говорит же в таких случаях умудренный приятель: «Простите, я плохо бегаю!» В голове закрутились мысли: обратиться в милицию, в центр мобильной связи, поднять на ноги всё население, оповестить по ТВ. Смех разобрал мое существо от нагромождения глупостей. И тогда я обрел способность спокойно подумать. «Велика важность - украли мобильник. Конечно, там множество номеров, собранных с великим трудом. Тогда как же ты жил в эру коммуналок или телефонов-автоматов с оторванной трубкой? Ты же впервые увидел первый мобильник где-то в конце 1990-х в руке крутого «нового русского». Почти пятьдесят лет ты обходился без этого приспособления - и ничего: выпускал газету, писал книги, встречался с людьми. В прошлые века люди общались друг с другом посредством писем, да как написанных писем! Эти неспешно написанные послания не стыдно в любую книгу взять - и они жемчужиной сверкают в напечатанном виде.

Слово потеряло силу и яркость; теперь даже романы пишут с помощью SMS-ок, а звонки мобильников достигают тебя даже во время церковной службы. Юноши и девушки щебечут без перерыва, лишив человека тишины уже и там, куда мы стремились в поисках ее. О метро я не говорю; но даже в лесу раздаются теперь трели или хрюканье - это зависит от вкуса обладателя - мобильного телефона.

«Как сквозь туман лошадку…»

Я долго пытаюсь ответить на жгущий меня вопрос: вот я много лет не знал о Тебе, Господи, жил, как живет большинство, - перекати-полем, день прошел - не убили, не ограбили - и то славно; добро и зло определял по отношению к моей персоне и был уверен: всё, что я скрываю в себе, навсегда исчезнет вместе со мной в могиле.

Когда Ты открылся мне, мое сердце приняло Тебя сразу без оговорок: я понял - Ты есть Истина и Жизнь. Ты дал мне заповеди, по которым я должен жить; но даже знание заповедей не спасает от непоправимых ошибок. Оказалось, что исполнить их до конца невозможно: я, к примеру, никого физически не убил, но убийственные слова вылетали из моего рта, а кто знает последствия их? Я мог и забыть про них, а человек, которого я больше никогда не увижу, переживает так, что умирает от инфаркта. Или его жизнь укорачивается от моих несущих зло звуков. Или приходит беда, которой совсем не ждал…

Как же Ты судишь нас, Боже, если мы сразу выходим на сцену и без всяких репетиций начинаем прямо на ходу играть в спектакле «Жизнь» с неизвестным содержанием, но знаемым концом под названием Смерть?

Да и неизвестно, сколько времени тебе отпущено играть эту роль: младенцы уходят к Тебе, даже не научившись говорить. Иные и не верят в Тебя и живут по своим законам, усугубляя и без того нерадостную и неизбежную встречу с Тобой на Твоем Суде. Одни говорят, что Ты милосерд и многое прощаешь грешному человеку. Другие утверждают, что если 99 человек из 100 согрешили и не покаялись, то все, кроме одного, отправятся в ад. Где та золотая середина, по которой Ты призываешь идти человеку по жизни? Чем больше читаешь Святых Отцов, тем больше сумятицы образуется в голове: да, Учение Твое едино, однако частности, из которых и состоит жизнь смертного, объясняются святыми применительно к конкретным обстоятельствам. Конечно, можно спросить у своего духовника, а если его у тебя нет? Потом, не будешь же по каждому «пустяку» тревожить старца. Я вот в затруднениях пытаюсь рассуждать: это батюшка благословит, это - нет, а об этом и спрашивать нечего. Потом, при случае, проверяю у батюшки. И знаете, какой удручающий вывод получается? Лучше бы спросить, потому что часто на совершенно ясный для меня вопрос духовник отвечает совсем не так, как я ожидал. Значит, чаще спрашивать? Но, повторюсь, тогда надо схватиться за батюшкину ряску и не отпускать ни на минуту.

Вразуми меня, Господи: я ведь хочу, но никак не могу понять, как поступить во многих случаях. Чего Ты хочешь от человеков больше: чтобы они не совершали ошибок или после содеянного каялись в совершенных ошибках (читай грехах)? Вразуми, Господи…

…А сам ты думал когда-нибудь о самоубийстве? Представьте, да. Это когда я служил в армии за три тысячи километров от дома и получил от отца телеграмму, что моя жена (теперь уже много лет бывшая) беременна. Та давняя драма возросла в силу молодости и безсилия до уровня шекспировской трагедии. Знаете, что остановило меня? Разбросанные по караулке мозги сержанта, который за несколько дней до дембеля застрелился из карабина СКС. Для справки: пуля из этого карабина насквозь пробивает железнодорожный рельс. Я испугался, и дослужил, и на гражданке еще долго страдал от измены, но остался жив, за что безмерно благодарен Богу и бедняге-сержанту.

Еще, когда пил, часто тянуло броситься в окно, хотя и боялся высоты. Однажды чудовищным усилием удалось оторваться от рамы окна и выбежать прочь. Как зябко за душу схватила и поманила высота!

«На лбу - упрямая морщина»

Мы познакомились тогда, когда я по собственной вине переживал очередной долгий и глубокий кризис. Был я в однокомнатной квартире хозяином, но даже себе был уже не в состоянии помочь. Мама, правда, не оставляла меня, посещала в безчисленных больницах, в которых я прятался от своей неудавшейся жизни.

От меня обратно во Львов вернулась женщина, которую я знал еще 17-летним, и любовь не любовь, но что-то нас с ней связывало. Так уж случилось, что через 17 лет она согласилась переехать ко мне в Питер. Я заканчивал Университет, писал дипломную работу, и ее присутствие дало мне силы закончить учение с блеском. Кажется, я почувствовал себя счастливым. Я по-прежнему работал на «Светлане», и денег у нас хватало. Не хватало, как оказалось, любви: я был без ума от нее в свои 33 года, она же, видимо, с согласия мужа, решила сменить на время климат: у них что-то не получалось с ребенком… Словом, через год женщина вернулась домой, через время родила от супруга девочку (об этом я узнал не скоро), а я остался один горевать со своим горем. Конечно, без алкоголя не обошлось, с работы в начале 1980-х за такую «мелочь» не выгоняли, и я страдал, по ночам звонил ей в далекий город, умолял вернуться назад. Но там всё было разложено по полочкам.

Вот в этот тяжелый момент я и познакомился с Лерой. Признаюсь, поначалу я не придал большого значения нашим встречам, и если бы мы разбежались, я скоро забыл бы о ней. Но Валерия стойко терпела мои пьяные выходки, мои полеты во Владивосток (зачем, никто не понимал),- да вы и сами представляете себе поведение зрелого, но нетрезвого человека, когда он подстегивает себя воспоминанием о потере. Еще долгих семь лет я предавался алкоголю, а она терпеливо ждала. Чего? - удивлялся я, не видя выхода из тупика. Не забывайте, какое на дворе стояло время - университетский диплом без членства в партии ничего не решал, да еще липкий алкогольный хвост… «Я свое потом возьму», - как-то сказала жена, и эти слова запали мне в память.

И только в 1988 году, с началом «перестройки», мне удалось вырваться из алкогольного 7-го цеха «Светланы» и начать карьеру журналиста на своем предприятии. Я работал в информационно-пропагандистском центре, но слово «работал» слабо отражает то рвение, те вспышки творческой энергии, которые я вкладывал в дело: это был единственный шанс, и я не мог его упустить. Так и случилось…

Но я отвлекся. Уже третий десяток живем мы с Валерией Михайловной вместе. Не скажу, что всё у нас гладко, но ее неимоверное терпение, честность, удивительная гибкость, тактичность ее родителей не дали развалиться нашей, вначале такой хлипкой, семье. А сейчас мы ждем появления второй внучки, а внук пошел во второй класс.

И еще одно поразительное качество жены. Часто, очень часто в маленькой редакции возникают проблемы, требующие скорого и верного решения. И моя жена, знающая сотрудников только с моих слов, дает мудрейший совет, как поступить. Ума не приложу, откуда это в нее входит… А уж когда я за компьютером работаю да мысль стараюсь не утерять - обходите меня стороной, люди! Но жена и это непостижимое состояние творческого напряжения разумеет…

Конечно, ей и сейчас не так просто приходится со мной: мы почему-то бываем ласковы на слова и поступки чужим или вовсе незнакомым людям, а родному человеку достается совсем обратное.

А она ведь и внештатным редактором работает моих книг, и ноутбук безпрестанно настраивает для неумехи-мужа, и стирает, и готовит, и убирает, и выслушивает предназначенное совсем другим, и еще много чего делает, чтобы муж выпускал хорошие газеты, был в прекрасном настроении, прилично выглядел, писал интересные и полезные книги и был на хорошем счету… И даже болезни мои она перекладывает на свои плечи. Бедные вы бедные, женушки наши любимые…

Жена прочитала «былинку» внимательно и спрашивает: «Я так и не поняла из написанного, любишь ты меня или нет?» Я промолчал - характер такой…

«В каждом возрасте - мера другая…»

Надеюсь, зная меня, читатель уже не подумает, что я красуюсь или стараюсь выглядеть лучше. Но с ужасом жду я приближения собственного 60-летия. Да, уже арендован зал, составлен список приглашенных, будет куплен новый красивый костюм, подписаны приглашения, но за всеми этими приятными, согласитесь, хлопотами не забывается, что ты окажешься в центре внимания, что о тебе будут говорить только хорошее, преувеличивая достоинства и забывая о недостатках. А юбиляр, в свою очередь, должен о каждом госте сказать хотя бы одно приятное слово. Вы не поверите мне, но я очень не люблю быть в центре внимания. Нет, не так: иногда хочу и делаю это, чтобы потом отойти с удовлетворением в сторону. А здесь - три часа славословий, их нужно выдержать, сжавшись в комок, не показать, что тебе стыдно от похвал, но все же приятно. Это сложное чувство радости вперемешку с природной стеснительностью. Поэтому, где могу, стараюсь подобных мероприятий избегать.

Да - 60-летие, выход на финишную прямую, а доживешь ты еще очередные десяток трудных лет - Бог весть…