Исполнен долг, завещанный от Бога

В Санкт-Петербурге скончался замечательный Православный писатель Николай Михайлович Коняев.

См. также...

На 70-м году жизни скончался писатель Николай Михайлович Коняев. Он умер 16 сентября, в воскресенье, в Александровской больнице города на Неве. В самом сердце этого великого города он и упокоится. Отпевал его в Свято-Троицком храме Александро-Невской Лавры 19 сентября Митрополит Петрозаводский и Карельский Константин. Потом тело писателя захоронили в самом, можно сказать, почетном месте упокоения в Санкт-Петербурге - на Никольском кладбище Лавры. Там похоронены Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), скульптор Михаил Микешин (автор памятника «Тысячелетию России» в Великом Новгороде), известный хирург академик Федор Углов, мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, историк и этнограф Лев Гумилев и многие другие очень известные петербуржцы.

Писатель с Разъезжей улицы

Уже почти и не помню, как в мою жизнь (и шире - в творческую ткань «Благовеста») вошел Николай Коняев. Помню, что было это еще в самом начале 1990-х годов. Мы с Михаилом Сизовым, тогда только еще начинавшие свой творческий путь всерьез, какими-то окольными путями, чуть ли не «огородами», попали в квартиру уже тогда известного, что называется маститого, к тому же Православного петербургского писателя Николая Коняева. Он и тогда, как и потом все свои годы, жил на Разъезжей улице, в доме времен еще Александра Сергеевича («1833 года постройки», - всегда уточнял хозяин). Там была как раз писательская вечеринка. Помимо супруги его, Марины Викторовны, были два поэта. Второго не помню совсем, а первый впоследствии стал довольно известен - хороший поэт Андрей Ребров. Коняеву было тогда - ну разве только чуть-чуть за сорок. Самый зенит и творческих, и просто человеческих сил! Борода у него еще только обозначилась тогда, это потом она переросла во что-то весьма значительное, просто уже неотъемлемое от всего его облика.

Встретились мы, поговорили. Я даже записал какое-то интервью. Тогда Коняев носился с идеей создания Православной альтернативы светскому Союзу писателей. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн это начинание благословил. Таких встреч, как эта, было много в ту пору нашей активности. Но вот остался Николай Михайлович, не затерялся, как-то укрепился в моей судьбе, уже определенно говорю: навсегда.

Не перечислить того хорошего, что он для меня сделал. Скажу лишь о главном. Дал благословение на мое вступление в Союз писателей России. Его рекомендация значила немало.

Выдвинул мою книгу «Капельки вечности» на получение литературной премии имени святого Александра Невского (а если прямо сказать, то просто-таки выхлопотал для меня ее, как и для других-многих писателей самарцев, а именно - протоиерея Николая Агафонова, протоиерея Сергия Гусельникова, Александра Громова, Владимира Осипова, Дианы Кан, Евгения Семичева - просто Коняев ценил настоящую литературу и именно поэтому стал покровителем самарской литературы! А вовсе не наоборот…). Вот почему по справедливости на 20-летнем юбилее «Благовеста» в 2011 году он был самым почетным нашим гостем.

Его коснулось Самарское чудо

А еще к тому времени он подсчитал (и присвистнул, наверное), что больше всего в своей жизни рассказов, очерков, статей, интервью он опубликовал не где-нибудь в питерских изданиях, а именно у нас. В самарском «Благовесте».

Но до этого было еще далеко. Что же нас так сблизило?

Как ни странно, Стояние Зои.

Вскоре после нашего довольно-таки шапочного знакомства я получил от него письмо, полное технических вопросов. Он тогда взялся за рассказ о Самарском чуде. И его интересовали те самые местные детали, которые придают повествованию достоверность. Сколько метров (примерно) от Дома Зои до Волги… Какой у нас климат, сколько градусов «минус» обычно у нас в январе (начало и середина января 1956 года - самый разгар тех событий). Что такое «трубочный завод», на котором работала Зоя Карнаухова (потом он стал заводом им. Масленникова). Я со знанием дела ответил на все вопросы. Потом в свет вышла и вскоре добралась до «Благовеста», а потом прошлась и по целому ряду других изданий его небольшая повесть «Несостоявшаяся встреча» (кажется, так называлась). В коняевской версии куйбышевских событий не было ничего особенно нового, кроме разве что угла зрения, с которого он из своего питерского далека пристально взглянул на наши события. И увидел их глазами «пришлого», постороннего, командировочного Николая. Который в тот день как раз и не пришел на вечеринку… Коняева весьма позабавило, когда через много лет в известном фильме «Чудо» создатели киноленты ухватились как раз за вот эту вот - от Николая Коняева пришедшую - линию в своем кинорассказе о тех чудесных событиях…

Так Самара-Куйбышев крепко схватила питерского писателя Николая Коняева. И не отпускала до самых уже последних его дней.

А в Дом Зои он пришел спустя уже много лет, 14 сентября 2011 года. Когда приехали гости на праздник «Благовеста», Ольга Ларькина устроила такую экскурсию в чудо ему и другим нашим друзьям - писателю из Москвы Василию Ирзабекову и издателю из Рязани Игорю Минину. Там их встретили с распростертыми объятиями, словно бы только их и ждали… И Николай Михайлович, и Василий Давудович откликнулись на это посещение места Самарского Чуда взволнованными статьями… Самара кого хоть раз по-настоящему коснется, уже не отпустит до самого конца.

…В одном из своих интервью он так и сказал: «Мне порой кажется, что Нева впадает в Волгу…»

Как-то в одном из интервью, которые я у него брал в разные годы, он обмолвился, что в персонажах книг (он любил писать биографии известных людей - Пикуль, Рубцов, Митрополит Иоанн…) его интересует не столько то, что они сделали, сколько то, чего бы они ни за что делать не стали… И приводил такой пример: поступок Преподобного Серафима, когда он как раз и вроде бы отказался от «поступка»! - отложил в сторону топор, полностью предал себя в руки Божьи, когда на него напали разбойники...

Может быть, поэтому его биографические книги, пожалуй, самые известные в его обширном литературном наследии. Ведь он оценивает своих героев не только за то, что сделали они, но и за то, чего делать они и под страхом смерти не стали (Коняев - первый агиограф Священномученика Митрополита Вениамина Петроградского, прекрасную биографию написал и другого Митрополита, тоже связавшего его с Самарой, - Владыки Иоанна (Снычева)!

«Кирпичики» писательской судьбы

Судьбу каждого человека составляют и те заложенные не нами «кирпичики», которые цементируют жизнь и в чем-то даже ее определяют. Место рождения, образование, география жизненного пути… Люди, которые встретились в нужную минуту… Это всё ведь со-творчество человека и Бога… Первым таким «кирпичиком» стал для писателя его родной поселок с церковным названием Вознесенье!

Николай Михайлович Коняев с супругой Мариной Викторовной.

Как-то позабыли - из-за отдаленности, что ли? - переименовать его богоборцы. Так вот и вырос будущий писатель на берегу Онежского озера, в ласкающем слух Вознесенье… Стал он почетным гражданином Подпорожского района Ленинградской (все еще Ленинградской!) области…

Одной из важнейших встреч в его жизни стала встреча с Митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном… Дал Владыка какой-то первый и самый нужный толчок всему его дальнейшему Православному творчеству…

Но было ведь еще и другое… и тоже далеко не случайное! Николай Михайлович доводился дальним родственником известному сказителю, собирателю поморских преданий Борису Шергину (другому известному Шергину, Ивану Алексеевичу, издателю журнала «Вестник Севера», умершему «под конвоем» в 1930 году, Коняев приходился внучатым племянником). Вроде бы и советскому писателю, но которого сам Сталин не смог «перековать», - и который жил себе преспокойно в Москве, под носом у властей предержащих, как жили на берегу северного моря его предки-поморы - молясь, постясь, паломничая по церквам и собирая сказки и притчи… Вот что однажды Коняев написал в своем дневнике: «Вспоминая о Шергине, думаю, неужели и мой дальний родственник когда-нибудь, так же, как я, будет собирать обо мне материалы… Вообще, очень много сходного. Так же мало, как племянники Шергина запомнили о нем, знают мои племянники обо мне. Так, может, туда, в будущее, и надо писать книги? Вообще, давно уже пора попробовать написать книгу о самом себе, о жизни, прожитой внутри себя…» (29 апреля 1990 года).

Коняев принял крещение поздно, уже в самом конце перестройки (по крещению я старше его на год - и всегда это чувствовал, как ни странно). Во время учебы в Литературном институте имени Горького в Москве он познакомился (но прошу раньше времени не хмуриться!) с вдовой писателя-оккультиста Даниила Андреева, Аллой Александровной Андреевой. Печально известная книга Даниила Андреева «Роза мира» в ту пору как раз сводила с ума и без того некрепких умом искателей духовных приключений… А вот вдова этого самого помраченного (хотя и при этом невинного страдальца, узника ГУЛАГа) Даниила Леонидовича Андреева была глубоко верующей Православной женщиной. Она и привела Николая Михайловича в храм, стала его крестной матерью. Ввела его тем самым в «родственный круг» Большой русской литературы… Через своего мужа она была ведь связана со знаменитым писателем Леонидом Николаевичем Андреевым. Автором «Мысли», «Рассказа о семи повешенных», «Красного смеха», «Жизни человека». Но также и мужественных, безкомпромиссных статей-писем первых лет революции, когда он, один из немногих, безстрашно защитил честь русской литературы. Проклял большевистский кровавый эксперимент. Вчитаемся!

«По июльским трупам, по лужам красной крови вступает завоеватель Ленин, гордый победитель, триумфатор, - громче приветствуй его, русский народ! Вот он, серый в сером автомобиле: как прост и вместе величав его державный лик, сколько силы в каждом движении его благородной руки: одним мановением она приводит в движение пулеметы и воздвигает стихии на головы непокорных...

Ты почти бог, Ленин. Что тебе все земное и человеческое? Жалкие людишки трепещут над своей жалкой жизнью, их слабое, непрочное сердце полно терзаний и страха, а ты неподвижен и прям, как гранитная скала. Они плачут - твои глаза сухи. Они молят и проклинают - но ты их не слышишь.

Что тебе земное? Ты выше слез, выше проклятий, выше презрения - ты сам есть великое презрение, ставшее над землею.

Благоговеет сын персти, и в благоговейном молчании встречает тебя и твои пулеметы, великий завоеватель! Ты победил русский народ. Единый - ты встал над миллионами.

Маленький, даже щуплый, ты осуществил то, что не удалось и Наполеону: завоевал Россию, под ноги свои бросил всякого врага и супостата…

- Горе побежденным.

Это ты говоришь… Страшные слова, и непонятно, о ком ты говоришь. Если о нас, побежденных тобою, то в чем же наше горе? Не хлеб ли и мир ты сулишь нам, вступая, а мы так хотим мира и хлеба, мы скоро детей продадим за кусок хлеба и день хоть позорного, но сладкого мира. В чем же наше горе? Но ты суров, Ленин, ты даже страшен, Великий. Смотрю на тебя и вижу, как растет вширь и в высоту твое маленькое тело. Вот ты уже над городом, как дымное облако пожара. Вот ты уже, как черная туча, простираешься за горизонт и закрываешь все небо: черно на земле, тьма в жилищах, безмолвие, как на кладбище. Уже нет человеческих черт в твоем лице: как хаос, клубится твой дикий образ… Сгущается тьма. Мне страшно!

Сгущается бездонная тьма, кромешный мрак. Ни единого огня, ни единого голоса - безмолвие и тьма. Мне страшно. Как слепой, мечусь я в темноте и ищу Россию: - Где моя Россия? Мне страшно. Я не могу жить без России. Отдайте мне мою Россию! Я на коленях молю вас, укравших Россию: отдайте мне мою Россию, верните, верните!

Ищу и не нахожу. Кричу и плачу в темноте. И мне страшно, о Господи! Где моя Россия? Сердце не хочет биться, кровь не хочет течь, жизнь не хочет жить. Отдайте Россию!»

Вот в такое духовное родство вошел наш Николай Михайлович. У Бога нет ничего случайного.
И тот Андреев (а вовсе не сын его, темный оккультист со сломанной трагичным временем судьбой) стал ему, можно сказать, духовно - крестным дедом! И медь его слова вдруг неожиданно зазвучала теперь вот и в петербургском Православном писателе-внуке Коняеве, своим творчеством возвращавшем нам потерянную тогда Россию.

В день Нестора Летописца

Как оно произошло, самое главное событие в жизни писателя, рассказал он сам в дневниках со всеми подробностями:

«Вчера вечером - был день 77-летия мамы - долго думал, крещеный я человек или нет. В детстве меня могла крестить только бабушка, больше некому было, действующая церковь была лишь в Важинах, поездка туда заняла бы дня три и наверняка бы запомнилась.

Мысли эти как-то волной нахлынули, и успокоился я, когда подумал, что в Москве надо будет сходить к Алле Александровне Андреевой, посоветоваться, как мне быть, а сегодня утром раздался звонок. Алла Александровна и звонила (13 октября 1989 года).

Сегодня 9 ноября. 27 октября по старому стилю. День рождения отца. Ему исполнился бы сегодня 81 год.

Проснулся утром - так ясно, так чудно вокруг. Все деревья в инее.

Приехал в Москву. Алла Александровна Андреева с Мариной Тимониной уже ждали меня возле церкви Воскресения Словущего на Успенском вражке.

Обряд крещения длился часа два. Алла Александровна вызвалась стать крестной. И тоже так ясно было на душе, так чудно, как утром, когда проснулся и подошел к окну, выходящему в парк…

Я не выбирал день, но сегодня день памяти святого мученика Нестора. Он жил в городе Солуни, где был боец Лий - человек непобедимой силы, ибо «духи нечистые обитали в нем». Лий убивал и христиан, которых заставляли бороться с ним. И вот на бой с Лием вышел Нестор, которого благословил святой Димитрий Солунский. Нестор победил Лия и был казнен разгневанным царем Максимилианом…

И конечно, это день памяти Нестора Летописца. Божье Чудо - «Повесть временных лет», написанная Нестором…

Такое ощущение, что эти подробности из житий святых, память которых ныне совершается, указание мне. Знаки, которые я должен постигнуть.

Может быть, бой с Лием, населенным нечистыми духами, предстоит, а может, сосредоточенный, «благоугождающий Творцу лет» труд… (9 ноября 1989 года, Москва).

Мои воспоминания - только литература, только попытка заменить красивой выдумкой отсутствие необходимого церковного быта, Причастия, всего того, без чего и жизнь не совсем жизнь…

Но вот крестился я - и словно бы вернулся в детство, проживая ту жизнь, которую должен был прожить и не мог прожить в детстве… Сегодня ходил навестить крестную и, пока шел к ней, немного насмешливо думал, что я, переваливший на пятый десяток мужик, аки дитё сейчас. А потом насмешливость покинула меня, и я вдруг начал замечать, что и впрямь всё как в детстве…

И снег, такой неожиданно чистый и пушистый здесь, в самом центре Москвы. И такая родная церковь в честь Воскресения Словущего на Успенском вражке… И квартира Аллы Александровны, где тепло и тихо, как будто в детстве… И в окнах квартиры крестной стоят открыточно-добрые, как в детстве, кремлевские звезды… (3 января 1990 года).

Его крестная погибла в 2005 году - сгорела заживо в том самом своем доме с видом на кремлевские звезды. В возрасте 91 год сгорела… А до этого ведь стойко перенесла и многомесячное следствие на Лубянке, и многолетний ГУЛАГ… За что ей под самый конец такое? За преданность мужу? - Ведь это она хранила и берегла столько лет, а потом и издала его темные, душевредные книги…

Как всё запутанно, как всё странно…

В предчувствии Вечности

Умер он как-то внезапно. Жил-жил, был бодр и весел, и вдруг… Тот же Михаил Сизов, с которым вместе мы когда-то и познакомились с Коняевым, сегодня вот только написал мне о его смерти: «Прямо как обухом по голове... Еще в июне, когда встречался с ним, он был бодрым, жизнерадостным, полон планов».

Потом была Александровская больница, основанная еще Императором Александром II. В эти мучительные дни в редакцию написала его теперь уже вдова Марина Викторовна:

Здравствуйте, Антон!

Сегодня Николаю сделали операцию полостную, прогноз не определен, пока стабильно тяжелое состояние, и надолго...

Поджелудочная железа с некрозом…. Деньги пока есть, свой доктор, с которым знакомы двадцать лет, и по благословению, поэтому пока всё безплатно, так что повременим с гонораром. А лучше закажите сорокоусты в монастырях или Неусыпаемую Псалтирь.

Благодарю за молитвы, это сейчас самое нужное.

Поклоны ваши и пожелания передам. Он ждет СМСок, я ему в реанимацию приношу его телефон и зачитываю.

А по телефону сказала мне, что сейчас для Николая Коняева важно не творчество писательское, даже не книги, а важно ему (и ей как его жене) - остаться до последнего вздоха Православным человеком… Вот что единственно важно…

Неусыпаемую Псалтирь в Иверском монастыре мы успели о нем заказать… Где-то там и сейчас еще вращается между землей и небом его имя как «болящего», но живого… Ведь у Бога все живы!

Как-то не верится еще, что его больше нет с нами…

В субботу, за день до смерти, его соборовали, священник сказал, видя его состояние: «Не столько во исцеление тела, сколько во исцеление души». А в самый день кончины, в воскресный день, пришел священник Александр из храма при Александровской больнице и прочел над ним молитву…

Раб Божий Николай умер как верный сын Церкви. Как мужественный воин Христов.

В одном из последних писем к нему я написал:

21 июня 2018 г. Дорогой Николай Михайлович!

Вчера сдали в типографию в очередном выпуске «Лампады» - заключительную главу Вашего исследования «Святой Царь». Завершена десятимесячная работа - Ваша как писателя, моя как редактора и у читателей работа души. Что скажу? Это великий труд! Наверное, самое значительное, что Вами написано. Не в смысле литературном, но в смысле духовном. Хотя и литературно тоже сделано сильно. Я лишь постарался Ваш великий труд от ненужных штрихов и теней по возможности избавить. Все эти десять месяцев благодаря Вам мы как бы всей редакцией и со всеми нашими читателями были вместе с Царем.

И вот позавчера утром у себя дома вычитывал гранки Вашей последней главы... Я далеко не «кисейный» человек, мне за пятьдесят, и я редактор с четвертьвековым стажем (то есть удивить меня чем-либо сложно). Много всякого-разного через мои руки прошло… И вот взялся за Вашу главу про Уральскую голгофу. Читаю, нравится. Сначала чуточку раздражает некоторая протокольная сухость слога, но потом понимаю, что только так и надо... И вдруг... становится плохо с сердцем (где-то на описании чекистских фамилий). Опасный жар пошел по груди. Лег, полежал. Вроде бы полегчало. Стал снова читать, и снова этот жар, я даже малость напугался. Но ничего, полежал, отошло. Всё вычитал и понес в редакцию. Сдавать в типографию. Удивительно! Никакие «духовидцы» не могли меня так прошибить, а Ваш текст про гибель нашего Царя так глубоко, до сердца ранил! Эта трагедия как живая рана. Вы так мощно и так, вместе, деликатно прикоснулись к теме... И от вашей протокольной сухости только еще сильнее эффект.

Спаси Бог Вас за Ваш труд! Думаю, Святой Царь не оставит Вас без своей Царской милости и на этом свете, и в жизни будущего века.

Так что Вы сегодня можете с полным основанием вместе с пушкинским летописцем Пименом («Борис Годунов») произнести:

Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил.

Спасибо Вам, Николай Михайлович, что в такой серьезный час (накануне столетия Екатеринбургской голгофы) Вы переслали нам свою книгу для печати.

А мы тут в редакции что могли сделали, чтобы Ваше слово дошло до людских сердец, насколько это для нас возможно.

Храни Вас Бог на многая и благая лета!

Антон Жоголев.

Читаю, и мороз по коже от этих моих же, вроде бы, слов…

А 20 июля, меньше двух месяцев назад, я получил от него последнее, как оказалось, письмо - полное жизнерадостности, летнего какого-то беззаботного оптимизма…

Здравствуйте, Антон Евгеньевич! 15 тыс. рублей получил. Спасибо за гонорар. Правда, на почте долго не выдавали, сказали, что паспорт не проходит. Потом всей почтой выяснили, что вместо моего года рождения девушка набрала год выдачи мне паспорта, и я прямо как еще один гонорар получил. Больше пятидесяти лет мне девушка скинула. С уважением. Николай Коняев.

Просто он жил уже в предчувствии Вечности!

До этого я почти год не слал ему ни рубля за гонорары. И он не просил, не ждал, просто служил Богу своим высоким словом. А тут как раз по Божьей милости в кои веки раз пришла и мне денежная удача. И я стал спешно раздавать всем долги. Отправил часть гонорара и Николаю Михайловичу. Думаю, это был ему как аванс, а получку за свои труды он получит уже не здесь…

Прошу молитв о упокоении в селениях праведных близкого друга нашей редакции и всей Православной Самары прекрасного русского писателя Николая Михайловича Коняева. Царствие Небесное моему старшему другу и другу всех читателей «Благовеста» - рабу Божию Николаю!

Антон Жоголев

См. также